2-е Банино

Село 2-е Банино Страна РоссияРоссия Субъект Федерации Курская областьКурская область Муниципальный район Фатежский Сельское поселение Банинский сельсовет Координаты 52°08′02″ с. ш. 35°56′07″ в. д.52.133933° с. ш. 35.935145° в. д. / 52.133933; 35.935145    Первое упоминание 1744 год Прежние названия Банино, Рождественское, Гранкино Население 78 человек (2010) Часовой пояс UTC+3 Телефонный код +7 47144 Почтовый индекс 307109 Автомобильный код 46 Код ОКАТО [classif.spb.ru/classificators/view/okt.php?st=A&kr=1&kod=38244802002 38 244 802 002] 2-е Банино Москва Курск Фатеж 2-е Банино

2-е Банино (Второе Банино), (устар. Рождественское, Гранкино) — село в Фатежском районе Курской области. Входит в состав Банинского сельсовета. Постоянное население — 78 человек (2010 год).

География

Расположено в 7 км к северо-востоку от Фатежа на левом берегу ручья Гниловодчик, притока Усожи. Ближайшие населённые пункты — село 1-е Банино и деревня Моховое.

История

Деревня Банино впервые упоминается в 1744 году в составе Усожского стана Курского уезда. По одной из версий её название произошло от фамилии первопоселенца — служивого человека Банина. Часть населения села были казёнными крестьянами (принадлежали государству), часть — владельческими (принадлежали помещикам). Среди владельцев села Банино были дворяне Николаевы: майор Николай Егорович (1780-е годы), помещик Егор Иванович (1840-е годы), штабс-ротмистр Иван Николаевич (1850-е годы). С начала XIX века село входило в состав Игинской волости Фатежского уезда. В 1862 году в Банино было 63 двора, проживали 933 человека (443 мужского пола и 490 женского), действовал православный Рождество-Богородицкий храм. В то время село входило в состав Богоявленской волости. В источниках второй половины XIX века Банино часто упоминается под названиями Рождественское (по Рождество-Богородицкой церкви) и Гранкино. В 1877 году в селе был 121 двор, проживали 833 человека. При Рождество-Богородицкой церкви до 1917 года действовали земская двухкомплектная и Верхнеплатовская церковно-приходская школы.

В советское время село было разделено на 2 населённых пункта: 1-е Банино и 2-е Банино. В 1937 году во Втором Банино было 68 дворов. В 1920—1950-х годах на территории села действовали колхозы «Путь Ленина», имени М. Горького, «Объединение», «Путь к социализму». К 1955 году все они были объединены в один колхоз имени М. Горького. В хозяйстве имелось 1200 гектар земли, МТФ, СТФ, птицеферма и кролиководческая ферма, тракторный парк состоял из трех комбайнов, восьми тракторов и сельскохозяйственного инвентаря. Одним из первых руководителей хозяйства был Георгий Петрович Сиделев. В 1960—1990-х годах земли села Банино входили в колхоз «Путь Ленина» с центром в селе Сотниково. В 1954—1963 годах село входило в состав Миленинского сельсовета, в 1963—1989 годах в составе Хмелевского сельсовета. В 1963 году в Банино было построено новое здание школы. В 1981 году в селе проживало около 200 человек.

Население

Численность населения
2010
78

Инфраструктура

В селе действуют дом культуры, школа, библиотека.

Памятники истории

  (региональный)

В селе у здания школы находится братская могила 18 советских воинов, погибших в боях во время Великой Отечественной войны. Памятник установлен в 1963 году.

Известные люди

• Петраков, Алексей Иванович — участник Великой Отечественной войны. В 2001 году был представлен к званию «Герой Российской Федерации».

Литература

• Труды Курского губернского статистического комитета. Выпуск первый. — Типография Курского правления, 1863. — 584 с.

• Список населённых мест Курской губернии по данным 1862 года. — Центральный статистический комитет Министерства внутренних дел. Санкт-Петербург, 1868. — 174 с.

• Волости и важнейшие селения Европейской России. Выпуск 1. Губернии центральной земледельческой области. — Центральный статистический комитет Министерства внутренних дел. Санкт-Петербург, 1880. — 413 с.

• Курская область. Административно-территориальное деление на 1 июля 1955 года. — Курское книжное издательство, 1955. — 147 с.

• Бирюков А. Ю. Фатежский край. Прошлое и настоящее. — Фатеж, 2007. — 307 с.

Отрывок, характеризующий 2-е Банино

– Отступать! Все отступать! – прокричал он издалека. Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием.
Это был князь Андрей. Первое, что он увидел, выезжая на то пространство, которое занимали пушки Тушина, была отпряженная лошадь с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей. Из ноги ее, как из ключа, лилась кровь. Между передками лежало несколько убитых. Одно ядро за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. «Я не могу бояться», подумал он и медленно слез с лошади между орудиями. Он передал приказание и не уехал с батареи. Он решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Вместе с Тушиным, шагая через тела и под страшным огнем французов, он занялся уборкой орудий.
– А то приезжало сейчас начальство, так скорее драло, – сказал фейерверкер князю Андрею, – не так, как ваше благородие.
Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были и так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.
– Ну, до свидания, – сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.
– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.


Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.