Дагестанский конный полк

Поделись знанием:
(перенаправлено с «2-й Дагестанский конный полк»)
Перейти к: навигация, поиск
Дагестанский конный полк
Годы существования

1842 г.</br>старшинство с 16 декабря 1851 г. — 1918

Страна

Россия Россия

Входит в

3-я Кавказская казачья дивизия
(3-й Кавказский армейский корпус)

Тип

конный полк, иррегулярная кавалерия, с 1894 г. - регулярная

Дислокация

Темир-Хан-Шура

Участие в

Кавказская война, Восстание 1877 года в Чечне и Дагестане, Туркестанские походы

Знаки отличия

Георгиевские трубы
Георгиевское знамя
знак за отличие на головные уборы

Дагестанский конный полкформирование (воинская часть, конный полк) иррегулярной кавалерии1894 годарегулярной), Русской императорской армии.

Полковой праздник: 26 ноября.

Старшинство: 16 декабря 1851 года.





Формирование и кампании полка

Полк ведёт начало от особой иррегулярной части — «Дагестанских всадников» (две сотни), сформированной в 1842 году. Назначение её было — состоять при командующем войсками Северного и Нагорного Дагестана.

В 1850 году число всадников было увеличено до 400 (сведённых в 4 сотни); в следующем году была сформирована 5-я сотня, а в феврале 1852 года и 6-я, причём Дагестанские всадники образовали Дагестанский конно-иррегулярный полк. Положение о полку было Высочайше утверждено 16 декабря 1851 года, с какового времени полк и получил своё старшинство, хотя окончательное сформирование его произведено 1 мая 1852 года.

Со дня сформирования и до окончательного замирения Кавказа Дагестанский полк принимал выдающееся участие в Кавказской войне.

Уже через месяц по сформировании полк выступил на позицию у Кутишинских высот; 23 июля того же, 1852 года, года три сотни принимают участие в набеге на аул Кудух, а 27 июля 2-я сотня отличается в деле у Аркаса, где отбила яростные атаки горцев. Затем полк входит в состав Дагестанского отряда и несёт сторожевую службу.

В августе следующего года полк в составе того же отряда совершает «исторический и почти беспримерный» переход через Главный Кавказский хребет в Джаро-Белоканский округ, на выручку отряда князя Орбелиани, и своим появлением предотвращает разгром Кахетии Шамилем.

В 1854 году полк отличается при взятии приступом горного селения Уркарах, где двум сотням полка пришлось в пешем строю брать штурмом сакли, 8 июля — в деле у Буртуная, затем в ряде мелких стычек, набегов, передвижений; наконец, 26 октября 1855 года 5-я сотня выдерживает бой у Аркаса. Здесь сотня наткнулась на 5-тысячный отряд горцев, под началом сына Шамиля, Кази-Магомы. Благодаря неустрашимости и хладнокровию командира сотни, сотника Абдурахмана, все яростные атаки, общим числом до 10, были отбиты, по прибытии же подкрепления (рота пехоты) сотня перешла в наступление и принудила Кази-Магому отступить. Сотник Абдурахман был ранен пулей, но скрыл это. Чтобы сохранить в 5-й сотне память о блистательном деле 26 октября, командующий войсками в Прикаспийском крае князь Орбелиани подарил ей значок из белой материи с золотой бахромой и золотой надписью по обеим сторонам по-русски и арабски «Аркас. 26 октября 1855 г.».

После этого следует вновь ряд набегов, в которых полк отличает себя «чрезвычайною неутомимостью, храбростью и быстротой». 16 июня 1857 г. полк выступает в составе Салатавского отряда для занятия Салатавии и храбро дерется с горцами Шамиля. У Нового Буртуная 6 ноября полк, под командованием князя Багратиона, лихой атакой рассеял многочисленного неприятеля, во главе с Кази-Магомою; поражение его было полное и совершено исключительно одним Дагестанским полком.

В 1858 г. полк участвует в новом походе в Салатавию, особо отличившись при взятии Мичикальских завалов 17 июня 1858 г. В ночь на 25 октября 1858 г. 6-й сотне пришлось отличиться в деле при ущелье Зели-Кака. Дело это приобрело особую известность, между прочим, благодаря свидетельству о нём Александра Дюма-отца, поместившего описание этого боя в одном из своих сочинений («Le Caucase depuis Prométhée jusqu'à Chamyl»). Самый бой продолжался не более 5 минут, но лихой налет сотни был так силён, что несколько человек и лошадей пали мёртвыми от одного лишь столкновения. Командующий войсками в Прикаспийском крае, барон Врангель, желая выразить 6-й сотне свою благодарность за это редкое кавалерийское дело, подарил ей значок из дорогой шёлковой материи синего цвета с такой же бахромой и с надписью по обеим сторонам по-русски и арабски: «Зели-Кака. 25 октября 1858 г.».

25 декабря того же года полку, в ознаменование особого Монаршего благоволения, было пожаловано простое знамя, без надписи.

С 23 февраля следующего года полк участвует в экспедиции в Чечню, а 23 мая вновь в походе в Салатавию. 16 июля полку пришлось совершить важную для нас переправу через р. Койсу у м. Согрытло. Здесь, под огнём мюридов, вызвавшимися охотниками полка был перекинут через реку канат, потом устроена люлька и, таким образом, удалось переправить по-одиночке весь полк. Первый из переправившихся, хорунжий Тулевов, был награждён орденом св. Георгия 4-й степени. На донесении об этом деле император Александр II написал: «Переправа точно молодецкая».

Наконец, 25 августа 1859 г. полк принимает деятельное участие во взятии Гуниба.

25 декабря 1860 г. Высочайше утверждено новое положение о полку, которое несколько сгладило особенности комплектования полка, хотя полк по-прежнему имел милиционный характер.

Вторую половину 1861 г. полк провёл в экспедициях в Ункратль и в Аргунский округ, а 12 июля 1863 г. выступил на усмирение восставших лезгин в Закатальском округе.

С 1 июня 1865 г. на полк была возложена постовая служба в Дагестанской области. Высочайшим приказом 19 февраля 1868 г., в ознаменование особого Монаршего благоволения, полку пожаловано семь Георгиевских серебряных труб.

В 1870 г. полк принимает участие в Мангышлакском походе, а с 8 января 1873 г. 3-я и 4-я сотни находились в Хивинском походе (в составе Мангышлакского отряда Ломакина). Высочайшим приказом 17 апреля 1875 г. этим сотням полка пожалованы знаки на головные уборы с надписью «За отличие в Хивинском походе 1873 г.».

14 ноября 1876 г. были утверждены штаты новых конно-иррегулярных полков второй очереди, долженствующих формироваться из Дагестанского полка. 16 ноября был сформирован 2-й Дагестанский конно-иррегулярный полк, а 2 января 1877 г. — 3-й. Формирование 2-го полка закончилось 22 января 1877 г., а 3-го — 12 февраля. С 8 мая по 7 июня сформирован 4-й полк.

Коренной Дагестанский конно-иррегулярный полк в кадры новых полков выделил половину личного состава. 2-й и 3-й полки тотчас по сформировании были направлены на театр военных действий против Турции, где особенно отличился 3-й полк, получивший знаки на головные уборы и Георгиевское знамя за взятие Карса.

С началом русско-турецкой войны коренной Дагестанский полк был двинут в Салатавию на усмирение восстания горцев, а с 9 сентября того же года принимал участие в подавлении вооружённого восстания в Дагестане. Наибольшую известность получило дело у селения Леваши, где две сотни опрокинули около 6 тысяч мятежников. 20 октября другие три сотни отличились при взятии Худасара.

С началом 1878 г. началось расформирование 2-го, 3-го и 4-го полков, завершившееся в конце этого года.

В 1879 г. полк был отправлен в Ахал-Текинскую экспедицию, выделив кадр для сформирования 2-го Дагестанского конно-иррегулярного полка.

16 августа 1879 г. полку Высочайше пожаловано Георгиевское знамя с надписью «За подавление восстания в Дагестане в 1877 г.».

21 января 1894 г. Высочайше утверждено новое положение о полку, и он наименован Дагестанским конным полком. До 1894 г. полк, по своему устройству и составу офицеров и нижних чинов, носил совершенно милиционный характер; с 1894 по 1904 г. полк имел характер регулярной части, близкой к казачьим полкам

9 апреля 1904 г. Высочайше утверждено новое положение о полку: он был приравнен к драгунским полкам и вошёл в число регулярной кавалерии.

В русско-японской войне полку не пришлось принять прямого участия, но части полка, как и в русско-турецкую войну, послужили кадром для формирования 2-го Дагестанского конного полка, бывшего на театре военных действий.

31 января 1904 г. император Николай II повелел вызвать желающих идти на войну с Японией из Кавказских горцев, не несущих воинской повинности, и из Дагестанского конного полка и из этих охотников сформировать 12 сотен по народностям, которые свести в бригаду из 2 полков. 24 марта 1904 г. Кавказская конная бригада была сформирована в составе 2-го Дагестанского и Терско-Кубанского конных полков; по окончании войны эта бригада была расформирована в 1906 г.

Полковой праздник — 26 ноября.

Командиры полка

Известные люди, служившие в полку

Другие формирования этого имени

  • Дагестанская милиция — дата сформирования неизвестна, но не ранее 1826 г.; расформирована в 1856 г. 25 декабря 1860 г. снова сформирована под именем Дагестанская постоянная милиция (в составе 10 сотен); окончательно упразднена в 1899 г.
  • 82-й пехотный Дагестанский полк — сформирован в Темир-Хан-Шуре 16 декабря 1845 г.; 25 марта 1864 г. получил № 82; расформирован в 1918 г.

Напишите отзыв о статье "Дагестанский конный полк"

Примечания

  1. Илл. 1213. Обер-офицер и всадник Дагестанского Конно-иррегулярного полка, 1851 - 1855. // Историческое описание одежды и вооружения российских войск, с рисунками, составленное по высочайшему повелению: в 30 т., в 60 кн. / Под ред. А. В. Висковатова.

Источники

  • Военная энциклопедия / Под ред. В. Ф. Новицкого и др. — СПб.: т-во И. В. Сытина, 1911—1915.
  • Казин В. Х. Казачьи войска. Справочная книжка императорской Главной квартиры. Под редакцией В. К. Шенка. СПб., 1912
  • Козубский Е. И. История Дагестанского конного полка. Петровск, 1909
  • Энциклопедия военных и морских наук. Под редакцией Г. А. Леера. Т. III. СПб., 1888
  • Иванов Р. Н. Генерал-адъютант Его Величества. Сказание о Гуссейн-Хане Нахичеванском. — М.: Герои Отечества, 2006
  • Исмаилов Э. Э. Георгиевские кавалеры — азербайджанцы. — Москва, 2005

Отрывок, характеризующий Дагестанский конный полк

Пьер стал рассказывать о том, что он сделал в своих имениях, стараясь как можно более скрыть свое участие в улучшениях, сделанных им. Князь Андрей несколько раз подсказывал Пьеру вперед то, что он рассказывал, как будто всё то, что сделал Пьер, была давно известная история, и слушал не только не с интересом, но даже как будто стыдясь за то, что рассказывал Пьер.
Пьеру стало неловко и даже тяжело в обществе своего друга. Он замолчал.
– А вот что, душа моя, – сказал князь Андрей, которому очевидно было тоже тяжело и стеснительно с гостем, – я здесь на биваках, и приехал только посмотреть. Я нынче еду опять к сестре. Я тебя познакомлю с ними. Да ты, кажется, знаком, – сказал он, очевидно занимая гостя, с которым он не чувствовал теперь ничего общего. – Мы поедем после обеда. А теперь хочешь посмотреть мою усадьбу? – Они вышли и проходили до обеда, разговаривая о политических новостях и общих знакомых, как люди мало близкие друг к другу. С некоторым оживлением и интересом князь Андрей говорил только об устраиваемой им новой усадьбе и постройке, но и тут в середине разговора, на подмостках, когда князь Андрей описывал Пьеру будущее расположение дома, он вдруг остановился. – Впрочем тут нет ничего интересного, пойдем обедать и поедем. – За обедом зашел разговор о женитьбе Пьера.
– Я очень удивился, когда услышал об этом, – сказал князь Андрей.
Пьер покраснел так же, как он краснел всегда при этом, и торопливо сказал:
– Я вам расскажу когда нибудь, как это всё случилось. Но вы знаете, что всё это кончено и навсегда.
– Навсегда? – сказал князь Андрей. – Навсегда ничего не бывает.
– Но вы знаете, как это всё кончилось? Слышали про дуэль?
– Да, ты прошел и через это.
– Одно, за что я благодарю Бога, это за то, что я не убил этого человека, – сказал Пьер.
– Отчего же? – сказал князь Андрей. – Убить злую собаку даже очень хорошо.
– Нет, убить человека не хорошо, несправедливо…
– Отчего же несправедливо? – повторил князь Андрей; то, что справедливо и несправедливо – не дано судить людям. Люди вечно заблуждались и будут заблуждаться, и ни в чем больше, как в том, что они считают справедливым и несправедливым.
– Несправедливо то, что есть зло для другого человека, – сказал Пьер, с удовольствием чувствуя, что в первый раз со времени его приезда князь Андрей оживлялся и начинал говорить и хотел высказать всё то, что сделало его таким, каким он был теперь.
– А кто тебе сказал, что такое зло для другого человека? – спросил он.
– Зло? Зло? – сказал Пьер, – мы все знаем, что такое зло для себя.
– Да мы знаем, но то зло, которое я знаю для себя, я не могу сделать другому человеку, – всё более и более оживляясь говорил князь Андрей, видимо желая высказать Пьеру свой новый взгляд на вещи. Он говорил по французски. Je ne connais l dans la vie que deux maux bien reels: c'est le remord et la maladie. II n'est de bien que l'absence de ces maux. [Я знаю в жизни только два настоящих несчастья: это угрызение совести и болезнь. И единственное благо есть отсутствие этих зол.] Жить для себя, избегая только этих двух зол: вот вся моя мудрость теперь.
– А любовь к ближнему, а самопожертвование? – заговорил Пьер. – Нет, я с вами не могу согласиться! Жить только так, чтобы не делать зла, чтоб не раскаиваться? этого мало. Я жил так, я жил для себя и погубил свою жизнь. И только теперь, когда я живу, по крайней мере, стараюсь (из скромности поправился Пьер) жить для других, только теперь я понял всё счастие жизни. Нет я не соглашусь с вами, да и вы не думаете того, что вы говорите.
Князь Андрей молча глядел на Пьера и насмешливо улыбался.
– Вот увидишь сестру, княжну Марью. С ней вы сойдетесь, – сказал он. – Может быть, ты прав для себя, – продолжал он, помолчав немного; – но каждый живет по своему: ты жил для себя и говоришь, что этим чуть не погубил свою жизнь, а узнал счастие только тогда, когда стал жить для других. А я испытал противуположное. Я жил для славы. (Ведь что же слава? та же любовь к другим, желание сделать для них что нибудь, желание их похвалы.) Так я жил для других, и не почти, а совсем погубил свою жизнь. И с тех пор стал спокойнее, как живу для одного себя.
– Да как же жить для одного себя? – разгорячаясь спросил Пьер. – А сын, а сестра, а отец?
– Да это всё тот же я, это не другие, – сказал князь Андрей, а другие, ближние, le prochain, как вы с княжной Марьей называете, это главный источник заблуждения и зла. Le prochаin [Ближний] это те, твои киевские мужики, которым ты хочешь сделать добро.
И он посмотрел на Пьера насмешливо вызывающим взглядом. Он, видимо, вызывал Пьера.
– Вы шутите, – всё более и более оживляясь говорил Пьер. Какое же может быть заблуждение и зло в том, что я желал (очень мало и дурно исполнил), но желал сделать добро, да и сделал хотя кое что? Какое же может быть зло, что несчастные люди, наши мужики, люди такие же, как и мы, выростающие и умирающие без другого понятия о Боге и правде, как обряд и бессмысленная молитва, будут поучаться в утешительных верованиях будущей жизни, возмездия, награды, утешения? Какое же зло и заблуждение в том, что люди умирают от болезни, без помощи, когда так легко материально помочь им, и я им дам лекаря, и больницу, и приют старику? И разве не ощутительное, не несомненное благо то, что мужик, баба с ребенком не имеют дня и ночи покоя, а я дам им отдых и досуг?… – говорил Пьер, торопясь и шепелявя. – И я это сделал, хоть плохо, хоть немного, но сделал кое что для этого, и вы не только меня не разуверите в том, что то, что я сделал хорошо, но и не разуверите, чтоб вы сами этого не думали. А главное, – продолжал Пьер, – я вот что знаю и знаю верно, что наслаждение делать это добро есть единственное верное счастие жизни.
– Да, ежели так поставить вопрос, то это другое дело, сказал князь Андрей. – Я строю дом, развожу сад, а ты больницы. И то, и другое может служить препровождением времени. А что справедливо, что добро – предоставь судить тому, кто всё знает, а не нам. Ну ты хочешь спорить, – прибавил он, – ну давай. – Они вышли из за стола и сели на крыльцо, заменявшее балкон.
– Ну давай спорить, – сказал князь Андрей. – Ты говоришь школы, – продолжал он, загибая палец, – поучения и так далее, то есть ты хочешь вывести его, – сказал он, указывая на мужика, снявшего шапку и проходившего мимо их, – из его животного состояния и дать ему нравственных потребностей, а мне кажется, что единственно возможное счастье – есть счастье животное, а ты его то хочешь лишить его. Я завидую ему, а ты хочешь его сделать мною, но не дав ему моих средств. Другое ты говоришь: облегчить его работу. А по моему, труд физический для него есть такая же необходимость, такое же условие его существования, как для меня и для тебя труд умственный. Ты не можешь не думать. Я ложусь спать в 3 м часу, мне приходят мысли, и я не могу заснуть, ворочаюсь, не сплю до утра оттого, что я думаю и не могу не думать, как он не может не пахать, не косить; иначе он пойдет в кабак, или сделается болен. Как я не перенесу его страшного физического труда, а умру через неделю, так он не перенесет моей физической праздности, он растолстеет и умрет. Третье, – что бишь еще ты сказал? – Князь Андрей загнул третий палец.
– Ах, да, больницы, лекарства. У него удар, он умирает, а ты пустил ему кровь, вылечил. Он калекой будет ходить 10 ть лет, всем в тягость. Гораздо покойнее и проще ему умереть. Другие родятся, и так их много. Ежели бы ты жалел, что у тебя лишний работник пропал – как я смотрю на него, а то ты из любви же к нему его хочешь лечить. А ему этого не нужно. Да и потом,что за воображенье, что медицина кого нибудь и когда нибудь вылечивала! Убивать так! – сказал он, злобно нахмурившись и отвернувшись от Пьера. Князь Андрей высказывал свои мысли так ясно и отчетливо, что видно было, он не раз думал об этом, и он говорил охотно и быстро, как человек, долго не говоривший. Взгляд его оживлялся тем больше, чем безнадежнее были его суждения.
– Ах это ужасно, ужасно! – сказал Пьер. – Я не понимаю только – как можно жить с такими мыслями. На меня находили такие же минуты, это недавно было, в Москве и дорогой, но тогда я опускаюсь до такой степени, что я не живу, всё мне гадко… главное, я сам. Тогда я не ем, не умываюсь… ну, как же вы?…
– Отчего же не умываться, это не чисто, – сказал князь Андрей; – напротив, надо стараться сделать свою жизнь как можно более приятной. Я живу и в этом не виноват, стало быть надо как нибудь получше, никому не мешая, дожить до смерти.
– Но что же вас побуждает жить с такими мыслями? Будешь сидеть не двигаясь, ничего не предпринимая…
– Жизнь и так не оставляет в покое. Я бы рад ничего не делать, а вот, с одной стороны, дворянство здешнее удостоило меня чести избрания в предводители: я насилу отделался. Они не могли понять, что во мне нет того, что нужно, нет этой известной добродушной и озабоченной пошлости, которая нужна для этого. Потом вот этот дом, который надо было построить, чтобы иметь свой угол, где можно быть спокойным. Теперь ополчение.
– Отчего вы не служите в армии?
– После Аустерлица! – мрачно сказал князь Андрей. – Нет; покорно благодарю, я дал себе слово, что служить в действующей русской армии я не буду. И не буду, ежели бы Бонапарте стоял тут, у Смоленска, угрожая Лысым Горам, и тогда бы я не стал служить в русской армии. Ну, так я тебе говорил, – успокоиваясь продолжал князь Андрей. – Теперь ополченье, отец главнокомандующим 3 го округа, и единственное средство мне избавиться от службы – быть при нем.
– Стало быть вы служите?
– Служу. – Он помолчал немного.
– Так зачем же вы служите?
– А вот зачем. Отец мой один из замечательнейших людей своего века. Но он становится стар, и он не то что жесток, но он слишком деятельного характера. Он страшен своей привычкой к неограниченной власти, и теперь этой властью, данной Государем главнокомандующим над ополчением. Ежели бы я два часа опоздал две недели тому назад, он бы повесил протоколиста в Юхнове, – сказал князь Андрей с улыбкой; – так я служу потому, что кроме меня никто не имеет влияния на отца, и я кое где спасу его от поступка, от которого бы он после мучился.
– А, ну так вот видите!
– Да, mais ce n'est pas comme vous l'entendez, [но это не так, как вы это понимаете,] – продолжал князь Андрей. – Я ни малейшего добра не желал и не желаю этому мерзавцу протоколисту, который украл какие то сапоги у ополченцев; я даже очень был бы доволен видеть его повешенным, но мне жалко отца, то есть опять себя же.
Князь Андрей всё более и более оживлялся. Глаза его лихорадочно блестели в то время, как он старался доказать Пьеру, что никогда в его поступке не было желания добра ближнему.
– Ну, вот ты хочешь освободить крестьян, – продолжал он. – Это очень хорошо; но не для тебя (ты, я думаю, никого не засекал и не посылал в Сибирь), и еще меньше для крестьян. Ежели их бьют, секут, посылают в Сибирь, то я думаю, что им от этого нисколько не хуже. В Сибири ведет он ту же свою скотскую жизнь, а рубцы на теле заживут, и он так же счастлив, как и был прежде. А нужно это для тех людей, которые гибнут нравственно, наживают себе раскаяние, подавляют это раскаяние и грубеют от того, что у них есть возможность казнить право и неправо. Вот кого мне жалко, и для кого бы я желал освободить крестьян. Ты, может быть, не видал, а я видел, как хорошие люди, воспитанные в этих преданиях неограниченной власти, с годами, когда они делаются раздражительнее, делаются жестоки, грубы, знают это, не могут удержаться и всё делаются несчастнее и несчастнее. – Князь Андрей говорил это с таким увлечением, что Пьер невольно подумал о том, что мысли эти наведены были Андрею его отцом. Он ничего не отвечал ему.