28 cm SKC/28

283-мм/52 корабельная пушка SKC/28

28 cm SKC/28
283-мм орудия тяжёлого крейсера «Лютцов»
История производства
Разработано:	1928
Страна производства	Третий рейх
История службы
Годы эксплуатации:	с 1930
Состояло на вооружении:	Рейхсмарине Кригсмарине
Войны и конфликты:	Вторая мировая война
Характеристики орудия
Калибр, мм:	283
Длина ствола, мм/калибров:	14 815/52,35
Длина канала ствола, мм:	13 905/49,13
Объём каморы, дм³:	160
Тип затвора:	горизонтально-клиновой
Масса ствола с затвором, кг:	48 200
Масса снаряда, кг:	300
Начальная скорость снаряда, м/с:	910
Принцип заряжания:	раздельно-гильзовое
Скорострельность, выстрелов в минуту:	2 — 3
Характеристики артустановки
Марка артустановки:	Drh LC/28
Общая масса АУ, кг:	600 000
Угол подъёма ствола, °:	−10/+40
Угол поворота, °:	−145/+145
Максимальная скорость вертикального наведения, °/с:	8
Максимальная скорость горизонтального наведения, °/с:	7,2
Максимальная дальность стрельбы, м:	36 475 (+40°)
Бронирование:	60 — 140
Боекомплект на ствол:	105 — 120

28 cm SKC/28 — 283-миллиметровое корабельное артиллерийское орудие, разработанное и производившееся в Германии. Состояло на вооружении Кригсмарине. Разработано для тяжёлых крейсеров типа «Дойчланд». Применялось во Второй мировой войне. Усовершенствованной версией этого орудия, известной под маркой 28 cm SKC/34 вооружались линейные крейсера типа «Шарнхорст».

История создания

Версальский договор 1919 года казалось бы поставил побежденную в Первой мировой войне Германию в ситуацию, когда её любые попытки возродить военную мощь натыкались на систему запретов. По мнению держав-победительниц, это в полной мере касалось и военно-морского флота. В строю Рейхсмарине остались лишь очень старые корабли, не имеющие серьёзной боевой ценности, а о постройка новых лимитировалась рядом существенных ограничений. Германский флот мог иметь в своем составе не более шести броненосцев, причем заменять их можно было с 1922 года. Однако статья 190 Версальского договора, ограничивая водоизмещение новых кораблей 10 000 тонн, не ставила каких-либо других препятствий, в частности, не ограничивался максимальный калибр орудий. Считалось, что в рамках установленного водоизмещения все равно нельзя будет создать корабль, который будет одновременно мощно вооруженным, хорошо защищенным и быстроходным.

Однако дипломаты держав-победительниц не предвидели дальнейшего хода событий. В 1922 году был подписан Вашингтонский морской договор, который ввел мораторий на строительство линейных кораблей, а характеристика крейсеров ограничил по водоизмещению и калибру орудий — 10 000 тонн стандартного водоизмещения и 203-мм пушки. Германия в этом соглашении не участвовала и таким образом получила возможность построить 10000-тонные корабли, вооружённые более мощно, чем крейсера их противников.

Разработка новых кораблей стартовала в 1921 году и привела к появлению двух основных проектов. По первому из них предполагалось создать броненосец береговой обороны, вооружённый 380-мм орудиями. По второму, речь шла о постройке тяжёлого крейсера с 210-мм орудиями. В обоих случаях конструкторы ориентировались на пушки, имевшиеся в наличии, так как основные заводы концерна «Крупп» находились в Руре, в зоне французской оккупации и не могли обеспечить флот новыми крупнокалиберными орудиями. Оба проекта были в итоге отвергнуты. Военно-политическое руководство Германии не желало ограничивать свои морские амбиции защитой побережья страны, а проект тяжёлого крейсера, несмотря на свои достойные характеристики, не являлся чем-то уникальным. К 1924 году работы зашли в тупик. Однако в конце 1924 года командующим Рейхсмарине стал адмирал Г. Ценкер, предложивший совершенно новый подход. Идея заключалась в подборе характеристик, которые позволили бы проектируемым кораблям уходить от существующих линкоров противника, уверенно справляться с тяжёлыми крейсерами, вооружёнными 203-мм пушками, а в случае необходимости, вступить в бой с французскими «додредноутами» типа «Дантон», появление которых на Балтике считалось весьма возможным.

В июле 1925 года Франция вывела свои войска из района Рура и теперь «Крупп» мог обеспечить поставку новых орудий. Первоначально морские офицеры настаивали на применении орудий калибра 305 мм, но затем было решено понизить калибр и за счёт этого увеличит скорость корабля. Таким образом, для новой боевой единицы были выбраны 283-мм орудия. Проект I/M/26 был подготовлен в 1926 году и в марте 1927 года избран для детальной разработки. 11 июня 1927 года Г. Ценкер официально объявил о предстоящем строительстве корабля с шестью 283-мм пушками, который по политическим причинам был назван «броненосцем» (нем. Panzerschiff), хотя к броненосцам-додредноутам он никакого отношения не имел. Проект получил поддержку и со стороны адмирала Э. Редера, сторонника теории «крейсерской войны» ставшего в 1928 году новым главнокомандующим Рейхсмарине.

В годы Первой мировой войны германский императорский флот применял 280-мм/50 орудия, которыми оснащались линейные крейсера типов «Мольтке» и «Зейдлиц». Эти пушки имели очень хорошие баллистические характеристики, но руководства Рейхсмарине предпочло разработать для будущих кораблей новую модель.

Конструкция орудия

Конструкция орудия SKC/28 была типичной для немецкой артиллерийской промышленности. Ствол состоял из внутренней трубы, сменного лейнера, заменяемого с казенной части и кожуха, состоявшего из двух частей. Вес ствола — 13 800 кг, лейнера — 5650. Длина ствола составляла 52,35 калибра, без затвора — 49,1 калибра. В стволе имелось 80 нарезов с прогрессивным шагом, от 1:50 до 1:35, глубиной 3,3 мм. Казенник вворачивался в горячем состоянии в заднюю часть кожуха. Затвор был клиновой, горизонтально-скользящего типа, что было не совсем обычно для орудия такого калибра и объяснялось применением гильзового заряжания. Заряжание осуществлялось при фиксированном угле 2°, теоретическая скорострельность равнялась одному выстрелу в 17 секунд. Формально максимальной скорострельностью считались три выстрела в минуту, на практике это значение не превышало двух выстрелов в минуту. Живучесть ствола — 340 выстрелов полным зарядом, что было хорошим показателем для артсистемы с такими баллистическими характеристиками. Для орудия были разработаны снаряды трех типов: бронебойный, с донным взрывателем Bdz.38; полубронебойный или фугасный с замедлением, также снабженный взрывателем Bdz.38; фугасный, оснащенный головным взрывателем мгновенного действия Kz.37. Вес всех снарядов был одинаков, но полубронебойный и фугасный были длиннее, так как имели больший размер каморы. В качестве взрывчатого вещества в снарядах первоначально использовался тротил, позднее перешли к применению гексогена.

Снаряды орудия 28 cm SKC/28
тип снаряда	вес, кг		длина, см	вес ВВ, кг	содержание ВВ, %
Бронебойный Pz.Gr. L/3,7	300		105	7,84	2,6
Полубронебойный Spr.Gr. L/4,2 Bdz	300		119	16,94	5,65
Фугасный Spr.Gr. L/4,2 Kz	300		119	23,3	7,8

Такой выбор боеприпасов давал артиллеристам «карманных линкоров» возможность обстреливать цели любого типа наиболее эффективными снарядами. При этом вызывал определенные трудности правильный подбор их соотношения в боекомплекте, поэтому обычно корабли имели равное количество снарядов каждого типа. Всего на каждый ствол имелось по 105—120 снарядов. Метательные заряды для всех типов снарядов были одинаковые и состояли из двух частей — основного заряда, весом 71 кг, в латунной гильзе, а также дополнительного переднего, весом 36 кг, в шелковом картузе. В зарядах применялся порох марки RPC/38. Его состав: 69,45 % — нитроцеллюлоза; 25,3 % — диэтилен-гликоль-динитрат; 5 % — централит (дифенил-диэтил-мочевина); 0,15 % — оксид магния; 0,1 % — графит.

Конструкция установки Drh LC/28

Башенная артиллерийская установка Drh LC/28 разрабатывалась специально для кораблей типа «Дойчланд».

Ссылки

[www.navweaps.com/Weapons/WNGER_11-52_skc28.htm 28 cm/52 SK C/28]

Литература

• Кофман В. Л. Карманные линкоры фюрера. Корсары Третьего рейха. — М.: Яуза, Коллекция, ЭКСМО, 2007. — ISBN 978-5-699-21322-1.
• Campbell J. Naval weapons of World War Two. — Annapolis, Maryland: Naval Institute Press, 1985. — ISBN 0-87021-459-4.

Отрывок, характеризующий 28 cm SKC/28

– Государь! Государь! – вдруг послышалось между гусарами.
Всё побежало, заторопилось, и Ростов увидал сзади по дороге несколько подъезжающих всадников с белыми султанами на шляпах. В одну минуту все были на местах и ждали. Ростов не помнил и не чувствовал, как он добежал до своего места и сел на лошадь. Мгновенно прошло его сожаление о неучастии в деле, его будничное расположение духа в кругу приглядевшихся лиц, мгновенно исчезла всякая мысль о себе: он весь поглощен был чувством счастия, происходящего от близости государя. Он чувствовал себя одною этою близостью вознагражденным за потерю нынешнего дня. Он был счастлив, как любовник, дождавшийся ожидаемого свидания. Не смея оглядываться во фронте и не оглядываясь, он чувствовал восторженным чутьем его приближение. И он чувствовал это не по одному звуку копыт лошадей приближавшейся кавалькады, но он чувствовал это потому, что, по мере приближения, всё светлее, радостнее и значительнее и праздничнее делалось вокруг него. Всё ближе и ближе подвигалось это солнце для Ростова, распространяя вокруг себя лучи кроткого и величественного света, и вот он уже чувствует себя захваченным этими лучами, он слышит его голос – этот ласковый, спокойный, величественный и вместе с тем столь простой голос. Как и должно было быть по чувству Ростова, наступила мертвая тишина, и в этой тишине раздались звуки голоса государя.
– Les huzards de Pavlograd? [Павлоградские гусары?] – вопросительно сказал он.
– La reserve, sire! [Резерв, ваше величество!] – отвечал чей то другой голос, столь человеческий после того нечеловеческого голоса, который сказал: Les huzards de Pavlograd?
Государь поровнялся с Ростовым и остановился. Лицо Александра было еще прекраснее, чем на смотру три дня тому назад. Оно сияло такою веселостью и молодостью, такою невинною молодостью, что напоминало ребяческую четырнадцатилетнюю резвость, и вместе с тем это было всё таки лицо величественного императора. Случайно оглядывая эскадрон, глаза государя встретились с глазами Ростова и не более как на две секунды остановились на них. Понял ли государь, что делалось в душе Ростова (Ростову казалось, что он всё понял), но он посмотрел секунды две своими голубыми глазами в лицо Ростова. (Мягко и кротко лился из них свет.) Потом вдруг он приподнял брови, резким движением ударил левой ногой лошадь и галопом поехал вперед.
Молодой император не мог воздержаться от желания присутствовать при сражении и, несмотря на все представления придворных, в 12 часов, отделившись от 3 й колонны, при которой он следовал, поскакал к авангарду. Еще не доезжая до гусар, несколько адъютантов встретили его с известием о счастливом исходе дела.
Сражение, состоявшее только в том, что захвачен эскадрон французов, было представлено как блестящая победа над французами, и потому государь и вся армия, особенно после того, как не разошелся еще пороховой дым на поле сражения, верили, что французы побеждены и отступают против своей воли. Несколько минут после того, как проехал государь, дивизион павлоградцев потребовали вперед. В самом Вишау, маленьком немецком городке, Ростов еще раз увидал государя. На площади города, на которой была до приезда государя довольно сильная перестрелка, лежало несколько человек убитых и раненых, которых не успели подобрать. Государь, окруженный свитою военных и невоенных, был на рыжей, уже другой, чем на смотру, энглизированной кобыле и, склонившись на бок, грациозным жестом держа золотой лорнет у глаза, смотрел в него на лежащего ничком, без кивера, с окровавленною головою солдата. Солдат раненый был так нечист, груб и гадок, что Ростова оскорбила близость его к государю. Ростов видел, как содрогнулись, как бы от пробежавшего мороза, сутуловатые плечи государя, как левая нога его судорожно стала бить шпорой бок лошади, и как приученная лошадь равнодушно оглядывалась и не трогалась с места. Слезший с лошади адъютант взял под руки солдата и стал класть на появившиеся носилки. Солдат застонал.
– Тише, тише, разве нельзя тише? – видимо, более страдая, чем умирающий солдат, проговорил государь и отъехал прочь.
Ростов видел слезы, наполнившие глаза государя, и слышал, как он, отъезжая, по французски сказал Чарторижскому:
– Какая ужасная вещь война, какая ужасная вещь! Quelle terrible chose que la guerre!
Войска авангарда расположились впереди Вишау, в виду цепи неприятельской, уступавшей нам место при малейшей перестрелке в продолжение всего дня. Авангарду объявлена была благодарность государя, обещаны награды, и людям роздана двойная порция водки. Еще веселее, чем в прошлую ночь, трещали бивачные костры и раздавались солдатские песни.
Денисов в эту ночь праздновал производство свое в майоры, и Ростов, уже довольно выпивший в конце пирушки, предложил тост за здоровье государя, но «не государя императора, как говорят на официальных обедах, – сказал он, – а за здоровье государя, доброго, обворожительного и великого человека; пьем за его здоровье и за верную победу над французами!»
– Коли мы прежде дрались, – сказал он, – и не давали спуску французам, как под Шенграбеном, что же теперь будет, когда он впереди? Мы все умрем, с наслаждением умрем за него. Так, господа? Может быть, я не так говорю, я много выпил; да я так чувствую, и вы тоже. За здоровье Александра первого! Урра!
– Урра! – зазвучали воодушевленные голоса офицеров.
И старый ротмистр Кирстен кричал воодушевленно и не менее искренно, чем двадцатилетний Ростов.
Когда офицеры выпили и разбили свои стаканы, Кирстен налил другие и, в одной рубашке и рейтузах, с стаканом в руке подошел к солдатским кострам и в величественной позе взмахнув кверху рукой, с своими длинными седыми усами и белой грудью, видневшейся из за распахнувшейся рубашки, остановился в свете костра.
– Ребята, за здоровье государя императора, за победу над врагами, урра! – крикнул он своим молодецким, старческим, гусарским баритоном.
Гусары столпились и дружно отвечали громким криком.
Поздно ночью, когда все разошлись, Денисов потрепал своей коротенькой рукой по плечу своего любимца Ростова.
– Вот на походе не в кого влюбиться, так он в ца'я влюбился, – сказал он.
– Денисов, ты этим не шути, – крикнул Ростов, – это такое высокое, такое прекрасное чувство, такое…
– Ве'ю, ве'ю, д'ужок, и 'азделяю и одоб'яю…
– Нет, не понимаешь!
И Ростов встал и пошел бродить между костров, мечтая о том, какое было бы счастие умереть, не спасая жизнь (об этом он и не смел мечтать), а просто умереть в глазах государя. Он действительно был влюблен и в царя, и в славу русского оружия, и в надежду будущего торжества. И не он один испытывал это чувство в те памятные дни, предшествующие Аустерлицкому сражению: девять десятых людей русской армии в то время были влюблены, хотя и менее восторженно, в своего царя и в славу русского оружия.


На следующий день государь остановился в Вишау. Лейб медик Вилье несколько раз был призываем к нему. В главной квартире и в ближайших войсках распространилось известие, что государь был нездоров. Он ничего не ел и дурно спал эту ночь, как говорили приближенные. Причина этого нездоровья заключалась в сильном впечатлении, произведенном на чувствительную душу государя видом раненых и убитых.
На заре 17 го числа в Вишау был препровожден с аванпостов французский офицер, приехавший под парламентерским флагом, требуя свидания с русским императором. Офицер этот был Савари. Государь только что заснул, и потому Савари должен был дожидаться. В полдень он был допущен к государю и через час поехал вместе с князем Долгоруковым на аванпосты французской армии.
Как слышно было, цель присылки Савари состояла в предложении свидания императора Александра с Наполеоном. В личном свидании, к радости и гордости всей армии, было отказано, и вместо государя князь Долгоруков, победитель при Вишау, был отправлен вместе с Савари для переговоров с Наполеоном, ежели переговоры эти, против чаяния, имели целью действительное желание мира.
Ввечеру вернулся Долгоруков, прошел прямо к государю и долго пробыл у него наедине.
18 и 19 ноября войска прошли еще два перехода вперед, и неприятельские аванпосты после коротких перестрелок отступали. В высших сферах армии с полдня 19 го числа началось сильное хлопотливо возбужденное движение, продолжавшееся до утра следующего дня, 20 го ноября, в который дано было столь памятное Аустерлицкое сражение.
До полудня 19 числа движение, оживленные разговоры, беготня, посылки адъютантов ограничивались одной главной квартирой императоров; после полудня того же дня движение передалось в главную квартиру Кутузова и в штабы колонных начальников. Вечером через адъютантов разнеслось это движение по всем концам и частям армии, и в ночь с 19 на 20 поднялась с ночлегов, загудела говором и заколыхалась и тронулась громадным девятиверстным холстом 80 титысячная масса союзного войска.
Сосредоточенное движение, начавшееся поутру в главной квартире императоров и давшее толчок всему дальнейшему движению, было похоже на первое движение серединного колеса больших башенных часов. Медленно двинулось одно колесо, повернулось другое, третье, и всё быстрее и быстрее пошли вертеться колеса, блоки, шестерни, начали играть куранты, выскакивать фигуры, и мерно стали подвигаться стрелки, показывая результат движения.
Как в механизме часов, так и в механизме военного дела, так же неудержимо до последнего результата раз данное движение, и так же безучастно неподвижны, за момент до передачи движения, части механизма, до которых еще не дошло дело. Свистят на осях колеса, цепляясь зубьями, шипят от быстроты вертящиеся блоки, а соседнее колесо так же спокойно и неподвижно, как будто оно сотни лет готово простоять этою неподвижностью; но пришел момент – зацепил рычаг, и, покоряясь движению, трещит, поворачиваясь, колесо и сливается в одно действие, результат и цель которого ему непонятны.
Как в часах результат сложного движения бесчисленных различных колес и блоков есть только медленное и уравномеренное движение стрелки, указывающей время, так и результатом всех сложных человеческих движений этих 1000 русских и французов – всех страстей, желаний, раскаяний, унижений, страданий, порывов гордости, страха, восторга этих людей – был только проигрыш Аустерлицкого сражения, так называемого сражения трех императоров, т. е. медленное передвижение всемирно исторической стрелки на циферблате истории человечества.
Князь Андрей был в этот день дежурным и неотлучно при главнокомандующем.
В 6 м часу вечера Кутузов приехал в главную квартиру императоров и, недолго пробыв у государя, пошел к обер гофмаршалу графу Толстому.
Болконский воспользовался этим временем, чтобы зайти к Долгорукову узнать о подробностях дела. Князь Андрей чувствовал, что Кутузов чем то расстроен и недоволен, и что им недовольны в главной квартире, и что все лица императорской главной квартиры имеют с ним тон людей, знающих что то такое, чего другие не знают; и поэтому ему хотелось поговорить с Долгоруковым.
– Ну, здравствуйте, mon cher, – сказал Долгоруков, сидевший с Билибиным за чаем. – Праздник на завтра. Что ваш старик? не в духе?
– Не скажу, чтобы был не в духе, но ему, кажется, хотелось бы, чтоб его выслушали.