227 (телесериал)

227
227
Жанр	Ситком
Создатель	Майкл Дж. Мой Билл Бульвар
В ролях	Марла Гиббс Хэл Уильямс Алайна Рид Холл Джеки Гарри Хелен Мартин Реджина Кинг Киа Гудвин Кертис Болдуин Контесс Вон Токи Смит Стони Джексон Бэрри Собель Пол Уинфилд
Страна	США США
Количество сезонов	5
Количество серий	116
Производство
Хронометраж	22-25 минут
Студия	Embassy Television Columbia Pictures Television
Трансляция
Телеканал	NBC
На экранах	с 14 сентября 1985 по 6 мая 1990
Формат видео	480i

«227» (англ. 227) — американский комедийный телесериал, который транслировался на NBC с 14 сентября 1985 по 6 мая 1990 года. В ситкоме снялась Марла Гиббс в роли острой на язык домохозяйки и сплетницы Мэри Дженкинс, которая живёт в доме среднего класса в Вашингтоне, округ Колумбия. Шоу было основано на одноименной пьесе 1978 года, где также выступала Гиббс. В ситкоме также снялись Хэл Уильямс и Реджина Кинг в ролях мужа и дочери персонажа Гиббс, соответственно. Джеки Гарри также снялась в шоу играя молодую и сексуально раскрепощенную соседку, а Хелен Мартин исполняла злобную соседку. Считается, что персонаж Гарри стал основным залогом успеха сериала, а Мартин получала лучшие реплики.

«227» добился наибольшего успеха в рейтингах среди других ситкомов с афро-американским актёрским составом, после «Шоу Косби». В своем первом сезоне ситком занял двадцатую строчку в годовом рейтинге самых наблюдаемых шоу на телевидении. Во втором сезоне сериал достиг пика с четырнадцатой позицией в этом рейтинге, однако в ходе четвёртого сезона, из-за конфликта Гиббс с Гарри, последняя из них покинула шоу. Гарри кратко вернулась в пятом сезоне, однако рейтинги шоу значительно опустились, несмотря на добавление Пола Уинфилда, и канал закрыл сериал в 1990 году.

Хотя шоу никогда не достигало успеха у критиков, Джеки Гарри была отмечена рядом наград и номинаций. В 1987 году она стала первым афро-американцем, выигравшем премию «Эмми» за лучшую женскую роль второго плана в комедийном телесериале. После завершения съемок, ситком нашел умеренный успех в синдикации, транслируясь на ряде кабельных сетей.

Отрывок, характеризующий 227 (телесериал)

– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.