2009 год в литературе
Поделись знанием:
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
И сладкое горе охватывало ее, и слезы уже выступали в глаза, но вдруг она спрашивала себя: кому она говорит это? Где он и кто он теперь? И опять все застилалось сухим, жестким недоумением, и опять, напряженно сдвинув брови, она вглядывалась туда, где он был. И вот, вот, ей казалось, она проникает тайну… Но в ту минуту, как уж ей открывалось, казалось, непонятное, громкий стук ручки замка двери болезненно поразил ее слух. Быстро и неосторожно, с испуганным, незанятым ею выражением лица, в комнату вошла горничная Дуняша.
– Пожалуйте к папаше, скорее, – сказала Дуняша с особенным и оживленным выражением. – Несчастье, о Петре Ильиче… письмо, – всхлипнув, проговорила она.
Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.
Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.
– Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.
Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
Графиня лежала на кресле, странно неловко вытягиваясь, и билась головой об стену. Соня и девушки держали ее за руки.
| Годы в литературе XXI века. 2009 год в литературе. |
|---|
|
1996 •
1997 •
1998 •
1999 •
2000 ← XX век |
|
См. также категорию в Викитеке. |
2009 год объявлен годом Николая Васильевича Гоголя (ЮНЕСКО).
Содержание
События
- 22 марта — закончилась кампания «Большое чтение» в Болгарии. Самым популярным романом в стране объявлен «Под игом» Ивана Вазова.
Премии
Международные
Австрия
- Премия Эриха Фрида — Эстер Дишерайт.
- Австрийская государственная премия по европейской литературе - Пер Улов Энквист
Израиль
- Государственная премия Израиля:
- за исследование литературы на иврите — Исраэль Левин;
- за общее литературоведение — Реувен Цур.
Норвегия
Россия
- Премия Андрея Белого:
- в номинации «Поэзия» — Николай Кононов (Санкт-Петербург);
- в номинации «Проза» — Анатолий Барзах (Санкт-Петербург), от премии отказался;
- в номинации «Гуманитарные исследования» — Наталия Автономова (Москва);
- Национальная литературная премия «Большая книга»:
- Леонид Юзефович (роман «Журавли и Карлики», I премия);
- Александр Терехов (роман «Каменный мост», II премия);
- Леонид Зорин (сборник «Скверный глобус», III премия).
- Московский счёт — Сергей Гандлевский, книга «Опыты в стихах».
- Независимая литературная премия «Дебют»:
- номинация «Крупная проза» — Гулла Хирачев (Алиса Ганиева) за повесть «Салам тебе, Далгат!».
- номинация «Малая проза» — Полина Клюкина за подборку рассказов.
- номинация «Поэзия» — Екатерина Соколова за подборку стихотворений.
- номинация «Драматургия» — Анна Батурина за пьесу «Фронтовичка».
- номинация «Эссеистика» — Евгений Табачников за эссе «Поколение „Я“»
- Российская национальная премия «Поэт» — Инна Лиснянская.
- Русский Букер — Елена Чижова, «Время женщин».
- РОСКОН — Сергей Слюсаренко, «Кубатура сферы»
США
- Всемирную премию фэнтези за лучший роман получили Джеффри Форд за роман «Год призраков» и Марго Лэнеган за «Tender Morsels».
Франция
- Гонкуровская премия — Сильвен Тэссон, «Жизнь под открытым небом».
Книги
- «Возвращение в зачарованный лес» — продолжение истории Винни Пуха, написанное Дэвидом Бенедиктусом.
- «Легенды Арбата» — сборник рассказов Михаила Веллера.
- «Моя футболиада» — книга Евгения Евтушенко о советском футболе.
- «Под куполом» (англ. Under the Dome) — книга Стивена Кинга (осень).
Романы
- «1Q84» — роман Харуки Мураками в 2 томах (май).
- «Dark Mountain» — роман Ричарда Лаймона (май, опубликован посмертно).
- «Аргонавт» - роман Александра Александровича Бушкова.
- «Белая голубка Кордовы» — роман Дины Рубиной[1].
- «Вдох-выдох» — роман немецкой писательницы Герты Мюллер.
- «Весь мир театр» — роман Бориса Акунина.
- «Заговор ангелов» — роман Игоря Сахновского.
- «И вспыхнет пламя» (англ. Catching Fire) — роман Сьюзен Коллинз.
- «Комбатант» - роман Александра Александровича Бушкова.
- «Лорд Сандэй» (англ. Lord Sunday) — роман Гарта Никса.
- «Не время для славы» — роман «кавказского цикла» российской писательницы Юлии Латыниной (март).[2]
- «Околоноля» — российский роман, опубликованный под псевдонимом Натан Дубовицкий.
- «Продавцы невозможного» — роман Вадима Панова, четвёртый в цикле «Анклавы».
- «Ребус Галла»— роман Вадима Панова, пятнидцатый в цикле «Тайный Город».
- «Ручной привод» — роман Вадима Панова, третий в цикле «La Mystique De Moscou»..
- «Сыщик» - роман Александра Александровича Бушкова.
- «t» — роман Виктора Пелевина.
Повести
- «Маруся» — фантастическая повесть писательницы, сценаристки Полины Волошиной и журналиста Евгения Кулькова
- «Р.А.Б. Антикризисный роман» — повесть Сергея Минаева.
Умершие
- 27 января — Джон Апдайк, американский писатель.
- 3 февраля — Павел Загребельный, украинский писатель.
- 3 апреля — Алексей Парщиков, русский поэт, один из главных представителей метареализма 1980-х годов.
- 14 апреля — Морис Дрюон, французский писатель, министр культуры Франции (1973−74).
- 6 мая — Лев Лосев, русский поэт.
- 8 мая — Михаил Кононов, современный российский писатель и переводчик.
- 15 мая — Всеволод Некрасов, выдающийся русский поэт, теоретик искусства, один из лидеров «второго русского авангарда» и основателей «московского концептуализма».
- 8 июня — Анна Журавлёва, историк русской литературы. Жена и соавтор Всеволода Некрасова.
- 20 июня — Евгений Сабуров, современный русский поэт, драматург, прозаик, известный экономист, научный руководитель Федерального института развития образования.
- 27 августа — Сергей Михалков, советский детский поэт, автор гимнов СССР и России.
- 1 октября — Отар Чиладзе (нем.), грузинский писатель.
- 3 октября — Владимир Беэкман (нем.), эстонский писатель.
- 3 ноября — Франсиско Аяла, испанский писатель.
- 30 ноября — Милорад Павич, сербский поэт, писатель, представитель постмодернизма и магического реализма, переводчик и историк сербской литературы XVII—XIX вв.
- 7 декабря — Пётр Вайль, российский и американский журналист, писатель, радиоведущий.
Напишите отзыв о статье "2009 год в литературе"
Примечания
См. также
Отрывок, характеризующий 2009 год в литературе
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
И сладкое горе охватывало ее, и слезы уже выступали в глаза, но вдруг она спрашивала себя: кому она говорит это? Где он и кто он теперь? И опять все застилалось сухим, жестким недоумением, и опять, напряженно сдвинув брови, она вглядывалась туда, где он был. И вот, вот, ей казалось, она проникает тайну… Но в ту минуту, как уж ей открывалось, казалось, непонятное, громкий стук ручки замка двери болезненно поразил ее слух. Быстро и неосторожно, с испуганным, незанятым ею выражением лица, в комнату вошла горничная Дуняша.
– Пожалуйте к папаше, скорее, – сказала Дуняша с особенным и оживленным выражением. – Несчастье, о Петре Ильиче… письмо, – всхлипнув, проговорила она.
Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.
Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.
– Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.
Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
Графиня лежала на кресле, странно неловко вытягиваясь, и билась головой об стену. Соня и девушки держали ее за руки.
