20,3 cm SKC/34

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
203-мм/60 корабельная пушка SKC/34
20,3 cm SKC/34

Носовые башни с орудиями 20,3 cm SKC/34 на тяжёлом крейсера «Принц Ойген»
История производства
Разработано:

1934

Страна производства

Третий рейх

История службы
Годы эксплуатации:

с 1939

Состояло на вооружении:

Кригсмарине

Войны и конфликты:

Вторая мировая война

Характеристики орудия
Калибр, мм:

203

Длина ствола, мм/калибров:

12 150/59,85

Длина канала ствола, мм:

11 518/56,74

Объём каморы, дм³:

70

Тип затвора:

вертикально-клиновой

Масса ствола с затвором, кг:

20 700

Масса снаряда, кг:

122

Начальная скорость снаряда,
м/с:

925

Принцип заряжания:

раздельно-гильзовое

Скорострельность,
выстрелов в минуту:

4 — 5

Характеристики артустановки
Марка артустановки:

Drh LC/34

Масса вращающейся части, кг:

249 000—262 000

Расстояние между осями орудий, мм:

2160

Длина отката, мм:

625

Угол подъёма ствола, °:

−10/+37

Угол поворота, °:

−145,+145

Максимальная скорость вертикального наведения, °/с:

8

Максимальная скорость горизонтального наведения, °/с:

6 — 8

Максимальная дальность стрельбы, м:

33 540 (+37°)

Бронирование:

70 — 160

Расчёт установки, чел.:

72

Боекомплект на ствол:

120—140[1]

20,3 cm SKC/34 — 203-миллиметровое корабельное артиллерийское орудие, разработанное и производившееся в Германии. Состояло на вооружении Кригсмарине. Устанавливалось на тяжёлых крейсерах типа «Адмирал Хиппер». Кроме того, применялось в береговой обороне. Использовалось во Второй мировой войне[1].





История создания

До начала 1930-х годов немецкий флот не использовал артиллерийские системы калибра 8” (203,2 мм). В этом классе орудий у немецких моряков имелись 210-мм пушки 21 cm SK L/40 и 21 cm SK L/45, которыми оснащались броненосные крейсера императорского флота. После поражения Германии в Первой мировой войне, Рейхсмарине, ограниченные условиями Версальского договора, строили из крупных кораблей лишь лёгкие крейсера со 150-мм пушками и «карманные линкоры», вооружённые мощными 283-мм орудиями, которые поставили под сомнение само существование класса тяжёлых крейсеров[2]. Тем не менее, в середине 1930-х годов возрождаемый немецкий флот также обратился к идее «вашингтонского» крейсера. Кригсмарине теперь претендовали на статус флота великой морской державы, что подразумевало наличие кораблей всех основных классов[3].

Работы по проектированию немецкого тяжёлого крейсера начались ещё в 1934 году. Почти сразу стало ясно, что вместить в договорное водоизмещение 10 000 тонн восемь 203-мм пушек, адекватную броневую защиту и машины, способные обеспечить скорость 32 узла, будет практически невозможно. Выдвигалась идея снизить калибр артиллерии до 190 мм, но выяснилось, что это дает экономию лишь в 100 тонн[3]. Германия в этот период уже фактически попирала условия Версальского договора, но А. Гитлер в то время ещё предпочитал сохранять респектабельность во внешней политике, поэтому официально проект нового корабля оставался в рамках 10 000 тонн[4].

Англо-германский морской договор, заключённый в 1935 году, обязывал Германию соблюдать международные ограничения, в том числе и те, что были установлены Вашингтонским договором 1922 года. Это означало, что стандартное водоизмещение новых крейсеров Кригсмарине, которых они имели право построит 5 единиц, не должно было превышать 10 000 тонн. Ещё до этого, в 1934 году, был выдан заказ на строительство двух первых крейсеров, а в апреле 1935 года началась детальная разработка проекта. При этом было изначально ясно, что реальное стандартное водоизмещение значительно превысит договорной предел[5].

Конструкция

Орудие было разработано немецким концерном «Крупп» и стало первой пушкой такого калибра в германском флоте. Орудие предназначалось специально для тяжёлых крейсеров типа «Адмирал Хиппер». 20,3 cm SKC/34 состояло из внутренней трубы, внешней трубы, лейнера и казенника. Лейнер вставлялся с казенной части и весил 5580 кг. Затвор был клиновым, горизонтального типа и весил 450 кг. Живучесть ствола оценивалась в 500 выстрелов полным зарядом[6].


Снаряды орудия 20,3 cm SKC/34
тип снаряда вес, кг длина, см вес ВВ, кг содержание ВВ в снаряде, %
Бронебойный Pz.Gr. L/4,4 122 89,5 2,3 1,9
Полубронебойный Spr.Gr. L/4,7 Bdz 122 95,6 6,54 5,3
Фугасный Spr.Gr. L/4,7 Kz 122 95,3 8,93 7,3

Напишите отзыв о статье "20,3 cm SKC/34"

Примечания

  1. 1 2 Campbell J. Naval weapons of World War Two. — Annapolis, Maryland: Naval Institute Press, 1985. — P. 235-237. — ISBN 0-87021-459-4.
  2. Кофман В.Л. Принцы Кригсмарине. Тяжёлые крейсера Третьего рейха. — М: Яуза, Коллекция, ЭКСМО, 2008. — С. 5. — ISBN 978-5-699-31051-7.
  3. 1 2 Кофман В.Л. Принцы Кригсмарине. Тяжёлые крейсера Третьего рейха. — С. 6.
  4. Кофман В.Л. Принцы Кригсмарине. Тяжёлые крейсера Третьего рейха. — С. 7.
  5. Кофман В.Л. Принцы Кригсмарине. Тяжёлые крейсера Третьего рейха. — С. 8.
  6. Кофман В.Л. Принцы Кригсмарине. Тяжёлые крейсера Третьего рейха. — С. 30.

Ссылки

[www.navweaps.com/Weapons/WNGER_8-60_skc34.htm 20.3 cm/60 SK C/34]

Литература

  • Campbell J. Naval weapons of World War Two. — Annapolis, Maryland: Naval Institute Press, 1985. — ISBN 0-87021-459-4.
  • Кофман В.Л. Принцы Кригсмарине. Тяжёлые крейсера Третьего рейха. — М: Яуза, Коллекция, ЭКСМО, 2008. — ISBN 978-5-699-31051-7.

Отрывок, характеризующий 20,3 cm SKC/34

Пьер оглядывался вокруг себя налившимися кровью глазами и не отвечал. Вероятно, лицо его показалось очень страшно, потому что офицер что то шепотом сказал, и еще четыре улана отделились от команды и стали по обеим сторонам Пьера.
– Parlez vous francais? – повторил ему вопрос офицер, держась вдали от него. – Faites venir l'interprete. [Позовите переводчика.] – Из за рядов выехал маленький человечек в штатском русском платье. Пьер по одеянию и говору его тотчас же узнал в нем француза одного из московских магазинов.
– Il n'a pas l'air d'un homme du peuple, [Он не похож на простолюдина,] – сказал переводчик, оглядев Пьера.
– Oh, oh! ca m'a bien l'air d'un des incendiaires, – смазал офицер. – Demandez lui ce qu'il est? [О, о! он очень похож на поджигателя. Спросите его, кто он?] – прибавил он.
– Ти кто? – спросил переводчик. – Ти должно отвечать начальство, – сказал он.
– Je ne vous dirai pas qui je suis. Je suis votre prisonnier. Emmenez moi, [Я не скажу вам, кто я. Я ваш пленный. Уводите меня,] – вдруг по французски сказал Пьер.
– Ah, Ah! – проговорил офицер, нахмурившись. – Marchons! [A! A! Ну, марш!]
Около улан собралась толпа. Ближе всех к Пьеру стояла рябая баба с девочкою; когда объезд тронулся, она подвинулась вперед.
– Куда же это ведут тебя, голубчик ты мой? – сказала она. – Девочку то, девочку то куда я дену, коли она не ихняя! – говорила баба.
– Qu'est ce qu'elle veut cette femme? [Чего ей нужно?] – спросил офицер.
Пьер был как пьяный. Восторженное состояние его еще усилилось при виде девочки, которую он спас.
– Ce qu'elle dit? – проговорил он. – Elle m'apporte ma fille que je viens de sauver des flammes, – проговорил он. – Adieu! [Чего ей нужно? Она несет дочь мою, которую я спас из огня. Прощай!] – и он, сам не зная, как вырвалась у него эта бесцельная ложь, решительным, торжественным шагом пошел между французами.
Разъезд французов был один из тех, которые были посланы по распоряжению Дюронеля по разным улицам Москвы для пресечения мародерства и в особенности для поимки поджигателей, которые, по общему, в тот день проявившемуся, мнению у французов высших чинов, были причиною пожаров. Объехав несколько улиц, разъезд забрал еще человек пять подозрительных русских, одного лавочника, двух семинаристов, мужика и дворового человека и нескольких мародеров. Но из всех подозрительных людей подозрительнее всех казался Пьер. Когда их всех привели на ночлег в большой дом на Зубовском валу, в котором была учреждена гауптвахта, то Пьера под строгим караулом поместили отдельно.


В Петербурге в это время в высших кругах, с большим жаром чем когда нибудь, шла сложная борьба партий Румянцева, французов, Марии Феодоровны, цесаревича и других, заглушаемая, как всегда, трубением придворных трутней. Но спокойная, роскошная, озабоченная только призраками, отражениями жизни, петербургская жизнь шла по старому; и из за хода этой жизни надо было делать большие усилия, чтобы сознавать опасность и то трудное положение, в котором находился русский народ. Те же были выходы, балы, тот же французский театр, те же интересы дворов, те же интересы службы и интриги. Только в самых высших кругах делались усилия для того, чтобы напоминать трудность настоящего положения. Рассказывалось шепотом о том, как противоположно одна другой поступили, в столь трудных обстоятельствах, обе императрицы. Императрица Мария Феодоровна, озабоченная благосостоянием подведомственных ей богоугодных и воспитательных учреждений, сделала распоряжение об отправке всех институтов в Казань, и вещи этих заведений уже были уложены. Императрица же Елизавета Алексеевна на вопрос о том, какие ей угодно сделать распоряжения, с свойственным ей русским патриотизмом изволила ответить, что о государственных учреждениях она не может делать распоряжений, так как это касается государя; о том же, что лично зависит от нее, она изволила сказать, что она последняя выедет из Петербурга.
У Анны Павловны 26 го августа, в самый день Бородинского сражения, был вечер, цветком которого должно было быть чтение письма преосвященного, написанного при посылке государю образа преподобного угодника Сергия. Письмо это почиталось образцом патриотического духовного красноречия. Прочесть его должен был сам князь Василий, славившийся своим искусством чтения. (Он же читывал и у императрицы.) Искусство чтения считалось в том, чтобы громко, певуче, между отчаянным завыванием и нежным ропотом переливать слова, совершенно независимо от их значения, так что совершенно случайно на одно слово попадало завывание, на другие – ропот. Чтение это, как и все вечера Анны Павловны, имело политическое значение. На этом вечере должно было быть несколько важных лиц, которых надо было устыдить за их поездки во французский театр и воодушевить к патриотическому настроению. Уже довольно много собралось народа, но Анна Павловна еще не видела в гостиной всех тех, кого нужно было, и потому, не приступая еще к чтению, заводила общие разговоры.
Новостью дня в этот день в Петербурге была болезнь графини Безуховой. Графиня несколько дней тому назад неожиданно заболела, пропустила несколько собраний, которых она была украшением, и слышно было, что она никого не принимает и что вместо знаменитых петербургских докторов, обыкновенно лечивших ее, она вверилась какому то итальянскому доктору, лечившему ее каким то новым и необыкновенным способом.
Все очень хорошо знали, что болезнь прелестной графини происходила от неудобства выходить замуж сразу за двух мужей и что лечение итальянца состояло в устранении этого неудобства; но в присутствии Анны Павловны не только никто не смел думать об этом, но как будто никто и не знал этого.
– On dit que la pauvre comtesse est tres mal. Le medecin dit que c'est l'angine pectorale. [Говорят, что бедная графиня очень плоха. Доктор сказал, что это грудная болезнь.]
– L'angine? Oh, c'est une maladie terrible! [Грудная болезнь? О, это ужасная болезнь!]
– On dit que les rivaux se sont reconcilies grace a l'angine… [Говорят, что соперники примирились благодаря этой болезни.]