22 декабря
Поделись знанием:
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.
Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
И сладкое горе охватывало ее, и слезы уже выступали в глаза, но вдруг она спрашивала себя: кому она говорит это? Где он и кто он теперь? И опять все застилалось сухим, жестким недоумением, и опять, напряженно сдвинув брови, она вглядывалась туда, где он был. И вот, вот, ей казалось, она проникает тайну… Но в ту минуту, как уж ей открывалось, казалось, непонятное, громкий стук ручки замка двери болезненно поразил ее слух. Быстро и неосторожно, с испуганным, незанятым ею выражением лица, в комнату вошла горничная Дуняша.
– Пожалуйте к папаше, скорее, – сказала Дуняша с особенным и оживленным выражением. – Несчастье, о Петре Ильиче… письмо, – всхлипнув, проговорила она.
Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.
Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.
– Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.
Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
Графиня лежала на кресле, странно неловко вытягиваясь, и билась головой об стену. Соня и девушки держали ее за руки.
– Наташу, Наташу!.. – кричала графиня. – Неправда, неправда… Он лжет… Наташу! – кричала она, отталкивая от себя окружающих. – Подите прочь все, неправда! Убили!.. ха ха ха ха!.. неправда!
Наташа стала коленом на кресло, нагнулась над матерью, обняла ее, с неожиданной силой подняла, повернула к себе ее лицо и прижалась к ней.
– Маменька!.. голубчик!.. Я тут, друг мой. Маменька, – шептала она ей, не замолкая ни на секунду.
| ← декабрь → | ||||||
| Пн | Вт | Ср | Чт | Пт | Сб | Вс |
| 1 | 2 | 3 | ||||
| 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 |
| 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 |
| 18 | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 | 24 |
| 25 | 26 | 27 | 28 | 29 | 30 | 31 |
| 2023 г. | ||||||
22 декабря — 356-й день года (357-й в високосные годы) в григорианском календаре. До конца года остаётся 9 дней.
- В северном полушарии — зимнее солнцестояние, в южном — летнее солнцестояние
Содержание
Праздники
См. также: Категория:Праздники 22 декабря
-
Россия, 
Армения, 
Белоруссия, 
Киргизия,
Украина, 
Казахстан — День энергетика. - Украина — День работников дипломатической службы.
Православные: 
- Зачатие праведною Анною Пресвятой Богородицы[1].
- Иконы Божией Матери, именуемой «Нечаянная Радость»[2].
- Священномученика Владимира пресвитера (1919).
- Священномученика Владимира пресвитера и мученицы Евфросинии (1920).
- Священномученика Василия и Александра пресвитеров (1937).
- Святой пророчицы Анны, матери пророка Самуила (1100 до Р. Х.).
- Святителя Софрония, архиепископа Кипрского (VI).
- Преподобного Стефана Новосиятеля (912).
Именины
Православные именинники: Анна, Софрон, Степан. Католические именинники: Гонората, Зенон, Франциск.
События
До XIX века
- 1317 — произошла Бортеневская битва.
- 1790 — Русские войска под командованием Александра Суворова взяли штурмом турецкую крепость Измаил.
XIX век
- 1857 — выпущена первая почтовая марка в России.
- 1885 — Ито Хиробуми становится первым премьер-министром Японии.
- 1894 — начало Дела Дрейфуса.
XX век
- 1917 — основан DIN (нем. Deutsches Institut für Normung) — немецкая организация по стандартизации и национальный орган ISO.
- 1919 — из США на пароходе «Buford» в Советскую Россию высланы 249 человек, заподозренных в симпатиях большевикам.
- 1920 — открытие 8-го Всероссийского съезда Советов в Москве (по 29 декабря). Утверждение плана ГОЭЛРО.
- 1944 — образована Вьетнамская Народная Армия для сопротивления оккупации Японией Вьетнама.
- 1973 — катастрофа SE-210 под Танжером (Марокко). Погибли 106 человек.
- 1980 — разгерметизация саудовского Lockheed TriStar над Персидским заливом. Погибли 2 человека.
- 1976 — первый пробный полёт самолёта Ил-86.
- 1978 — Андрей Чикатило совершил своё первое убийство.
- 1987 — Никки Сикс пережил клиническую смерть от передозировки героина, что вдохновило его на написание песни «Kickstart My Heart».
- 1989
- Берлинские Бранденбургские ворота спустя 28 лет вновь открываются, ознаменовав объединение ГДР и ФРГ.
- после недельных демонстраций Ион Илиеску стал президентом Румынии, завершив правление Чаушеску.
- 1992 — катастрофа Boeing 727 под Триполи. Погибли 157 человек — крупнейшая авиакатастрофа в истории Ливии.
- 1999 — катастрофа южнокорейского Boeing 747 под Лондоном. Погибли 4 человека.
XXI век
- 2007 — французская ракета-носитель Ariane 5 вывела на орбиту первый в истории африканский спутник.
- 2009 — Сербия подала заявку на вступление в Европейский союз[3].
- 2015:
Родились
См. также: Категория:Родившиеся 22 декабря
До XIX века
- 1702 — Жан Этьен Лиотар (ум. 1789), швейцарский художник.
- 1744 — Даниил Самойлович Самойлович (ум. 1805), украинский медик, основатель эпидемиологии в Российской империи.
- 1792 — Павел Александрович Катенин (ум. 1853), русский писатель, участник Отечественной войны 1812 года.
XIX век
- 1819 — Франц Абт (ум. 1885) — немецкий композитор.
- 1823 — Жан Анри Фабр (ум. 1915), французский энтомолог, писатель.
- 1836 — Фирс Сергеевич Журавлёв (ум. 1901), русский жанровый живописец.
- 1858 — Джакомо Пуччини (ум. 1924), итальянский композитор.
- 1887 — Сриниваса Рамануджан (ум. 1920), индийский математик.
- 1898 — Владимир Александрович Фок (ум. 1974), физик-теоретик в области квантовой механики, академик АН СССР, Герой Социалистического Труда.
- 1899 — Николай Васильевич Горбань (ум. 1973), историк, архивист, писатель.
XX век
- 1905 — Стасис Англицкис (ум. 1999), литовский поэт.
- 1936 — Гектор Элизондо, американский актёр.
- 1937 — Эдуард Успенский, писатель, автор повестей-сказок «Крокодил Гена и его друзья» (1966), «Дядя Фёдор, пёс и кот» (1974).
- 1939 — Лео Бокерия, кардиохирург, академик и член Президиума РАМН.
- 1943 — Пол Вулфовиц, американский политик еврейского происхождения, Президент Всемирного банка (2005—2007).
- 1946 — Владимир Георгиевич Богин, актёр театра и кино, лауреат Государственной премии СССР, народный артист России.
- 1947 — Дэйв Кинг, тренер национальной хоккейной команды Канады.
- 1948 — Николае Тимофти, молдавский политический деятель, Президент Молдавии (с 2012 года).
- 1949 — братья-близнецы Робин Хью Гибб и Морис Гибб, участники британской музыкальной группы Bee Gees.
- 1961 — Юрий Иванович Маленченко, первый российский космонавт, женившийся в космосе, Герой Российской Федерации.
- 1962 — Рэйф Файнс, британский актёр, режиссёр, двукратный номинант премии «Оскар».
- 1968 — Олег Евгеньевич Погудин, российский артист, исполнитель русских романсов, заслуженный артист России.
- 1972 — Ванесса Паради, французская актриса, певица, модель.
Скончались
См. также: Категория:Умершие 22 декабря
До XIX века
- 1554 — Алессандро Бонвичино, итальянский художник.
- 1666 — Гверчино (р. 1591), итальянский живописец.
- 1748 — Иоганн Непомук Карл Лихтенштейн (р. 1724), князь Лихтенштейна.
XIX век
- 1828 — Уильям Хайд Волластон (р. 1766), английский учёный, врач, физик и химик, член Лондонского королевского общества. Открыл палладий и родий.
- 1867 — Теодор Руссо (р. 1812), французский художник-пейзажист, глава барбизонской школы живописи.
XX век
- 1901 — Николай Иванович Наумов (р. 1838), русский писатель.
- 1931 — Лидия Петровна Цераская (р. 1855), русский астроном, открывшая 219 переменных звёзд.
- 1936 — Николай Алексеевич Островский (р. 1904), советский писатель («Как закалялась сталь», «Рождённые бурей»).
- 1937 — Ягодин Василий Александрович, протоиерей, святой Русской православной церкви, причислен к лику святых как священномученик в 2000 году для общецерковного почитания.
- 1940 — Натаниэл Уэст (р. 1903), американский писатель («День саранчи»).
- 1942 — Ильза Штёбе (р. 1911), журналистка, участница немецкого движения Сопротивления, агент советской военной разведки.
- 1943 — Беатрикс Поттер (р. 1866), английская детская писательница и художница.
- 1969 — Джозеф Штернберг (р. 1894), американский режиссёр австрийского происхождения («Марокко», «Белокурая Венера», «Шанхайский экспресс»).
- 1979 — Дэррил Фрэнсис Занук (р. 1902), американский кинопродюсер («Гроздья гнева», «Снега Килиманджаро»).
- 1991 — Эрнст Кшенек (р. 1900), американский композитор, музыковед, педагог австрийского происхождения.
- 1992 — Фредерик Уильям Френц (р. 1893), четвёртый президент Общества Сторожевой башни.
- 1995 — Джеймс Мид (р. 1907), английский экономист, лауреат Нобелевской премии (1977).
XXI век
- 2001 — Сова, Ромен Ефимович (р. 1938), учёный, член-корреспондент АН СССР.
- 2002 — Джо Страммер (р. 1952), лидер английской панк-группы «The Clash».
- 2006 — Елена Вячеславовна Мухина, (р. 1960), советская гимнастка, заслуженный мастер спорта СССР, абсолютная чемпионка СССР по спортивной гимнастике (1979), чемпионка мира (1978).
- 2008 — Лансан Конте, (р. 1960), третий Президент Гвинеи (1984—2008).
- 2011 — Виктор Иванович Косых, советский и российский актёр театра и кино («Неуловимые мстители»).
- 2014 — Джо Кокер (р. 1944), английский рок и блюз-исполнитель, обладатель уникального низкого хриплого баритона, кавалер ордена Британской Империи.
Народный календарь
- Если на Анну Зимнюю лучисто и светло — 31 декабря ясно и морозно, хмуро — и на деревьях иней — к пасмурному и тёплому новогодью.
- Обетный день беременным бабам: распростай, Господи, легко.
- Беременным бабам в этот день из избы ни на шаг не советовали выходить и особенно беречь дитя в утробе[6].
См. также
|
22 декабря в Викиновостях? |
|---|
Напишите отзыв о статье "22 декабря"
Примечания
- ↑ [www.calend.ru/holidays/0/0/1658/ Зачатие праведной Анною Пресвятой Богородицы — 22 декабря.]
- ↑ [www.calend.ru/holidays/0/0/1657/ Икона Божией Матери «Нечаянная Радость»]
- ↑ [www.regnum.ru/news/fd-abroad/1237743.html Сербия подаёт заявку на вступление в Евросоюз], REGNUM (23 декабря 2009).
- ↑ [ria.ru/world/20151223/1347223200.html СМИ: целью атомных бомб США в 1950-е были СССР, Восточная Европа и КНР] (рус.). РИА Новости (23 декабря 2015). Проверено 23 декабря 2015.
- ↑ [nsarchive.gwu.edu/nukevault/ebb538-Cold-War-Nuclear-Target-List-Declassified-First-Ever/ U.S. Cold War Nuclear Target Lists Declassified for First Time] (англ.). National Security Archive (22 December 2015). Проверено 23 декабря 2015.
- ↑ [www.neptun8.ru/Literatura/Primeti12_22.htm Народные приметы 22 декабря]
Отрывок, характеризующий 22 декабря
Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.
Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
И сладкое горе охватывало ее, и слезы уже выступали в глаза, но вдруг она спрашивала себя: кому она говорит это? Где он и кто он теперь? И опять все застилалось сухим, жестким недоумением, и опять, напряженно сдвинув брови, она вглядывалась туда, где он был. И вот, вот, ей казалось, она проникает тайну… Но в ту минуту, как уж ей открывалось, казалось, непонятное, громкий стук ручки замка двери болезненно поразил ее слух. Быстро и неосторожно, с испуганным, незанятым ею выражением лица, в комнату вошла горничная Дуняша.
– Пожалуйте к папаше, скорее, – сказала Дуняша с особенным и оживленным выражением. – Несчастье, о Петре Ильиче… письмо, – всхлипнув, проговорила она.
Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.
Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.
– Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.
Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
Графиня лежала на кресле, странно неловко вытягиваясь, и билась головой об стену. Соня и девушки держали ее за руки.
– Наташу, Наташу!.. – кричала графиня. – Неправда, неправда… Он лжет… Наташу! – кричала она, отталкивая от себя окружающих. – Подите прочь все, неправда! Убили!.. ха ха ха ха!.. неправда!
Наташа стала коленом на кресло, нагнулась над матерью, обняла ее, с неожиданной силой подняла, повернула к себе ее лицо и прижалась к ней.
– Маменька!.. голубчик!.. Я тут, друг мой. Маменька, – шептала она ей, не замолкая ни на секунду.
