Третий конгресс Коммунистического Интернационала
Поделись знанием:
Для человеческого ума непонятна абсолютная непрерывность движения. Человеку становятся понятны законы какого бы то ни было движения только тогда, когда он рассматривает произвольно взятые единицы этого движения. Но вместе с тем из этого то произвольного деления непрерывного движения на прерывные единицы проистекает большая часть человеческих заблуждений.
Известен так называемый софизм древних, состоящий в том, что Ахиллес никогда не догонит впереди идущую черепаху, несмотря на то, что Ахиллес идет в десять раз скорее черепахи: как только Ахиллес пройдет пространство, отделяющее его от черепахи, черепаха пройдет впереди его одну десятую этого пространства; Ахиллес пройдет эту десятую, черепаха пройдет одну сотую и т. д. до бесконечности. Задача эта представлялась древним неразрешимою. Бессмысленность решения (что Ахиллес никогда не догонит черепаху) вытекала из того только, что произвольно были допущены прерывные единицы движения, тогда как движение и Ахиллеса и черепахи совершалось непрерывно.
Принимая все более и более мелкие единицы движения, мы только приближаемся к решению вопроса, но никогда не достигаем его. Только допустив бесконечно малую величину и восходящую от нее прогрессию до одной десятой и взяв сумму этой геометрической прогрессии, мы достигаем решения вопроса. Новая отрасль математики, достигнув искусства обращаться с бесконечно малыми величинами, и в других более сложных вопросах движения дает теперь ответы на вопросы, казавшиеся неразрешимыми.
Эта новая, неизвестная древним, отрасль математики, при рассмотрении вопросов движения, допуская бесконечно малые величины, то есть такие, при которых восстановляется главное условие движения (абсолютная непрерывность), тем самым исправляет ту неизбежную ошибку, которую ум человеческий не может не делать, рассматривая вместо непрерывного движения отдельные единицы движения.
В отыскании законов исторического движения происходит совершенно то же.
Движение человечества, вытекая из бесчисленного количества людских произволов, совершается непрерывно.
Постижение законов этого движения есть цель истории. Но для того, чтобы постигнуть законы непрерывного движения суммы всех произволов людей, ум человеческий допускает произвольные, прерывные единицы. Первый прием истории состоит в том, чтобы, взяв произвольный ряд непрерывных событий, рассматривать его отдельно от других, тогда как нет и не может быть начала никакого события, а всегда одно событие непрерывно вытекает из другого. Второй прием состоит в том, чтобы рассматривать действие одного человека, царя, полководца, как сумму произволов людей, тогда как сумма произволов людских никогда не выражается в деятельности одного исторического лица.
Историческая наука в движении своем постоянно принимает все меньшие и меньшие единицы для рассмотрения и этим путем стремится приблизиться к истине. Но как ни мелки единицы, которые принимает история, мы чувствуем, что допущение единицы, отделенной от другой, допущение начала какого нибудь явления и допущение того, что произволы всех людей выражаются в действиях одного исторического лица, ложны сами в себе.
Всякий вывод истории, без малейшего усилия со стороны критики, распадается, как прах, ничего не оставляя за собой, только вследствие того, что критика избирает за предмет наблюдения большую или меньшую прерывную единицу; на что она всегда имеет право, так как взятая историческая единица всегда произвольна.
Только допустив бесконечно малую единицу для наблюдения – дифференциал истории, то есть однородные влечения людей, и достигнув искусства интегрировать (брать суммы этих бесконечно малых), мы можем надеяться на постигновение законов истории.
Первые пятнадцать лет XIX столетия в Европе представляют необыкновенное движение миллионов людей. Люди оставляют свои обычные занятия, стремятся с одной стороны Европы в другую, грабят, убивают один другого, торжествуют и отчаиваются, и весь ход жизни на несколько лет изменяется и представляет усиленное движение, которое сначала идет возрастая, потом ослабевая. Какая причина этого движения или по каким законам происходило оно? – спрашивает ум человеческий.
Историки, отвечая на этот вопрос, излагают нам деяния и речи нескольких десятков людей в одном из зданий города Парижа, называя эти деяния и речи словом революция; потом дают подробную биографию Наполеона и некоторых сочувственных и враждебных ему лиц, рассказывают о влиянии одних из этих лиц на другие и говорят: вот отчего произошло это движение, и вот законы его.
Но ум человеческий не только отказывается верить в это объяснение, но прямо говорит, что прием объяснения не верен, потому что при этом объяснении слабейшее явление принимается за причину сильнейшего. Сумма людских произволов сделала и революцию и Наполеона, и только сумма этих произволов терпела их и уничтожила.
«Но всякий раз, когда были завоевания, были завоеватели; всякий раз, когда делались перевороты в государстве, были великие люди», – говорит история. Действительно, всякий раз, когда являлись завоеватели, были и войны, отвечает ум человеческий, но это не доказывает, чтобы завоеватели были причинами войн и чтобы возможно было найти законы войны в личной деятельности одного человека. Всякий раз, когда я, глядя на свои часы, вижу, что стрелка подошла к десяти, я слышу, что в соседней церкви начинается благовест, но из того, что всякий раз, что стрелка приходит на десять часов тогда, как начинается благовест, я не имею права заключить, что положение стрелки есть причина движения колоколов.
Всякий раз, как я вижу движение паровоза, я слышу звук свиста, вижу открытие клапана и движение колес; но из этого я не имею права заключить, что свист и движение колес суть причины движения паровоза.
Крестьяне говорят, что поздней весной дует холодный ветер, потому что почка дуба развертывается, и действительно, всякую весну дует холодный ветер, когда развертывается дуб. Но хотя причина дующего при развертыванье дуба холодного ветра мне неизвестна, я не могу согласиться с крестьянами в том, что причина холодного ветра есть раэвертыванье почки дуба, потому только, что сила ветра находится вне влияний почки. Я вижу только совпадение тех условий, которые бывают во всяком жизненном явлении, и вижу, что, сколько бы и как бы подробно я ни наблюдал стрелку часов, клапан и колеса паровоза и почку дуба, я не узнаю причину благовеста, движения паровоза и весеннего ветра. Для этого я должен изменить совершенно свою точку наблюдения и изучать законы движения пара, колокола и ветра. То же должна сделать история. И попытки этого уже были сделаны.
Для изучения законов истории мы должны изменить совершенно предмет наблюдения, оставить в покое царей, министров и генералов, а изучать однородные, бесконечно малые элементы, которые руководят массами. Никто не может сказать, насколько дано человеку достигнуть этим путем понимания законов истории; но очевидно, что на этом пути только лежит возможность уловления исторических законов и что на этом пути не положено еще умом человеческим одной миллионной доли тех усилий, которые положены историками на описание деяний различных царей, полководцев и министров и на изложение своих соображений по случаю этих деяний.
Силы двунадесяти языков Европы ворвались в Россию. Русское войско и население отступают, избегая столкновения, до Смоленска и от Смоленска до Бородина. Французское войско с постоянно увеличивающеюся силой стремительности несется к Москве, к цели своего движения. Сила стремительности его, приближаясь к цели, увеличивается подобно увеличению быстроты падающего тела по мере приближения его к земле. Назади тысяча верст голодной, враждебной страны; впереди десятки верст, отделяющие от цели. Это чувствует всякий солдат наполеоновской армии, и нашествие надвигается само собой, по одной силе стремительности.
В русском войске по мере отступления все более и более разгорается дух озлобления против врага: отступая назад, оно сосредоточивается и нарастает. Под Бородиным происходит столкновение. Ни то, ни другое войско не распадаются, но русское войско непосредственно после столкновения отступает так же необходимо, как необходимо откатывается шар, столкнувшись с другим, с большей стремительностью несущимся на него шаром; и так же необходимо (хотя и потерявший всю свою силу в столкновении) стремительно разбежавшийся шар нашествия прокатывается еще некоторое пространство.
(перенаправлено с «3-й конгресс Коминтерна»)
| Третий конгресс Коммунистического Интернационала | |||
 В.И. Ленин выступает на III конгрессе Коммунистического интернационала (1921) | |||
| Дата проведения | |||
|---|---|---|---|
| Место проведения | |||
| Участники |
605 делегатов от 103-х партий и организаций | ||
| Результаты |
| ||
| Последовательность | |||
| |||
Третий конгресс Коммунистического Интернационала прошёл в Москве 22 июня — 12 июля 1921 года. Участвовало 605 делегатов от 103-х партий и организаций.
Обсуждаемые вопросы
Революционные выступления европейского пролетариата в Германии, Австрии, Чехословакии и других регионах подтверждали ожидания участников Конгресса на скорую европейскую революцию. Вместе с тем, поражения выступлений привели к перелому в революционном движении Европы и стабилизации капиталистической системы в большинстве европейских стран.
В международном положении нашей республики политически приходится считаться с тем фактом, что теперь бесспорно наступило известное равновесие сил, которые вели между собой открытую борьбу с оружием в руках, за господство того или другого руководящего класса, — равновесие между буржуазным обществом, международной буржуазией в целом, с одной стороны, и советской Россией — с другой… (В. И. Ленин)
В этих условиях В. И. Ленин в ряде выступлений на конгрессе выступил с критикой как «центристских», так и «левых» ошибок в мировом коммунистическом движении[1].
В ходе съезда проявились разногласия в РКП(б) по тактике партии. В прениях по соответствующему докладу Ленина А. М. Коллонтай выступила с позиции «рабочей оппозиции». Она считала, что укреплять власть Советов нужно в первую очередь путём раскрытия ещё не полностью исчерпанных возможностей рабочего класса, а не через союз рабочего класса с крестьянством, а также за счет свободы торговли и оживления капиталистических элементов, как предлагал Ленин.[2] Кроме того, «рабочая оппозиция» потребовала большей демократизации внутрипартийной жизни и системы государственного управления. С критикой позиции А. М. Коллонтай на III конгрессе Коминтерна выступили Л. Д. Троцкий, Н. И. Бухарин. К. Радек и Г. Роланд-Гольст, и эту позицию поддержало большинство участников конгресса.
В ходе обсуждения написанных Троцким тезисов о тактике был сформулирован новый лозунг «К массам», понимаемый как «завоевание широких масс пролетариата для идей коммунизма». Лозунг подразумевал необходимость выдвижения европейскими компартиями переходных требований и переход к тактике «единого рабочего фронта». Предпосылками к этому стали, с одной стороны, общее полевение европейского рабочего класса, а с другой — усиление давления со стороны буржуазной реакции.
III конгресс принял решение о создании Международного объединения красных (революционных) профсоюзов, которое должно было бы стать альтернативой «жёлтым» социал-демократическим профсоюзам. Учредительный съезд Профинтерна прошёл в июле 1921 года в Москве.
Выборы в ИККИ
На этот раз конгресс не выбирал ИККИ напрямую, а решил, что каждая партия пошлет определённое количество делегатов. РКП(б) — 5 делегатов, 4 партии — по два делегата, 14 партий — по одному делегату, а остальные — по одному делегату с совещательным голосом.
Состав ИККИ:
- Австрия: Франц Коричонер.
- Бельгия: Вар ван Оверстратен.
- Болгария: Димитрий Попов (сменён Александром Йордановым).
- Чехословакия: Эдмунд Буриан, Карел Крейбих (сменены Алоисом Нейратом и Богумиром Шмералем).
- Финляндия: Юрьё Сирола (сменён Куллерво Маннером и Отто Куусиненом).
- Франция: Борис Суварин (сменён Люси Лейсяг fr:Lucie Leiciague и Артуром Генриет fr:Arthur Henriet).
- Германия: Фриц Хеккерт, Пауль Фрёлих. (сменены ГугоЭберлейном и Кларой Цеткин).
- Великобритания: Том Белл.
- Голландия: Ян Янсен
- Италия: Умберто Террачини, Эджидио Дженнари.
- Латвия: Пётр Стучка.
- Норвегия: Олав Шефло.
- Польша: Н. Глинский (сменен Эдвардом Прухняком).
- Румыния: Александр Бадулеску[3] (Элек Кёблёш).
- Россия: Николай Бухарин, Владимир Ленин, Карл Радек, Лев Троцкий, Григорий Зиновьев.
- Испания: Рамон Мерино-Грасиа (исп. Ramón Merino-Gracia[4]).
- Иран: Сеид Джафар Пишевари.
- Швеция: Карл Чильбум.
- Швейцария: Эмиль Арнольд (заменён Жюлем Эмбер-Дро).
- Украина: Александр Шумский (временно).
- США: Оскар Тивердуцкий (англ. Oscar Tyverovsky ["Baldwin"]) (сменён Максом Бедахтом (en:Max Bedacht); затем Людвигом Каттерфельдом; затем Джеймсом Кэнноном).
- Югославия: Сима Маркович.
- КИМ: Вилли Мюнценберг, Янош Лекай (венг. Lekai János[5]) (сменён Рихардом Шюллером (Richard Schüller)[6].
С совещательным голосом
- Азербайджан: Газанфар Мусабеков;
- Грузия: Миха Цхакая;
- Литва: Зигмас Ангаретис;
- Люксембург: Ян Янсен;
- Персия: Аветис Султан-заде;
- Эстония: Ханс Пегельман;
- Дания: Ааге Йоргенсен[7];
- Индия: Манабендра Натх Рой;
- Греция: Димитриу;
- Южная Африка: Давид Джонс;
- Корея: Нам Ман Чхун;
- Мексика: Эвелин Рой;
- Армения: Сергей Кашьян;
- Австралия: П.Фриман;
- Китай: Чжан Кай
ИККИ выбрал президиум из восьми человек, в который входили Григорий Зиновьев, Карл Радек, Николай Бухарин, Фриц Хеккерт (Германия), Борис Суварин (Франция), Эджидио Дженнари (Италия), Бела Кун и Жюль Эмбер-Дро (Швейцария). Был выбран секретариат из трёх человек: Отто Куусинена, Матьяша Ракоши и Жюля Эмбер-Дро.
См. также
Напишите отзыв о статье "Третий конгресс Коммунистического Интернационала"
Примечания
- ↑ В. И. Ленин, ПСС, т. 44
- ↑ [www.zpu-journal.ru/e-zpu/2008/6/Mukhamedzhanov_Komintern/ Мухамеджанов М. М. Коминтерн: страницы истории]
- ↑ [www.alexanderyakovlev.org/fond/issues-doc/67908 Протокол № 9 заседания Комиссии Политбюро ЦК КПСС по дополнительному изучению материалов, связанных с репрессиями, имевшими место в период 30-40-х и начала 50-х гг., с приложениями]
- ↑ [www.fpabloiglesias.es/archivo-y-biblioteca/diccionario-biografico/biografias/12939_merino-gracia-ramon Merino Gracia, Ramón]
- ↑ [mek.oszk.hu/02200/02228/html/06/396.html Lekai János], [hu.wikipedia.org/wiki/Lékai_János]
- ↑ [ooe.kpoe.at/news/article.php/20070530151043856 Richard Schüller (1901-1957)]
- ↑ [www.leksikon.org/art.php?m=1&n=4867 Jørgensen, Aage]
Ссылки
- [publ.lib.ru/ARCHIVES/K/Kommunisticheskiy_Internacional/_Komintern.html#1030 Третий Всемирный Конгресс Коммунистического Интернационала: Стенографический отчет. (Петроград: Госиздат, 1922)]
См. также
| ||||||||||
Отрывок, характеризующий Третий конгресс Коммунистического Интернационала
Для человеческого ума непонятна абсолютная непрерывность движения. Человеку становятся понятны законы какого бы то ни было движения только тогда, когда он рассматривает произвольно взятые единицы этого движения. Но вместе с тем из этого то произвольного деления непрерывного движения на прерывные единицы проистекает большая часть человеческих заблуждений.
Известен так называемый софизм древних, состоящий в том, что Ахиллес никогда не догонит впереди идущую черепаху, несмотря на то, что Ахиллес идет в десять раз скорее черепахи: как только Ахиллес пройдет пространство, отделяющее его от черепахи, черепаха пройдет впереди его одну десятую этого пространства; Ахиллес пройдет эту десятую, черепаха пройдет одну сотую и т. д. до бесконечности. Задача эта представлялась древним неразрешимою. Бессмысленность решения (что Ахиллес никогда не догонит черепаху) вытекала из того только, что произвольно были допущены прерывные единицы движения, тогда как движение и Ахиллеса и черепахи совершалось непрерывно.
Принимая все более и более мелкие единицы движения, мы только приближаемся к решению вопроса, но никогда не достигаем его. Только допустив бесконечно малую величину и восходящую от нее прогрессию до одной десятой и взяв сумму этой геометрической прогрессии, мы достигаем решения вопроса. Новая отрасль математики, достигнув искусства обращаться с бесконечно малыми величинами, и в других более сложных вопросах движения дает теперь ответы на вопросы, казавшиеся неразрешимыми.
Эта новая, неизвестная древним, отрасль математики, при рассмотрении вопросов движения, допуская бесконечно малые величины, то есть такие, при которых восстановляется главное условие движения (абсолютная непрерывность), тем самым исправляет ту неизбежную ошибку, которую ум человеческий не может не делать, рассматривая вместо непрерывного движения отдельные единицы движения.
В отыскании законов исторического движения происходит совершенно то же.
Движение человечества, вытекая из бесчисленного количества людских произволов, совершается непрерывно.
Постижение законов этого движения есть цель истории. Но для того, чтобы постигнуть законы непрерывного движения суммы всех произволов людей, ум человеческий допускает произвольные, прерывные единицы. Первый прием истории состоит в том, чтобы, взяв произвольный ряд непрерывных событий, рассматривать его отдельно от других, тогда как нет и не может быть начала никакого события, а всегда одно событие непрерывно вытекает из другого. Второй прием состоит в том, чтобы рассматривать действие одного человека, царя, полководца, как сумму произволов людей, тогда как сумма произволов людских никогда не выражается в деятельности одного исторического лица.
Историческая наука в движении своем постоянно принимает все меньшие и меньшие единицы для рассмотрения и этим путем стремится приблизиться к истине. Но как ни мелки единицы, которые принимает история, мы чувствуем, что допущение единицы, отделенной от другой, допущение начала какого нибудь явления и допущение того, что произволы всех людей выражаются в действиях одного исторического лица, ложны сами в себе.
Всякий вывод истории, без малейшего усилия со стороны критики, распадается, как прах, ничего не оставляя за собой, только вследствие того, что критика избирает за предмет наблюдения большую или меньшую прерывную единицу; на что она всегда имеет право, так как взятая историческая единица всегда произвольна.
Только допустив бесконечно малую единицу для наблюдения – дифференциал истории, то есть однородные влечения людей, и достигнув искусства интегрировать (брать суммы этих бесконечно малых), мы можем надеяться на постигновение законов истории.
Первые пятнадцать лет XIX столетия в Европе представляют необыкновенное движение миллионов людей. Люди оставляют свои обычные занятия, стремятся с одной стороны Европы в другую, грабят, убивают один другого, торжествуют и отчаиваются, и весь ход жизни на несколько лет изменяется и представляет усиленное движение, которое сначала идет возрастая, потом ослабевая. Какая причина этого движения или по каким законам происходило оно? – спрашивает ум человеческий.
Историки, отвечая на этот вопрос, излагают нам деяния и речи нескольких десятков людей в одном из зданий города Парижа, называя эти деяния и речи словом революция; потом дают подробную биографию Наполеона и некоторых сочувственных и враждебных ему лиц, рассказывают о влиянии одних из этих лиц на другие и говорят: вот отчего произошло это движение, и вот законы его.
Но ум человеческий не только отказывается верить в это объяснение, но прямо говорит, что прием объяснения не верен, потому что при этом объяснении слабейшее явление принимается за причину сильнейшего. Сумма людских произволов сделала и революцию и Наполеона, и только сумма этих произволов терпела их и уничтожила.
«Но всякий раз, когда были завоевания, были завоеватели; всякий раз, когда делались перевороты в государстве, были великие люди», – говорит история. Действительно, всякий раз, когда являлись завоеватели, были и войны, отвечает ум человеческий, но это не доказывает, чтобы завоеватели были причинами войн и чтобы возможно было найти законы войны в личной деятельности одного человека. Всякий раз, когда я, глядя на свои часы, вижу, что стрелка подошла к десяти, я слышу, что в соседней церкви начинается благовест, но из того, что всякий раз, что стрелка приходит на десять часов тогда, как начинается благовест, я не имею права заключить, что положение стрелки есть причина движения колоколов.
Всякий раз, как я вижу движение паровоза, я слышу звук свиста, вижу открытие клапана и движение колес; но из этого я не имею права заключить, что свист и движение колес суть причины движения паровоза.
Крестьяне говорят, что поздней весной дует холодный ветер, потому что почка дуба развертывается, и действительно, всякую весну дует холодный ветер, когда развертывается дуб. Но хотя причина дующего при развертыванье дуба холодного ветра мне неизвестна, я не могу согласиться с крестьянами в том, что причина холодного ветра есть раэвертыванье почки дуба, потому только, что сила ветра находится вне влияний почки. Я вижу только совпадение тех условий, которые бывают во всяком жизненном явлении, и вижу, что, сколько бы и как бы подробно я ни наблюдал стрелку часов, клапан и колеса паровоза и почку дуба, я не узнаю причину благовеста, движения паровоза и весеннего ветра. Для этого я должен изменить совершенно свою точку наблюдения и изучать законы движения пара, колокола и ветра. То же должна сделать история. И попытки этого уже были сделаны.
Для изучения законов истории мы должны изменить совершенно предмет наблюдения, оставить в покое царей, министров и генералов, а изучать однородные, бесконечно малые элементы, которые руководят массами. Никто не может сказать, насколько дано человеку достигнуть этим путем понимания законов истории; но очевидно, что на этом пути только лежит возможность уловления исторических законов и что на этом пути не положено еще умом человеческим одной миллионной доли тех усилий, которые положены историками на описание деяний различных царей, полководцев и министров и на изложение своих соображений по случаю этих деяний.
Силы двунадесяти языков Европы ворвались в Россию. Русское войско и население отступают, избегая столкновения, до Смоленска и от Смоленска до Бородина. Французское войско с постоянно увеличивающеюся силой стремительности несется к Москве, к цели своего движения. Сила стремительности его, приближаясь к цели, увеличивается подобно увеличению быстроты падающего тела по мере приближения его к земле. Назади тысяча верст голодной, враждебной страны; впереди десятки верст, отделяющие от цели. Это чувствует всякий солдат наполеоновской армии, и нашествие надвигается само собой, по одной силе стремительности.
В русском войске по мере отступления все более и более разгорается дух озлобления против врага: отступая назад, оно сосредоточивается и нарастает. Под Бородиным происходит столкновение. Ни то, ни другое войско не распадаются, но русское войско непосредственно после столкновения отступает так же необходимо, как необходимо откатывается шар, столкнувшись с другим, с большей стремительностью несущимся на него шаром; и так же необходимо (хотя и потерявший всю свою силу в столкновении) стремительно разбежавшийся шар нашествия прокатывается еще некоторое пространство.
