28 мая
Поделись знанием:
«Верещагин был судим и приговорен к смертной казни, – думал Растопчин (хотя Верещагин сенатом был только приговорен к каторжной работе). – Он был предатель и изменник; я не мог оставить его безнаказанным, и потом je faisais d'une pierre deux coups [одним камнем делал два удара]; я для успокоения отдавал жертву народу и казнил злодея».
Приехав в свой загородный дом и занявшись домашними распоряжениями, граф совершенно успокоился.
Через полчаса граф ехал на быстрых лошадях через Сокольничье поле, уже не вспоминая о том, что было, и думая и соображая только о том, что будет. Он ехал теперь к Яузскому мосту, где, ему сказали, был Кутузов. Граф Растопчин готовил в своем воображении те гневные в колкие упреки, которые он выскажет Кутузову за его обман. Он даст почувствовать этой старой придворной лисице, что ответственность за все несчастия, имеющие произойти от оставления столицы, от погибели России (как думал Растопчин), ляжет на одну его выжившую из ума старую голову. Обдумывая вперед то, что он скажет ему, Растопчин гневно поворачивался в коляске и сердито оглядывался по сторонам.
Сокольничье поле было пустынно. Только в конце его, у богадельни и желтого дома, виднелась кучки людей в белых одеждах и несколько одиноких, таких же людей, которые шли по полю, что то крича и размахивая руками.
Один вз них бежал наперерез коляске графа Растопчина. И сам граф Растопчин, и его кучер, и драгуны, все смотрели с смутным чувством ужаса и любопытства на этих выпущенных сумасшедших и в особенности на того, который подбегал к вим.
Шатаясь на своих длинных худых ногах, в развевающемся халате, сумасшедший этот стремительно бежал, не спуская глаз с Растопчина, крича ему что то хриплым голосом и делая знаки, чтобы он остановился. Обросшее неровными клочками бороды, сумрачное и торжественное лицо сумасшедшего было худо и желто. Черные агатовые зрачки его бегали низко и тревожно по шафранно желтым белкам.
– Стой! Остановись! Я говорю! – вскрикивал он пронзительно и опять что то, задыхаясь, кричал с внушительными интонациями в жестами.
Он поравнялся с коляской и бежал с ней рядом.
– Трижды убили меня, трижды воскресал из мертвых. Они побили каменьями, распяли меня… Я воскресну… воскресну… воскресну. Растерзали мое тело. Царствие божие разрушится… Трижды разрушу и трижды воздвигну его, – кричал он, все возвышая и возвышая голос. Граф Растопчин вдруг побледнел так, как он побледнел тогда, когда толпа бросилась на Верещагина. Он отвернулся.
– Пош… пошел скорее! – крикнул он на кучера дрожащим голосом.
Коляска помчалась во все ноги лошадей; но долго еще позади себя граф Растопчин слышал отдаляющийся безумный, отчаянный крик, а перед глазами видел одно удивленно испуганное, окровавленное лицо изменника в меховом тулупчике.
Как ни свежо было это воспоминание, Растопчин чувствовал теперь, что оно глубоко, до крови, врезалось в его сердце. Он ясно чувствовал теперь, что кровавый след этого воспоминания никогда не заживет, но что, напротив, чем дальше, тем злее, мучительнее будет жить до конца жизни это страшное воспоминание в его сердце. Он слышал, ему казалось теперь, звуки своих слов:
«Руби его, вы головой ответите мне!» – «Зачем я сказал эти слова! Как то нечаянно сказал… Я мог не сказать их (думал он): тогда ничего бы не было». Он видел испуганное и потом вдруг ожесточившееся лицо ударившего драгуна и взгляд молчаливого, робкого упрека, который бросил на него этот мальчик в лисьем тулупе… «Но я не для себя сделал это. Я должен был поступить так. La plebe, le traitre… le bien publique», [Чернь, злодей… общественное благо.] – думал он.
У Яузского моста все еще теснилось войско. Было жарко. Кутузов, нахмуренный, унылый, сидел на лавке около моста и плетью играл по песку, когда с шумом подскакала к нему коляска. Человек в генеральском мундире, в шляпе с плюмажем, с бегающими не то гневными, не то испуганными глазами подошел к Кутузову и стал по французски говорить ему что то. Это был граф Растопчин. Он говорил Кутузову, что явился сюда, потому что Москвы и столицы нет больше и есть одна армия.
– Было бы другое, ежели бы ваша светлость не сказали мне, что вы не сдадите Москвы, не давши еще сражения: всего этого не было бы! – сказал он.
Кутузов глядел на Растопчина и, как будто не понимая значения обращенных к нему слов, старательно усиливался прочесть что то особенное, написанное в эту минуту на лице говорившего с ним человека. Растопчин, смутившись, замолчал. Кутузов слегка покачал головой и, не спуская испытующего взгляда с лица Растопчина, тихо проговорил:
– Да, я не отдам Москвы, не дав сражения.
Думал ли Кутузов совершенно о другом, говоря эти слова, или нарочно, зная их бессмысленность, сказал их, но граф Растопчин ничего не ответил и поспешно отошел от Кутузова. И странное дело! Главнокомандующий Москвы, гордый граф Растопчин, взяв в руки нагайку, подошел к мосту и стал с криком разгонять столпившиеся повозки.
В четвертом часу пополудни войска Мюрата вступали в Москву. Впереди ехал отряд виртембергских гусар, позади верхом, с большой свитой, ехал сам неаполитанский король.
Около середины Арбата, близ Николы Явленного, Мюрат остановился, ожидая известия от передового отряда о том, в каком положении находилась городская крепость «le Kremlin».
Вокруг Мюрата собралась небольшая кучка людей из остававшихся в Москве жителей. Все с робким недоумением смотрели на странного, изукрашенного перьями и золотом длинноволосого начальника.
– Что ж, это сам, что ли, царь ихний? Ничево! – слышались тихие голоса.
Переводчик подъехал к кучке народа.
– Шапку то сними… шапку то, – заговорили в толпе, обращаясь друг к другу. Переводчик обратился к одному старому дворнику и спросил, далеко ли до Кремля? Дворник, прислушиваясь с недоумением к чуждому ему польскому акценту и не признавая звуков говора переводчика за русскую речь, не понимал, что ему говорили, и прятался за других.
Мюрат подвинулся к переводчику в велел спросить, где русские войска. Один из русских людей понял, чего у него спрашивали, и несколько голосов вдруг стали отвечать переводчику. Французский офицер из передового отряда подъехал к Мюрату и доложил, что ворота в крепость заделаны и что, вероятно, там засада.
– Хорошо, – сказал Мюрат и, обратившись к одному из господ своей свиты, приказал выдвинуть четыре легких орудия и обстрелять ворота.
Артиллерия на рысях выехала из за колонны, шедшей за Мюратом, и поехала по Арбату. Спустившись до конца Вздвиженки, артиллерия остановилась и выстроилась на площади. Несколько французских офицеров распоряжались пушками, расстанавливая их, и смотрели в Кремль в зрительную трубу.
В Кремле раздавался благовест к вечерне, и этот звон смущал французов. Они предполагали, что это был призыв к оружию. Несколько человек пехотных солдат побежали к Кутафьевским воротам. В воротах лежали бревна и тесовые щиты. Два ружейные выстрела раздались из под ворот, как только офицер с командой стал подбегать к ним. Генерал, стоявший у пушек, крикнул офицеру командные слова, и офицер с солдатами побежал назад.
Послышалось еще три выстрела из ворот.
Один выстрел задел в ногу французского солдата, и странный крик немногих голосов послышался из за щитов. На лицах французского генерала, офицеров и солдат одновременно, как по команде, прежнее выражение веселости и спокойствия заменилось упорным, сосредоточенным выражением готовности на борьбу и страдания. Для них всех, начиная от маршала и до последнего солдата, это место не было Вздвиженка, Моховая, Кутафья и Троицкие ворота, а это была новая местность нового поля, вероятно, кровопролитного сражения. И все приготовились к этому сражению. Крики из ворот затихли. Орудия были выдвинуты. Артиллеристы сдули нагоревшие пальники. Офицер скомандовал «feu!» [пали!], и два свистящие звука жестянок раздались один за другим. Картечные пули затрещали по камню ворот, бревнам и щитам; и два облака дыма заколебались на площади.
Несколько мгновений после того, как затихли перекаты выстрелов по каменному Кремлю, странный звук послышался над головами французов. Огромная стая галок поднялась над стенами и, каркая и шумя тысячами крыл, закружилась в воздухе. Вместе с этим звуком раздался человеческий одинокий крик в воротах, и из за дыма появилась фигура человека без шапки, в кафтане. Держа ружье, он целился во французов. Feu! – повторил артиллерийский офицер, и в одно и то же время раздались один ружейный и два орудийных выстрела. Дым опять закрыл ворота.
За щитами больше ничего не шевелилось, и пехотные французские солдаты с офицерами пошли к воротам. В воротах лежало три раненых и четыре убитых человека. Два человека в кафтанах убегали низом, вдоль стен, к Знаменке.
– Enlevez moi ca, [Уберите это,] – сказал офицер, указывая на бревна и трупы; и французы, добив раненых, перебросили трупы вниз за ограду. Кто были эти люди, никто не знал. «Enlevez moi ca», – сказано только про них, и их выбросили и прибрали потом, чтобы они не воняли. Один Тьер посвятил их памяти несколько красноречивых строк: «Ces miserables avaient envahi la citadelle sacree, s'etaient empares des fusils de l'arsenal, et tiraient (ces miserables) sur les Francais. On en sabra quelques'uns et on purgea le Kremlin de leur presence. [Эти несчастные наполнили священную крепость, овладели ружьями арсенала и стреляли во французов. Некоторых из них порубили саблями, и очистили Кремль от их присутствия.]
Мюрату было доложено, что путь расчищен. Французы вошли в ворота и стали размещаться лагерем на Сенатской площади. Солдаты выкидывали стулья из окон сената на площадь и раскладывали огни.
Другие отряды проходили через Кремль и размещались по Маросейке, Лубянке, Покровке. Третьи размещались по Вздвиженке, Знаменке, Никольской, Тверской. Везде, не находя хозяев, французы размещались не как в городе на квартирах, а как в лагере, который расположен в городе.
Хотя и оборванные, голодные, измученные и уменьшенные до 1/3 части своей прежней численности, французские солдаты вступили в Москву еще в стройном порядке. Это было измученное, истощенное, но еще боевое и грозное войско. Но это было войско только до той минуты, пока солдаты этого войска не разошлись по квартирам. Как только люди полков стали расходиться по пустым и богатым домам, так навсегда уничтожалось войско и образовались не жители и не солдаты, а что то среднее, называемое мародерами. Когда, через пять недель, те же самые люди вышли из Москвы, они уже не составляли более войска. Это была толпа мародеров, из которых каждый вез или нес с собой кучу вещей, которые ему казались ценны и нужны. Цель каждого из этих людей при выходе из Москвы не состояла, как прежде, в том, чтобы завоевать, а только в том, чтобы удержать приобретенное. Подобно той обезьяне, которая, запустив руку в узкое горло кувшина и захватив горсть орехов, не разжимает кулака, чтобы не потерять схваченного, и этим губит себя, французы, при выходе из Москвы, очевидно, должны были погибнуть вследствие того, что они тащили с собой награбленное, но бросить это награбленное им было так же невозможно, как невозможно обезьяне разжать горсть с орехами. Через десять минут после вступления каждого французского полка в какой нибудь квартал Москвы, не оставалось ни одного солдата и офицера. В окнах домов видны были люди в шинелях и штиблетах, смеясь прохаживающиеся по комнатам; в погребах, в подвалах такие же люди хозяйничали с провизией; на дворах такие же люди отпирали или отбивали ворота сараев и конюшен; в кухнях раскладывали огни, с засученными руками пекли, месили и варили, пугали, смешили и ласкали женщин и детей. И этих людей везде, и по лавкам и по домам, было много; но войска уже не было.
В тот же день приказ за приказом отдавались французскими начальниками о том, чтобы запретить войскам расходиться по городу, строго запретить насилия жителей и мародерство, о том, чтобы нынче же вечером сделать общую перекличку; но, несмотря ни на какие меры. люди, прежде составлявшие войско, расплывались по богатому, обильному удобствами и запасами, пустому городу. Как голодное стадо идет в куче по голому полю, но тотчас же неудержимо разбредается, как только нападает на богатые пастбища, так же неудержимо разбредалось и войско по богатому городу.
Жителей в Москве не было, и солдаты, как вода в песок, всачивались в нее и неудержимой звездой расплывались во все стороны от Кремля, в который они вошли прежде всего. Солдаты кавалеристы, входя в оставленный со всем добром купеческий дом и находя стойла не только для своих лошадей, но и лишние, все таки шли рядом занимать другой дом, который им казался лучше. Многие занимали несколько домов, надписывая мелом, кем он занят, и спорили и даже дрались с другими командами. Не успев поместиться еще, солдаты бежали на улицу осматривать город и, по слуху о том, что все брошено, стремились туда, где можно было забрать даром ценные вещи. Начальники ходили останавливать солдат и сами вовлекались невольно в те же действия. В Каретном ряду оставались лавки с экипажами, и генералы толпились там, выбирая себе коляски и кареты. Остававшиеся жители приглашали к себе начальников, надеясь тем обеспечиться от грабежа. Богатств было пропасть, и конца им не видно было; везде, кругом того места, которое заняли французы, были еще неизведанные, незанятые места, в которых, как казалось французам, было еще больше богатств. И Москва все дальше и дальше всасывала их в себя. Точно, как вследствие того, что нальется вода на сухую землю, исчезает вода и сухая земля; точно так же вследствие того, что голодное войско вошло в обильный, пустой город, уничтожилось войско, и уничтожился обильный город; и сделалась грязь, сделались пожары и мародерство.
Французы приписывали пожар Москвы au patriotisme feroce de Rastopchine [дикому патриотизму Растопчина]; русские – изуверству французов. В сущности же, причин пожара Москвы в том смысле, чтобы отнести пожар этот на ответственность одного или несколько лиц, таких причин не было и не могло быть. Москва сгорела вследствие того, что она была поставлена в такие условия, при которых всякий деревянный город должен сгореть, независимо от того, имеются ли или не имеются в городе сто тридцать плохих пожарных труб. Москва должна была сгореть вследствие того, что из нее выехали жители, и так же неизбежно, как должна загореться куча стружек, на которую в продолжение нескольких дней будут сыпаться искры огня. Деревянный город, в котором при жителях владельцах домов и при полиции бывают летом почти каждый день пожары, не может не сгореть, когда в нем нет жителей, а живут войска, курящие трубки, раскладывающие костры на Сенатской площади из сенатских стульев и варящие себе есть два раза в день. Стоит в мирное время войскам расположиться на квартирах по деревням в известной местности, и количество пожаров в этой местности тотчас увеличивается. В какой же степени должна увеличиться вероятность пожаров в пустом деревянном городе, в котором расположится чужое войско? Le patriotisme feroce de Rastopchine и изуверство французов тут ни в чем не виноваты. Москва загорелась от трубок, от кухонь, от костров, от неряшливости неприятельских солдат, жителей – не хозяев домов. Ежели и были поджоги (что весьма сомнительно, потому что поджигать никому не было никакой причины, а, во всяком случае, хлопотливо и опасно), то поджоги нельзя принять за причину, так как без поджогов было бы то же самое.
Как ни лестно было французам обвинять зверство Растопчина и русским обвинять злодея Бонапарта или потом влагать героический факел в руки своего народа, нельзя не видеть, что такой непосредственной причины пожара не могло быть, потому что Москва должна была сгореть, как должна сгореть каждая деревня, фабрика, всякий дом, из которого выйдут хозяева и в который пустят хозяйничать и варить себе кашу чужих людей. Москва сожжена жителями, это правда; но не теми жителями, которые оставались в ней, а теми, которые выехали из нее. Москва, занятая неприятелем, не осталась цела, как Берлин, Вена и другие города, только вследствие того, что жители ее не подносили хлеба соли и ключей французам, а выехали из нее.
Расходившееся звездой по Москве всачивание французов в день 2 го сентября достигло квартала, в котором жил теперь Пьер, только к вечеру.
Пьер находился после двух последних, уединенно и необычайно проведенных дней в состоянии, близком к сумасшествию. Всем существом его овладела одна неотвязная мысль. Он сам не знал, как и когда, но мысль эта овладела им теперь так, что он ничего не помнил из прошедшего, ничего не понимал из настоящего; и все, что он видел и слышал, происходило перед ним как во сне.
Пьер ушел из своего дома только для того, чтобы избавиться от сложной путаницы требований жизни, охватившей его, и которую он, в тогдашнем состоянии, но в силах был распутать. Он поехал на квартиру Иосифа Алексеевича под предлогом разбора книг и бумаг покойного только потому, что он искал успокоения от жизненной тревоги, – а с воспоминанием об Иосифе Алексеевиче связывался в его душе мир вечных, спокойных и торжественных мыслей, совершенно противоположных тревожной путанице, в которую он чувствовал себя втягиваемым. Он искал тихого убежища и действительно нашел его в кабинете Иосифа Алексеевича. Когда он, в мертвой тишине кабинета, сел, облокотившись на руки, над запыленным письменным столом покойника, в его воображении спокойно и значительно, одно за другим, стали представляться воспоминания последних дней, в особенности Бородинского сражения и того неопределимого для него ощущения своей ничтожности и лживости в сравнении с правдой, простотой и силой того разряда людей, которые отпечатались у него в душе под названием они. Когда Герасим разбудил его от его задумчивости, Пьеру пришла мысль о том, что он примет участие в предполагаемой – как он знал – народной защите Москвы. И с этой целью он тотчас же попросил Герасима достать ему кафтан и пистолет и объявил ему свое намерение, скрывая свое имя, остаться в доме Иосифа Алексеевича. Потом, в продолжение первого уединенно и праздно проведенного дня (Пьер несколько раз пытался и не мог остановить своего внимания на масонских рукописях), ему несколько раз смутно представлялось и прежде приходившая мысль о кабалистическом значении своего имени в связи с именем Бонапарта; но мысль эта о том, что ему, l'Russe Besuhof, предназначено положить предел власти зверя, приходила ему еще только как одно из мечтаний, которые беспричинно и бесследно пробегают в воображении.
Когда, купив кафтан (с целью только участвовать в народной защите Москвы), Пьер встретил Ростовых и Наташа сказала ему: «Вы остаетесь? Ах, как это хорошо!» – в голове его мелькнула мысль, что действительно хорошо бы было, даже ежели бы и взяли Москву, ему остаться в ней и исполнить то, что ему предопределено.
На другой день он, с одною мыслию не жалеть себя и не отставать ни в чем от них, ходил с народом за Трехгорную заставу. Но когда он вернулся домой, убедившись, что Москву защищать не будут, он вдруг почувствовал, что то, что ему прежде представлялось только возможностью, теперь сделалось необходимостью и неизбежностью. Он должен был, скрывая свое имя, остаться в Москве, встретить Наполеона и убить его с тем, чтобы или погибнуть, или прекратить несчастье всей Европы, происходившее, по мнению Пьера, от одного Наполеона.
Пьер знал все подробности покушении немецкого студента на жизнь Бонапарта в Вене в 1809 м году и знал то, что студент этот был расстрелян. И та опасность, которой он подвергал свою жизнь при исполнении своего намерения, еще сильнее возбуждала его.
Два одинаково сильные чувства неотразимо привлекали Пьера к его намерению. Первое было чувство потребности жертвы и страдания при сознании общего несчастия, то чувство, вследствие которого он 25 го поехал в Можайск и заехал в самый пыл сражения, теперь убежал из своего дома и, вместо привычной роскоши и удобств жизни, спал, не раздеваясь, на жестком диване и ел одну пищу с Герасимом; другое – было то неопределенное, исключительно русское чувство презрения ко всему условному, искусственному, человеческому, ко всему тому, что считается большинством людей высшим благом мира. В первый раз Пьер испытал это странное и обаятельное чувство в Слободском дворце, когда он вдруг почувствовал, что и богатство, и власть, и жизнь, все, что с таким старанием устроивают и берегут люди, – все это ежели и стоит чего нибудь, то только по тому наслаждению, с которым все это можно бросить.
Это было то чувство, вследствие которого охотник рекрут пропивает последнюю копейку, запивший человек перебивает зеркала и стекла без всякой видимой причины и зная, что это будет стоить ему его последних денег; то чувство, вследствие которого человек, совершая (в пошлом смысле) безумные дела, как бы пробует свою личную власть и силу, заявляя присутствие высшего, стоящего вне человеческих условий, суда над жизнью.
С самого того дня, как Пьер в первый раз испытал это чувство в Слободском дворце, он непрестанно находился под его влиянием, но теперь только нашел ему полное удовлетворение. Кроме того, в настоящую минуту Пьера поддерживало в его намерении и лишало возможности отречься от него то, что уже было им сделано на этом пути. И его бегство из дома, и его кафтан, и пистолет, и его заявление Ростовым, что он остается в Москве, – все потеряло бы не только смысл, но все это было бы презренно и смешно (к чему Пьер был чувствителен), ежели бы он после всего этого, так же как и другие, уехал из Москвы.
Физическое состояние Пьера, как и всегда это бывает, совпадало с нравственным. Непривычная грубая пища, водка, которую он пил эти дни, отсутствие вина и сигар, грязное, неперемененное белье, наполовину бессонные две ночи, проведенные на коротком диване без постели, – все это поддерживало Пьера в состоянии раздражения, близком к помешательству.
| ← май → | ||||||
| Пн | Вт | Ср | Чт | Пт | Сб | Вс |
| 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | ||
| 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 |
| 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 |
| 20 | 21 | 22 | 23 | 24 | 25 | 26 |
| 27 | 28 | 29 | 30 | 31 | ||
| 2024 г. | ||||||
28 мая — 148-й день года (149-й в високосные годы) в григорианском календаре. До конца года остаётся 217 дней.
Соответствует 15 мая юлианского календаря[1].
Содержание
Праздники
См. также: Категория:Праздники 28 мая
-
Россия, 
Белоруссия, 
Киргизия, 
Украина — День пограничника. -
Азербайджан — День республики. -
Армения — День Первой Республики. -
Эфиопия — День падения военного режима.
-
Религиозные: 
Православие ⟨Русская православная церковь⟩[2]
- память преподобного Пахомия Великого (ок. 348);
- память святителя Исаии, епископа Ростовского, чудотворца (1090);
- память благоверного царевича Димитрия, Угличского и Московского (1591);
- память преподобного Исаии Печерского (1115);
- память преподобного Пахомия Нерехтского (1384);
- память преподобных Евфросина (1481) и ученика его, Серапиона, Псковских;
- память преподобного Ахиллия, епископа Ларисийского (ок. 330);
- Собор новомучеников, в Бутове пострадавших (переходящее празднование в 2016 году).
Именины
События
См. также: Категория:События 28 мая
До XIX века
- 1539 — испанский конкистадор и кубинский губернатор Эрнандо де Сото вошёл в залив Тампа у берегов Флориды. Его шеститысячный отряд пересек территорию современного штата Джорджия и к маю 1542 года достиг Миссисипи.
- 1644 — в ходе Английской гражданской войны роялисты под командованием Джеймса Стэнли, 7-го графа Дерби штурмом взяли Болтон, произошла так называемая [en.wikipedia.org/wiki/Bolton_Massacre «Болтонская резня»].
- 1664 — в Бостоне учреждена первая баптистская община.
- 1722 — принято инициированное Петром I постановление Святейшего Синода, предписывавшее прямое нарушение тайны церковной исповеди в интересах государственной власти.
- 1742 — в Лондоне сооружён первый крытый плавательный бассейн.
- 1754 — произошёл Жумонвильский инцидент, послуживший прологом к Франко-индейской войне.
- 1763 — в Киеве открыта школа по обучению живописи.
XIX век
- 1812 — М. И. Кутузов заключил Бухарестский мир с турками, по которому Россия получила Бессарабию и устье Дуная, а также освободила южные войска для предстоящей кампании против Наполеона. Закончилась русско-турецкая война, длившаяся с 1806 года.
- 1820 — Пушкин прибыл в Екатеринослав.
- 1828 — Пушкин читал «Бориса Годунова» в доме отца Екатерины Ивановны Трубецкой графа Ивана Степановича Лаваля в присутствии Адама Мицкевича и Александра Сергеевича Грибоедова.
- 1830 — президент США Эндрю Джексон подписал Закон о переселении индейцев, который разрешал изгнание индейцев с их земель и отказывал им во всех гражданских правах и свободах на территории восточнее Миссисипи. Изгнание началось в 1831 году; некоторые индейские племена восстали, некоторые пытались протестовать законным путём и обратились в высший федеральный суд, который, однако, подтвердил, что они не являются гражданами США и потому не защищены конституцией.
- 1831 — в Санкт-Петербурге открылся для обозрения Румянцевский музей (в 1861 году был переведён в Москву).
- 1858 — заключён русско-китайский Айгунский договор, по которому Амурская область вошла в состав России, а Уссурийский край признан совместной собственностью.
- 1863 — в Бостоне создан первый в Америке полк, состоящий только из чернокожих солдат.
- 1867 — В Александринском театре состоялась премьера драмы А. К. Толстого «Смерть Иоанна Грозного».
- 1871 — после недели кровавых боёв разгромлена Парижская коммуна. В ходе боёв и казней погибли 25 тысяч коммунаров, около 40 тысяч были брошены в тюрьмы или высланы на каторжные работы в Новую Каледонию и Алжир.
- 1896 — открытие в Нижнем Новгороде Всероссийской промышленной и художественной ярмарки.
- 1900
- Присоединение Оранжевой республики к Британской империи.
- В Москве, в небольшом доме на Немецкой улице (ныне Бауманская) открылась бесплатная библиотека-читальня, основанная в 1899 году к столетию А. С. Пушкина. Попечительницей библиотеки стала дочь поэта Мария Гартунг.
XX век
- 1902 — между Аргентиной и Чили подписаны Майские пакты, ограничившие Южноамериканскую гонку вооружений и урегулировавшие порядок разрешения споров.
- 1904 — После катастрофического провала в Париже Джакомо Пуччини впервые представил в Брешии кардинально переработанную оперу «Мадам Баттерфляй», которая имела на этот раз потрясающий успех.
- 1905 — разгром русского флота в Цусимском сражении.
- 1918
- Провозглашение независимости Армении.
- Провозглашение независимости Азербайджана и образования Азербайджанской Демократической Республики.
- В. И. Ленин подписал декрет о создании пограничной охраны. Первым был создан Северо-Западный пограничный округ. 28 мая отмечалось в СССР.
- 1919 — в РСФСР созданы войска внутренней охраны республики (ВОХР).
- 1921 — X конференция РКП(б) приняла курс на «Новую экономическую политику» (НЭП).
- 1927 — поступили в продажу первые советские конверты с напечатанными на них марками.
- 1928
- Из Италии в Москву вернулся Максим Горький.
- Слияние автомобильных концернов «Крайслер» и «Додж».
- 1935 — состоялся первый полёт опытного образца немецкого истребителя Messerschmitt Bf.109 — самого массового истребителя Второй мировой войны.
- 1938 — образована Мурманская область.
- 1943 — решением СНК СССР была введена особая форма для дипломатов.
- 1956 — Франция уступила прежние французские колонии в Индии Индийскому Союзу.
- 1957 — в США основана Национальная академия грамзаписи, которая вручает самые престижные награды в мире музыки — призы «Грэмми».
- 1958
- ЦК КПСС отменил собственное постановление от 10.02.1948, в котором Шостакович, Прокофьев, Хачатурян, Шебалин и другие композиторы были обвинены в том, что разрабатывали «антинародное формалистическое направление в музыке». Были реабилитированы оперы «Большая дружба», «Богдан Хмельницкий», «От всего сердца».
- Постановление Совета Министров СССР о создании Выставки достижений народного хозяйства СССР (ВДНХ).
- 1961
- Английская газета «Обсервер» напечатала «Воззвание к амнистии» лондонского юриста Питера Бененсона; зарождение международной правозащитной организации «Amnesty International».
- Последний рейс поезда «Восточный экспресс» из Парижа в Бухарест; он действовал в течение 78 лет.
- 1964 — основана Организация освобождения Палестины.
- 1969 — Мик Джаггер и его подруга Марианна Фейтфул арестованы за употребление наркотиков.
- 1970 — в Западной Германии впервые осуществлена успешная трансплантация нервной ткани.
- 1976 — подписание в Москве договора между Советским Союзом и Соединёнными Штатами Америки о подземных ядерных взрывах в мирных целях.
- 1982
- Иоанн Павел II стал первым папой римским, посетившим Великобританию с визитом.
- Возобновил свои рейсы «Восточный экспресс».
- 1985
- Футбольная команда «Динамо» (Киев) забила свой 2000-й гол в чемпионатах СССР.
- В Москве состоялся торжественный вечер, посвящённый 500-летию добровольного вхождения мордовского народа в состав Российского государства.
- 1987 — на Красной площади в Москве приземлился спортивный самолёт Матиаса Руста.
- 1993 — Монако становится 182-м членом ООН, одновременно с Эритреей.
- 1995
- Произошло землетрясение в Нефтегорске, Сахалинский посёлок Нефтегорск был полностью уничтожен.
- В Красногорске прошёл учредительный съезд всероссийского общественно-политического движения «Духовное наследие». Председателем движения избран Алексей Подберезкин. В Центральный Совет вошли Геннадий Зюганов, Геннадий Селезнёв, Николай Губенко, Махмуд Эсамбаев, Светлана Савицкая, Юрий Бондарев, Александр Коровников, Валерий Тарасов.
- 1997 — в Киеве Россия и Украина подписали пакет документов о разделе Черноморского флота.
- 1998 — Пакистан провёл наземные испытания сразу 5 ядерных зарядов мощностью 18 килотонн каждый в провинции Балухистан.
- 1999 — после 15 лет споров в Канаде принят закон, по которому возраст наступления уголовной ответственности для подростков снижен с 16 до 14 лет.
- 2000 — в Москве открылся Международный фестиваль каскадёров «Прометей».
Родились
См. также: Категория:Родившиеся 28 мая
До XIX века
- 1660 — Георг I (ум. 1727), первый представитель Ганноверской династии на королевском троне Великобритании.
- 1735 — Франсуа-Кристоф Келлерман, герцог де Вальми (ум. 1820), французский военачальник Революционных войн.
- 1738 — Жозеф Гильотен (ум. 1814), французский врач и политик. Его именем названа «гильотина».
- 1740 — Федот Иванович Шубин (ум. 1805), русский скульптор.
- 1765 — Жан Батист Картье (Jean Baptiste Cartier) (ум. 1841), знаменитый французский скрипач-виртуоз, композитор и педагог.
- 1779 — Томас Мур (ум. 1852), английский поэт.
- 1795 — Ламберт Хичкок (Lambert Hitchcock) (ум. 1852), американский бизнесмен, создатель первой в мире мебельной фабрики.
XIX век
- 1807 — Жан Луи Родольф Агассис (ум. 1873), американский естествоиспытатель, автор концепции ледникового периода.
- 1807 — Константин Александрович Бахтурин (ум. 1841), поэт, драматург[4].
- 1832 — Никифор (Бажанов) (ум. 1895), архимандрит, автор Иллюстрированной полной популярной Библейской Энциклопедии.
- 1838 — Николай Иванович Наумов (ум. 1901), русский писатель.
- 1848 — Никифор (Асташевский) (ум. 1937), первый митрополит Новосибирский.
- 1853 — Карл Олоф Ларсон (ум. 1919), шведский живописец.
- 1862 — Андрей Ефимович Зарин (ум. 1929), писатель.
- 1870 — Алексей Николаевич Мошин (ум. 1929), прозаик, фольклорист и краевед.
- 1872 — Мариан Смолуховский (настоящая фамилия фон Смолан-Смолуховский) (ум. 1917), польский физик-теоретик.
- 1873 — Ольга Дмитриевна Форш (ум. 1961), писательница («Одеты камнем», «Михайловский замок», «Горячий цех», «Под куполом»).
- 1876 — Яков Иванович Николадзе (ум. 1951), грузинский скульптор, народный художник Грузии, академик АХ СССР.
- 1877
- Максимилиан Волошин (настоящая фамилия Кириенко-Волошин, ум. 1932), русский поэт, художественный критик и художник.
- Оскар Венцеслав Милош (ум. 1939), французский поэт литовского происхождения.
- 1879 — Милутин Миланкович (ум. 1958), сербский математик, астроном, геофизик, климатолог, гражданский инженер и писатель.
- 1884 — Эдвард Бенеш (ум. 1948), государственный и политический деятель Чехословакии (Чехии), второй президент Чехословакии (1935—1948 гг.), один из руководителей движения за независимость Чехословакии в годы Первой мировой войны, руководитель чехословацкого зарубежного Сопротивления в годы Второй мировой войны.
- 1886 — Владислав Ходасевич (ум. 1939), поэт, критик и мемуарист («Путём зерна», «Тяжёлая лира», «Европейская ночь»).
- 1888 — Николай Сергеевич Арсеньев (ум. 1977), русский философ, историк религии и культуры, поэт.
- 1889 — Рихард Рети (ум. 1929), чешский гроссмейстер, отличавшийся за шахматной доской оригинальностью идей.
- 1894 — Алымкул Усенбаев (ум. 1963), киргизский акын-импровизатор, народный артист Киргизии, слагавший до революции песни о тяжёлой доле простых людей, а после — о счастье созидательного труда и жизни при социализме.
- 1895 — Пантелеймон Петрович Сазонов (ум. 1950), режиссёр и художник мультипликационного кино, один из создателей современной мультипликации.
- 1897 — Иосиф Моисеевич Тронский (Троцкий) (ум. 1970), российский и советский филолог-классик, индоевропеист, крупнейший специалист по античной литературе.
- 1898 — Алексей Петрович Дураков (ум. 1944), русский поэт-эмигрант, погиб в бою в Югославии.
XX век
- 1902
- Константин Ильич Богатов (ум. 1952), советский военный деятель, Полковник.
- Стефан Эммануилович Кон-Фоссен (ум. 1936), немецкий и советский геометр.
- 1903 — Иосиф Павлович Уткин (ум. 1944), советский поэт и журналист.
- 1904 — Шалва Михайлович Мшвелидзе (ум. 1984), грузинский композитор и педагог, председатель Союза композиторов Грузии, профессор Тбилисской консерватории.
- 1905 — Нур Баян (ум. 1945), татарский поэт. Погиб в боях за освобождение Австрии.
- 1908
- Вольф Альбах-Ретти (ум. 1967), австрийский актёр, отец Роми Шнайдер (Romy Schneider).
- Ян Флеминг (ум. 1964), английский писатель, автор романов о супершпионе Джеймсе Бонде.
- 1910 — Ти-Боун Уокер (настоящее имя Аарон Тибо Уокер) (ум. 1975), американский блюзовый певец и гитарист, начинавший в качестве поводыря у слепого блюзмена Блайнда Лемона Джефферсона (Blind Lemon Jefferson), который его всему и научил.
- 1912 — Патрик Уайт (ум. 1990), австралийский писатель.
- 1917 — Георгий Тимофеевич Зацепин (ум. 2010), физик, академик, лауреат Ленинской и Государственной премий СССР. Занимался физикой космических лучей, мюонов и нейтрино.
- 1923 — Дьёрдь Лигети (ум. 2006), венгерский композитор-авангардист и экспериментатор.
- 1925
- Юрий Борисович Борев, доктор филологических наук, профессор, автор книг «Сталиниада», «XX век в преданиях и анекдотах».
- Бюлент Эджевит (ум. 2006), турецкий писатель, премьер-министр Турции (1974, 1977, 1978—1979, 1999—2002).
- 1925 — Дитрих Фишер-Дискау, немецкий оперный певец (баритон).
- 1930 — Джулиан Слейд (Julian Penkivil Slade), композитор, пианист и либреттист.
- 1931 — Кэрролл Бейкер, американская актриса.
- 1932 — Эмилия Радева, болгарская актриса.
- 1934
- Олег Максимович Попцов, российский журналист, писатель, политический деятель, один из создателей российских СМИ.
- Лия Шалвовна Элиава (ум. 1998), грузинская актриса, одна из ярчайших «звёзд» грузинского кинематографа, снявшаяся более чем в 60 фильмах.
- 1938
- Леонардо Фавио, аргентинский режиссёр.
- Армен Медведев, киновед, кинокритик. Был главным редактором журналов «Советский фильм», «Искусство кино», председателем Госкино РФ.
- 1941
- Мая-Гозель Аймедова, туркменская актриса.
- Георгий Дрозд, украинский актёр.
- 1943 — Лу Кастель (Lou Castel), итальянский актёр.
- 1945
- Анатолий Малкин, генеральный директор телекомпании «Авторское Телевидение».
- Джон Фогерти, лидер американской группы «Creedence Clearwater Revival». Гитарист, вокалист, саксофонист, клавишник, играет на гармонике.
- 1947 — Сондра Локк, американская актриса и режиссёр.
- 1948 — Наталья Вилькина (ум. 1991), актриса.
- 1955 — Джон Макджох (John McGeoch) (ум. 2004), гитарист группы «Armoury Show».
- 1956
- Александр Петрович Егоров (ум. 1993), поэт, переводчик и журналист.
- Виктор Рыбаков, двукратный чемпион СССР по боксу, вице-президент Федерации бокса России.
- 1959 — Стивен Стрейндж (настоящее имя Стив Харрингтон), вокалист «Visage».
- 1960 — Вероника Изотова, актриса («Тайна Черных дроздов», «Светлая личность»).
- 1962 — Андрей Панин (ум. 2013), актёр театра и кино («Марш Турецкого», «Семейные тайны»).
- 1964 — Джефф Фенек (Jeff Fenech), чемпион мира по боксу в трёх весовых категориях, тренер и менеджер.
- 1968
- Александр Грин — российский певец и актёр, представитель современного неоромантизма в музыке.
- Алексей Лебединский, петербуржский певец, известный как профессор Лебединский («Я убью тебя, лодочник», «Бегут года»).
- Кайли Миноуг, австралийская поп-певица.
- 1972 — Кьяра Мастроянни, итальянская киноактриса, дочь Марчелло Мастроянни и Катрин Денёв.
- 1973 — Мария Андреевна Миронова, российская актриса.
- 1976 — Алексей Немов, российский гимнаст, 4-кратный олимпийский чемпион.
- 1985 — Кэри Маллиган, британская актриса театра и кино.
- 1998 — Рихо Саяси, японская певица, участница поп-группы «Morning Musume».
Скончались
См. также: Категория:Умершие 28 мая
- 1489 — Геронтий (митрополит Московский)
- 1747 — Люк де Клапье Вовенарг (р. 1715), французский мыслитель, эссеист, моралист.
- 1750 — Тэрухито, император Сакурамати (р. 1720), 115-й правитель в истории Японии.
- 1787 — Леопольд Моцарт, австрийский скрипач и композитор, отец и учитель В. А. Моцарта.
- 1805 — Луиджи Боккерини (р. 1743), итальянский композитор, развивший такую музыкальную форму, как струнный квартет.
- 1807 — Олоф Акрель (р. 1717), выдающийся шведский хирург.
- 1843 — Ноа Уэбстер (р. 1758), американский филолог, автор словаря.
- 1849 — Энн Бронте (р. 1820), английская поэтесса и романистка («Незнакомка из Уайлдфелл-Холла»).
- 1903 — Арефа Верхотурский, архимандрит Верхотурского Николаевского монастыря, святой Русской церкви.
- 1912
- Поль Эмиль Лекок де Буабодран (р. 1838), французский химик, открывший химические элементы галлий, самарий и диспрозий.
- Пенчо Славейков (р. 1866), болгарский поэт («Кровавые песни»).
- 1916 — Иван Франко (р. 1856), украинский писатель, поэт, беллетрист, учёный, публицист и деятель революционного социалистического движения в Галиции.
- 1963 — Виссарион Шебалин (р. 1902), композитор, автор пяти симфоний и оперы «Укрощение строптивой».
- 1972 — Эдуард VIII (р. 1894), король Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии.
- 1978 — Владислав Вацлавович Дворжецкий (р. 1939), актёр театра и кино (фильмы Бег, Солярис, Капитан Немо).
- 1981 — Стефан Вышинский (р. 1901), польский кардинал, архиепископ Варшавский, диссидент.
- 1982 — Борис Петрович Чирков (р. 1901), советский актёр (фильмы Юность Максима, Верные друзья, Живые и мёртвые).
- 2002 — Вахтанг Валерьянович Таблиашвили (р. 1913) грузинский кинорежиссёр.
- 2003
- Илья Романович Пригожин, бельгийский физикохимик, лауреат Нобелевской премии по химии 1977 года.
- Олег Григорьевич Макаров (р. 1933), советский и российский космонавт, дважды Герой Советского Союза.
- 2007 — Дэвид Лэйн (р. 1938), американский националист, лидер Ку-Клукс-Клана.
- 2013 — Виктор Георгиевич Куликов (р. 1921), советский военный деятель, Маршал Советского Союза, Герой Советского Союза, академик Академии военных наук, лауреат Ленинской премии.
Приметы
Пахом Бокогрей. Первый посев льна, поздний — овса и пшеницы.
- Коли на Пахома восход солнца багряный — будет грозное пожарное лето.
- Если на Пахома тепло — всё лето будет тёплое[5].
См. также
|
28 мая в Викиновостях? |
|---|
Напишите отзыв о статье "28 мая"
Примечания
- ↑ В XX и XXI веках григорианский календарь опережает юлианский на 13 суток.
- ↑ [azbyka.ru/days/2016-05-28 Старый стиль, 15 мая, Новый стиль 28 мая, суббота] // Православный церковный календарь
- ↑ [www.imeniny.ru/month.htm Именины.ру — сайт об именинах]
- ↑ Бахтурин // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- ↑ [www.rg.ru/2008/05/22/primeti.html Приметы 28 мая]
Отрывок, характеризующий 28 мая
Он не только в рассуждениях своих не упрекал себя в сделанном им поступке, но находил причины самодовольства в том, что он так удачно умел воспользоваться этим a propos [удобным случаем] – наказать преступника и вместе с тем успокоить толпу.«Верещагин был судим и приговорен к смертной казни, – думал Растопчин (хотя Верещагин сенатом был только приговорен к каторжной работе). – Он был предатель и изменник; я не мог оставить его безнаказанным, и потом je faisais d'une pierre deux coups [одним камнем делал два удара]; я для успокоения отдавал жертву народу и казнил злодея».
Приехав в свой загородный дом и занявшись домашними распоряжениями, граф совершенно успокоился.
Через полчаса граф ехал на быстрых лошадях через Сокольничье поле, уже не вспоминая о том, что было, и думая и соображая только о том, что будет. Он ехал теперь к Яузскому мосту, где, ему сказали, был Кутузов. Граф Растопчин готовил в своем воображении те гневные в колкие упреки, которые он выскажет Кутузову за его обман. Он даст почувствовать этой старой придворной лисице, что ответственность за все несчастия, имеющие произойти от оставления столицы, от погибели России (как думал Растопчин), ляжет на одну его выжившую из ума старую голову. Обдумывая вперед то, что он скажет ему, Растопчин гневно поворачивался в коляске и сердито оглядывался по сторонам.
Сокольничье поле было пустынно. Только в конце его, у богадельни и желтого дома, виднелась кучки людей в белых одеждах и несколько одиноких, таких же людей, которые шли по полю, что то крича и размахивая руками.
Один вз них бежал наперерез коляске графа Растопчина. И сам граф Растопчин, и его кучер, и драгуны, все смотрели с смутным чувством ужаса и любопытства на этих выпущенных сумасшедших и в особенности на того, который подбегал к вим.
Шатаясь на своих длинных худых ногах, в развевающемся халате, сумасшедший этот стремительно бежал, не спуская глаз с Растопчина, крича ему что то хриплым голосом и делая знаки, чтобы он остановился. Обросшее неровными клочками бороды, сумрачное и торжественное лицо сумасшедшего было худо и желто. Черные агатовые зрачки его бегали низко и тревожно по шафранно желтым белкам.
– Стой! Остановись! Я говорю! – вскрикивал он пронзительно и опять что то, задыхаясь, кричал с внушительными интонациями в жестами.
Он поравнялся с коляской и бежал с ней рядом.
– Трижды убили меня, трижды воскресал из мертвых. Они побили каменьями, распяли меня… Я воскресну… воскресну… воскресну. Растерзали мое тело. Царствие божие разрушится… Трижды разрушу и трижды воздвигну его, – кричал он, все возвышая и возвышая голос. Граф Растопчин вдруг побледнел так, как он побледнел тогда, когда толпа бросилась на Верещагина. Он отвернулся.
– Пош… пошел скорее! – крикнул он на кучера дрожащим голосом.
Коляска помчалась во все ноги лошадей; но долго еще позади себя граф Растопчин слышал отдаляющийся безумный, отчаянный крик, а перед глазами видел одно удивленно испуганное, окровавленное лицо изменника в меховом тулупчике.
Как ни свежо было это воспоминание, Растопчин чувствовал теперь, что оно глубоко, до крови, врезалось в его сердце. Он ясно чувствовал теперь, что кровавый след этого воспоминания никогда не заживет, но что, напротив, чем дальше, тем злее, мучительнее будет жить до конца жизни это страшное воспоминание в его сердце. Он слышал, ему казалось теперь, звуки своих слов:
«Руби его, вы головой ответите мне!» – «Зачем я сказал эти слова! Как то нечаянно сказал… Я мог не сказать их (думал он): тогда ничего бы не было». Он видел испуганное и потом вдруг ожесточившееся лицо ударившего драгуна и взгляд молчаливого, робкого упрека, который бросил на него этот мальчик в лисьем тулупе… «Но я не для себя сделал это. Я должен был поступить так. La plebe, le traitre… le bien publique», [Чернь, злодей… общественное благо.] – думал он.
У Яузского моста все еще теснилось войско. Было жарко. Кутузов, нахмуренный, унылый, сидел на лавке около моста и плетью играл по песку, когда с шумом подскакала к нему коляска. Человек в генеральском мундире, в шляпе с плюмажем, с бегающими не то гневными, не то испуганными глазами подошел к Кутузову и стал по французски говорить ему что то. Это был граф Растопчин. Он говорил Кутузову, что явился сюда, потому что Москвы и столицы нет больше и есть одна армия.
– Было бы другое, ежели бы ваша светлость не сказали мне, что вы не сдадите Москвы, не давши еще сражения: всего этого не было бы! – сказал он.
Кутузов глядел на Растопчина и, как будто не понимая значения обращенных к нему слов, старательно усиливался прочесть что то особенное, написанное в эту минуту на лице говорившего с ним человека. Растопчин, смутившись, замолчал. Кутузов слегка покачал головой и, не спуская испытующего взгляда с лица Растопчина, тихо проговорил:
– Да, я не отдам Москвы, не дав сражения.
Думал ли Кутузов совершенно о другом, говоря эти слова, или нарочно, зная их бессмысленность, сказал их, но граф Растопчин ничего не ответил и поспешно отошел от Кутузова. И странное дело! Главнокомандующий Москвы, гордый граф Растопчин, взяв в руки нагайку, подошел к мосту и стал с криком разгонять столпившиеся повозки.
В четвертом часу пополудни войска Мюрата вступали в Москву. Впереди ехал отряд виртембергских гусар, позади верхом, с большой свитой, ехал сам неаполитанский король.
Около середины Арбата, близ Николы Явленного, Мюрат остановился, ожидая известия от передового отряда о том, в каком положении находилась городская крепость «le Kremlin».
Вокруг Мюрата собралась небольшая кучка людей из остававшихся в Москве жителей. Все с робким недоумением смотрели на странного, изукрашенного перьями и золотом длинноволосого начальника.
– Что ж, это сам, что ли, царь ихний? Ничево! – слышались тихие голоса.
Переводчик подъехал к кучке народа.
– Шапку то сними… шапку то, – заговорили в толпе, обращаясь друг к другу. Переводчик обратился к одному старому дворнику и спросил, далеко ли до Кремля? Дворник, прислушиваясь с недоумением к чуждому ему польскому акценту и не признавая звуков говора переводчика за русскую речь, не понимал, что ему говорили, и прятался за других.
Мюрат подвинулся к переводчику в велел спросить, где русские войска. Один из русских людей понял, чего у него спрашивали, и несколько голосов вдруг стали отвечать переводчику. Французский офицер из передового отряда подъехал к Мюрату и доложил, что ворота в крепость заделаны и что, вероятно, там засада.
– Хорошо, – сказал Мюрат и, обратившись к одному из господ своей свиты, приказал выдвинуть четыре легких орудия и обстрелять ворота.
Артиллерия на рысях выехала из за колонны, шедшей за Мюратом, и поехала по Арбату. Спустившись до конца Вздвиженки, артиллерия остановилась и выстроилась на площади. Несколько французских офицеров распоряжались пушками, расстанавливая их, и смотрели в Кремль в зрительную трубу.
В Кремле раздавался благовест к вечерне, и этот звон смущал французов. Они предполагали, что это был призыв к оружию. Несколько человек пехотных солдат побежали к Кутафьевским воротам. В воротах лежали бревна и тесовые щиты. Два ружейные выстрела раздались из под ворот, как только офицер с командой стал подбегать к ним. Генерал, стоявший у пушек, крикнул офицеру командные слова, и офицер с солдатами побежал назад.
Послышалось еще три выстрела из ворот.
Один выстрел задел в ногу французского солдата, и странный крик немногих голосов послышался из за щитов. На лицах французского генерала, офицеров и солдат одновременно, как по команде, прежнее выражение веселости и спокойствия заменилось упорным, сосредоточенным выражением готовности на борьбу и страдания. Для них всех, начиная от маршала и до последнего солдата, это место не было Вздвиженка, Моховая, Кутафья и Троицкие ворота, а это была новая местность нового поля, вероятно, кровопролитного сражения. И все приготовились к этому сражению. Крики из ворот затихли. Орудия были выдвинуты. Артиллеристы сдули нагоревшие пальники. Офицер скомандовал «feu!» [пали!], и два свистящие звука жестянок раздались один за другим. Картечные пули затрещали по камню ворот, бревнам и щитам; и два облака дыма заколебались на площади.
Несколько мгновений после того, как затихли перекаты выстрелов по каменному Кремлю, странный звук послышался над головами французов. Огромная стая галок поднялась над стенами и, каркая и шумя тысячами крыл, закружилась в воздухе. Вместе с этим звуком раздался человеческий одинокий крик в воротах, и из за дыма появилась фигура человека без шапки, в кафтане. Держа ружье, он целился во французов. Feu! – повторил артиллерийский офицер, и в одно и то же время раздались один ружейный и два орудийных выстрела. Дым опять закрыл ворота.
За щитами больше ничего не шевелилось, и пехотные французские солдаты с офицерами пошли к воротам. В воротах лежало три раненых и четыре убитых человека. Два человека в кафтанах убегали низом, вдоль стен, к Знаменке.
– Enlevez moi ca, [Уберите это,] – сказал офицер, указывая на бревна и трупы; и французы, добив раненых, перебросили трупы вниз за ограду. Кто были эти люди, никто не знал. «Enlevez moi ca», – сказано только про них, и их выбросили и прибрали потом, чтобы они не воняли. Один Тьер посвятил их памяти несколько красноречивых строк: «Ces miserables avaient envahi la citadelle sacree, s'etaient empares des fusils de l'arsenal, et tiraient (ces miserables) sur les Francais. On en sabra quelques'uns et on purgea le Kremlin de leur presence. [Эти несчастные наполнили священную крепость, овладели ружьями арсенала и стреляли во французов. Некоторых из них порубили саблями, и очистили Кремль от их присутствия.]
Мюрату было доложено, что путь расчищен. Французы вошли в ворота и стали размещаться лагерем на Сенатской площади. Солдаты выкидывали стулья из окон сената на площадь и раскладывали огни.
Другие отряды проходили через Кремль и размещались по Маросейке, Лубянке, Покровке. Третьи размещались по Вздвиженке, Знаменке, Никольской, Тверской. Везде, не находя хозяев, французы размещались не как в городе на квартирах, а как в лагере, который расположен в городе.
Хотя и оборванные, голодные, измученные и уменьшенные до 1/3 части своей прежней численности, французские солдаты вступили в Москву еще в стройном порядке. Это было измученное, истощенное, но еще боевое и грозное войско. Но это было войско только до той минуты, пока солдаты этого войска не разошлись по квартирам. Как только люди полков стали расходиться по пустым и богатым домам, так навсегда уничтожалось войско и образовались не жители и не солдаты, а что то среднее, называемое мародерами. Когда, через пять недель, те же самые люди вышли из Москвы, они уже не составляли более войска. Это была толпа мародеров, из которых каждый вез или нес с собой кучу вещей, которые ему казались ценны и нужны. Цель каждого из этих людей при выходе из Москвы не состояла, как прежде, в том, чтобы завоевать, а только в том, чтобы удержать приобретенное. Подобно той обезьяне, которая, запустив руку в узкое горло кувшина и захватив горсть орехов, не разжимает кулака, чтобы не потерять схваченного, и этим губит себя, французы, при выходе из Москвы, очевидно, должны были погибнуть вследствие того, что они тащили с собой награбленное, но бросить это награбленное им было так же невозможно, как невозможно обезьяне разжать горсть с орехами. Через десять минут после вступления каждого французского полка в какой нибудь квартал Москвы, не оставалось ни одного солдата и офицера. В окнах домов видны были люди в шинелях и штиблетах, смеясь прохаживающиеся по комнатам; в погребах, в подвалах такие же люди хозяйничали с провизией; на дворах такие же люди отпирали или отбивали ворота сараев и конюшен; в кухнях раскладывали огни, с засученными руками пекли, месили и варили, пугали, смешили и ласкали женщин и детей. И этих людей везде, и по лавкам и по домам, было много; но войска уже не было.
В тот же день приказ за приказом отдавались французскими начальниками о том, чтобы запретить войскам расходиться по городу, строго запретить насилия жителей и мародерство, о том, чтобы нынче же вечером сделать общую перекличку; но, несмотря ни на какие меры. люди, прежде составлявшие войско, расплывались по богатому, обильному удобствами и запасами, пустому городу. Как голодное стадо идет в куче по голому полю, но тотчас же неудержимо разбредается, как только нападает на богатые пастбища, так же неудержимо разбредалось и войско по богатому городу.
Жителей в Москве не было, и солдаты, как вода в песок, всачивались в нее и неудержимой звездой расплывались во все стороны от Кремля, в который они вошли прежде всего. Солдаты кавалеристы, входя в оставленный со всем добром купеческий дом и находя стойла не только для своих лошадей, но и лишние, все таки шли рядом занимать другой дом, который им казался лучше. Многие занимали несколько домов, надписывая мелом, кем он занят, и спорили и даже дрались с другими командами. Не успев поместиться еще, солдаты бежали на улицу осматривать город и, по слуху о том, что все брошено, стремились туда, где можно было забрать даром ценные вещи. Начальники ходили останавливать солдат и сами вовлекались невольно в те же действия. В Каретном ряду оставались лавки с экипажами, и генералы толпились там, выбирая себе коляски и кареты. Остававшиеся жители приглашали к себе начальников, надеясь тем обеспечиться от грабежа. Богатств было пропасть, и конца им не видно было; везде, кругом того места, которое заняли французы, были еще неизведанные, незанятые места, в которых, как казалось французам, было еще больше богатств. И Москва все дальше и дальше всасывала их в себя. Точно, как вследствие того, что нальется вода на сухую землю, исчезает вода и сухая земля; точно так же вследствие того, что голодное войско вошло в обильный, пустой город, уничтожилось войско, и уничтожился обильный город; и сделалась грязь, сделались пожары и мародерство.
Французы приписывали пожар Москвы au patriotisme feroce de Rastopchine [дикому патриотизму Растопчина]; русские – изуверству французов. В сущности же, причин пожара Москвы в том смысле, чтобы отнести пожар этот на ответственность одного или несколько лиц, таких причин не было и не могло быть. Москва сгорела вследствие того, что она была поставлена в такие условия, при которых всякий деревянный город должен сгореть, независимо от того, имеются ли или не имеются в городе сто тридцать плохих пожарных труб. Москва должна была сгореть вследствие того, что из нее выехали жители, и так же неизбежно, как должна загореться куча стружек, на которую в продолжение нескольких дней будут сыпаться искры огня. Деревянный город, в котором при жителях владельцах домов и при полиции бывают летом почти каждый день пожары, не может не сгореть, когда в нем нет жителей, а живут войска, курящие трубки, раскладывающие костры на Сенатской площади из сенатских стульев и варящие себе есть два раза в день. Стоит в мирное время войскам расположиться на квартирах по деревням в известной местности, и количество пожаров в этой местности тотчас увеличивается. В какой же степени должна увеличиться вероятность пожаров в пустом деревянном городе, в котором расположится чужое войско? Le patriotisme feroce de Rastopchine и изуверство французов тут ни в чем не виноваты. Москва загорелась от трубок, от кухонь, от костров, от неряшливости неприятельских солдат, жителей – не хозяев домов. Ежели и были поджоги (что весьма сомнительно, потому что поджигать никому не было никакой причины, а, во всяком случае, хлопотливо и опасно), то поджоги нельзя принять за причину, так как без поджогов было бы то же самое.
Как ни лестно было французам обвинять зверство Растопчина и русским обвинять злодея Бонапарта или потом влагать героический факел в руки своего народа, нельзя не видеть, что такой непосредственной причины пожара не могло быть, потому что Москва должна была сгореть, как должна сгореть каждая деревня, фабрика, всякий дом, из которого выйдут хозяева и в который пустят хозяйничать и варить себе кашу чужих людей. Москва сожжена жителями, это правда; но не теми жителями, которые оставались в ней, а теми, которые выехали из нее. Москва, занятая неприятелем, не осталась цела, как Берлин, Вена и другие города, только вследствие того, что жители ее не подносили хлеба соли и ключей французам, а выехали из нее.
Расходившееся звездой по Москве всачивание французов в день 2 го сентября достигло квартала, в котором жил теперь Пьер, только к вечеру.
Пьер находился после двух последних, уединенно и необычайно проведенных дней в состоянии, близком к сумасшествию. Всем существом его овладела одна неотвязная мысль. Он сам не знал, как и когда, но мысль эта овладела им теперь так, что он ничего не помнил из прошедшего, ничего не понимал из настоящего; и все, что он видел и слышал, происходило перед ним как во сне.
Пьер ушел из своего дома только для того, чтобы избавиться от сложной путаницы требований жизни, охватившей его, и которую он, в тогдашнем состоянии, но в силах был распутать. Он поехал на квартиру Иосифа Алексеевича под предлогом разбора книг и бумаг покойного только потому, что он искал успокоения от жизненной тревоги, – а с воспоминанием об Иосифе Алексеевиче связывался в его душе мир вечных, спокойных и торжественных мыслей, совершенно противоположных тревожной путанице, в которую он чувствовал себя втягиваемым. Он искал тихого убежища и действительно нашел его в кабинете Иосифа Алексеевича. Когда он, в мертвой тишине кабинета, сел, облокотившись на руки, над запыленным письменным столом покойника, в его воображении спокойно и значительно, одно за другим, стали представляться воспоминания последних дней, в особенности Бородинского сражения и того неопределимого для него ощущения своей ничтожности и лживости в сравнении с правдой, простотой и силой того разряда людей, которые отпечатались у него в душе под названием они. Когда Герасим разбудил его от его задумчивости, Пьеру пришла мысль о том, что он примет участие в предполагаемой – как он знал – народной защите Москвы. И с этой целью он тотчас же попросил Герасима достать ему кафтан и пистолет и объявил ему свое намерение, скрывая свое имя, остаться в доме Иосифа Алексеевича. Потом, в продолжение первого уединенно и праздно проведенного дня (Пьер несколько раз пытался и не мог остановить своего внимания на масонских рукописях), ему несколько раз смутно представлялось и прежде приходившая мысль о кабалистическом значении своего имени в связи с именем Бонапарта; но мысль эта о том, что ему, l'Russe Besuhof, предназначено положить предел власти зверя, приходила ему еще только как одно из мечтаний, которые беспричинно и бесследно пробегают в воображении.
Когда, купив кафтан (с целью только участвовать в народной защите Москвы), Пьер встретил Ростовых и Наташа сказала ему: «Вы остаетесь? Ах, как это хорошо!» – в голове его мелькнула мысль, что действительно хорошо бы было, даже ежели бы и взяли Москву, ему остаться в ней и исполнить то, что ему предопределено.
На другой день он, с одною мыслию не жалеть себя и не отставать ни в чем от них, ходил с народом за Трехгорную заставу. Но когда он вернулся домой, убедившись, что Москву защищать не будут, он вдруг почувствовал, что то, что ему прежде представлялось только возможностью, теперь сделалось необходимостью и неизбежностью. Он должен был, скрывая свое имя, остаться в Москве, встретить Наполеона и убить его с тем, чтобы или погибнуть, или прекратить несчастье всей Европы, происходившее, по мнению Пьера, от одного Наполеона.
Пьер знал все подробности покушении немецкого студента на жизнь Бонапарта в Вене в 1809 м году и знал то, что студент этот был расстрелян. И та опасность, которой он подвергал свою жизнь при исполнении своего намерения, еще сильнее возбуждала его.
Два одинаково сильные чувства неотразимо привлекали Пьера к его намерению. Первое было чувство потребности жертвы и страдания при сознании общего несчастия, то чувство, вследствие которого он 25 го поехал в Можайск и заехал в самый пыл сражения, теперь убежал из своего дома и, вместо привычной роскоши и удобств жизни, спал, не раздеваясь, на жестком диване и ел одну пищу с Герасимом; другое – было то неопределенное, исключительно русское чувство презрения ко всему условному, искусственному, человеческому, ко всему тому, что считается большинством людей высшим благом мира. В первый раз Пьер испытал это странное и обаятельное чувство в Слободском дворце, когда он вдруг почувствовал, что и богатство, и власть, и жизнь, все, что с таким старанием устроивают и берегут люди, – все это ежели и стоит чего нибудь, то только по тому наслаждению, с которым все это можно бросить.
Это было то чувство, вследствие которого охотник рекрут пропивает последнюю копейку, запивший человек перебивает зеркала и стекла без всякой видимой причины и зная, что это будет стоить ему его последних денег; то чувство, вследствие которого человек, совершая (в пошлом смысле) безумные дела, как бы пробует свою личную власть и силу, заявляя присутствие высшего, стоящего вне человеческих условий, суда над жизнью.
С самого того дня, как Пьер в первый раз испытал это чувство в Слободском дворце, он непрестанно находился под его влиянием, но теперь только нашел ему полное удовлетворение. Кроме того, в настоящую минуту Пьера поддерживало в его намерении и лишало возможности отречься от него то, что уже было им сделано на этом пути. И его бегство из дома, и его кафтан, и пистолет, и его заявление Ростовым, что он остается в Москве, – все потеряло бы не только смысл, но все это было бы презренно и смешно (к чему Пьер был чувствителен), ежели бы он после всего этого, так же как и другие, уехал из Москвы.
Физическое состояние Пьера, как и всегда это бывает, совпадало с нравственным. Непривычная грубая пища, водка, которую он пил эти дни, отсутствие вина и сигар, грязное, неперемененное белье, наполовину бессонные две ночи, проведенные на коротком диване без постели, – все это поддерживало Пьера в состоянии раздражения, близком к помешательству.
