24-я стрелковая бригада

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Не следует путать с 24-й стрелковой бригадой внутренних войск НКВД
24-я стрелковая бригада
Войска:

сухопутные

Род войск:

пехота

Формирование:

октябрь 1941

Расформирование (преобразование):

1 марта 1944 года

Боевой путь

1941 - 1944:
Ленинградская область

24-я стрелковая бригада — воинское соединение СССР в Великой Отечественной войне





История

Формировалась по приказу «О сформировании 50-ти отдельных стрелковых бригад» № 00105 от 14 октября 1941 года с октября 1941 года в Харьковском военном округе, в том числе за счёт курсантов высших военных учебных заведений, являлась ударной курсантской бригадой.

В действующей армии с 29 декабря 1941 по 1 марта 1944 года.

В последние дни декабря 1941 года сосредоточилась по рубежу реки Волхов. Бригаде был придан 39-й отдельный лыжный батальон

7 января 1942 года введена в бой в ходе Любанской операции, однако откатилась на исходные. В 8 утра 8 января 1942 года вновь введена в бой. Перед бригадой стояла задача прорвать оборону противника по 4-х километровому рубежу деревень Змейско — Русса, затем выйти к железной дороге между деревнями Любцы и Крутик, и в дальнейшем прикрывать весь левый фланг армии. Однако и это наступление захлебнулось. Вновь перешла в наступление на крайнем левом фланге армии, на стыке с 52-й армией 13 января 1942 года и на этот раз удачно форсировав Волхов, к 17:00 овладела деревнями Лобково, Новыми и Старыми Быстрицами, завязала бои за расширение плацдарма у Новой Быстрицы и ведёт их последующие дни, так 15 января 1942 года отбивала вражеские контратаки в районе Горелово — Русса. 24 января 1942 года бригада была введена в прорыв, с целью наступления с тыла на крупный опорный пункт в деревне Любцы. Утром 25 января 1942 года в сильнейший мороз бригада перешла в наступление на Любцы с востока и юго-востока, однако безуспешно. С 28 января 1942 года бригада возобновила наступление на Любцы с востока и опять без успеха. Бригада оставалась у Любцов и в феврале 1942 года: так 6 февраля 1942 года вместе с приданным 172-м лыжным батальоном, атакует Земтицы, сумела взять часть деревни, одновременно отражая контратаки противника, стремившегося закрыть коридор у Мясного Бора. В ночь на 11 февраля 1942 года бригада передислоцирована в помощь 4-й гвардейской стрелковой дивизии, которая вела атаки на Ольховские хутора.

В марте 1942 года бригада переброшена в район Красной Горки, где советские войска вышли на подступы к Любани и 2 марта 1942 года перешла в наступление вместе с 46-й стрелковой дивизией[1]. 10 марта 1942 года вместе с 92-й стрелковой дивизией и приданным 93-м отдельным лыжным батальоном атакует противника в районе деревень Дубовое и Коровий Ручей.[2], в результате боёв, длившихся несколько дней, деревней Дубовое удалось овладеть. После того, как создалась угроза горловине прорыва у Мясного Бора командование было вынуждено перебросить бригаду ближе к горловине, в район Новой Керести, куда 18 марта 1942 года бригада и пришла в помощь 19-й гвардейской стрелковой дивизии. 19 марта 1942 года вместе 7-й гвардейской танковой бригадой атакует с запада, восстанавливает коммуникации, которые в тот же день снова были ликвидированы. Бои за расширение коммуникаций бригада вела весь март 1942 года, к концу марта 1942 года действуя с одним из полков 4-й гвардейской стрелковой дивизии на северо-западе горловины, у деревни Ольховка. В апреле 1942 года бригада переподчинена 59-й армии, и в мае 1942 года отведена через коридор из окружения, где должна была войти в состав 6-го гвардейского стрелкового корпуса

После того, как 30 мая 1942 года 2-я ударная армия вновь была окружена, бригада была брошена в бои по прорыву кольца окружения извне и ведёт их почти весь июнь 1942 года, потеряв в этих боях 1506 человек. В операции по выводу из окружения войск 2-й ударной армии бригада действовала сравнительно успешно, пройдя до реки Полисть

Во второй декаде июля 1942 года бригада направлена на усиление 4-й армии, которая проводила операцию по уничтожению плацдармов противника в районах Грузино — Кириши, которая закончилась безуспешно. С этого времени и вплоть до конца 1943 года бригада действует в том районе. После оставления противником Киришского плацдарма в октябре 1943 года, в ноябре 1943 года бригада передана в 59-ю армию.

В ходе Новгородско-Лужской операции бригада, находясь на правом фланге армии в районе Спасской Полисти, находилась в обороне, обеспечивая фланг наступления, и продвигаясь вместе с продвижением войск армии вперёд.

1 марта 1944 года бригада была расформирована.

Подчинение

Дата Фронт (округ) Армия Корпус Примечания
01.11.1941 года Харьковский военный округ - - -
01.12.1941 года Сталинградский военный округ - - -
01.01.1942 года Волховский фронт 2-я ударная армия - -
01.02.1942 года Волховский фронт 2-я ударная армия - -
01.03.1942 года Волховский фронт 2-я ударная армия - -
01.04.1942 года Волховский фронт 2-я ударная армия - -
01.05.1942 года Ленинградский фронт (Группа войск Волховского направления) 59-я армия - -
01.06.1942 года Ленинградский фронт (Волховская группа войск) 59-я армия - -
01 - 15.07.1942 года Волховский фронт 59-я армия -6 гв. стрелковый корпус -
15.07.1942 года Волховский фронт 4-я армия - -
01.09.1942 года Волховский фронт 4-я армия - -
01.10.1942 года Волховский фронт 4-я армия - -
01.11.1942 года Волховский фронт 4-я армия - -
01.12.1942 года Волховский фронт 4-я армия - -
01.01.1943 года Волховский фронт 4-я армия - -
01.02.1943 года Волховский фронт 4-я армия - -
01.03.1943 года Волховский фронт 4-я армия - -
01.04.1943 года Волховский фронт 4-я армия - -
01.05.1943 года Калининский фронт 3-я ударная армия - -
01.06.1943 года Волховский фронт 4-я армия - -
01.06.1943 года Волховский фронт 4-я армия - -
01.07.1943 года Волховский фронт 4-я армия - -
01.08.1943 года Волховский фронт 4-я армия - -
01.09.1943 года Волховский фронт 4-я армия - -
01.10.1943 года Волховский фронт 4-я армия - -
01.11.1943 года Волховский фронт 4-я армия - -
01.12.1943 года Волховский фронт 59-я армия - -
01.01.1944 года Волховский фронт 59-я армия 112-й стрелковый корпус -
01.02.1944 года Волховский фронт 59-я армия 112-й стрелковый корпус -

Командиры

  • Романовский М. В., полковник

Напишите отзыв о статье "24-я стрелковая бригада"

Ссылки

  • [www.soldat.ru/files/ Боевой состав Советской Армии 1941—1945]
  • [www.soldat.ru/doc/perechen/ Перечень № 7 управлений бригад всех родов войск, входивших в состав Действующей армии в годы Великой Отечественной войны 1941—1945 гг.]

Литература

  • [militera.lib.ru/h/gavrilov_bi/index.html Гаврилов Б. И. «Долина смерти». Трагедия и подвиг 2-й ударной армии. — М.: Институт российской истории РАН, 1999. ISBN 5-8055-0057-4]

Примечания

  1. [vfront.ru/zametki/27-chast8.html Часть VIII. Наступление на Любань]
  2. [vitalii-tixvin.narod.ru/zhertvuya_soboiocherk_boevogo_puti_92_strelkovoi_diviziiboi_za_petrovskoezaozererekonchudtsibudogosch/?page=4&uid=126412265072 Жертвуя собой..Очерк боевого пути 92 стрелковой дивизии.Бои за Петровское,Заозерье,Реконь,Чудцы,Будогощь. / Свято-Троицкая Реконьская пкстынь / Свято-Троицкая Реконьская пустынь]

Отрывок, характеризующий 24-я стрелковая бригада

Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.



Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.
Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.