22 мая
Поделись знанием:
Не успел еще Ростов обдумать и определить, как далеки эти выстрелы, как от Витебска прискакал адъютант графа Остермана Толстого с приказанием идти на рысях по дороге.
Эскадрон объехал пехоту и батарею, также торопившуюся идти скорее, спустился под гору и, пройдя через какую то пустую, без жителей, деревню, опять поднялся на гору. Лошади стали взмыливаться, люди раскраснелись.
– Стой, равняйся! – послышалась впереди команда дивизионера.
– Левое плечо вперед, шагом марш! – скомандовали впереди.
И гусары по линии войск прошли на левый фланг позиции и стали позади наших улан, стоявших в первой линии. Справа стояла наша пехота густой колонной – это были резервы; повыше ее на горе видны были на чистом чистом воздухе, в утреннем, косом и ярком, освещении, на самом горизонте, наши пушки. Впереди за лощиной видны были неприятельские колонны и пушки. В лощине слышна была наша цепь, уже вступившая в дело и весело перещелкивающаяся с неприятелем.
Ростову, как от звуков самой веселой музыки, стало весело на душе от этих звуков, давно уже не слышанных. Трап та та тап! – хлопали то вдруг, то быстро один за другим несколько выстрелов. Опять замолкло все, и опять как будто трескались хлопушки, по которым ходил кто то.
Гусары простояли около часу на одном месте. Началась и канонада. Граф Остерман с свитой проехал сзади эскадрона, остановившись, поговорил с командиром полка и отъехал к пушкам на гору.
Вслед за отъездом Остермана у улан послышалась команда:
– В колонну, к атаке стройся! – Пехота впереди их вздвоила взводы, чтобы пропустить кавалерию. Уланы тронулись, колеблясь флюгерами пик, и на рысях пошли под гору на французскую кавалерию, показавшуюся под горой влево.
Как только уланы сошли под гору, гусарам ведено было подвинуться в гору, в прикрытие к батарее. В то время как гусары становились на место улан, из цепи пролетели, визжа и свистя, далекие, непопадавшие пули.
Давно не слышанный этот звук еще радостнее и возбудительное подействовал на Ростова, чем прежние звуки стрельбы. Он, выпрямившись, разглядывал поле сражения, открывавшееся с горы, и всей душой участвовал в движении улан. Уланы близко налетели на французских драгун, что то спуталось там в дыму, и через пять минут уланы понеслись назад не к тому месту, где они стояли, но левее. Между оранжевыми уланами на рыжих лошадях и позади их, большой кучей, видны были синие французские драгуны на серых лошадях.
Ростов своим зорким охотничьим глазом один из первых увидал этих синих французских драгун, преследующих наших улан. Ближе, ближе подвигались расстроенными толпами уланы, и французские драгуны, преследующие их. Уже можно было видеть, как эти, казавшиеся под горой маленькими, люди сталкивались, нагоняли друг друга и махали руками или саблями.
Ростов, как на травлю, смотрел на то, что делалось перед ним. Он чутьем чувствовал, что ежели ударить теперь с гусарами на французских драгун, они не устоят; но ежели ударить, то надо было сейчас, сию минуту, иначе будет уже поздно. Он оглянулся вокруг себя. Ротмистр, стоя подле него, точно так же не спускал глаз с кавалерии внизу.
– Андрей Севастьяныч, – сказал Ростов, – ведь мы их сомнем…
– Лихая бы штука, – сказал ротмистр, – а в самом деле…
Ростов, не дослушав его, толкнул лошадь, выскакал вперед эскадрона, и не успел он еще скомандовать движение, как весь эскадрон, испытывавший то же, что и он, тронулся за ним. Ростов сам не знал, как и почему он это сделал. Все это он сделал, как он делал на охоте, не думая, не соображая. Он видел, что драгуны близко, что они скачут, расстроены; он знал, что они не выдержат, он знал, что была только одна минута, которая не воротится, ежели он упустит ее. Пули так возбудительно визжали и свистели вокруг него, лошадь так горячо просилась вперед, что он не мог выдержать. Он тронул лошадь, скомандовал и в то же мгновение, услыхав за собой звук топота своего развернутого эскадрона, на полных рысях, стал спускаться к драгунам под гору. Едва они сошли под гору, как невольно их аллюр рыси перешел в галоп, становившийся все быстрее и быстрее по мере того, как они приближались к своим уланам и скакавшим за ними французским драгунам. Драгуны были близко. Передние, увидав гусар, стали поворачивать назад, задние приостанавливаться. С чувством, с которым он несся наперерез волку, Ростов, выпустив во весь мах своего донца, скакал наперерез расстроенным рядам французских драгун. Один улан остановился, один пеший припал к земле, чтобы его не раздавили, одна лошадь без седока замешалась с гусарами. Почти все французские драгуны скакали назад. Ростов, выбрав себе одного из них на серой лошади, пустился за ним. По дороге он налетел на куст; добрая лошадь перенесла его через него, и, едва справясь на седле, Николай увидал, что он через несколько мгновений догонит того неприятеля, которого он выбрал своей целью. Француз этот, вероятно, офицер – по его мундиру, согнувшись, скакал на своей серой лошади, саблей подгоняя ее. Через мгновенье лошадь Ростова ударила грудью в зад лошади офицера, чуть не сбила ее с ног, и в то же мгновенье Ростов, сам не зная зачем, поднял саблю и ударил ею по французу.
В то же мгновение, как он сделал это, все оживление Ростова вдруг исчезло. Офицер упал не столько от удара саблей, который только слегка разрезал ему руку выше локтя, сколько от толчка лошади и от страха. Ростов, сдержав лошадь, отыскивал глазами своего врага, чтобы увидать, кого он победил. Драгунский французский офицер одной ногой прыгал на земле, другой зацепился в стремени. Он, испуганно щурясь, как будто ожидая всякую секунду нового удара, сморщившись, с выражением ужаса взглянул снизу вверх на Ростова. Лицо его, бледное и забрызганное грязью, белокурое, молодое, с дырочкой на подбородке и светлыми голубыми глазами, было самое не для поля сражения, не вражеское лицо, а самое простое комнатное лицо. Еще прежде, чем Ростов решил, что он с ним будет делать, офицер закричал: «Je me rends!» [Сдаюсь!] Он, торопясь, хотел и не мог выпутать из стремени ногу и, не спуская испуганных голубых глаз, смотрел на Ростова. Подскочившие гусары выпростали ему ногу и посадили его на седло. Гусары с разных сторон возились с драгунами: один был ранен, но, с лицом в крови, не давал своей лошади; другой, обняв гусара, сидел на крупе его лошади; третий взлеаал, поддерживаемый гусаром, на его лошадь. Впереди бежала, стреляя, французская пехота. Гусары торопливо поскакали назад с своими пленными. Ростов скакал назад с другими, испытывая какое то неприятное чувство, сжимавшее ему сердце. Что то неясное, запутанное, чего он никак не мог объяснить себе, открылось ему взятием в плен этого офицера и тем ударом, который он нанес ему.
Граф Остерман Толстой встретил возвращавшихся гусар, подозвал Ростова, благодарил его и сказал, что он представит государю о его молодецком поступке и будет просить для него Георгиевский крест. Когда Ростова потребовали к графу Остерману, он, вспомнив о том, что атака его была начата без приказанья, был вполне убежден, что начальник требует его для того, чтобы наказать его за самовольный поступок. Поэтому лестные слова Остермана и обещание награды должны бы были тем радостнее поразить Ростова; но все то же неприятное, неясное чувство нравственно тошнило ему. «Да что бишь меня мучает? – спросил он себя, отъезжая от генерала. – Ильин? Нет, он цел. Осрамился я чем нибудь? Нет. Все не то! – Что то другое мучило его, как раскаяние. – Да, да, этот французский офицер с дырочкой. И я хорошо помню, как рука моя остановилась, когда я поднял ее».
Ростов увидал отвозимых пленных и поскакал за ними, чтобы посмотреть своего француза с дырочкой на подбородке. Он в своем странном мундире сидел на заводной гусарской лошади и беспокойно оглядывался вокруг себя. Рана его на руке была почти не рана. Он притворно улыбнулся Ростову и помахал ему рукой, в виде приветствия. Ростову все так же было неловко и чего то совестно.
Весь этот и следующий день друзья и товарищи Ростова замечали, что он не скучен, не сердит, но молчалив, задумчив и сосредоточен. Он неохотно пил, старался оставаться один и о чем то все думал.
Ростов все думал об этом своем блестящем подвиге, который, к удивлению его, приобрел ему Георгиевский крест и даже сделал ему репутацию храбреца, – и никак не мог понять чего то. «Так и они еще больше нашего боятся! – думал он. – Так только то и есть всего, то, что называется геройством? И разве я это делал для отечества? И в чем он виноват с своей дырочкой и голубыми глазами? А как он испугался! Он думал, что я убью его. За что ж мне убивать его? У меня рука дрогнула. А мне дали Георгиевский крест. Ничего, ничего не понимаю!»
Но пока Николай перерабатывал в себе эти вопросы и все таки не дал себе ясного отчета в том, что так смутило его, колесо счастья по службе, как это часто бывает, повернулось в его пользу. Его выдвинули вперед после Островненского дела, дали ему батальон гусаров и, когда нужно было употребить храброго офицера, давали ему поручения.
Получив известие о болезни Наташи, графиня, еще не совсем здоровая и слабая, с Петей и со всем домом приехала в Москву, и все семейство Ростовых перебралось от Марьи Дмитриевны в свой дом и совсем поселилось в Москве.
Болезнь Наташи была так серьезна, что, к счастию ее и к счастию родных, мысль о всем том, что было причиной ее болезни, ее поступок и разрыв с женихом перешли на второй план. Она была так больна, что нельзя было думать о том, насколько она была виновата во всем случившемся, тогда как она не ела, не спала, заметно худела, кашляла и была, как давали чувствовать доктора, в опасности. Надо было думать только о том, чтобы помочь ей. Доктора ездили к Наташе и отдельно и консилиумами, говорили много по французски, по немецки и по латыни, осуждали один другого, прописывали самые разнообразные лекарства от всех им известных болезней; но ни одному из них не приходила в голову та простая мысль, что им не может быть известна та болезнь, которой страдала Наташа, как не может быть известна ни одна болезнь, которой одержим живой человек: ибо каждый живой человек имеет свои особенности и всегда имеет особенную и свою новую, сложную, неизвестную медицине болезнь, не болезнь легких, печени, кожи, сердца, нервов и т. д., записанных в медицине, но болезнь, состоящую из одного из бесчисленных соединений в страданиях этих органов. Эта простая мысль не могла приходить докторам (так же, как не может прийти колдуну мысль, что он не может колдовать) потому, что их дело жизни состояло в том, чтобы лечить, потому, что за то они получали деньги, и потому, что на это дело они потратили лучшие годы своей жизни. Но главное – мысль эта не могла прийти докторам потому, что они видели, что они несомненно полезны, и были действительно полезны для всех домашних Ростовых. Они были полезны не потому, что заставляли проглатывать больную большей частью вредные вещества (вред этот был мало чувствителен, потому что вредные вещества давались в малом количестве), но они полезны, необходимы, неизбежны были (причина – почему всегда есть и будут мнимые излечители, ворожеи, гомеопаты и аллопаты) потому, что они удовлетворяли нравственной потребности больной и людей, любящих больную. Они удовлетворяли той вечной человеческой потребности надежды на облегчение, потребности сочувствия и деятельности, которые испытывает человек во время страдания. Они удовлетворяли той вечной, человеческой – заметной в ребенке в самой первобытной форме – потребности потереть то место, которое ушиблено. Ребенок убьется и тотчас же бежит в руки матери, няньки для того, чтобы ему поцеловали и потерли больное место, и ему делается легче, когда больное место потрут или поцелуют. Ребенок не верит, чтобы у сильнейших и мудрейших его не было средств помочь его боли. И надежда на облегчение и выражение сочувствия в то время, как мать трет его шишку, утешают его. Доктора для Наташи были полезны тем, что они целовали и терли бобо, уверяя, что сейчас пройдет, ежели кучер съездит в арбатскую аптеку и возьмет на рубль семь гривен порошков и пилюль в хорошенькой коробочке и ежели порошки эти непременно через два часа, никак не больше и не меньше, будет в отварной воде принимать больная.
Что же бы делали Соня, граф и графиня, как бы они смотрели на слабую, тающую Наташу, ничего не предпринимая, ежели бы не было этих пилюль по часам, питья тепленького, куриной котлетки и всех подробностей жизни, предписанных доктором, соблюдать которые составляло занятие и утешение для окружающих? Чем строже и сложнее были эти правила, тем утешительнее было для окружающих дело. Как бы переносил граф болезнь своей любимой дочери, ежели бы он не знал, что ему стоила тысячи рублей болезнь Наташи и что он не пожалеет еще тысяч, чтобы сделать ей пользу: ежели бы он не знал, что, ежели она не поправится, он не пожалеет еще тысяч и повезет ее за границу и там сделает консилиумы; ежели бы он не имел возможности рассказывать подробности о том, как Метивье и Феллер не поняли, а Фриз понял, и Мудров еще лучше определил болезнь? Что бы делала графиня, ежели бы она не могла иногда ссориться с больной Наташей за то, что она не вполне соблюдает предписаний доктора?
– Эдак никогда не выздоровеешь, – говорила она, за досадой забывая свое горе, – ежели ты не будешь слушаться доктора и не вовремя принимать лекарство! Ведь нельзя шутить этим, когда у тебя может сделаться пневмония, – говорила графиня, и в произношении этого непонятного не для нее одной слова, она уже находила большое утешение. Что бы делала Соня, ежели бы у ней не было радостного сознания того, что она не раздевалась три ночи первое время для того, чтобы быть наготове исполнять в точности все предписания доктора, и что она теперь не спит ночи, для того чтобы не пропустить часы, в которые надо давать маловредные пилюли из золотой коробочки? Даже самой Наташе, которая хотя и говорила, что никакие лекарства не вылечат ее и что все это глупости, – и ей было радостно видеть, что для нее делали так много пожертвований, что ей надо было в известные часы принимать лекарства, и даже ей радостно было то, что она, пренебрегая исполнением предписанного, могла показывать, что она не верит в лечение и не дорожит своей жизнью.
Доктор ездил каждый день, щупал пульс, смотрел язык и, не обращая внимания на ее убитое лицо, шутил с ней. Но зато, когда он выходил в другую комнату, графиня поспешно выходила за ним, и он, принимая серьезный вид и покачивая задумчиво головой, говорил, что, хотя и есть опасность, он надеется на действие этого последнего лекарства, и что надо ждать и посмотреть; что болезнь больше нравственная, но…
Графиня, стараясь скрыть этот поступок от себя и от доктора, всовывала ему в руку золотой и всякий раз с успокоенным сердцем возвращалась к больной.
Признаки болезни Наташи состояли в том, что она мало ела, мало спала, кашляла и никогда не оживлялась. Доктора говорили, что больную нельзя оставлять без медицинской помощи, и поэтому в душном воздухе держали ее в городе. И лето 1812 года Ростовы не уезжали в деревню.
Несмотря на большое количество проглоченных пилюль, капель и порошков из баночек и коробочек, из которых madame Schoss, охотница до этих вещиц, собрала большую коллекцию, несмотря на отсутствие привычной деревенской жизни, молодость брала свое: горе Наташи начало покрываться слоем впечатлений прожитой жизни, оно перестало такой мучительной болью лежать ей на сердце, начинало становиться прошедшим, и Наташа стала физически оправляться.
Наташа была спокойнее, но не веселее. Она не только избегала всех внешних условий радости: балов, катанья, концертов, театра; но она ни разу не смеялась так, чтобы из за смеха ее не слышны были слезы. Она не могла петь. Как только начинала она смеяться или пробовала одна сама с собой петь, слезы душили ее: слезы раскаяния, слезы воспоминаний о том невозвратном, чистом времени; слезы досады, что так, задаром, погубила она свою молодую жизнь, которая могла бы быть так счастлива. Смех и пение особенно казались ей кощунством над ее горем. О кокетстве она и не думала ни раза; ей не приходилось даже воздерживаться. Она говорила и чувствовала, что в это время все мужчины были для нее совершенно то же, что шут Настасья Ивановна. Внутренний страж твердо воспрещал ей всякую радость. Да и не было в ней всех прежних интересов жизни из того девичьего, беззаботного, полного надежд склада жизни. Чаще и болезненнее всего вспоминала она осенние месяцы, охоту, дядюшку и святки, проведенные с Nicolas в Отрадном. Что бы она дала, чтобы возвратить хоть один день из того времени! Но уж это навсегда было кончено. Предчувствие не обманывало ее тогда, что то состояние свободы и открытости для всех радостей никогда уже не возвратится больше. Но жить надо было.
| ← май → | ||||||
| Пн | Вт | Ср | Чт | Пт | Сб | Вс |
| 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 |
| 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 |
| 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 |
| 22 | 23 | 24 | 25 | 26 | 27 | 28 |
| 29 | 30 | 31 | ||||
| 2023 г. | ||||||
22 мая — 142-й день года (143-й в високосные годы) в григорианском календаре. До конца года остаётся 223 дня.
Соответствует 9 мая юлианского календаря[1].
Содержание
Памятные даты
Праздники
См. также: Категория:Праздники 22 мая
-
Йемен, Национальный праздник — образование единой Йеменской Республики. -
Киргизия, День вооружённых сил.
- Религиозные
- Неделя 4-я по Пасхе, о расслабленном (переходящее празднование в 2016 году);
- память пророка Исаии (VIII до Р. Х.);
- память мученика Христофора Ликийского (ок. 250);
- перенесение мощей святителя и чудотворца Николая из Мир Ликийских в Бари (1087);
- память преподобного Иосифа Оптинского (1911);
- память преподобного Шио (Симеона) Мгвимского (VI) (Грузинская православная церковь);
- перенесение мощей мученика Авраамия Болгарского, Владимирского чудотворца (1230) (переходящее празднование в 2016 году);
- праведной Тавифы Иоппийской (I) (переходящее празднование в 2016 году);
- память священномученика Димитрия Воскресенского, пресвитера (1938);
- память священномученика Василия Колосова, пресвитера (1939);
- память Перекопской иконы Божией Матери.
Именины
События
См. также: Категория:События 22 мая
До XVIII века
- 853 — Олаф Белый, сын короля Норвегии, принял в подчинение викингов и датчан в Ирландии и сделал Дублин её столицей.
- 1455 — Первой битвой при Сент-Олбансе началась война Алой и Белой Розы.
- 1498 — Приоратом Флорентийской республики объявлен смертный приговор Савонароле, отлучённому от церкви в июне 1497 года за попытку свержения папы Александра VI.
XVIII век
- 1711 — первой петербургской типографией напечатан первый номер газеты «Санкт-Петербургские ведомости». Старейшая русская газета до сих пор выходила в Москве, теперь стала попеременно печататься в обоих городах.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 2567 дней]
- 1742 — штурман отряда лейтенанта Прончищева Семён Челюскин достиг самой северной оконечности Евразии и России — мыса, названного впоследствии в его честь.
- 1756 — в Петербурге сенатским указом учреждены Волковское и Смоленское кладбища — ныне известнейшие петербургские некрополи.
- 1769 — отлит колокол для часов Спасской башни Московского Кремля.
- 1785 — в Москве прошла закладка Дома Пашкова, в котором ныне располагается Российская государственная библиотека. Предполагается, что автором проекта этого выдающегося памятника архитектуры классицизма был В. И. Баженов.
XIX век
- 1807 — Военно-Морской Флот Российской империи под командованием адмирала Сенявина разгромил турецкие корабли в Дарданелльском сражении.
- 1849 — Авраам Линкольн получил патент за номером 6469 на конструкцию плавучего дока. До сих пор он — единственный президент США — обладатель патента за изобретение.
- 1856 — Третьяков купил две первых картины для своей коллекции — «Искушение» Н. Г. Шильдера и «Стычка с финляндскими контрабандистами» В. Г. Худякова. В Москве основана Третьяковская галерея.
- 1862 — в Российской Империи издано положение «о заселении предгорий западной части Кавказского хребта кубанскими казаками и другими переселенцами из России … с целью окончательного покорения горских племён».
- 1868 — недалеко от Маршфилда (шт. Индиана) произошло «Великое ограбление поезда».
- 1892 — доктор Вашингтон Шеффилд (Washington Sheffield) изобрёл тюбик для зубной пасты.
- 1900 — в Нью-Йорке основано информационное агентство «Associated Press».
XX век
- 1906 — братья Райт получили патент на свой летательный аппарат.
- 1911 — профессор Технологического института Борис Львович Розинг впервые в мире продемонстрировал на экране электронно-лучевой трубки изображения геометрических фигур — прообразы нынешнего телевизионного изображения.
- 1914 — Британия приобрела право на управление нефтяными собственностями в Персидском заливе у англо-персидской нефтяной компании.
- 1916 — в Петербурге перед зданием Николаевского кавалерийского училища установлен памятник М. Ю. Лермонтову (скульптор Б. М. Микешин).
- 1921 — городские власти Чикаго приняли решение штрафовать на сумму от 10 до 100 долларов женщин, появляющихся на улицах в коротких юбках и с обнажёнными руками.
- 1926 — в Италии Муссолини запретил проведение конкурсов красоты, назвав подобные мероприятия аморальными.
- 1940 — Указ Президиума Верховного Совета СССР об учреждении золотой медали «Серп и Молот» — знака отличия Героя Социалистического Труда.
- 1949 — покончил с собой первый министр обороны США Джеймс Винсент Форрестол, которому приписывают авторство фразы «Русские идут».
- 1950 — китайское коммунистическое правительство предложило Тибету территориальную автономию при условии установления в этой области коммунистической власти.
- 1960
- в Южной Америке произошло Великое Чилийское землетрясение.
- впервые прозвучали позывные воскресной радиопередачи «С добрым утром!», давшей путёвку в жизнь многим популярным авторам-сатирикам и эстрадным исполнителям.
- 1966 — 16-летний Брюс Спрингстин вместе со своей первой группой «The Castiles» записал первый сингл «That’s What You Get» вместе с «Baby I». Но эта запись так и не была выпущена в свет.
- 1967 — президент Египта Насер, разместив гарнизон в Шарм-эш-Шейхе, объявляет блокаду Тиранского пролива, закрыв израильский порт Эйлат. Casus belli Шестидневной войны.
- 1968 — руководство шотландской церкви приняло решение разрешить посвящение женщин в духовный сан.
- 1972
- Ричард Никсон стал вторым президентом США, прибывшим в СССР.
- Цейлон принял новую конституцию и провозглашён независимой Республикой Шри-Ланка в составе Содружества, президентом которой стал Уильям Гопаллава (William Gopallawa).
- 1973 — Роберт Меткалф (Robert Metcalfe) составил докладную записку для главы PARC о потенциале технологии Ethernet. Этот день общепринято считать днём изобретения данной технологии.
- 1977 — последний рейс знаменитого «Восточного экспресса», которым с 1883 года отправлялись путешественники по маршруту Париж — Стамбул.
- 1982 — папа римский вместе с английскими и аргентинскими кардиналами отслужил в Риме мессу за установление мира.
- 1990
- состоялся релиз программной оболочки Windows 3.0 компании Microsoft.
- после многолетнего противостояния Северный и Южный Йемен объединились в единую Республику Йемен.
- 1995 — Минюст России зарегистрировал Всероссийское общественное движение «Наш дом — Россия».
XXI век
- 2003
- Сэр Пол Маккартни прибыл в Санкт-Петербург для получения почётного диплома профессора петербургской консерватории.
- Народный артист СССР Владимир Спиваков назначен президентом Московского международного Дома музыки (ММДМ).
- 2004
- Крупные столкновения между полицией и крестьянами, выращивающими коку, прошли в Перу. Недалеко от города Тинго Мария в пригороде столицы страны Лимы более 800 крестьян устроили несанкционированный митинг, выступая против планов правительства по сокращению плантаций коки.
- Крупный пожар в Пхеньянском метрополитене.
- 2007
- В Турции в историческом центре Анкары совершён террористический акт. Погибло несколько человек.
- В России в Ульяновской области прошли похороны Валентины Леонтьевой.
- Состоялось первичное размещение акций ВТБ.
- 2010 — катастрофа Boeing 737 в Мангалуре (Индия). Погибли 158 человек.
Открытия
- 1841 — мебельщик из Филадельфии Генри Кеннеди получил патент на «кресло с откидной спинкой».
- 1849 — Авраам Линкольн получил патент за номером 6469 на конструкцию плавучего сухого дока. До сих пор он — единственный президент США — обладатель патента за изобретение.
Родились
См. также: Категория:Родившиеся 22 мая
До XIX века
- 1709 — Якоб Штелин (ум. 1785), первый историк русского искусства, создатель уникального театра фейерверков.
- 1733 — Юбер Робер (ум. 1808), французский пейзажист.
XIX век
- 1808 — Жерар де Нерваль (ум. 1855), французский поэт-романтик.
- 1813 — Рихард Вагнер (ум. 1883), немецкий композитор, автор опер «Тристан и Изольда», «Кольцо Нибелунгов», «Лоэнгрин».
- 1824 — Амели Линц (Шпайер) (ум. 1904), немецкая писательница писавшая под псевдонимом Амалия Годин.
- 1840 — Марко Кропивницкий (ум. 1910), украинский драматург, актёр, режиссёр («Дай сердцу волю, заведёт в неволю», «Мироед»).
- 1844 — Мэри Кассат (ум. 1926), американская художница.
- 1849 — Астон Уэбб (Aston Webb; ум. 1930), английский архитектор.
- 1859 — Артур Конан Дойль (ум. 1930), известный английский писатель, создатель Шерлока Холмса.
- 1891 — Иоганнес Роберт Бехер (ум. 1958), немецкий поэт и писатель.
XX век
- 1904 — Пётр Соболевский (ум. 1977), актёр, Заслуженный артист РСФСР (1964).
- 1905
- Вилем Завада (Vilém Závada; ум. 1982), чешский поэт.
- Леонид Мартынов (ум. 1980), русский поэт, переводчик, мемуарист.
- 1907 — Лоуренс Керр Оливье (ум. 1989), английский актёр и режиссёр.
- 1907 — Эрже (Жорж Проспер Реми), бельгийский художник комиксов, чей персонаж Тинтин прославил автора на весь мир (ум. 1983).
- 1912 — Герберт Чарлз Браун (Herbert Charles Brown; ум. 2004), американский химик-органик, лауреат Нобелевской премии 1979 года «за разработку новых методов органического синтеза сложных бор- и фосфоросодержащих соединений».
- 1913 — Никита Богословский (ум. 2004), композитор, народный артист СССР. Автор музыки и песен к кинофильмам: «Два бойца», «Олеко Дундич», «Истребители» и др.
- 1914 — Николай Фёдорович Макаров (ум.1988), советский конструктор оружия, Герой Социалистического Труда.
- 1920
- Томас Голд (ум. 2004), американский астроном, один из авторов теории стационарной Вселенной.
- Николай Гринько (ум. 1989), русский советский актёр театра и кино, народный артист Украинской ССР.
- Евгения Александровна Кацева (ум. 2005), переводчица художественной литературы с немецкого языка, критик.
- 1924 — Шарль Азнавур (настоящее имя Варен Азнавурян), французский актёр и певец армянского происхождения.
- 1925 — Жан Тингели (ум. 1991), швейцарский скульптор, представитель кинетического искусства, создатель гигантских саморазрушающихся конструкций.
- 1927 — Джордж Олах, американский химик, лауреат Нобелевской премии 1994 года.
- 1930 — Марисоль Эскобар, франко-американская художница и скульптор венесуэльского происхождения, работавшая в стиле Поп-арт (ум. 2016).
- 1935 — Иван Чуйков, российский художник, один из родоначальников московского концептуализма.
- 1937 — Виктор Понедельник, футболист, автор «золотого гола» сборной СССР в финале Кубка Европы 1960, заслуженный мастер спорта СССР.
- 1938
- Ричард Бенджамин (Richard Benjamin), американский актёр и режиссёр.
- Евгений Гуслинский, оператор.
- 1941
- Николай Олялин (ум. 2009), советский и российский актёр театра и кино.
- Пол Уинфилд (Paul Winfield) (ум. 2004), американский актёр.
- 1942 — Малика Сабирова (ум. 1982), таджикская артистка балета.
- 1945 — Юрий Рыбчинский, украинский поэт, драматург, сценарист.
- 1946 — Джордж Бест (ум. 2005), британский футболист, игрок сборной Северной Ирландии и «Манчестер Юнайтед».
- 1948 — Евгений Мартынов (ум. 1990), композитор и певец.
- 1950 — Берни Топин, английский художник и автор текстов песен, постоянный соавтор Элтона Джона.
- 1951 — Сергей Иванов (ум. 2000), советский и украинский актёр театра и кино («В бой идут одни „старики“», «Рождённая революцией»).
- 1959 — Моррисси (настоящее имя Стивен Патрик Моррисси), вокалист и лидер английской рок-группы «The Smiths», выходили также и чисто авторские диски.
- 1969 — Карл Крэйг, американский диджей и музыкант.
- 1970 — Наоми Кемпбелл, американская манекенщица и актриса. Первая чернокожая девушка на обложках журналов «Vogue» и «Time».
- 1974 — Арсений Яценюк, украинский политик.
- 1976 — Сергей Жуков, музыкант, участник поп-группы «Руки Вверх!».
- 1978 — Джиннифер Гудвин, американская актриса, снималась в фильме «Жених на прокат» и «Обещать — не значит жениться».
- 1980 — Андрей Чадов, российский актёр театра и кино.
- 1980 — Люси Гордон (ум. 2009), британская киноактриса и фотомодель.
- 1986 — Татьяна Волосожар, российская фигуристка, 2-кратная олимпийская чемпионка.
- 1987 — Новак Джокович, сербский теннисист.
Скончались
См. также: Категория:Умершие 22 мая
- 337 — Константин I Великий, римский император.
- 1794 — Луи-Александр Экспийи де ла Пуап (фр. Louis-Alexandre Expilly de La Poipe) (род. 1743), первый французский священник, избранный в Генеральные штаты 1789 года.
- 1856 — Огюстен Тьери (Augustin Thierry) (р. 1795), французский историк («История нормандского завоевания Англии»).
- 1868
- Архимандрит Гавриил (Воскресенский) (р. 1795), первый русский историк философии.
- Юлиус Плюккер (р. 1801), немецкий математик и физик.
- 1873 — Иосиф Франц фон Аллиоли (р. 1793), германский католический богослов и педагог.
- 1883 — Жак Бресс (Jacques Antoine Charles Bresse) (р. 1822), французский математик.
- 1885 — Виктор Гюго (р. 1802), французский писатель.
- 1932 — Изабелла Августа Грегори (р. 1852), ирландская писательница, драматург и собирательница фольклора (ум. 1932).
- 1958 — Маделон Секели-Люлофс (Madelon Szekely-Lulofs) (р. 1899), нидерландская писательница.
- 1972 — Сесил Дей-Льюис (Cecil Day-Lewis) (р. 1904), ирландский поэт.
- 1972 — Маргарет Резерфорд (Margaret Rutherford) (р. 1892), английская актриса.
- 1983 — Альбер Клод (р. 1899), бельгийско-американский биолог, лауреат Нобелевской премии по физиологии и медицине 1974 года «за открытия, касающиеся структурной и функциональной организации клетки» (совместно с Кристианом Де Дювом (Christian René de Duve) и Джорджем Паладе.
- 1996 — Кронид Аркадьевич Любарский (р. 1934), правозащитник и журналист, первый заместитель главного редактора журнала «Новое время».
- 1998 — Джон Дерек (р. 1926), американский киноактёр, режиссёр, продюсер.
- 2000 — Джон Артур Гилгуд (John Arthur Gielgud) (р. 1904), английский актёр, режиссёр.
- 2005 — Флоракис Харилаос (р. 1914), греческий государственный и политический деятель.
- 2008 — Роберт Лин Асприн (р. 1946), американский писатель-фантаст, автор «МИФического цикла».
- 2012 — Алексей Ванин (р. 1925), советский актёр театра и кино, Заслуженный артист Российской Федерации.
Приметы
- Николин день. Никола Вешний
- Дождь на Николу — великая Божья милость.
- «Нет за мужика поборника — супротив Николы».
- «Никола на море спасает, Никола мужику воз подымает»[5].
См. также
|
22 мая в Викиновостях? |
|---|
Напишите отзыв о статье "22 мая"
Примечания
- ↑ В XX и XXI веках григорианский календарь опережает юлианский на 13 суток.
- ↑ [azbyka.ru/days/2015-05-22 Старый стиль, 9 мая, Новый стиль 22 мая, пятница] // Православный церковный календарь
- ↑ >[calendar.pravmir.ru/2015/5/10 22 мая 2015 года] // Православие и мир, православный календарь, 2015 г.
- ↑ [azbyka.ru/days/2016-05-22 Старый стиль, 9 мая, Новый стиль 22 мая, воскресенье] // Православный церковный календарь
- ↑ [www.rg.ru/2008/05/22/primeti.html Приметы]. Российская газета (22 мая 2008). Проверено 2 сентября 2010.
Отрывок, характеризующий 22 мая
Только что солнце показалось на чистой полосе из под тучи, как ветер стих, как будто он не смел портить этого прелестного после грозы летнего утра; капли еще падали, но уже отвесно, – и все затихло. Солнце вышло совсем, показалось на горизонте и исчезло в узкой и длинной туче, стоявшей над ним. Через несколько минут солнце еще светлее показалось на верхнем крае тучи, разрывая ее края. Все засветилось и заблестело. И вместе с этим светом, как будто отвечая ему, раздались впереди выстрелы орудий.Не успел еще Ростов обдумать и определить, как далеки эти выстрелы, как от Витебска прискакал адъютант графа Остермана Толстого с приказанием идти на рысях по дороге.
Эскадрон объехал пехоту и батарею, также торопившуюся идти скорее, спустился под гору и, пройдя через какую то пустую, без жителей, деревню, опять поднялся на гору. Лошади стали взмыливаться, люди раскраснелись.
– Стой, равняйся! – послышалась впереди команда дивизионера.
– Левое плечо вперед, шагом марш! – скомандовали впереди.
И гусары по линии войск прошли на левый фланг позиции и стали позади наших улан, стоявших в первой линии. Справа стояла наша пехота густой колонной – это были резервы; повыше ее на горе видны были на чистом чистом воздухе, в утреннем, косом и ярком, освещении, на самом горизонте, наши пушки. Впереди за лощиной видны были неприятельские колонны и пушки. В лощине слышна была наша цепь, уже вступившая в дело и весело перещелкивающаяся с неприятелем.
Ростову, как от звуков самой веселой музыки, стало весело на душе от этих звуков, давно уже не слышанных. Трап та та тап! – хлопали то вдруг, то быстро один за другим несколько выстрелов. Опять замолкло все, и опять как будто трескались хлопушки, по которым ходил кто то.
Гусары простояли около часу на одном месте. Началась и канонада. Граф Остерман с свитой проехал сзади эскадрона, остановившись, поговорил с командиром полка и отъехал к пушкам на гору.
Вслед за отъездом Остермана у улан послышалась команда:
– В колонну, к атаке стройся! – Пехота впереди их вздвоила взводы, чтобы пропустить кавалерию. Уланы тронулись, колеблясь флюгерами пик, и на рысях пошли под гору на французскую кавалерию, показавшуюся под горой влево.
Как только уланы сошли под гору, гусарам ведено было подвинуться в гору, в прикрытие к батарее. В то время как гусары становились на место улан, из цепи пролетели, визжа и свистя, далекие, непопадавшие пули.
Давно не слышанный этот звук еще радостнее и возбудительное подействовал на Ростова, чем прежние звуки стрельбы. Он, выпрямившись, разглядывал поле сражения, открывавшееся с горы, и всей душой участвовал в движении улан. Уланы близко налетели на французских драгун, что то спуталось там в дыму, и через пять минут уланы понеслись назад не к тому месту, где они стояли, но левее. Между оранжевыми уланами на рыжих лошадях и позади их, большой кучей, видны были синие французские драгуны на серых лошадях.
Ростов своим зорким охотничьим глазом один из первых увидал этих синих французских драгун, преследующих наших улан. Ближе, ближе подвигались расстроенными толпами уланы, и французские драгуны, преследующие их. Уже можно было видеть, как эти, казавшиеся под горой маленькими, люди сталкивались, нагоняли друг друга и махали руками или саблями.
Ростов, как на травлю, смотрел на то, что делалось перед ним. Он чутьем чувствовал, что ежели ударить теперь с гусарами на французских драгун, они не устоят; но ежели ударить, то надо было сейчас, сию минуту, иначе будет уже поздно. Он оглянулся вокруг себя. Ротмистр, стоя подле него, точно так же не спускал глаз с кавалерии внизу.
– Андрей Севастьяныч, – сказал Ростов, – ведь мы их сомнем…
– Лихая бы штука, – сказал ротмистр, – а в самом деле…
Ростов, не дослушав его, толкнул лошадь, выскакал вперед эскадрона, и не успел он еще скомандовать движение, как весь эскадрон, испытывавший то же, что и он, тронулся за ним. Ростов сам не знал, как и почему он это сделал. Все это он сделал, как он делал на охоте, не думая, не соображая. Он видел, что драгуны близко, что они скачут, расстроены; он знал, что они не выдержат, он знал, что была только одна минута, которая не воротится, ежели он упустит ее. Пули так возбудительно визжали и свистели вокруг него, лошадь так горячо просилась вперед, что он не мог выдержать. Он тронул лошадь, скомандовал и в то же мгновение, услыхав за собой звук топота своего развернутого эскадрона, на полных рысях, стал спускаться к драгунам под гору. Едва они сошли под гору, как невольно их аллюр рыси перешел в галоп, становившийся все быстрее и быстрее по мере того, как они приближались к своим уланам и скакавшим за ними французским драгунам. Драгуны были близко. Передние, увидав гусар, стали поворачивать назад, задние приостанавливаться. С чувством, с которым он несся наперерез волку, Ростов, выпустив во весь мах своего донца, скакал наперерез расстроенным рядам французских драгун. Один улан остановился, один пеший припал к земле, чтобы его не раздавили, одна лошадь без седока замешалась с гусарами. Почти все французские драгуны скакали назад. Ростов, выбрав себе одного из них на серой лошади, пустился за ним. По дороге он налетел на куст; добрая лошадь перенесла его через него, и, едва справясь на седле, Николай увидал, что он через несколько мгновений догонит того неприятеля, которого он выбрал своей целью. Француз этот, вероятно, офицер – по его мундиру, согнувшись, скакал на своей серой лошади, саблей подгоняя ее. Через мгновенье лошадь Ростова ударила грудью в зад лошади офицера, чуть не сбила ее с ног, и в то же мгновенье Ростов, сам не зная зачем, поднял саблю и ударил ею по французу.
В то же мгновение, как он сделал это, все оживление Ростова вдруг исчезло. Офицер упал не столько от удара саблей, который только слегка разрезал ему руку выше локтя, сколько от толчка лошади и от страха. Ростов, сдержав лошадь, отыскивал глазами своего врага, чтобы увидать, кого он победил. Драгунский французский офицер одной ногой прыгал на земле, другой зацепился в стремени. Он, испуганно щурясь, как будто ожидая всякую секунду нового удара, сморщившись, с выражением ужаса взглянул снизу вверх на Ростова. Лицо его, бледное и забрызганное грязью, белокурое, молодое, с дырочкой на подбородке и светлыми голубыми глазами, было самое не для поля сражения, не вражеское лицо, а самое простое комнатное лицо. Еще прежде, чем Ростов решил, что он с ним будет делать, офицер закричал: «Je me rends!» [Сдаюсь!] Он, торопясь, хотел и не мог выпутать из стремени ногу и, не спуская испуганных голубых глаз, смотрел на Ростова. Подскочившие гусары выпростали ему ногу и посадили его на седло. Гусары с разных сторон возились с драгунами: один был ранен, но, с лицом в крови, не давал своей лошади; другой, обняв гусара, сидел на крупе его лошади; третий взлеаал, поддерживаемый гусаром, на его лошадь. Впереди бежала, стреляя, французская пехота. Гусары торопливо поскакали назад с своими пленными. Ростов скакал назад с другими, испытывая какое то неприятное чувство, сжимавшее ему сердце. Что то неясное, запутанное, чего он никак не мог объяснить себе, открылось ему взятием в плен этого офицера и тем ударом, который он нанес ему.
Граф Остерман Толстой встретил возвращавшихся гусар, подозвал Ростова, благодарил его и сказал, что он представит государю о его молодецком поступке и будет просить для него Георгиевский крест. Когда Ростова потребовали к графу Остерману, он, вспомнив о том, что атака его была начата без приказанья, был вполне убежден, что начальник требует его для того, чтобы наказать его за самовольный поступок. Поэтому лестные слова Остермана и обещание награды должны бы были тем радостнее поразить Ростова; но все то же неприятное, неясное чувство нравственно тошнило ему. «Да что бишь меня мучает? – спросил он себя, отъезжая от генерала. – Ильин? Нет, он цел. Осрамился я чем нибудь? Нет. Все не то! – Что то другое мучило его, как раскаяние. – Да, да, этот французский офицер с дырочкой. И я хорошо помню, как рука моя остановилась, когда я поднял ее».
Ростов увидал отвозимых пленных и поскакал за ними, чтобы посмотреть своего француза с дырочкой на подбородке. Он в своем странном мундире сидел на заводной гусарской лошади и беспокойно оглядывался вокруг себя. Рана его на руке была почти не рана. Он притворно улыбнулся Ростову и помахал ему рукой, в виде приветствия. Ростову все так же было неловко и чего то совестно.
Весь этот и следующий день друзья и товарищи Ростова замечали, что он не скучен, не сердит, но молчалив, задумчив и сосредоточен. Он неохотно пил, старался оставаться один и о чем то все думал.
Ростов все думал об этом своем блестящем подвиге, который, к удивлению его, приобрел ему Георгиевский крест и даже сделал ему репутацию храбреца, – и никак не мог понять чего то. «Так и они еще больше нашего боятся! – думал он. – Так только то и есть всего, то, что называется геройством? И разве я это делал для отечества? И в чем он виноват с своей дырочкой и голубыми глазами? А как он испугался! Он думал, что я убью его. За что ж мне убивать его? У меня рука дрогнула. А мне дали Георгиевский крест. Ничего, ничего не понимаю!»
Но пока Николай перерабатывал в себе эти вопросы и все таки не дал себе ясного отчета в том, что так смутило его, колесо счастья по службе, как это часто бывает, повернулось в его пользу. Его выдвинули вперед после Островненского дела, дали ему батальон гусаров и, когда нужно было употребить храброго офицера, давали ему поручения.
Получив известие о болезни Наташи, графиня, еще не совсем здоровая и слабая, с Петей и со всем домом приехала в Москву, и все семейство Ростовых перебралось от Марьи Дмитриевны в свой дом и совсем поселилось в Москве.
Болезнь Наташи была так серьезна, что, к счастию ее и к счастию родных, мысль о всем том, что было причиной ее болезни, ее поступок и разрыв с женихом перешли на второй план. Она была так больна, что нельзя было думать о том, насколько она была виновата во всем случившемся, тогда как она не ела, не спала, заметно худела, кашляла и была, как давали чувствовать доктора, в опасности. Надо было думать только о том, чтобы помочь ей. Доктора ездили к Наташе и отдельно и консилиумами, говорили много по французски, по немецки и по латыни, осуждали один другого, прописывали самые разнообразные лекарства от всех им известных болезней; но ни одному из них не приходила в голову та простая мысль, что им не может быть известна та болезнь, которой страдала Наташа, как не может быть известна ни одна болезнь, которой одержим живой человек: ибо каждый живой человек имеет свои особенности и всегда имеет особенную и свою новую, сложную, неизвестную медицине болезнь, не болезнь легких, печени, кожи, сердца, нервов и т. д., записанных в медицине, но болезнь, состоящую из одного из бесчисленных соединений в страданиях этих органов. Эта простая мысль не могла приходить докторам (так же, как не может прийти колдуну мысль, что он не может колдовать) потому, что их дело жизни состояло в том, чтобы лечить, потому, что за то они получали деньги, и потому, что на это дело они потратили лучшие годы своей жизни. Но главное – мысль эта не могла прийти докторам потому, что они видели, что они несомненно полезны, и были действительно полезны для всех домашних Ростовых. Они были полезны не потому, что заставляли проглатывать больную большей частью вредные вещества (вред этот был мало чувствителен, потому что вредные вещества давались в малом количестве), но они полезны, необходимы, неизбежны были (причина – почему всегда есть и будут мнимые излечители, ворожеи, гомеопаты и аллопаты) потому, что они удовлетворяли нравственной потребности больной и людей, любящих больную. Они удовлетворяли той вечной человеческой потребности надежды на облегчение, потребности сочувствия и деятельности, которые испытывает человек во время страдания. Они удовлетворяли той вечной, человеческой – заметной в ребенке в самой первобытной форме – потребности потереть то место, которое ушиблено. Ребенок убьется и тотчас же бежит в руки матери, няньки для того, чтобы ему поцеловали и потерли больное место, и ему делается легче, когда больное место потрут или поцелуют. Ребенок не верит, чтобы у сильнейших и мудрейших его не было средств помочь его боли. И надежда на облегчение и выражение сочувствия в то время, как мать трет его шишку, утешают его. Доктора для Наташи были полезны тем, что они целовали и терли бобо, уверяя, что сейчас пройдет, ежели кучер съездит в арбатскую аптеку и возьмет на рубль семь гривен порошков и пилюль в хорошенькой коробочке и ежели порошки эти непременно через два часа, никак не больше и не меньше, будет в отварной воде принимать больная.
Что же бы делали Соня, граф и графиня, как бы они смотрели на слабую, тающую Наташу, ничего не предпринимая, ежели бы не было этих пилюль по часам, питья тепленького, куриной котлетки и всех подробностей жизни, предписанных доктором, соблюдать которые составляло занятие и утешение для окружающих? Чем строже и сложнее были эти правила, тем утешительнее было для окружающих дело. Как бы переносил граф болезнь своей любимой дочери, ежели бы он не знал, что ему стоила тысячи рублей болезнь Наташи и что он не пожалеет еще тысяч, чтобы сделать ей пользу: ежели бы он не знал, что, ежели она не поправится, он не пожалеет еще тысяч и повезет ее за границу и там сделает консилиумы; ежели бы он не имел возможности рассказывать подробности о том, как Метивье и Феллер не поняли, а Фриз понял, и Мудров еще лучше определил болезнь? Что бы делала графиня, ежели бы она не могла иногда ссориться с больной Наташей за то, что она не вполне соблюдает предписаний доктора?
– Эдак никогда не выздоровеешь, – говорила она, за досадой забывая свое горе, – ежели ты не будешь слушаться доктора и не вовремя принимать лекарство! Ведь нельзя шутить этим, когда у тебя может сделаться пневмония, – говорила графиня, и в произношении этого непонятного не для нее одной слова, она уже находила большое утешение. Что бы делала Соня, ежели бы у ней не было радостного сознания того, что она не раздевалась три ночи первое время для того, чтобы быть наготове исполнять в точности все предписания доктора, и что она теперь не спит ночи, для того чтобы не пропустить часы, в которые надо давать маловредные пилюли из золотой коробочки? Даже самой Наташе, которая хотя и говорила, что никакие лекарства не вылечат ее и что все это глупости, – и ей было радостно видеть, что для нее делали так много пожертвований, что ей надо было в известные часы принимать лекарства, и даже ей радостно было то, что она, пренебрегая исполнением предписанного, могла показывать, что она не верит в лечение и не дорожит своей жизнью.
Доктор ездил каждый день, щупал пульс, смотрел язык и, не обращая внимания на ее убитое лицо, шутил с ней. Но зато, когда он выходил в другую комнату, графиня поспешно выходила за ним, и он, принимая серьезный вид и покачивая задумчиво головой, говорил, что, хотя и есть опасность, он надеется на действие этого последнего лекарства, и что надо ждать и посмотреть; что болезнь больше нравственная, но…
Графиня, стараясь скрыть этот поступок от себя и от доктора, всовывала ему в руку золотой и всякий раз с успокоенным сердцем возвращалась к больной.
Признаки болезни Наташи состояли в том, что она мало ела, мало спала, кашляла и никогда не оживлялась. Доктора говорили, что больную нельзя оставлять без медицинской помощи, и поэтому в душном воздухе держали ее в городе. И лето 1812 года Ростовы не уезжали в деревню.
Несмотря на большое количество проглоченных пилюль, капель и порошков из баночек и коробочек, из которых madame Schoss, охотница до этих вещиц, собрала большую коллекцию, несмотря на отсутствие привычной деревенской жизни, молодость брала свое: горе Наташи начало покрываться слоем впечатлений прожитой жизни, оно перестало такой мучительной болью лежать ей на сердце, начинало становиться прошедшим, и Наташа стала физически оправляться.
Наташа была спокойнее, но не веселее. Она не только избегала всех внешних условий радости: балов, катанья, концертов, театра; но она ни разу не смеялась так, чтобы из за смеха ее не слышны были слезы. Она не могла петь. Как только начинала она смеяться или пробовала одна сама с собой петь, слезы душили ее: слезы раскаяния, слезы воспоминаний о том невозвратном, чистом времени; слезы досады, что так, задаром, погубила она свою молодую жизнь, которая могла бы быть так счастлива. Смех и пение особенно казались ей кощунством над ее горем. О кокетстве она и не думала ни раза; ей не приходилось даже воздерживаться. Она говорила и чувствовала, что в это время все мужчины были для нее совершенно то же, что шут Настасья Ивановна. Внутренний страж твердо воспрещал ей всякую радость. Да и не было в ней всех прежних интересов жизни из того девичьего, беззаботного, полного надежд склада жизни. Чаще и болезненнее всего вспоминала она осенние месяцы, охоту, дядюшку и святки, проведенные с Nicolas в Отрадном. Что бы она дала, чтобы возвратить хоть один день из того времени! Но уж это навсегда было кончено. Предчувствие не обманывало ее тогда, что то состояние свободы и открытости для всех радостей никогда уже не возвратится больше. Но жить надо было.
