22 ноября
Поделись знанием:
К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.
Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.
Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
И сладкое горе охватывало ее, и слезы уже выступали в глаза, но вдруг она спрашивала себя: кому она говорит это? Где он и кто он теперь? И опять все застилалось сухим, жестким недоумением, и опять, напряженно сдвинув брови, она вглядывалась туда, где он был. И вот, вот, ей казалось, она проникает тайну… Но в ту минуту, как уж ей открывалось, казалось, непонятное, громкий стук ручки замка двери болезненно поразил ее слух. Быстро и неосторожно, с испуганным, незанятым ею выражением лица, в комнату вошла горничная Дуняша.
– Пожалуйте к папаше, скорее, – сказала Дуняша с особенным и оживленным выражением. – Несчастье, о Петре Ильиче… письмо, – всхлипнув, проговорила она.
Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.
Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.
– Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.
Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
Графиня лежала на кресле, странно неловко вытягиваясь, и билась головой об стену. Соня и девушки держали ее за руки.
– Наташу, Наташу!.. – кричала графиня. – Неправда, неправда… Он лжет… Наташу! – кричала она, отталкивая от себя окружающих. – Подите прочь все, неправда! Убили!.. ха ха ха ха!.. неправда!
Наташа стала коленом на кресло, нагнулась над матерью, обняла ее, с неожиданной силой подняла, повернула к себе ее лицо и прижалась к ней.
– Маменька!.. голубчик!.. Я тут, друг мой. Маменька, – шептала она ей, не замолкая ни на секунду.
Она не выпускала матери, нежно боролась с ней, требовала подушки, воды, расстегивала и разрывала платье на матери.
– Друг мой, голубушка… маменька, душенька, – не переставая шептала она, целуя ее голову, руки, лицо и чувствуя, как неудержимо, ручьями, щекоча ей нос и щеки, текли ее слезы.
Графиня сжала руку дочери, закрыла глаза и затихла на мгновение. Вдруг она с непривычной быстротой поднялась, бессмысленно оглянулась и, увидав Наташу, стала из всех сил сжимать ее голову. Потом она повернула к себе ее морщившееся от боли лицо и долго вглядывалась в него.
– Наташа, ты меня любишь, – сказала она тихим, доверчивым шепотом. – Наташа, ты не обманешь меня? Ты мне скажешь всю правду?
Наташа смотрела на нее налитыми слезами глазами, и в лице ее была только мольба о прощении и любви.
– Друг мой, маменька, – повторяла она, напрягая все силы своей любви на то, чтобы как нибудь снять с нее на себя излишек давившего ее горя.
И опять в бессильной борьбе с действительностью мать, отказываясь верить в то, что она могла жить, когда был убит цветущий жизнью ее любимый мальчик, спасалась от действительности в мире безумия.
Наташа не помнила, как прошел этот день, ночь, следующий день, следующая ночь. Она не спала и не отходила от матери. Любовь Наташи, упорная, терпеливая, не как объяснение, не как утешение, а как призыв к жизни, всякую секунду как будто со всех сторон обнимала графиню. На третью ночь графиня затихла на несколько минут, и Наташа закрыла глаза, облокотив голову на ручку кресла. Кровать скрипнула. Наташа открыла глаза. Графиня сидела на кровати и тихо говорила.
– Как я рада, что ты приехал. Ты устал, хочешь чаю? – Наташа подошла к ней. – Ты похорошел и возмужал, – продолжала графиня, взяв дочь за руку.
– Маменька, что вы говорите!..
– Наташа, его нет, нет больше! – И, обняв дочь, в первый раз графиня начала плакать.
Княжна Марья отложила свой отъезд. Соня, граф старались заменить Наташу, но не могли. Они видели, что она одна могла удерживать мать от безумного отчаяния. Три недели Наташа безвыходно жила при матери, спала на кресле в ее комнате, поила, кормила ее и не переставая говорила с ней, – говорила, потому что один нежный, ласкающий голос ее успокоивал графиню.
← ноябрь → | ||||||
Пн | Вт | Ср | Чт | Пт | Сб | Вс |
1 | 2 | 3 | ||||
4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 |
11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 |
18 | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 | 24 |
25 | 26 | 27 | 28 | 29 | 30 | |
2024 г. |
22 ноября — 326-й день года (327-й в високосные годы) в григорианском календаре. До конца года остаётся 39 дней.
Содержание
Праздники
См. также: Категория:Праздники 22 ноября
Национальные
Религиозные
- В православной церкви[1]:
- — память мучеников Онисифора и Порфирия (около 284-305 годов);
- — память преподобной Матроны (около 492 года);
- — память преподобной Феоктисты (881 год);
- — память священномучеников Парфения, епископа Ананьевского, Константина, Димитрия, Нестора, Феодора, Константина, Виктора, Илии пресвитеров, Иосифа диакона и преподобномученика Алексия (1937 год);
- — память преподобного Онисифора Печерского, в Ближних пещерах (1148 год);
- — память мученика Александра Солунского (305-311 годы);
- — память мученика Антония (V век);
- — память преподобного Иоанна Колова (V век);
- — память преподобных Евстолии (610 год) и Сосипатры (625 год);
- — память святителя Некратия, митрополита Пентапольского, Эгинского чудотворца (1920 год);
- — празднование иконы Божьей Матери, именуемой «Скоропослушница» (X век).
- — память мученицы Цецилии Римской (230 год)[2],[3].
Именины
- ПравославныеАлександр, Антон, Иван, Кирилл, Матрёна/Матрона, Порфирий, Феоктист, Цецилия[3]. :
- КатолическиеЦецилия, Марк. :
События
См. также: Категория:События 22 ноября
До XX века
- 1307 — Папа римский Климент V издал буллу «PASTORALIS PRAEMINENTIAE», в которой взял под защиту действия короля Франции Филиппа Красивого и утверждал, что обвинения против ордена тамплиеров доказаны, а его руководители сознались в совершенных преступлениях. Булла заканчивалась призывом ко всем государям Европы последовать примеру Филиппа и начать преследование ордена тамплиеров.
- 1318 — убийство в Орде князя Михаила Ярославича.
- 1497 — португальский мореплаватель Васко да Гама обогнул мыс Доброй Надежды.
- 1542 — Испания ограничила рабство в американских колониях.
- 1604 — 26-летний король Испании Филипп III, в чьё правление придворный этикет был доведён до немыслимого совершенства, обгорел, заснув у камина, потому что не могли отыскать того единственного гранда, который имел право подвинуть кресло короля.
- 1621 — настоятелем лондонского собора св. Павла назначен выдающийся английский поэт Джон Донн.
- 1641 — английский парламент принял «Великую ремонстрацию» — перечень злоупотреблений короля.
- 1717 — Указ Петра I об образовании самостоятельной Астраханской губернии.
- 1860 — в Малом зале Благородного собрания состоялся первый симфонический концерт Московского отделения Русского музыкального общества, которое основал Николай Рубинштейн, он же на этом концерте впервые выступил как дирижёр.
XX век
- 1906 — в России началась аграрная реформа П. А. Столыпина.
- 1909 — братья Орвилл и Уилбер Райт организуют первую компанию для производства аэропланов.
- 1911 — лётчик Д. М. Сокольцов осуществил радиопередачу с самолёта на землю.
- 1917 — в Канаде образована Национальная хоккейная лига (НХЛ), тогда состоявшая из пяти клубов — «Монреаль Канадиенс», «Монреаль Марунз», «Торонто Аренас», «Оттава Сенаторз» и «Квебек Булдогз».
- 1918 — в Польше провозглашена республика.
- 1922 — новым канцлером Германии после Вирта становится Вильгельм Куно.
- 1927 — Персия заявляет свои права на остров Бахрейн в Персидском заливе.
- 1928 — в Париже состоялось первое исполнение оркестровой пьесы Мориса Равеля «Болеро».
- 1933 — Камиль Шотан назначается премьер-министром Франции.
- 1936 — в СССР постановлением Совнаркома разрешён искусственный аборт, если продолжение беременности угрожает жизни матери[4].
- 1938 — на Южноафриканском берегу поймана доисторическая рыба Целакант (лат. coelacanth), считавшаяся вымершей.
- 1941 — по Дороге Жизни, проложенной для снабжения блокадного Ленинграда по льду Ладожского озера, стали ходить машины.
- 1946 — в Англии поступили в продажу первые шариковые ручки (в Нью-Йорке шариковая ручка поступила в продажу 29 октября 1945 года, была запатентована в Америке 30 октября 1888 года).
- 1956 — в Мельбурне начались XVI Олимпийские игры (турнир по конному спорту прошёл в июне в Стокгольме).
- 1957 — гостями музыкального телешоу «American Bandstand» на канале «ABC» стал дуэт «Том и Джерри» со своим первым хитом «Hey, Schoolgirl». Но развить успех музыкантам, называвшими тогда себя Томом Графом и Джерри Ландисом, не удалось и вскоре они расстались. Через пять лет они встретились вновь и образовали дуэт под собственными именами «Simon and Garfunkel». В 1990 году Пол и Арт стали членами Зала славы рок-н-ролла.
- 1960
- Введена в строй после реконструкции первая очередь Московской кольцевой автомобильной дороги (МКАД) длиной 48 км между Ярославским и Симферопольским шоссе, движение по кольцу открыто в 1962 году.
- Запорожский завод «Коммунар» (теперь — АО «АвтоЗАЗ») выпустил первую партию малолитражных легковых автомобилей «Запорожец».
- 1963
- В Далласе убит президент США Джон Кеннеди.
- Группа «Битлз» выпустила альбом With The Beatles.
- 1966 — испанский парламент принял новую конституцию, предложенную генералом Франко.
- 1968 — группа «Битлз» выпустила альбом «The White Album».
- 1975 — заявление Хуана Карлоса, как короля Испании, после смерти генералиссимуса Франсиско Франко.
- 1977 — начались полёты «Конкорда» из Парижа и Лондона в Нью-Йорк.
- 1982 — город Набережные Челны переименован в Брежнев. (6 января 1988 года городу возвращено прежнее наименование).
- 1986 — Майк Тайсон завоевал титул WBC в супертяжёлом весе, став самым молодым чемпионом мира в истории бокса.
- 1987 — в Чикаго произошёл самый известный случай вторжения в телевизионный эфир — во время показа вечерних новостей на канале WGN-TV на экране на 20 секунд появился человек в маске героя научно-фантастического сериала Max Headroom. Злоумышленник, вмешавшийся в эфир, не найден[5].
- 1990 — премьер-министр Великобритании Маргарет Тэтчер объявила о своей отставке.
- 1993 — Армения ввела свою национальную валюту — драм.
XXI век
- 2003 — Тбилиси, Грузия — захват Грузинского парламента оппонентами президента Эдуарда Шеварднадзе.
- 2004 — Украина — началась «Оранжевая революция».
Родились
См. также: Категория:Родившиеся 22 ноября
До XIX века
- 1643 — Рене-Робер Кавелье де Ла Саль (ум. 1687), французский исследователь Миссисипи, присоединивший Луизиану к Франции.
- 1710 — Вильгельм Фридеман Бах (ум. 1784), немецкий композитор, органист, старший сын Иоганна Себастьяна Баха.
- 1725 — Франц Игнац Гюнтер, немецкий скульптор.
XIX век
- 1801 — Владимир Иванович Даль (ум. 1872), врач, писатель, этнограф, лексикограф, создатель «Толкового словаря живого великорусского языка».
- 1808 — Томас Кук (ум. 1892), англичанин, основатель первого в мире туристического агентства.
- 1838 — Матвей Афанасьевич Чижов (ум. 1916), скульптор, автор портретных бюстов известных современников.
- 1861
- Сергий (Васильков) (ум. 1937), архиепископ Новосибирский.
- Даниел Бек-Пирумян (ум. 1921), армянский национальный герой, командующий армянскими войсками в Сардарапатской битве
- 1869 — Андре Поль Гийом Жид (ум. 1951), французский писатель. Лауреат Нобелевской премии по литературе (1947).
- 1877 — Эндре Ади (ум. 1919), венгерский поэт, публицист и общественный деятель.
- 1881 — Матрона Московская (ум. 1952), старица Русской Православной Церкви.
- 1888 — Виктор Алексеевич Савин (Виттор Небдинса) (ум. 1943, погиб в ГУЛАГе), коми поэт и драматург.
- 1890 — Шарль де Голль (ум. 1970), французский генерал и политик.
- 1890 — Лазарь Маркович Лисицкий (ум. 1941), советский художник и архитектор, также широко известный как «Эль Лисицкий», выдающийся представитель русского и еврейского художественного авангарда.
- 1898 — Родион Яковлевич Малиновский, советский военачальник (ум. 1967).
XX век
- 1904 — Луи Неель (ум. 2000), французский физик, предсказавший антиферромагнетизм, Нобелевский лауреат.
- 1909 — Михаил Леонтьевич Миль (ум. 1970), конструктор вертолётов.
- 1911 — Лаци Олах (ум. 1989), советский барабанщик-джазмен.
- 1917 — Эндрю Хаксли (ум. 2012), английский физиолог, нобелевский лауреат.
- 1928 — Николай Николаевич Добронравов, поэт-песенник («Главное, ребята, сердцем не стареть», «Трус не играет в хоккей», «Надежда», «Как молоды мы были»).
- 1940 — Терри Гиллиам, американский кинорежиссёр, сценарист, актёр, мультипликатор, художник. Участник известной комик-группы Монти Пайтон.
- 1957 — Виктор Салтыков — певец, выступавший в группах «Мануфактура», «Форум», «Электроклуб».
- 1958 — Ирина Отиева, российская певица, автор песен.
- 1958 — Джейми Ли Кёртис, американская актриса.
- 1962 — Виктор Олегович Пелевин, писатель.
- 1963 — Илзе Лиепа, балерина, драматическая актриса, народная артистка Российской Федерации.
- 1965 — Мадс Миккельсен, датский актёр, в 2012 году удостоился приза 65-го Каннского кинофестиваля за лучшую мужскую роль в фильме «Охота» Томаса Винтерберга.
- 1967 — Борис Беккер, немецкий теннисист.
- 1967 — Марк Руффало, американский киноактёр
- 1976 — Вилле Херманни Вало, финский рок-музыкант, композитор, поэт, лидер группы «HIM».
- 1976 — Егор Подомацкий, российский хоккеист, вратарь, трехкратный чемпион России в составе ярославского «Локомотива», бронзовый призёр Олимпиады в Солт-Лейк-Сити и серебряный призёр Чемпионата мира по хоккею 2002 в составе сборной России.
- 1984 — Скарлетт Йоханссон, американская киноактриса и певица.
- 1987 — Лянка Грыу, российская актриса театра и кино румынского происхождения.
- 1993 — Адель Экзаркопулос, французская киноактриса, самая молодая обладательница «Золотой пальмовой ветви» Каннского кинофестиваля.
Скончались
См. также: Категория:Умершие 22 ноября
До XIX века
- 1318 — Михаил Ярославич (р. 1271), племянник Александра Невского, князь тверской (с 1285) и великий князь владимирский (1305—1317 гг.).
XIX век
- 1878
- Пётр Андреевич Вяземский (р. 1792), русский поэт и литературный критик.
- Людвик Меросла́вский (р. 1814), польский революционер.
- 1884 — Карл фон Верордт (Karl von Vierordt) (р. 1818), немецкий физик, изобретатель аппаратов по измерению давления и частоты пульса.
- 1900 — Артур Салливан (р. 1842), английский композитор.
XX век
- 1901 — Гевонд Алишан (р. 1820), армянский поэт, филолог и историк, член католической конгрегации мхитаристов, писавший патриотические стихи на новом языке — ашхарабар.
- 1902 — Уолтер Рид (Walter Reed) (р. 1851), американский военный врач, обнаруживший причины жёлтой лихорадки.
- 1907 — Асаф Холл (р. 1829), американский астроном, открывший в 1877 году два спутника Марса — Деймос и Фобос — и рассчитал их орбиты.
- 1916 — Джек Лондон (р. 1876), американский писатель.
- 1941 — Курт Коффка (р. 1886), немецкий психолог. Основал совместно с Вольфгангом Келером и Максом Вертемером школу гештальтпсихологии.
- 1953 — Андрей Борисович Чернышёв (р. 1904), химик-технолог.
- 1963
- Олдос Хаксли (р. 1894), английский писатель, автор антиутопии «О дивный, новый мир».
- Джон Ф. Кеннеди (р. 1917), 35-й президент США.
- Клайв Стэплз Льюис (р. 1898), ирландский писатель.
- 1965 — Дипа Нусантара Айдит (р. 1923), деятель рабочего движения в Индонезии, коммунист, один из руководителей Коммунистической партии Индонезии (КПИ).
- 1967 — Павел Корин (р. 1892), народный художник СССР, лауреат Ленинской и Государственной премий СССР. Создатель цикла «Русь уходящая», реставратор.
- 1975 — Франсуа де Рубэ (Francois de Roubaix) (р. 1939), французский композитор.
- 1978 — Алексей Чернов (р. 1908), актёр («А зори здесь тихие», «Аленький цветочек»).
- 1979 — Евгений Михайлович Помещиков (р. 1908), кинодраматург, трижды лауреат Сталинской премии за сценарии фильмов «Трактористы», «Сказание о земле Сибирской» и «Далёкая невеста»
- 1980 — Мэй Уэст (р. 1892), американская киноактриса, писательница, певица («Я не ангел», «Жар плоти не остановить»).
- 1981 — Ханс Адольф Кребс (р. 1900), немецко-английский биохимик, лауреат Нобелевской премии по физиологии и медицине 1953 года «за открытие цикла лимонной кислоты».
- 1986 — Скэтмен Кразерс (Scatman Crothers) (р. 1910), американский актёр.
- 1988 — Эрих Фрид (р. 1921), австрийский поэт, публицист, прозаик.
- 1995 — Сергей Борисович Стечкин (р. 1920), выдающийся российский математик, профессор МГУ, основатель научной школы в теории функций.
- 1997 — Майк Хатченс (р. 1960), вокалист группы INXS.
- 2000 — Эмиль Затопек (р. 1922), чешский атлет.
XXI век
- 2011 — Светлана Иосифовна Аллилуева (р. 1926), советский филолог-переводчик, кандидат филологических наук, мемуарист, дочь И. В. Сталина.
- 2012 — Яшар Нури (р. 1951), азербайджанский актёр.
Приметы
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
В этом разделе не хватает ссылок на источники информации. Информация должна быть проверяема, иначе она может быть поставлена под сомнение и удалена.
Вы можете отредактировать эту статью, добавив ссылки на авторитетные источники. Эта отметка установлена 22 ноября 2012 года. |
- Матрёнин день. Матрёны зимние.
- Зима вступает в свои права, наступают морозы.
- Если деревья покроет иней — будут морозы.
- Туман в Матрёнин день — к оттепели.
- Коли погода на Матрёну облачная и снежная — быть ненастному маю[6].
См. также
22 ноября в Викиновостях? |
Напишите отзыв о статье "22 ноября"
Примечания
- ↑ Православный церковный календарь с тропарями и кондаками, 2009. Изд-во РПЦ МП, Москва, 2008, стр. 163
- ↑ Das grosse Buch der Heiligen. Cormoran, München, 1996, 757—758.
- ↑ 1 2 [days.pravoslavie.ru/name/2551.htm КИКИЛИЯ (ЦЕЦИЛИЯ) РИМСКАЯ, МЦ.]
- ↑ [slovar1953.ru/?content=pview&p=1009 Энциклопедический словарь 1953г]
- ↑ [www.damninteresting.com/remember-remember-the-22nd-of-november Remember, Remember the 22nd of November.] (англ.)
- ↑ [www.kharchenko.com/date/nov/22.shtml Времена: 22 ноября.]
Отрывок, характеризующий 22 ноября
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.
Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.
Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
И сладкое горе охватывало ее, и слезы уже выступали в глаза, но вдруг она спрашивала себя: кому она говорит это? Где он и кто он теперь? И опять все застилалось сухим, жестким недоумением, и опять, напряженно сдвинув брови, она вглядывалась туда, где он был. И вот, вот, ей казалось, она проникает тайну… Но в ту минуту, как уж ей открывалось, казалось, непонятное, громкий стук ручки замка двери болезненно поразил ее слух. Быстро и неосторожно, с испуганным, незанятым ею выражением лица, в комнату вошла горничная Дуняша.
– Пожалуйте к папаше, скорее, – сказала Дуняша с особенным и оживленным выражением. – Несчастье, о Петре Ильиче… письмо, – всхлипнув, проговорила она.
Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.
Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.
– Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.
Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
Графиня лежала на кресле, странно неловко вытягиваясь, и билась головой об стену. Соня и девушки держали ее за руки.
– Наташу, Наташу!.. – кричала графиня. – Неправда, неправда… Он лжет… Наташу! – кричала она, отталкивая от себя окружающих. – Подите прочь все, неправда! Убили!.. ха ха ха ха!.. неправда!
Наташа стала коленом на кресло, нагнулась над матерью, обняла ее, с неожиданной силой подняла, повернула к себе ее лицо и прижалась к ней.
– Маменька!.. голубчик!.. Я тут, друг мой. Маменька, – шептала она ей, не замолкая ни на секунду.
Она не выпускала матери, нежно боролась с ней, требовала подушки, воды, расстегивала и разрывала платье на матери.
– Друг мой, голубушка… маменька, душенька, – не переставая шептала она, целуя ее голову, руки, лицо и чувствуя, как неудержимо, ручьями, щекоча ей нос и щеки, текли ее слезы.
Графиня сжала руку дочери, закрыла глаза и затихла на мгновение. Вдруг она с непривычной быстротой поднялась, бессмысленно оглянулась и, увидав Наташу, стала из всех сил сжимать ее голову. Потом она повернула к себе ее морщившееся от боли лицо и долго вглядывалась в него.
– Наташа, ты меня любишь, – сказала она тихим, доверчивым шепотом. – Наташа, ты не обманешь меня? Ты мне скажешь всю правду?
Наташа смотрела на нее налитыми слезами глазами, и в лице ее была только мольба о прощении и любви.
– Друг мой, маменька, – повторяла она, напрягая все силы своей любви на то, чтобы как нибудь снять с нее на себя излишек давившего ее горя.
И опять в бессильной борьбе с действительностью мать, отказываясь верить в то, что она могла жить, когда был убит цветущий жизнью ее любимый мальчик, спасалась от действительности в мире безумия.
Наташа не помнила, как прошел этот день, ночь, следующий день, следующая ночь. Она не спала и не отходила от матери. Любовь Наташи, упорная, терпеливая, не как объяснение, не как утешение, а как призыв к жизни, всякую секунду как будто со всех сторон обнимала графиню. На третью ночь графиня затихла на несколько минут, и Наташа закрыла глаза, облокотив голову на ручку кресла. Кровать скрипнула. Наташа открыла глаза. Графиня сидела на кровати и тихо говорила.
– Как я рада, что ты приехал. Ты устал, хочешь чаю? – Наташа подошла к ней. – Ты похорошел и возмужал, – продолжала графиня, взяв дочь за руку.
– Маменька, что вы говорите!..
– Наташа, его нет, нет больше! – И, обняв дочь, в первый раз графиня начала плакать.
Княжна Марья отложила свой отъезд. Соня, граф старались заменить Наташу, но не могли. Они видели, что она одна могла удерживать мать от безумного отчаяния. Три недели Наташа безвыходно жила при матери, спала на кресле в ее комнате, поила, кормила ее и не переставая говорила с ней, – говорила, потому что один нежный, ласкающий голос ее успокоивал графиню.