3,7 cm SKC/30

3,7 cm SK C/30
3,7 cm SKC/30 в спаренной установке LC/30
Тип:	Зенитное орудие
Страна:	Третий рейх Третий рейх
История службы
Годы эксплуатации:	1935—45
На вооружении:	Третий рейх Третий рейх
Войны и конфликты:	Вторая мировая война
История производства
Конструктор:	Rheinmetall
Разработан:	1930
Производитель:	Rheinmetall
Годы производства:	1935-1943
Характеристики
Масса, кг:	243
Длина, мм:	3074
Длина ствола, мм:	2960 (83 калибра)
Масса снаряда, кг	0,748
Калибр, мм:	37
Угол поворота:	360°
Скорострельность, выстрелов/мин:	30 (практическая)
Начальная скорость снаряда, м/с	1000
Прицельная дальность, м:	2000
Максимальная дальность, м:	8500
Изображения на Викискладе?:	3,7 cm SK C/30

3,7 cm SKC/303,7 cm SKC/30

3,7 cm SK C/30 — немецкое 37-мм зенитное полуавтоматическое орудие, использовавшееся кригсмарине в ходе Второй мировой войны. Применялось для целей ближней ПВО надводных кораблей Германии. Устанавливалось в спаренных установках, стабилизированных в трёх плоскостях. Характерной особенностью орудия был низкий темп стрельбы в сравнении с автоматическими пушками, но превосходные баллистические характеристики. В ходе войны стали дополняться и частично заменяться более скорострельными орудиями армейского образца типа 3,7 cm FlaK 43, а также шведскими орудиями Bofors L60.

Описание и характеристики орудия

В начале 30-х годов 20 века компании «Krupp» и «Rheinmetall» проводили исследования для поиска лучшего орудия ПВО способного бороться с новыми скоростными самолетами. Основываясь на испытаниях разных пушек войск ПВО фирмой «Rheinmetall» была создана 37-мм скорострельная пушка (SK) C/30. В 34-м году эта пушка пошла в массовое производство. Она стала первой 37-мм зенитной пушкой, поступившей на вооружение немецкого флота. Буквы «SK» в названии орудия означали «Schiffskanone» (корабельное орудие), а «C» — «Construktionsjahr» (год постройки или модельный год) с указанием через дробь двух последних цифр года.

В литературе её часто называют автоматом, хотя это не так. Орудие было всего лишь полуавтоматическим, то есть каждый снаряд заряжался вручную. Это ограничивало практическую скорострельность 30-40 выстрелами в минуту (что было гораздо хуже, чем 80-100 выстрелов в минуту у её современницы – 40-мм зенитной пушки «Бофорс»). Техническая скорострельность орудия составляла 160 выстрелов в минуту, но на практике удавалось получить не более 80 выст./мин, а чаще всего — еще ниже. Результат был обусловлен проблемами, возникающими при ручном заряжании и тренированностью расчета. Зато благодаря чрезвычайно длинному стволу снаряд обладал высокими начальной скоростью, дальностью стрельбы и досягаемостью по высоте. Полуавтоматическое 37-мм орудие SK C/30 (3,7-cm Flak L/83, истинный калибр — 36,75 мм) имело полную длину 83 калибра при длине ствола в 80 калибров.

Орудие устанавливалось в открытых спаренных установках Dop. LC/30 и было стабилизировано в трёх плоскостях. Общая масса установки достигала 3670 кг, из них 630 кг приходилось на механизм стабилизации. Углы вертикального наведения составляли от -9° до +85°, в горизонтальной плоскости обеспечивался круговой обстрел. Орудие стреляло снарядом массой 0,742 кг.

Конструкция

Орудие имело цельный ствол с 16 правыми нарезами прогрессивного типа — шаг изменялся от 1/50 в казенной части до 1/35 у дульного среза; ширина нарезов — 4,75 мм, глубина — 0,55 мм. Затвор — вертикально-скользящий клиновой. Орудие имело гидравлический противооткатный механизм и пружинный накатник. Откат при выстреле — 335 мм.

Система стабилизации

Масса установки Dopp.LC/30 составляла 3670 кг (из них 486 кг — качающаяся часть орудий, 2162 кг — лафет, 87 кг — прицельные приспособления). Наведение установки осуществлялось вручную, причем скорость горизонтальной и вертикальной наводок была явно недостаточной и составляла 4 и 3 град/сек соответственно.

Установка имела гироскопическую стабилизацию в трех плоскостях, причем почти 20 % веса установки (630 кг) составлял вес силовых приводов стабилизации, которая могла компенсировать наклон от бортовой и килевой качки корабля в пределах +/-19,5 град.. Наличие гиростабилизации и ручное управление являлись существенными преимуществами этого изделия фирмы Rheinmetall. По огневой мощи установка уступала счетверенным британским «пом-помам» и общим для союзников «бофорсам», хотя значительно превышала каждый из них по точности огня из-за более высоких баллистических данных. Однако попытки опередить своё время, полностью стабилизировав легкую зенитную установку, не вполне удались. Немцы стали «пионерами» в создании полностью стабилизированных зенитных установок малого калибра, однако последние страдали от «детских болезней». Когда в начале войны эсминцы «Якоби» и «Хайнеман» были атакованы у о. Гельголанд британскими бомбардировщиками, было отмечено, что слабые гироскопы не всегда успевали компенсировать быстрые рывки корабля. К тому же, относительно незащищенные силовые приводы подвергались воздействию внешней среды (водяные брызги, холод, а как следствие, конденсат и пр.), что приводило к замыканию и выходу из строя цепей управления и отказу автоматики. Многочисленные отказы в работе системы стабилизации привели к тому, что немцы в дальнейшем отказались от установки подобных систем на установки легких зенитных пушек. Более или менее удачно эту задачу удалось решить только после войны, создав полностью закрытые установки зенитных автоматов.

Боеприпасы

В 37-мм орудиях SK C/30 использовали унитарное заряжание. Снаряд и заряд помещались в латунной гильзе весом 0,97 кг и длинной 381 мм. Заряд содержал 0,365 кг пороха RP C/32 (в ходе войны перешли на порох RP C/38N). Общая длина унитарного выстрела — 516,5 мм. В орудиях SK C/30 было два типа трассирующих ОФ снарядов: 3,7 см BrSprgr Patr 40 L/4.1 Lh 37M (осколочно-фугасный с зажигательным составом) и 3,7 см Sprgr Patr 40 L/4.1 Lh 37 (осколочно-фугасный без зажигательного состава). Во всем остальном, кроме состава ВВ эти выстрелы были идентичны. Трассеры могли быть красными, желтыми или белыми и были отмечены на оболочке снаряда полосой краски соответствующего цвета. Снаряд весил около 1,78 кг. Бронебойный снаряд с колпачком и баллистическим наконечником трассера не имел. Номенклатура боеприпасов позволяла вести огонь как по воздушным, так и по морским целям. Снаряды от 3,7 см SK C/30 были не взаимозаменяемы с другими сухопутными зенитными орудиями из-за большего размера гильзы.

Модификации

37-мм зенитки могли устанавливаться в одинарных Einh.LC/34 (Einheitslafette C/34 — универсальный одноорудийный лафет модели 34-го года) или спаренных Dopp.LC/30 (Doppellafette С/30 — двухорудийный лафет модели 30 года) установках, обеспечивающих вертикальное наведение в пределах -10+85 град. Для использования на подводных лодках была создана модификация орудия 3,7 cm SK C/30U, устанавливаемая на лафет Ubts.LC/39.

Угол возвышения установок:

• Dopp .LC/30: -10...+85 °
• Einh.LC/34: -10...+80 °
• Ubts.LC/39: -10...+90 °

Вес установок:

• Dopp .LC/30: 3,67 т
• Einh.LC/34: 2 т
• Ubts.LC/39: 1,45 т

Установка Einh. LC/34 использовалась на небольших кораблях Кригсмарине, таких как Schnellboot, F-boot, тральщиках. Очень часто их устанавливали и на суше в дополнение к имеющимся орудиям ПВО портов. Некоторые орудия имели стальной 8-мм щит. Установка Dopp. LC/30 применялись практически на всех флотских миноносцах, крейсерах и линкорах Германии во время Второй мировой войны. Кроме немецких судов, некоторая часть орудий была экспортирована в Испанию. Никакой броневой защиты установки изначально не имели, не считая 14-20 мм "брустверов" из стали Ww, образованных ограждением позиций зениток на крейсерах и линкорах. Однако с 1942-1943 года эти установки стали оснащаться щитами из 8-мм стали.

Эксплуатация

B начале Второй мировой войны 3,7 cm SK C/30 являлось основным средством ближней ПВО кораблей Кригсмарине. На линкорах имелось по 8 спаренных установок, на тяжёлых крейсерах по 6, на лёгких крейсерах по 4. Эсминцы имели по 2 такие системы, миноносцы по 1.
Также, данное орудие использовалось на U-boat (в модификации LC/39) и на S-Boat (в модификации LC/34). Данное зенитное орудие должно было состоять на вооружении авианосца «Граф Цеппелин», но так и не попало на него, в связи с закрытием проекта

Оценка

Несмотря на описанные недостатки, это 37-мм орудие для своего времени представляло внушительную силу. Однако низкая скорострельность полуавтоматической пушки сильно сказывалась на эффективности ПВО кораблей. По этой причине в ходе войны их стали заменять на 37-мм автоматические пушки моделей KM42 и KM43, и практически к 1943-1944 гг. исчезли с кораблей Кригсмарине.

Изображения

• Danish AAA 37mm machinegun used in the fleet at the Royal Danish Arsenal Museum (Copenhagen).JPG
• Danish AAA 37mm machinegun used in the fleet pic2.JPG
• Danish AAA 37mm machinegun used in the fleet pic3.JPG
• Danish AAA 37mm machinegun used in the fleet pic4.JPG
• Danish AAA 37mm machinegun used in the fleet pic5.JPG

Литература

Campbell J. Naval weapons of World War Two. — Annapolis, Maryland: Naval Institute Press, 1985. — 403 с. — ISBN 0-87021-459-4.

Ссылки

• [www.navweaps.com/Weapons/WNGER_37mm-83_skc30.htm SKC/30 on navweaps.com]
• SKC/30 on [wiki.wargaming.net/ru/37-%D0%BC%D0%BC_%D0%B7%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D1%82%D0%BD%D0%BE%D0%B5_%D0%BE%D1%80%D1%83%D0%B4%D0%B8%D0%B5_SKC/30 wiki.wargaming.net]

Отрывок, характеризующий 3,7 cm SKC/30

В самом городе между тем было пусто. По улицам никого почти не было. Ворота и лавки все были заперты; кое где около кабаков слышались одинокие крики или пьяное пенье. Никто не ездил по улицам, и редко слышались шаги пешеходов. На Поварской было совершенно тихо и пустынно. На огромном дворе дома Ростовых валялись объедки сена, помет съехавшего обоза и не было видно ни одного человека. В оставшемся со всем своим добром доме Ростовых два человека были в большой гостиной. Это были дворник Игнат и казачок Мишка, внук Васильича, оставшийся в Москве с дедом. Мишка, открыв клавикорды, играл на них одним пальцем. Дворник, подбоченившись и радостно улыбаясь, стоял пред большим зеркалом.
– Вот ловко то! А? Дядюшка Игнат! – говорил мальчик, вдруг начиная хлопать обеими руками по клавишам.
– Ишь ты! – отвечал Игнат, дивуясь на то, как все более и более улыбалось его лицо в зеркале.
– Бессовестные! Право, бессовестные! – заговорил сзади их голос тихо вошедшей Мавры Кузминишны. – Эка, толсторожий, зубы то скалит. На это вас взять! Там все не прибрано, Васильич с ног сбился. Дай срок!
Игнат, поправляя поясок, перестав улыбаться и покорно опустив глаза, пошел вон из комнаты.
– Тетенька, я полегоньку, – сказал мальчик.
– Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь.
Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.
Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.