21-я танковая дивизия (Третий рейх)
Поделись знанием:
Мрачное, несчастное лицо Пьера поразило ее. Она остановилась против него. Ей хотелось помочь ему, передать ему излишек своего счастия.
– Как весело, граф, – сказала она, – не правда ли?
Пьер рассеянно улыбнулся, очевидно не понимая того, что ему говорили.
– Да, я очень рад, – сказал он.
«Как могут они быть недовольны чем то, думала Наташа. Особенно такой хороший, как этот Безухов?» На глаза Наташи все бывшие на бале были одинаково добрые, милые, прекрасные люди, любящие друг друга: никто не мог обидеть друг друга, и потому все должны были быть счастливы.
На другой день князь Андрей вспомнил вчерашний бал, но не на долго остановился на нем мыслями. «Да, очень блестящий был бал. И еще… да, Ростова очень мила. Что то в ней есть свежее, особенное, не петербургское, отличающее ее». Вот всё, что он думал о вчерашнем бале, и напившись чаю, сел за работу.
Но от усталости или бессонницы (день был нехороший для занятий, и князь Андрей ничего не мог делать) он всё критиковал сам свою работу, как это часто с ним бывало, и рад был, когда услыхал, что кто то приехал.
Приехавший был Бицкий, служивший в различных комиссиях, бывавший во всех обществах Петербурга, страстный поклонник новых идей и Сперанского и озабоченный вестовщик Петербурга, один из тех людей, которые выбирают направление как платье – по моде, но которые по этому то кажутся самыми горячими партизанами направлений. Он озабоченно, едва успев снять шляпу, вбежал к князю Андрею и тотчас же начал говорить. Он только что узнал подробности заседания государственного совета нынешнего утра, открытого государем, и с восторгом рассказывал о том. Речь государя была необычайна. Это была одна из тех речей, которые произносятся только конституционными монархами. «Государь прямо сказал, что совет и сенат суть государственные сословия ; он сказал, что правление должно иметь основанием не произвол, а твердые начала . Государь сказал, что финансы должны быть преобразованы и отчеты быть публичны», рассказывал Бицкий, ударяя на известные слова и значительно раскрывая глаза.
– Да, нынешнее событие есть эра, величайшая эра в нашей истории, – заключил он.
Князь Андрей слушал рассказ об открытии государственного совета, которого он ожидал с таким нетерпением и которому приписывал такую важность, и удивлялся, что событие это теперь, когда оно совершилось, не только не трогало его, но представлялось ему более чем ничтожным. Он с тихой насмешкой слушал восторженный рассказ Бицкого. Самая простая мысль приходила ему в голову: «Какое дело мне и Бицкому, какое дело нам до того, что государю угодно было сказать в совете! Разве всё это может сделать меня счастливее и лучше?»
И это простое рассуждение вдруг уничтожило для князя Андрея весь прежний интерес совершаемых преобразований. В этот же день князь Андрей должен был обедать у Сперанского «en petit comite«, [в маленьком собрании,] как ему сказал хозяин, приглашая его. Обед этот в семейном и дружеском кругу человека, которым он так восхищался, прежде очень интересовал князя Андрея, тем более что до сих пор он не видал Сперанского в его домашнем быту; но теперь ему не хотелось ехать.
В назначенный час обеда, однако, князь Андрей уже входил в собственный, небольшой дом Сперанского у Таврического сада. В паркетной столовой небольшого домика, отличавшегося необыкновенной чистотой (напоминающей монашескую чистоту) князь Андрей, несколько опоздавший, уже нашел в пять часов собравшееся всё общество этого petit comite, интимных знакомых Сперанского. Дам не было никого кроме маленькой дочери Сперанского (с длинным лицом, похожим на отца) и ее гувернантки. Гости были Жерве, Магницкий и Столыпин. Еще из передней князь Андрей услыхал громкие голоса и звонкий, отчетливый хохот – хохот, похожий на тот, каким смеются на сцене. Кто то голосом, похожим на голос Сперанского, отчетливо отбивал: ха… ха… ха… Князь Андрей никогда не слыхал смеха Сперанского, и этот звонкий, тонкий смех государственного человека странно поразил его.
Князь Андрей вошел в столовую. Всё общество стояло между двух окон у небольшого стола с закуской. Сперанский в сером фраке с звездой, очевидно в том еще белом жилете и высоком белом галстухе, в которых он был в знаменитом заседании государственного совета, с веселым лицом стоял у стола. Гости окружали его. Магницкий, обращаясь к Михайлу Михайловичу, рассказывал анекдот. Сперанский слушал, вперед смеясь тому, что скажет Магницкий. В то время как князь Андрей вошел в комнату, слова Магницкого опять заглушились смехом. Громко басил Столыпин, пережевывая кусок хлеба с сыром; тихим смехом шипел Жерве, и тонко, отчетливо смеялся Сперанский.
Сперанский, всё еще смеясь, подал князю Андрею свою белую, нежную руку.
– Очень рад вас видеть, князь, – сказал он. – Минутку… обратился он к Магницкому, прерывая его рассказ. – У нас нынче уговор: обед удовольствия, и ни слова про дела. – И он опять обратился к рассказчику, и опять засмеялся.
Князь Андрей с удивлением и грустью разочарования слушал его смех и смотрел на смеющегося Сперанского. Это был не Сперанский, а другой человек, казалось князю Андрею. Всё, что прежде таинственно и привлекательно представлялось князю Андрею в Сперанском, вдруг стало ему ясно и непривлекательно.
За столом разговор ни на мгновение не умолкал и состоял как будто бы из собрания смешных анекдотов. Еще Магницкий не успел докончить своего рассказа, как уж кто то другой заявил свою готовность рассказать что то, что было еще смешнее. Анекдоты большею частью касались ежели не самого служебного мира, то лиц служебных. Казалось, что в этом обществе так окончательно было решено ничтожество этих лиц, что единственное отношение к ним могло быть только добродушно комическое. Сперанский рассказал, как на совете сегодняшнего утра на вопрос у глухого сановника о его мнении, сановник этот отвечал, что он того же мнения. Жерве рассказал целое дело о ревизии, замечательное по бессмыслице всех действующих лиц. Столыпин заикаясь вмешался в разговор и с горячностью начал говорить о злоупотреблениях прежнего порядка вещей, угрожая придать разговору серьезный характер. Магницкий стал трунить над горячностью Столыпина, Жерве вставил шутку и разговор принял опять прежнее, веселое направление.
(перенаправлено с «21-я танковая дивизия (Германия)»)
| 21-я танковая дивизия 21. Panzerdivision | |
| Годы существования |
август 1941 - |
|---|---|
| Страна | |
| Подчинение | |
| Тип | |
| Функция | |
| Дислокация | |
| Войны | |
| Участие в |
Северная Африка, |
| Знаки отличия |
|
| Командиры | |
| Известные командиры | |
21-я танковая дивизия (21. Panzer-Division) — танковая дивизия вермахта, сформированная в августе 1941 года, на основе 5-й лёгкой дивизии.
Содержание
Боевой путь дивизии
В 1941-42 — бои против британских и австралийских войск в Ливии (сражения в районе Эль-Аламейна).
В конце 1942 — понеся большие потери, дивизия отступила в Тунис. В феврале 1943 — бои в проходе Кассерин против американских и британских войск. В мае 1943 — остатки дивизии взяты в плен.
В июле 1943 года — дивизия вновь сформирована на территории Франции.
В июне 1944 года — бои против высадившихся в Нормандии американских и британских войск. В августе 1944 года дивизия уничтожена в Фалезском котле.
В сентябре 1944 года дивизия вновь сформирована в Лотарингии. Бои в Эльзасе и Сааре.
С конца января 1945 года — дивизия на Советско-германских фронтах. Бои на реке Одер. В мае 1945 года остатки дивизии взяты в советский плен.
Состав дивизии
В 1943 году (в Тунисе):
- 5-й танковый полк
- 47-й гренадерский полк
- 104-й гренадерский полк
- 155-й артиллерийский полк
- 580-й разведывательный батальон
- 200-й противотанковый батальон
- 305-й зенитно-артиллерийский батальон
- 220-й сапёрный батальон
В 1944 году (на Западном фронте):
- 100-й танковый полк (с 20 мая 1944 - 22-й танковый полк)
- 125-й гренадерский полк
- 192-й гренадерский полк
- 155-й артиллерийский полк
- 21-й разведывательный батальон
- 200-й противотанковый батальон
- 305-й зенитно-артиллерийский батальон
- 220-й сапёрный батальон
Командиры дивизии
В Африке:
- С 1 августа 1941 — генерал-майор Йохан фон Равенштайн (29 ноября 1941 — взят в британский плен)
- С 1 декабря 1941 — генерал-майор Карл Бёттхер
- С 19 февраля 1942 — полковник (с апреля 1942 — генерал-майор) Георг фон Бисмарк (погиб в бою)
- С 1 сентября 1942 — полковник Карл-Ханс Лунгерсхаузен
- С 18 сентября 1942 — генерал-майор Хайнц фон Рандов (убит)
- С 21 декабря 1942 — полковник Курт фрайхерр фон Либенштайн
- С 1 января 1943 — генерал-майор Ханс-Георг Хильдебрандт
- С 25 апреля 1943 — генерал-майор Хайнрих-Херман фон Хюльзен (13 мая 1943 — взят в британский плен)
На Западном фронте:
- С 1 августа 1943 — генерал-майор (с августа 1944 — генерал-лейтенант) Эдгар Фойхтингер
На Восточном фронте:
- С 25 января 1945 — полковник Хельмут Цолленкопф
- С 12 февраля 1945 — генерал-майор (с 20 апреля 1945 — генерал-лейтенант) Вернер Маркс
Награждённые Рыцарским крестом Железного креста
Рыцарский Крест Железного креста (22)
- Карл Бёттхер, 13.12.1941 – генерал-майор, командир 21-й танковой дивизии
- Вольфганг Эверт, 06.07.1942 – капитан, командир 3-го разведывательного моторизованного батальона
- Вернер Райссманн, 28.07.1942 – капитан, командир 3-го батальона 104-го стрелкового полка
- Рольф Рохолль, 28.07.1942 – обер-лейтенант, командир 2-й роты 5-го танкового полка
- Йозеф-Отто Рипольд, 29.07.1942 – обер-лейтенант, командир 5-й роты 5-го танкового полка
- Гюнтер Хальм, 29.07.1942 – гренадер, наводчик противотанкового взвода штабной роты 104-го панцергренадерского полка
- Альфред Бруер, 30.07.1942 – полковник, командир 155-го танкового артиллерийского полка
- Вернер Мильдебрат, 12.08.1942 – оберстлейтенант, командир 1-го батальона 5-го танкового полка
- Герберт Эверт, 18.08.1942 – полковник, командир 104-го панцергренадерского полка
- Герхард Мюллер, 09.09.1942 – полковник, командир 5-го танкового полка
- Вернер Грюн, 08.02.1943 – капитан, командующий 1-м батальоном 5-го танкового полка
- Вернер Клауке, 04.07.1944 – лейтенант резерва, командир взвода 3-й роты 200-го противотанкового батальона
- Эдгар Фойхтингер, 06.08.1944 – генерал-майор, командир 21-й танковой дивизии
- Ганс-Ульрих фон Люк унд Виттен, 08.08.1944 – майор, командующий 125-м панцергренадерским полком
- Йозеф Раух, 08.08.1944 – полковник, командир 192-го панцергренадерского полка
- Хайнц Мейер, 04.10.1944 – капитан, командир роты 2-го батальона 22-го танкового полка
- Генрих Маурер, 06.10.1944 – обер-ефрейтор, командир отделения штабной роты 125-го панцергренадерского полка
- Вильгельм Курц, 20.10.1944 – капитан резерва, командир 2-го батальона 125-го панцергренадерского полка
- Карл Кнюттель, 03.11.1944 – обер-фельдфебель, командир взвода 1-й роты 200-го противотанкового батальона
- Франц-Йозеф Хёгль, 26.11.1944 – майор, командир 220-го танкового саперного батальона
- Мартин Ленц, 25.01.1945 – майор, командир 1-го батальона 192-го панцергренадерского полка
- Вилли Шпрой, 24.02.1945 – майор резерва, командующий 192-м панцергренадерским полком
Рыцарский Крест Железного креста с Дубовыми листьями (2)
- Герман фон Оппельн-Брониковски (№ 536), 28.07.1944 – полковник, командир 22-го танкового полка
- Йоханнес Гриммингер (№ 776), 11.03.1945 – майор резерва, командир 2-го батальона 192-го панцергренадерского полка
Напишите отзыв о статье "21-я танковая дивизия (Третий рейх)"
Литература
- Stoves, Rolf. Die gepanzerten und motorisierten deutschen Großverbände 1935—1945: Divisionen und selbstständige Brigaden. Dörfler, 2003. ISBN 978-3-89555-102-4
| ||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий 21-я танковая дивизия (Третий рейх)
Наташа, направляясь к ужину, прошла мимо его.Мрачное, несчастное лицо Пьера поразило ее. Она остановилась против него. Ей хотелось помочь ему, передать ему излишек своего счастия.
– Как весело, граф, – сказала она, – не правда ли?
Пьер рассеянно улыбнулся, очевидно не понимая того, что ему говорили.
– Да, я очень рад, – сказал он.
«Как могут они быть недовольны чем то, думала Наташа. Особенно такой хороший, как этот Безухов?» На глаза Наташи все бывшие на бале были одинаково добрые, милые, прекрасные люди, любящие друг друга: никто не мог обидеть друг друга, и потому все должны были быть счастливы.
На другой день князь Андрей вспомнил вчерашний бал, но не на долго остановился на нем мыслями. «Да, очень блестящий был бал. И еще… да, Ростова очень мила. Что то в ней есть свежее, особенное, не петербургское, отличающее ее». Вот всё, что он думал о вчерашнем бале, и напившись чаю, сел за работу.
Но от усталости или бессонницы (день был нехороший для занятий, и князь Андрей ничего не мог делать) он всё критиковал сам свою работу, как это часто с ним бывало, и рад был, когда услыхал, что кто то приехал.
Приехавший был Бицкий, служивший в различных комиссиях, бывавший во всех обществах Петербурга, страстный поклонник новых идей и Сперанского и озабоченный вестовщик Петербурга, один из тех людей, которые выбирают направление как платье – по моде, но которые по этому то кажутся самыми горячими партизанами направлений. Он озабоченно, едва успев снять шляпу, вбежал к князю Андрею и тотчас же начал говорить. Он только что узнал подробности заседания государственного совета нынешнего утра, открытого государем, и с восторгом рассказывал о том. Речь государя была необычайна. Это была одна из тех речей, которые произносятся только конституционными монархами. «Государь прямо сказал, что совет и сенат суть государственные сословия ; он сказал, что правление должно иметь основанием не произвол, а твердые начала . Государь сказал, что финансы должны быть преобразованы и отчеты быть публичны», рассказывал Бицкий, ударяя на известные слова и значительно раскрывая глаза.
– Да, нынешнее событие есть эра, величайшая эра в нашей истории, – заключил он.
Князь Андрей слушал рассказ об открытии государственного совета, которого он ожидал с таким нетерпением и которому приписывал такую важность, и удивлялся, что событие это теперь, когда оно совершилось, не только не трогало его, но представлялось ему более чем ничтожным. Он с тихой насмешкой слушал восторженный рассказ Бицкого. Самая простая мысль приходила ему в голову: «Какое дело мне и Бицкому, какое дело нам до того, что государю угодно было сказать в совете! Разве всё это может сделать меня счастливее и лучше?»
И это простое рассуждение вдруг уничтожило для князя Андрея весь прежний интерес совершаемых преобразований. В этот же день князь Андрей должен был обедать у Сперанского «en petit comite«, [в маленьком собрании,] как ему сказал хозяин, приглашая его. Обед этот в семейном и дружеском кругу человека, которым он так восхищался, прежде очень интересовал князя Андрея, тем более что до сих пор он не видал Сперанского в его домашнем быту; но теперь ему не хотелось ехать.
В назначенный час обеда, однако, князь Андрей уже входил в собственный, небольшой дом Сперанского у Таврического сада. В паркетной столовой небольшого домика, отличавшегося необыкновенной чистотой (напоминающей монашескую чистоту) князь Андрей, несколько опоздавший, уже нашел в пять часов собравшееся всё общество этого petit comite, интимных знакомых Сперанского. Дам не было никого кроме маленькой дочери Сперанского (с длинным лицом, похожим на отца) и ее гувернантки. Гости были Жерве, Магницкий и Столыпин. Еще из передней князь Андрей услыхал громкие голоса и звонкий, отчетливый хохот – хохот, похожий на тот, каким смеются на сцене. Кто то голосом, похожим на голос Сперанского, отчетливо отбивал: ха… ха… ха… Князь Андрей никогда не слыхал смеха Сперанского, и этот звонкий, тонкий смех государственного человека странно поразил его.
Князь Андрей вошел в столовую. Всё общество стояло между двух окон у небольшого стола с закуской. Сперанский в сером фраке с звездой, очевидно в том еще белом жилете и высоком белом галстухе, в которых он был в знаменитом заседании государственного совета, с веселым лицом стоял у стола. Гости окружали его. Магницкий, обращаясь к Михайлу Михайловичу, рассказывал анекдот. Сперанский слушал, вперед смеясь тому, что скажет Магницкий. В то время как князь Андрей вошел в комнату, слова Магницкого опять заглушились смехом. Громко басил Столыпин, пережевывая кусок хлеба с сыром; тихим смехом шипел Жерве, и тонко, отчетливо смеялся Сперанский.
Сперанский, всё еще смеясь, подал князю Андрею свою белую, нежную руку.
– Очень рад вас видеть, князь, – сказал он. – Минутку… обратился он к Магницкому, прерывая его рассказ. – У нас нынче уговор: обед удовольствия, и ни слова про дела. – И он опять обратился к рассказчику, и опять засмеялся.
Князь Андрей с удивлением и грустью разочарования слушал его смех и смотрел на смеющегося Сперанского. Это был не Сперанский, а другой человек, казалось князю Андрею. Всё, что прежде таинственно и привлекательно представлялось князю Андрею в Сперанском, вдруг стало ему ясно и непривлекательно.
За столом разговор ни на мгновение не умолкал и состоял как будто бы из собрания смешных анекдотов. Еще Магницкий не успел докончить своего рассказа, как уж кто то другой заявил свою готовность рассказать что то, что было еще смешнее. Анекдоты большею частью касались ежели не самого служебного мира, то лиц служебных. Казалось, что в этом обществе так окончательно было решено ничтожество этих лиц, что единственное отношение к ним могло быть только добродушно комическое. Сперанский рассказал, как на совете сегодняшнего утра на вопрос у глухого сановника о его мнении, сановник этот отвечал, что он того же мнения. Жерве рассказал целое дело о ревизии, замечательное по бессмыслице всех действующих лиц. Столыпин заикаясь вмешался в разговор и с горячностью начал говорить о злоупотреблениях прежнего порядка вещей, угрожая придать разговору серьезный характер. Магницкий стал трунить над горячностью Столыпина, Жерве вставил шутку и разговор принял опять прежнее, веселое направление.
