26 июня
Поделись знанием:
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.
В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.
Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.
На все эта вопросы граф давал короткие и сердитые ответы, показывавшие, что приказания его теперь не нужны, что все старательно подготовленное им дело теперь испорчено кем то и что этот кто то будет нести всю ответственность за все то, что произойдет теперь.
– Ну, скажи ты этому болвану, – отвечал он на запрос от вотчинного департамента, – чтоб он оставался караулить свои бумаги. Ну что ты спрашиваешь вздор о пожарной команде? Есть лошади – пускай едут во Владимир. Не французам оставлять.
– Ваше сиятельство, приехал надзиратель из сумасшедшего дома, как прикажете?
– Как прикажу? Пускай едут все, вот и всё… А сумасшедших выпустить в городе. Когда у нас сумасшедшие армиями командуют, так этим и бог велел.
На вопрос о колодниках, которые сидели в яме, граф сердито крикнул на смотрителя:
– Что ж, тебе два батальона конвоя дать, которого нет? Пустить их, и всё!
– Ваше сиятельство, есть политические: Мешков, Верещагин.
| ← июнь → | ||||||
| Пн | Вт | Ср | Чт | Пт | Сб | Вс |
| 1 | 2 | |||||
| 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 |
| 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 |
| 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 |
| 24 | 25 | 26 | 27 | 28 | 29 | 30 |
| 2024 г. | ||||||
26 июня — 177-й день года (178-й в високосные годы) в григорианском календаре. До конца года остаётся 188 дней.
Соответствует 13 июня юлианского календаря[1].
Содержание
Международные дни
-
ООН, Международный день в поддержку жертв пыток. - ООН, Международный день борьбы со злоупотреблением наркотическими средствами и их незаконным оборотом.
Праздники
См. также: Категория:Праздники 26 июня
- День изобретателя и рационализатора (последняя суббота июня).
- День работников прокуратуры.
-
Крымские татары — День крымскотатарского флага (крымско-тат. Qırımtatar bayrağı künü).[2] -
Мадагаскар, День независимости. -
Румыния, День национального флага (wikidata). -
Таиланд, Азала Пуйя. -
ЮАР, День борьбы за свободу Южной Африки.
-
Религиозные: -
Православие[3][4][5]
- Неделя 1-я по Пятидесятнице. Всех святых (переходящее празднование в 2016 году);
- память мученицы Акилины Старшей (293);
- память святителя Трифиллия, епископа Левкусии Кипрской (ок. 370);
- память преподобной Александры Дивеевской (Мельгуновой) (1789).
- память преподобных Андроника, игумена (1395), и Саввы (XV), Московских;
- память мученицы Антонины Никейской (284—305);
- память преподобных Анны (Евфимиана) (826) и сына её, Иоанна Вифинского (IX).
- память священномученика Алексия Архангельского, пресвитера (1918);
- память мученицы Пелагии Жидко (1944).
- празднования (переходящие в 2016 году) в честь икон Божией Матери:
- «Умягчение злых сердец» (Семистрельная);
- «Нерушимая Стена»;
- «Нечаянная Радость»;
- «Избавление от бед страждущих»;
- «Мати Дево (Мати и Дево)»;
- Дектоурская;
- «Благодатное Небо»;
- «Блаженное Чрево»;
- «Животодательница»;
- Ясноборская;
- «Умягчение злых сердец» («Симеоново проречение»).
Именины
- Православные: Акулина, Александр, Андрей, Андроник, Анна, Антонина, Даниил, Иван, Пелагея, Савва, Трифилий, Яков.
- Католические: Иоанн, Павел.
События
См. также: Категория:События 26 июня
До XIX века
- 1319 — войска регентов дона Педро и дона Хуана, соопекунов Альфонсо XI, объявив крестовый поход против мусульман, доходят до самых стен Гранады, сжигая и разрушая всё на своём пути. Принц Педро внезапно атакует мусульманскую армию и побеждает при поддержке отряда Маринидов. Однако оба инфанта, Педро и Хуан, погибают в сражении. Кастилия остаётся без регентов, армия снимает осаду и уходит домой. Используя слабость власти в Кастилии, Исмаил I возвращает Басу, Уэскар, Орсе, Галеру и Мартос. При взятии Мартоса происходит стычка Исмаила с его двоюродным братом, Мухаммадом ибн Исмаилом, губернатором Альхесираса.
- 1698 — Пётр I с Великим посольством прибыл в Вену.
- 1794 — битва при Флерюс.
XIX век
- 1817 — А. С. Пушкин зачислен на службу в Коллегию иностранных дел в чине коллежского секретаря.
- 1829 — А. С. Пушкин, прибыв в действующую армию на Кавказ, принял участие в сражении с турками.
- 1831 — началась крупнейшая в истории Санкт-Петербурга эпидемия холеры, унёсшая жизни более 4,7 тысячи человек.
- 1861 — в Загребе основана Хорватская партия права.
- 1884 — вышел высочайший указ императора Российского Александра III об учреждении церковно-приходских школ.
XX век
- 1925 — премьера в Голливуде фильма Чарли Чаплина «Золотая лихорадка».
- 1930 — в Москве открылся XVI съезд ВКП(б), работавший до 12 июля, который утвердил лозунг «Пятилетку — в четыре года».
- 1935 — старт стратостата «СССР-1-бис», который достиг высоты 16 км.
- 1936 — свой первый полёт совершил первый прототип двухвинтовой машины Focke-Wulf Fw 61 — первого в мире абсолютно удачного вертолёта.
- 1938 — выборы в Верховные Советы РСФСР, Украины и Белоруссии.
- 1940 — в связи с начавшейся Второй мировой войной и напряжённой международной обстановкой, указом Президиума Верховного Совета СССР в стране введены 8-часовой рабочий день, 7-дневная рабочая неделя (шесть рабочих и один выходной) и уголовная ответственность за опоздание на работу более 21 минуты.
- 1941
- Николай Гастелло направил свой подбитый самолёт в скопление машин и танков противника, за что ему было присвоено посмертно звание Героя Советского Союза.
- Политбюро ЦК КПСС приняло секретное решение о перевозе гроба с телом Ленина в Тюмень.
- 1945
- В СССР учреждено звание Генералиссимус Советского Союза. На следующий день первым и единственным обладателем его стал И. В. Сталин.
- На конференции в Сан-Франциско представителями 50 государств подписан Устав Организации Объединённых Наций (ООН).
- 1948 — начало поставок в Западный Берлин, блокированный 23 июня советскими войсками, жизненно важных ресурсов по «Берлинскому воздушному мосту».
- 1954 — в посёлке Обнинское в Калужской области СССР произведён энергетический пуск первой в мире атомной электростанции.
- 1957
- Совет по Медицинским исследованиям Великобритании MRC опубликовал сообщение, в котором приводятся доказательства высокой зависимости частоты заболеваний раком лёгкого от курения.
- Впервые в мировой юридической практике зарегистрировано научное открытие в созданном в СССР Государственном реестре открытий[6].
- 1959 — катастрофа самолёта Lockheed Starliner близ Милана. На тот момент самая смертоносная авиакатастрофа в Италии (68 погибших).
- 1960
- Провозглашена независимость Мадагаскара.
- Провозглашена независимость Сомалиленда от Великобритании.
- 1963 — Джон Кеннеди в «Берлинской речи» по поводу 15-летия «Берлинского воздушного моста» перед 400 тыс. берлинцев выразил восхищение Берлином как форпостом свободы.
- 1974 — указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении Минску почётного звания «Город-герой».
- 1975 — перестрелка на территории индейской резервации Пайн-Ридж в американском штате Южная Дакота, в результате которой были убиты два агента Федерального бюро расследований (ФБР) и один индеец. За убийство агентов ФБР в 1977 году был осуждён и отбывает два пожизненных заключения Леонард Пелтиер; убийство индейца не расследовалось.
- 1976 — матч за звание абсолютного чемпиона мира по боевым искусствам между Мохаммедом Али и японцем Иноки (Antonio Inoki) завершился вничью.
- 1977 — последний концерт Элвиса Пресли в Индианаполисе.
- 1979 — Мохаммед Али объявил, что покидает бокс.
- 1982 — американская национальная футбольная лига (НФЛ) назвала кокаин главной угрозой для спорта.
- 1988 — на авиашоу у французского города Мюлуз произошла первая катастрофа самолёта Airbus A320, погибли 3 человека.
- 1989 — в Латвии появился первый негосударственный банк — Рижский коммерческий банк.
- 1995 — Священный синод Русской Православной Церкви учредил Орден святого мученика Трифона, которым награждаются российские и иностранные граждане, внёсшие вклад в борьбу с наркоманией и наркобизнесом.
XXI век
- 2003 — верховный суд США постановил, что запрет гомосексуальных отношений противоречит Конституции страны.
- 2004 — в Санкт-Петербурге началось регулярное движение поездов по новому тоннелю метрополитена между станциями «Площадь Мужества» и «Лесная».
- 2013 — верховный суд США постановил, что Федеральный Акт о Защите Брака противоречит Конституции страны.
- 2015 — верховный суд США внес изменения в Конституцию страны и разрешил однополые браки во всех 50 штатах.
Родились
См. также: Категория:Родившиеся 26 июня
До XIX века
- 1694 — Георг Брандт (Georg Brandt) (ум. 1768), шведский химик, открыл в 1730 году кобальт — первый металл, который не был известен в древности.
- 1754 — Клод Мале (ум. 1812), французский генерал.
- 1763 — Джордж Морланд (ум. 1804), английский пейзажист и анималист.
- 1786 — Сунтон Пу (ум. 1855), тайский поэт.
- 1794 — Иван Давыдов (ум. 1863), русский философ, филолог («Чтения о словесности»).
- 1797 — Имам Шамиль, руководитель Северо-Кавказского имамата.
XIX век
- 1819 — Эбнер Даблдей (ум. 1893), американский генерал, которому ошибочно приписывали изобретение бейсбола.
- 1821 — Митре Бартоломе (ум. 1906), аргентинский политик-унитарий, полководец, государственный деятель и журналист, губернатор независимой провинции Буэнос-Айрес и президент Аргентины с 1862 — 1868 годах. Один из основателей унитаристской школы в аргентинской историографии.
- 1824 — Уильям Кельвин (ум. 1907), английский физик.
- 1826 — Филипп Вильгельм Адольф Бастиан (ум. 1905), немецкий этнограф-путешественник, основатель Берлинского музея народоведения.
- 1866 — Джордж Эдвард Стэнхоуп Молино Герберт Карнарвон (ум. 1923), английский египтолог, руководивший экспедицией археолога Говарда Картера, открывшего гробницу Тутанхамона.
- 1869 — Мартин Андерсен-Нексё (ум. 1954), датский писатель.
- 1878 — Альберт Шиклош (настоящая фамилия Шенвальд; ум. 1942), венгерский композитор, педагог.
- 1879 — Агриппина Ваганова — известная балерина и педагог. Её имя носит петербургская Академия балета.
- 1888 — Сергей Обнорский (ум. 1962), русский языковед, диалектолог и лексикограф, основатель Института русского языка.
- 1892 — Пёрл Бак (ум. 1973), американская писательница, лауреат Нобелевской премии по литературе 1938 года.
- 1898 — Вилли Мессершмитт (ум. 1978), немецкий авиаконструктор.
- 1899 — Мария Николаевна Романова (ум. 1918), Великая княжна, третья дочь императора Николая II и императрицы Александры Фёдоровны.
XX век
- 1902
- Артемий Айвазян (ум. 1975), популярный джазовый музыкант, создатель Государственного эстрадного оркестра Армении.
- Уильям Лир (ум. 1978), американский инженер-самоучка, основавший первую авиакомпанию по производству небольших и недорогих самолётов бизнес-класса для частных лиц.
- 1904 — Петер Лорре (ум. 1964), австрийско-американский актёр венгерского происхождения.
- 1911 — Фредерик Уильямс (Frederic Calland Williams; ум. 1977), английский инженер, изобретатель системы памяти для первых компьютеров.
- 1914 — Шапур Бахтияр (ум. 1991), иранский политик, последний премьер-министр монархического Ирана.
- 1916 — Слободан Байич (ум. 1943), Народный герой Югославии.
- 1922 — Юрий Яковлев (ум. 1996), писатель и сценарист («Собирающий облака»).
- 1925
- Павел Беляев (ум. 1970), советский космонавт.
- Виктор Владимирович Уральский (ум. 2009), советский и российский актёр.
- 1926
- Олга Бан (ум. 1943), Народный герой Югославии.
- Лежен, Жером (ум. 1994), французский генетик.
- 1927
- Ольгерд Воронцов, кинорежиссёр («Цирк зажигает огни», «Гонка с преследованием»).
- Владимир Яковлевич Мотыль, кинорежиссёр («Белое солнце пустыни», «Звезда пленительного счастья»), (ум. 2010).
- Джерри Шацберг, американский режиссёр.
- 1928 — Ёсиро Накамацу, президент японского Института высоких технологий и инноваций.
- 1930 — Славомир Мрожек, польский драматург, прозаик, сатирик.
- 1931 — Дмитрий Львов, русский вирусолог, открывший 18 новых вирусов.
- 1933 — Клаудио Аббадо (ум. 2014), итальянский дирижёр, музыкальный директор Венской Оперы.
- 1937 — Роберт Ричардсон, американский физик, открывший изотоп гелий-3, лауреат Нобелевской премии 1996 года.
- 1939 — Виталий Куценко, украинский дирижёр.
- 1944 — Геннадий Зюганов, российский политик.
- 1950 — Йак Йоала (ум. 2014), советский эстрадный певец.
- 1956 — Крис Айзек, американский поп-певец.
- 1961 — Грегори Джеймс «Грег» Лемонд (Gregory James LeMond), американский профессиональный шоссейный велогонщик, трёхкратный победитель Тур де Франс.
- 1963 — Михаил Ходорковский, предприниматель.
- 1968 — Паоло Мальдини, итальянский футболист, многолетний капитан сборной Италии и «Милана».
- 1969
- Колин Гринвуд, бас-гитарист английской группы «Radiohead».
- Вячеслав Петкун — лидер группы «Танцы минус», исполнитель роли Квазимодо в русской версии мюзикла «Нотр-Дам де Пари».
- 1970
- Пол Томас Андерсон, американский режиссёр, сценарист и продюсер.
- Крис О’Доннелл (Chris O'Donnell), американский киноактёр.
- 1972 — Гару, канадский певец, актёр, исполнитель роли Квазимодо в оригинальной версии мюзикла «Нотр-Дам де Пари».
- 1979 — Райан Теддер, американский композитор и певец, вокалист поп-рок группы OneRepublic.
Скончались
См. также: Категория:Умершие 26 июня
- 363 — Юлиан Отступник (р. 331), римский император в 361—363, племянник Константина Великого.
- 1541 — Франсиско Писарро (р. 1475, испанский конкистадор. Участвовал в экспедиции к берегам Южной Америки, в завоевании Панамы и Перу.
- 1718 — Царевич Алексей Петрович (р. 1690), старший сын Петра I и Евдокии Лопухиной.
- 1752 — Хулио Альберони (род. 1664), — кардинал и испанский государственный министр при короле Филиппе V.
- 1810 — Жозеф-Мишель Монгольфье (р. 1740), француз, один из изобретателей воздушного шара, пригодного для воздухоплавания.
- 1836 — Клод Руже де Лилль (р. 1760), французский поэт и композитор, автор «Марсельезы».
- 1856 — Макс Штирнер (настоящее имя Иоганн Каспар Шмидт) (р. 1806), немецкий философ («Единственный и его достояние»).
- 1861 — Павел Шафарик (р. 1795), чешский филолог, историк-славист, автор идеи славянского единства («Славянские древности»).
- 1919 — Михаил Семёнович Цвет (р. 1872), русский физиолог, биохимик. Разработал метод адсорбционной хроматографии.
- 1967 — Франсуаза Дорлеак (р. 1942, французская киноактриса, старшая сестра Катрин Денёв. Погибла в автомобильной катастрофе.
- 1943 — Карл Ландштейнер (р. 1868), австрийский врач, иммунолог, химик. Лауреат Нобелевской премии по физиологии и медицине (1930).
- 1945 — Николай Николаевич Черепнин (р. 1873), музыкант, педагог, основал в Петербургской консерватории первый в России класс дирижирования.
- 1950 — Антонина Васильевна Нежданова (р. 1873), певица (лирико-колоратурное сопрано).
- 1977 — Сергей Лемешев (р. 1902), русский оперный певец (лирический тенор).
- 1986 — Вадим Сидур (р. 1924), русский скульптор.
- 1991 — Аркадий Григорьевич Адамов (р. 1920), писатель, автор милицейских детективов («Дело „пёстрых“», «Петля», «Инспектор Лосев»).
- 1996 — Эдуард Захариев (р. 1938), болгарский режиссёр.
- 1997 — Израэль Камакавиво’оле(р. 1959), гавайский музыкант.
- 1999 — Муза Крепкогорская (р. 1924), актриса («Офицеры», «Молодая гвардия», «Любовь земная»).
- 2003 — Марк-Вивьен Фоэ (р. 1975), камерунский футболист, погиб от сердечного приступа во время полуфинала Кубка конфедераций 2003
- 2004 — Наоми Шомер (р. 1930) — израильская поэтесса и композитор, автор неофициального гимна Иерусалима «Золотой Иерусалим».
- 2010
- Василий Аркадьевич Евсеев (род. 1962), советский и украинский футболист. Мастер спорта (1985). Мастер спорта международного класса (1986).
- Альгирдас Бразаускас (род. 1932), Первый секретарь ЦК Компартии Литовской ССР (1988—1989), Председатель Президиума Верховного Совета Литовской ССР (1990), президент Литвы (1992—1998), премьер-министр Литвы (2001—2006).
- 2011 — Грейнем Израилевич Ратгауз (род. 1934), российский литературовед, литературный критик, переводчик.
- 2014 — Владимир Александрович Ильин (род. 1928), советский и российский математик, академик РАН.
- 2015 — Евгений Максимович Примаков, советский и российский экономист, востоковед-арабист, политический и государственный деятель, Председатель Правительства Российской Федерации (1998—1999).
Приметы
Акулина грачушница, гречишница. Праздник каш.
- В ясную погоду сеют гречиху.
- С этого дня начинает лютовать мошкара, комары, оводы, слепни, мухи. Вздери (задери) хвосты, скот бегает по полю, задравши хвосты, бесится (строчится) от оводов, мух, комаров.
- Мошкара толчётся кругами — быть хорошей погоде[7].
См. также
|
26 июня в Викиновостях? |
|---|
Напишите отзыв о статье "26 июня"
Примечания
- ↑ В XX и XXI веках григорианский календарь опережает юлианский на 13 суток.
- ↑ (кр.тат.) [ktat.krymr.com/a/27811085.html Qırımda Qırımtatar bayrağı kününi «imkânğa köre» qayd etmege çağıralar]
- ↑ [azbyka.ru/days/2015-06-26 Старый стиль, 13 июня, Новый стиль 26 июня, пятница] // Православный церковный календарь
- ↑ [calendar.pravmir.ru/2015/6/26 26 июня 2015 года] // Православие и мир, православный календарь, 2015 г.
- ↑ [azbyka.ru/days/2016-06-26 Старый стиль, 13 июня, Новый стиль 26 июня, воскресенье] // Православный церковный календарь
- ↑ [ross-nauka.narod.ru/ Научные открытия России.]
- ↑ [www.rg.ru/2008/06/26/primeti.html Народные приметы: 26 июня]
Отрывок, характеризующий 26 июня
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.
В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.
Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.
На все эта вопросы граф давал короткие и сердитые ответы, показывавшие, что приказания его теперь не нужны, что все старательно подготовленное им дело теперь испорчено кем то и что этот кто то будет нести всю ответственность за все то, что произойдет теперь.
– Ну, скажи ты этому болвану, – отвечал он на запрос от вотчинного департамента, – чтоб он оставался караулить свои бумаги. Ну что ты спрашиваешь вздор о пожарной команде? Есть лошади – пускай едут во Владимир. Не французам оставлять.
– Ваше сиятельство, приехал надзиратель из сумасшедшего дома, как прикажете?
– Как прикажу? Пускай едут все, вот и всё… А сумасшедших выпустить в городе. Когда у нас сумасшедшие армиями командуют, так этим и бог велел.
На вопрос о колодниках, которые сидели в яме, граф сердито крикнул на смотрителя:
– Что ж, тебе два батальона конвоя дать, которого нет? Пустить их, и всё!
– Ваше сиятельство, есть политические: Мешков, Верещагин.
