23-я стрелковая бригада
- Не следует путать с 23-й стрелковой бригадой внутренних войск НКВД
23-я стрелковая бригада | |
| Войска: |
сухопутные |
|---|---|
| Род войск: | |
| Формирование: |
октябрь 1941 |
| Расформирование (преобразование): |
10 мая 1944 года |
| Преемник: | |
| Боевой путь | |
|
1941 - 1944: | |
23-я стрелковая бригада — воинское соединение СССР в Великой Отечественной войне.
Содержание
История
Формировалась по приказу «О сформировании 50-ти отдельных стрелковых бригад» № 00105 от 14 октября 1941 года с октября 1941 года в Харьковском военном округе, в том числе за счёт курсантов высших военных учебных заведений, являлась ударной курсантской бригадой. Отправлялась на фронт со станций Иловля, Солодча. На 1 января 1942 года в своём составе насчитывала 4524 человека.[1]
В действующей армии с 28 декабря 1941 по 20 октября 1942 и с 14 января 1943 по 10 мая 1944 года.
7 января 1942 года введена в бой в ходе Любанской операции, однако, потеряв 50 человек убитыми и 302 ранеными, откатилась на исходные. В 8 утра 8 января 1942 года вновь введена в бой. Перед бригадой стояла задача вместе с двумя ротами 160-го отдельного танкового батальона атаковать противника на участке Горелово — Змейско и прорваться на железную дорогу между Мясным Бором и деревней Городище 2-е. В глубоком снегу лишь к 15:00 бригада сумела выйти на лёд Волхова, но огнём противника была остановлена и отброшена на восточный берег. Вновь перешла в наступление на левом фланге армии 13 января 1942 года при поддержке 845-го артиллерийского полка 267-й стрелковой дивизии, но была остановлена ещё на восточном берегу Волхова пулемётно-минометным огнём и залегла. Лишь на следующий день бригада ротой автоматчиков и частью сил 3-го батальона сумела форсировать реку и начала продвижение к деревне Плотишно. За ними переправились остальные подразделения бригады и получили приказ наступления на деревню Ямно. 15 января 1942 года сосредоточившиеся 1-й и 3-й стрелковые батальоны, рота противотанковых ружей, отдельный батальон связи (без одного взвода), два разведывательных взвода, взвод автоматчиков, шесть 76-мм пушек, миномётный батальон и сапёрная рота перешли в атаку, ворвались в Ямно, и при больших потерях, продвигались через деревню, но были оттуда выбиты. Подразделениям бригады пришлось вновь подниматься в атаку, которая позволила занять окраины деревни. 17 января 1942 года бригада в составе так называемой «южной» группы вновь перешла в наступление, но успеха не достигла, хотя и сковала боем части 126-й пехотной дивизии. 20 января 1942 года противник, опасаясь окружения, оставил Ямно, и бригада, при поддержке десятка танков Т-60, взяла деревни Плотишино и Борисово. Таким образом, бригада вышла на дорогу, соединявшую берег Волхова и Мясной Бор. 22 января 1942 года бригада с запада атаковала опорный пункт «Красный Ударник» на берегу Волхова, оставшийся в тылу. и очистила его от противника, а также взяла деревню Лобково. 24 января 1942 года состоялся прорыв обороны и бригада была введена в прорыв, с целью наступления с тыла на крупный опорный пункт в деревне Любцы. Утром 25 января 1942 года в сильнейший мороз бригада перешла в наступление на Любцы с севера и северо-востока, однако безуспешно. К тому времени бригада понесла серьёзные потери: с 7 по 26 января 1942 года потеряла убитыми 399 человек, ранеными 886 человек, не считая 202 обмороженных и 318 пропавших без вести (большая часть из них, очевидно, приходится на неучтённых раненых). С 28 января 1942 года бригада меняет направление удара и начинает наступление на Земтицы и Земтицкие хутора, захват которых позволил бы атаковать Любцы с запада. К вечеру того же дня, несмотря на сильное авиационное воздействие, Земтицкие хутора были взяты. 29 января 1942 года бригада атаковала Земтицы, но безуспешно. К 4 февраля 1942 года бригаде в виде пополнения были переданы 48-й, 50-й и 95-й лыжные батальоны, и бригада была введена в прорыв, который был создан 13-м кавалерийским корпусом и продвигалась вслед за ним, обеспечивая его правый фланг. Первоначально бригаду направили на северный фас прорыва, к деревне Мостки. К 6 февраля 1942 года бригада вместе с 58-й стрелковой бригадой сосредоточились в лесу южнее деревни Ольховка и севернее деревни Новая Кересть. Там обе бригады получили задачу обойти с юга и запада опорные пункты врага в Ольховских хуторах и захватить их, а затем наступать на северо-восток, в тыл немецкой линии обороны, проходившей по шоссе у Мясного Бора, и овладеть там деревней Сенная Кересть, но 7 февраля 1942 года задача было отменена и бригада отправилась в марш для смены подразделений 87-й кавалерийской дивизии на рубеже деревень Вережино, Паншино, Филипповичи. Уточнённым распоряжением, полученным в селе Вдицко, бригаде предприсывалось форсированным маршем выйти в район Поддубье, Жилое Рыдно, Язвинка, сменив вместе с тем всего одним батальоном на рубеже Паншино — Волкино трёх полков 87-й и 25-й кавдивизий с задачей не допустить продвижения противника с направления Филипповичи, Лютка. С 9 февраля 1942 года бригада была передана в оперативное подчинение 366-й стрелковой дивизии, с 10 февраля 1942 года бригада ведёт встречные бои в районе Паншино — Волково с противником, который пытался прорваться через бригаду в тылы армии, а 15 февраля 1942 года бригада переходит в мощное наступление и выбивает противника из деревень Филипповичи, Любище, Волосково, Донец, Замостье, Лахуни и Солони. 18 февраля 1942 года бригада вновь совершает попытку наступления, на этот раз безуспешно. В этот же день один из батальонов бригады был выведен из боя и направлен к Красной Горке, таким образом, бригада понесла весьма ощутимые потери в личном составе и предпринимать дальнейшие попытки наступления уже не могла. В бригаде насчитывалось 2290 человек и с 19 февраля 1942 года бригада перешла к обороне, продвинувшись в направлении Новгорода дальше, чем любая часть из состава 2-й ударной армии и была передана в состав 52-й армии. С 22 марта 1942 года приблизительно на тех же рубежах бригада отбивает наступление противника, контратакой берёт деревню Никулино, которую удерживает и в апреле 1942 года, несмотря на атаки противника, которые продолжались и в первой половине мая 1942 года. 8 мая 1942 года бригада была возвращена в состав 2-й ударной армии. 22 мая 1942 года у деревни Филипповичи бригада была атакована, выбита из деревни, но контратакой сумела восстановить позиции. С 25 мая 1942 года бригада начала отход к озеру Тигода на промежуточный рубеж обороны, который бригаде предстояло оборонять, обеспечивая вывод войск 2-й ударной из окружения и к 29 мая 1942 года заняла оборону. На 1 июня 1942 года в бригаде насчитывалось 367 офицеров, 376 сержантов и старшин и 1280 рядовых. В течение мая-июня 1942 года с арьергардными боями отходит к Мясному Бору. Несмотря на постоянный натиск противника, ни разу не позволила прорвать свою оборону. На 15 июня 1942 года бригада занимал оборону левее 327-й стрелковой дивизии, по линии ручей Омутной — поляны севернее реки Трубица и Керести, затем постепенно отступала к Мясному Бору.
25 июня 1942 года в числе последних прорвавшихся, остатки бригады вышли из окруженияв районе Мясного Бора. На 2 июля 1942 года в бригаде насчитывалось только 137 человек вместе с тыловыми службами (из окружения вышли 108 человек), и она была отведена в тыл на укомплектование.
Восстанавливалась в составе 6-го гвардейского стрелкового корпуса, в Синявинской операции принимает участие в составе 4-го гвардейского стрелкового корпуса, введена в бой 30 августа 1942 года вторым эшелоном, продвинулась южнее Синявино, была окружена, понесла большие потери и после выхода остатков бригады из окружения в район Гайтолово, отведена в тыл на переформирование.
Вновь начала переброску на фронт лишь в январе 1943 года под Великие Луки, сосредоточилась в районе деревни Грибушино и 16 января 1943 года перешла в наступление, действуя совместно со 150-й стрелковой дивизией и пытаясь подрезать клин наступления немецкого удара на Великие Луки. В ходе тяжёлого пятидневного наступления продвинулась до Иванцева.
Затем держит оборону у Великих Лук вплоть до 1944 года. С 14 января 1944 года участвует в наступлении, известном как Насво-Маевская наступательная операция, наступает во втором эшелоне 97-го стрелкового корпуса. К началу операции занимает рубеж Федорухново, Полутина севернее Новосокольников
10 мая 1944 года бригада была обращена на формирование 325-й стрелковой дивизии.
Подчинение
Командиры
- Шишлов В. И., полковник, с формирования по 18.02.1942
- Коркин Н. П., полковник, с 18.02.1942 по 24.04.1942
- Клюнников П. Г., полковник, с 24.04.1942
Напишите отзыв о статье "23-я стрелковая бригада"
Ссылки
- [www.soldat.ru/files/ Боевой состав Советской Армии 1941—1945]
- [www.soldat.ru/doc/perechen/ Перечень № 7 управлений бригад всех родов войск, входивших в состав Действующей армии в годы Великой Отечественной войны 1941—1945 гг.]
- [samsv.narod.ru/Br/Sbr/sbr023/default.html 22-я стрелковая бригада]
Литература
- [militera.lib.ru/h/gavrilov_bi/index.html Гаврилов Б. И. «Долина смерти». Трагедия и подвиг 2-й ударной армии. — М.: Институт российской истории РАН, 1999. ISBN 5-8055-0057-4]
- Агапов М.М. "Любанская операция" ч.1 наступательная операция - М. 2005 294с
- Агапов М.М. "Любанская операция" ч.2 оборонительная операция и операция по выводу войск 2-й ударной армии из окружения - М.Комтехпринт 2010 311с
- Агапов М.М. "Любанская операция" ч.3 документы Ставки ВГК, Генерального штаба Красной Армии и фронтов(имеющие отношение к Любанской операции - М.Комтехпринт 2009 158с
- Агапов М.М. "Мне было 17"
- Агапов М.М. "23-я отдельная стрелковая бригада в Любанской операции"
- Агапов М.М. "23-я отдельная стрелковая бригада в боях Великой Отечественной войны"
Примечания
- ↑ [militera.lib.ru/h/isaev_av4/06.html ВОЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА -[ Военная история ]- Исаев А. Краткий курс истории ВОВ. Наступление маршала Шапошникова]
Отрывок, характеризующий 23-я стрелковая бригада
На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жевания лошадей, негромкие, как бы шепчущиеся голоса.Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами храпел кто то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская лошадь, и подошел к ней.
– Ну, Карабах, завтра послужим, – сказал он, нюхая ее ноздри и целуя ее.
– Что, барин, не спите? – сказал казак, сидевший под фурой.
– Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
– Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.
Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.
– Ну, готово у вас все? – сказал Денисов. – Давай лошадей.
Лошадей подали. Денисов рассердился на казака за то, что подпруги были слабы, и, разбранив его, сел. Петя взялся за стремя. Лошадь, по привычке, хотела куснуть его за ногу, но Петя, не чувствуя своей тяжести, быстро вскочил в седло и, оглядываясь на тронувшихся сзади в темноте гусар, подъехал к Денисову.
– Василий Федорович, вы мне поручите что нибудь? Пожалуйста… ради бога… – сказал он. Денисов, казалось, забыл про существование Пети. Он оглянулся на него.
– Об одном тебя пг'ошу, – сказал он строго, – слушаться меня и никуда не соваться.
Во все время переезда Денисов ни слова не говорил больше с Петей и ехал молча. Когда подъехали к опушке леса, в поле заметно уже стало светлеть. Денисов поговорил что то шепотом с эсаулом, и казаки стали проезжать мимо Пети и Денисова. Когда они все проехали, Денисов тронул свою лошадь и поехал под гору. Садясь на зады и скользя, лошади спускались с своими седоками в лощину. Петя ехал рядом с Денисовым. Дрожь во всем его теле все усиливалась. Становилось все светлее и светлее, только туман скрывал отдаленные предметы. Съехав вниз и оглянувшись назад, Денисов кивнул головой казаку, стоявшему подле него.
– Сигнал! – проговорил он.
Казак поднял руку, раздался выстрел. И в то же мгновение послышался топот впереди поскакавших лошадей, крики с разных сторон и еще выстрелы.
В то же мгновение, как раздались первые звуки топота и крика, Петя, ударив свою лошадь и выпустив поводья, не слушая Денисова, кричавшего на него, поскакал вперед. Пете показалось, что вдруг совершенно, как середь дня, ярко рассвело в ту минуту, как послышался выстрел. Он подскакал к мосту. Впереди по дороге скакали казаки. На мосту он столкнулся с отставшим казаком и поскакал дальше. Впереди какие то люди, – должно быть, это были французы, – бежали с правой стороны дороги на левую. Один упал в грязь под ногами Петиной лошади.
У одной избы столпились казаки, что то делая. Из середины толпы послышался страшный крик. Петя подскакал к этой толпе, и первое, что он увидал, было бледное, с трясущейся нижней челюстью лицо француза, державшегося за древко направленной на него пики.
– Ура!.. Ребята… наши… – прокричал Петя и, дав поводья разгорячившейся лошади, поскакал вперед по улице.
Впереди слышны были выстрелы. Казаки, гусары и русские оборванные пленные, бежавшие с обеих сторон дороги, все громко и нескладно кричали что то. Молодцеватый, без шапки, с красным нахмуренным лицом, француз в синей шинели отбивался штыком от гусаров. Когда Петя подскакал, француз уже упал. Опять опоздал, мелькнуло в голове Пети, и он поскакал туда, откуда слышались частые выстрелы. Выстрелы раздавались на дворе того барского дома, на котором он был вчера ночью с Долоховым. Французы засели там за плетнем в густом, заросшем кустами саду и стреляли по казакам, столпившимся у ворот. Подъезжая к воротам, Петя в пороховом дыму увидал Долохова с бледным, зеленоватым лицом, кричавшего что то людям. «В объезд! Пехоту подождать!» – кричал он, в то время как Петя подъехал к нему.
– Подождать?.. Ураааа!.. – закричал Петя и, не медля ни одной минуты, поскакал к тому месту, откуда слышались выстрелы и где гуще был пороховой дым. Послышался залп, провизжали пустые и во что то шлепнувшие пули. Казаки и Долохов вскакали вслед за Петей в ворота дома. Французы в колеблющемся густом дыме одни бросали оружие и выбегали из кустов навстречу казакам, другие бежали под гору к пруду. Петя скакал на своей лошади вдоль по барскому двору и, вместо того чтобы держать поводья, странно и быстро махал обеими руками и все дальше и дальше сбивался с седла на одну сторону. Лошадь, набежав на тлевший в утреннем свето костер, уперлась, и Петя тяжело упал на мокрую землю. Казаки видели, как быстро задергались его руки и ноги, несмотря на то, что голова его не шевелилась. Пуля пробила ему голову.
Переговоривши с старшим французским офицером, который вышел к нему из за дома с платком на шпаге и объявил, что они сдаются, Долохов слез с лошади и подошел к неподвижно, с раскинутыми руками, лежавшему Пете.
– Готов, – сказал он, нахмурившись, и пошел в ворота навстречу ехавшему к нему Денисову.
– Убит?! – вскрикнул Денисов, увидав еще издалека то знакомое ему, несомненно безжизненное положение, в котором лежало тело Пети.
– Готов, – повторил Долохов, как будто выговаривание этого слова доставляло ему удовольствие, и быстро пошел к пленным, которых окружили спешившиеся казаки. – Брать не будем! – крикнул он Денисову.
Денисов не отвечал; он подъехал к Пете, слез с лошади и дрожащими руками повернул к себе запачканное кровью и грязью, уже побледневшее лицо Пети.
