3-й кавалерийский корпус (Российская империя)

3-й кавалерийский корпус (3кк)
Годы существования	1915—1918
Страна	Российская империя Российская империя
Подчинение	9-я армия
Входит в	Русская императорская армия
Тип	кавалерия
Включает в себя	части и подразделения
Численность	соединение
Участие в	Первая мировая война Луцкий прорыв Корниловское выступление Гатчинский поход
Командиры
Известные командиры	Генерал-лейтенант (с 15.1.1917 генерал от кавалерии) граф Ф. А. Келлер (11.3.1915 — 7.4.1917) генерал-лейтенант А. М. Крымов (7.4. — 24.8.1917) генерал-майор П. Н. Краснов (26.8.1917 — январь 1918)

3-й кавалери́йский ко́рпус (3кк; III ко́нный корпус, «Ке́ллеровский корпус») был сформирован 10—11 марта 1915 года в составе 9-й армии согласно приказу главнокомандующего армиями Юго-Западного фронта генерала Н. И. Иванова. Стал одним из двух сформированных в Русской императорской армии весной 1915 года кавалерийских корпусов. Формировал корпус и был его первым командиром генерал-лейтенант граф Ф. А. Келлер.

3-й конный корпус часто выполнял более широкие задачи, нежели предписанные обычному корпусу: усиливаясь приданными ему частями, корпус образовывал группы войск.

Корпус сыграл важную роль в борьбе за власть в 1917 году, оказавшись в центре двух значительных военно-политических событий: неудавшегося августовского 1917 года выступления генерала Л. Г. Корнилова и Гатчинского похода А. Ф. Керенского и П. Н. Краснова против большевиков, захвативших власть в Петрограде в октябре 1917 года.

Формирование

Формирование корпуса было начато в марте 1915 года.

Согласно телеграмме командующего 9-й армией генерала П. А. Лечицкого:

Временный 3-й кавалерийский корпус в составе Отдельной гвардейской кавалерийской бригады, 10-й кавалерийской и 1-й Донской дивизии генерал-лейтенанта Келлера считать временно сформированным с 12 часов ночи с 10 на 11 марта. 3-му кавалерийскому корпусу сосредоточиться в районе Тлусте по указанию командира 2-го кавалерийского корпуса.

К весне 1915 года существовали лишь отдельные конные дивизии, различающиеся выучкой и боевым духом, например, такие, как кадровая 10-я кавалерийская дивизия, выученная в соответствии с требованиями генерала Ф. А. Келлера, и иррегулярная и иначе подготовленная, не знавшая такого строгого руководства 1-я Донская казачья. Для объединения и успешных совместных действий столь разных соединений была необходима серьёзная работа, которая осложнялась идущей войной. При этом условий для такой работы создано не было: казна не выделила денег даже для приобретения имущества для нового корпуса. Командиру нового конного корпуса Келлеру пришлось искать выход из этого сложного положения. 5 апреля он отдал приказ:

Штаб 3-го кавалерийского корпуса и управление корпусного интенданта спешно формируются. Ввиду неотпуска средств из казны для приобретения положенного по штату имущества предписываю на покупку обоза, лошадей и канцелярского имущества отчислить из хозяйственных сумм каждого полка, входящего в его состав, по 500 рублей и от каждой батареи — по 100 рублей, которые представить под расписку исполняющему должность начальника штаба корпуса немедленно.

Условия службы

В 3-м конном корпусе, как и ранее в 10-й кавалерийской дивизии, когда ею командовал Келлер, были установлены строгий порядок и железная боевая дисциплина, что некоторым не нравилось, однако стало в годы войны главным фактором побед подчинённых генерала в боях с немцами и австро-венграми. В корпусе происходил своего рода отбор: бойцам, не готовым к ежедневной напряжённой работе под руководством Келлера, приходилось уходить в другие части.

При этом во время боевых действий на фронте положение и довольствие нижних чинов корпуса находились под пристальным наблюдением и опекой командующего: Келлер оперативно принимал меры по обеспечению их необходимым, заботливо относился к здоровью своих подчинённых.

Контрразведка корпуса

Важным направлением работы генерала Келлера, по оценке современных историков, характеризующей генерала как опытного командира, была борьба со шпионажем и пропагандой врага. Вражеская пропаганда уже к началу 1915 года достигла такой интенсивности, что заставила Ставку Верховного Главнокомандующего уделять противодействию ей особое внимание.

Так спецслужбы Австро-Венгрии активно использовали в своей шпионской и разведывательной деятельности еврейское население прифронтовой полосы, а также детей.

Поэтому, когда весной 1915 года на участке келлеровского корпуса было отмечено усиление работы австрийской разведки, Ф. А. Келлер принял ряд мер для исключения возможности получения противником сведений о его корпусе: выселение отдельных лиц, ряд превентивных мер в отношении населения занятых территорий, враждебно настроенного к Русской армии. При корпусе работали военно-полевые суды. Работа контрразведки корпуса была поставлена командующим настолько эффективно, что до начала 1916 года австрийцы не пытались в расположении корпуса рисковать жизнями своих шпионов.

Келлер так комментировал секрет успеха операций своих контрразведчиков:

Много раз результативность действий 3-го кавалерийского корпуса в районе местечка Новоселица зависела от плодотворной работы начальника тайной разведки подполковника 9-го драгунского Казанского полка.

Имя этого офицера не было названо Келлером и пока не установлено.

Под командой графа Келлера. Боевой путь в Великой войне

Победа под Хотином

16—17 марта 1915 года, несмотря на все трудности, возникшие при формировании, Ф. А. Келлер, только что вступивший в командование корпусом, провёл его силами блестящий бой под Хотином: корпус атаковал и отбросил из пределов России в Буковину 42-ю венгерскую пехотную Гонведную дивизию и гусарскую бригаду, пытавшиеся выполнить обход левого фланга русского Юго-Западного фронта. В бою все вновь объединённые под командованием генерала Келлера войска продемонстрировали дружные и согласованные действия, взяли под Хотином в плен «33 офицера, более 2100 нижних чинов». Было «захвачено 40 походных кухонь, 8 телефонных вьюков, масса оружия и патронов». Несколько австро-венгерских батальонов были полностью уничтожены.

Бои 18—19 марта у деревни Самушин

Бои корпуса на левом фланге 9-й армии у деревни Самушин, позволившие отразить действия противника и вывести 9-ю армию из сложной ситуации, получили высокую оценку: корпус и его командующий удостоились благодарности Верховного главнокомандующего Великого князя Николая Николаевича, что было доведено Келлером до сведения его подчинённых 22 марта 1915 года:

Генерал-лейтенанту графу Келлеру. Лихое дело кавалерийского корпуса под Вашей командой несказанно обрадовало сердце старого генерала инспектора кавалерии. Честь и слава нашей доблестной коннице! Передайте всем участникам этого славного дела мою сердечную благодарность. Дай Вам Бог новые геройские подвиги!

— Генерал-адъютант Николай

Заднестровское сражение

К 20 апреля 1915 года 3-й конный корпус имел численность 9490 шашек, обладал 38 орудиями и 26 пулемётами. В состав корпуса входили 10-я кавалерийская дивизия, 1-я Донская казачья дивизия и 2-я Сводная казачья дивизия, всего 14 полков (82 эскадрона и сотен). 26 апреля 1915 года 9-я армия генерала Лечицкого, в состав которой входил 3-й конный корпус, начала наступление вдоль Днестра. Конница генерала Келлера сделала решающий вклад в победу в Заднестровском сражении, когда русские войска нанесли поражение 7-й австро-венгерской армии и отбросили её за Прут.

27 апреля войска 3-го кавалерийского корпуса, атаковав укрепления противника, прорвали проволочные заграждения и врукопашную взяли вражеские окопы, овладели укреплённой позицией противника. «Келлеровцы» взяли в этот день 6 орудий, 6 пулемётов, 2 прожектора, зарядные ящики и 1500 пленных.

За этот бой командующий корпусом удостоился очередной благодарности Верховного командования и Главнокомандующего Юго-Западного фронта, о чём сообщил своим подчинённым в приказе от 1 мая 1915 года.

Передайте мою горячую благодарность своим доблестным дивизиям, продолжающим радовать меня своей лихой работой.

— Генерал-адъютант Николай

Сердечное спасибо лихому 3-му кавалерийскому корпусу, а 9-му Донскому казачьему полку в особенности и их молодцам генералам с графом Келлером во главе за новое славное дело у Баламутовки и Ржавенцы. Да поможет им Всевышний радовать Царя и Родину своими победными успехами.

— Генерал-адъютант Иванов

Боевая работа корпуса в марте и апреле 1915 года была отмечена наградами. Так, командующий был награждён орденами Святого Георгия 3-й степени и Святой Анны 1-й степени с мечами, а командир 1-й Донской казачьей дивизии, внёсшей наибольший вклад в успехи 9-й армии, генерал-майор Г. И. Чоглоков — орденом Святого Станислава 1-й степени с мечами. За этот период за мужество и героизм Ф. А. Келлером были представлены к награждению Георгиевским крестом не менее 154 офицеров.

Бои в мае — июне 1915 года

В ходе начавшегося 18 апреля 1915 года мощного контрнаступления германских войск в районе Громник — Горлице события на фронте приняли неблагоприятный для Русской армии оборот.

В мае и июне 3-й корпус вёл тяжёлые бои с наступавшим противником, в которых только за период с 26 мая по 13 июня потерял 102 бойцов и четверых офицеров убитыми при 429 раненых солдатах и 17 офицерах.

Смотры частей корпуса

29 марта 1916 года состоялся Высочайший смотр 3-го конного корпуса Верховным главнокомандующим Русской армии императором Николаем II. Смотр прошёл удачно, полки 10-й кавалерийской и 1-й Донской казачьей дивизий получили поздравление Келлера в приказе по корпусу. Полкам 1-й льготной Терской казачьей дивизии Келлер передал царский привет.

Смотр 3-му конному корпусу был также дважды дан походным атаманом всех казачьих войск великим князем Борисом Владимировичем: они были устроены 18 марта и 14 августа 1916 года.

Роль в Брусиловском прорыве

В ходе Брусиловского прорыва корпус Келлера выделялся даже на фоне лучших частей Русской армии. Уже через 7 дней после начала наступления Юго-Западного фронта командующим армиями фронта генералом А. А. Брусиловым был отмечен героизм именно 3-го конного корпуса, проявившего массовую доблесть при взятии Черновиц.

В конце июня — начале июля 1916 года келлеровский корпус захватил большое число пленных (11 офицеров и 1137 солдат) и трофеев, в том числе 800 тонн ценного со стратегической точки зрения антрацита, 2 пулемёта, огнемёт и другое военное снаряжение.

Действия корпуса в напряжённых боях во время Луцкого наступления много раз были отмечены в приказах высшего командования.

Преследуя врага, 3-й конный корпус вступил в Карпаты. 14 июня 1916 года Ф. А. Келлер отмечал в приказе:

В бою 10 сего июня за обладание городом Кимполунгом решающее значение сыграли обходные части корпуса, особенно 2-й Кизляро-Гребенской полк, ворвавшийся в него во главе с временным командующим 1-й Терской льготной казачьей дивизии генерал-майором Хорановым и командиром полка полковником Хетагуровым с севера. При этом 1-я сотня полка под командой подъесаула Золотарева, совершив более дальний переход, у западной окраины Кимполунга захватила шоссе и преградила противнику путь отступления. Результатом таких действий стал захват корпусом в плен 40 офицеров, полторы тысячи нижних чинов и 11 пулеметов. Сердечно благодарю всех господ генералов, штаб и обер-офицеров, нижних чинов корпуса за это молодецкое дело, в котором мы овладели городом Кимполунг, став на Карпатах твёрдой ногой.

— Генерал граф Келлер

Очередной раз раненый, 16 июня граф Келлер был вынужден отбыть на лечение, передав корпус временно в руки генерал-лейтенанта В. Е. Маркова. И в отсутствие своего командира в ходе дальнейших боёв Луцкого прорыва 3-й корпус способствовал максимальному продвижению наступления Юго-Западного фронта.

До конца июня 1916 года корпус вёл напряжённые встречные бои, защищая горный хребет. Во время высшего напряжения боёв 25 и 26 июня корпус отбил натиск серьёзно превосходивших келлеровцев 30 австрийских и немецких батальонов со множеством тяжёлой и лёгкой артиллерии.

30 июня был ранен и отбыл на лечение заменявший Келлера генерал Марков. Временное командование корпусом принял генерал-лейтенант Ф. С. Рерберг. 3 июля новый командующий начал новое наступление, которое продолжалось до конца месяца; в первой половине августа корпус вёл ожесточённые встречные бои.

Бои в сентябре — декабре 1916 года

Ф. А. Келлер вернулся к командованию 3-м конным корпусом через 3 месяца после ранения — 15 сентября 1916 года. В это время Юго-Западный фронт стремился развить летние успехи, однако враг безостановочно контратаковал. В результате в боевой работе 3-го корпуса атаки перемежались с обороной. В боях 3—6 октября келлеровцы взяли стратегический пункт Скапргенари, продолжив дальнейшее наступление.

К октябрю 1916 года интенсивность боёв ещё более возросла, соответственно многократно усилился поток раненых, с приёмом которых перестали справляться врачи. Тяжелейшее положение на фронте корпуса Келлера продолжалось до конца 1916 года, когда корпус после непрерывных напряжённых многомесячных боёв стал нуждаться в отдыхе и пополнении.

Положение утомлённого длительными боями корпуса характеризовал его командующий в отправленном 15 декабря в Ставку рапорте:

Генералу для поручений при Верховном Главнокомандующем Свиты генералу Петрово-Соловово. 3-й кавалерийский корпус, находясь в постоянных боях и походах, совершенно истомился. Пребывая в короткое время в трёх армиях, что потребовало от корпуса напряжённой работы не считаясь с его положением, он дошел до шестирядного состава во взводах и не составляет уже той грозной силы, которую составлял до сих пор, и в скором времени должен будет прийти в совершенно небоеспособное состояние. Ходатайствую об отведении корпуса в составе 10-й кавалерийской, 1-й Донской казачьей и 1-й Терской казачьей дивизий в глубокий тыл хотя бы на короткое время, чтобы дать ему возможность пополниться и привести в порядок материальную часть для дальнейшей работы.

— Генерал граф Келлер

К концу 1916 года соединение Келлера могло считаться «кавалерийским корпусом» лишь по названию: к январю 1917 года в корпусе насчитывалось около 3000 шашек с 650 лошадьми, при том что на 1 ноября 1916 года в нём было 12 343 шашки и 831 штык.

29 января 1917 года был наконец начат запоздалый отвод корпуса с Румынского фронта в тыл — город Оргеев Бессарабской губернии, а незадолго до этого, 15 января, командир корпуса Келлер был произведён в генералы от кавалерии.

Февральский переворот

3 марта штаб корпуса получил телеграмму из Ставки об отречении императора Николая II от престола. Командующий корпусом провёл собрание унтер-офицеров корпуса, чтобы выяснить их отношение к отрёкшемуся царю. 4 марта Келлер вызвал корпус в окрестности Оргеева, где во всеуслышание заявил:

Я получил депешу об отречении Государя и о каком-то там Временном правительстве. Я, ваш старый командир, деливший с вами и лишения, и горести, и радости, не верю, чтобы Государь Император в такой момент мог добровольно бросить армию и Россию.

Телеграмма Ф. А. Келлера на имя Николая II, перехваченная «временщиками»

В полдень 6 марта Келлер отправил императору телеграмму, в которой от лица корпуса и себя лично выражал негодование по отношению к тем войскам, что присоединились к мятежникам, а также просил царя не покидать престола.

Несмотря на то что телеграмма из Оргеева и была перехвачена «временщиками», этот поступок Келлера не остался неизвестным Николаю Александровичу: вернувшись после вынужденного отречения в Царское Село, император рассказал там о проникнутой духом верности телеграмме генерала Келлера, о том, что в своей телеграмме командующий 3-м кавалерийским корпусом указывал, что командуемый им корпус не верит в то, что царь добровольно решил оставить армию, и сообщал о готовности корпуса прийти ему на выручку.

Полкам 3-го корпуса зачитали тексты обоих актов отречения, солдаты отреагировали на это недоумением. «Неожиданность ошеломила всех. Офицеры, так же как и солдаты, были озадачены и подавлены». И только в нескольких группах солдат — писарей, технических команд, санитаров — царило приподнятое настроение.

После перехода власти к Временному правительству генерал Келлер предпринял всё, что было в его силах, для поддержания порядка в частях корпуса и противодействия начавшимся в армии разрушительным революционным процессам, продолжал держать 3-й конный корпус «в кулаке». Генерал вступил в конфликт с новым военным министром А. И. Гучковым, протестуя против вводимых последним новшеств, вредных для армии.

Уходить в отставку по собственному желанию генерал Ф. А. Келлер не собирался. Его отношение к происходящему в стране и в армии, однако, сделало его «одним из первых кандидатов в списке высших офицеров, которых новая революционная власть решила отправить в отставку как неблагонадёжных». Повода для отставки ждать долго не пришлось: Келлер отказался приносить присягу Временному правительству и приводить к ней свой конный корпус.

Перехваченная верноподданническая телеграмма генерала привела к прибытию вскоре в штаб келлеровского корпуса генерала К. Маннергейма, который предпринял попытку уговорить Келлера подчиниться Временному правительству или, по меньшей мере, убедить его отказаться от воздействия в этом отношении на своих подчинённых. Однако граф не пошёл на уступки, отказался присягать Временному правительству, сказав:

Я христианин, и думаю, что грешно менять присягу.

Генерал «заявил, что отказывается приводить свой корпус к присяге, так как не понимает существа и юридического обоснования верховной власти Временного правительства; не понимает, как можно присягать повиноваться Львову, Керенскому и прочим определённым лицам, которые могут ведь быть удалены или оставить свои посты…». При этом он успокоил барона Маннергейма, проинформировав его, что «воздействие на волю войск никогда не входило в его, графа Келлера, расчёты».

16 марта 1917 года генерал отдал последний приказ полкам 3-го конного корпуса:

Сегодняшним приказом я отчислен от командования славным 3-м кавалерийским корпусом. Прощайте же, все дорогие боевые товарищи, господа генералы, офицеры, казаки, драгуны, уланы, гусары, артиллеристы, самокатчики, стрелки и все служащие в рядах этого доблестного боевого корпуса!
Переживали мы с Вами вместе и горе, и радости, хоронили наших дорогих покойников, положивших жизнь свою за Веру, Царя и Отечество, радовались достигнутыми с БОЖЬЕЙ помощью неоднократным успехам над врагами. Не один раз бывали сами ранены и страдали от ран. Сроднились мы с Вами. Горячее же спасибо всем Вам за Ваше доверие ко мне, за Вашу любовь, за Вашу всегдашнюю отвагу и слепое послушание в трудные минуты боя. Дай Вам Господи силы и дальше служить так же честно и верно своей Родине, всегдашней удачи и счастья. Не забывайте своего старого и крепко любящего Вас командира корпуса. Помните то, чему он Вас учил. Бог Вам в помощь.

Сдав корпус одному из своих боевых товарищей генералу А. М. Крымову, генерал Келлер уехал из армии в Харьков, где проживала в это время его семья.

Как писал служивший в это время под началом Келлера генерал А. Г. Шкуро:

Келлер сдал корпус ген. Крымову и уехал из армии. В глубокой горести и со слезами провожали мы нашего графа. Офицеры, кавалеристы, казаки, все повесили головы, приуныли, но у всех таилась надежда, что скоро недоразумение объяснится, что мы ещё увидим нашего любимого вождя и ещё поработаем под славным его командованием. Но судьба решила иначе.

После вынужденной отставки графа Келлера 3-й конный корпус был приведён новым командующим генералом А. М. Крымовым к присяге Временному правительству.

Корниловское выступление

‎

В корниловские дни 3-й конный корпус, сохранивший в сравнении с другими частями довольно высокую боеспособность, и его новый командующий генерал А. М. Крымов стали основной силой Верховного главнокомандующего генерала Л. Г. Корнилова в его противостоянии с министром-председателем А. Ф. Керенским.

Новый Верховный главнокомандующий Русской армии генерал Л. Г. Корнилов предпринял ряд мер, направленных на восстановление дисциплины в армии и правопорядка в стране. По решению Временного правительства^[а] и с согласия А. Ф. Керенского^[б] генерал Корнилов начал действия по переброске частей к Петрограду. На Петроград был отправлен 3-й конный корпус и Туземная («Дикая») дивизия под командованием генерал-лейтенанта А. М. Крымова. Одновременно из Финляндии на Петроград двигался 1-й кавалерийский корпус генерал-майора А. Н. Долгорукова, но войти в столицу в случае восстания большевиков, чтобы полностью (после подавления июльского мятежа) с ними покончить и взять под контроль ситуацию в столице, должны были всё-таки казаки 3-го корпуса и горцы Крымова. 24 августа Корнилов издал распоряжение командующему 1-й Кубанской казачьей дивизией генералу П. Н. Краснову принять командование 3-м конным корпусом. 29 августа Краснов уже находился во вверенном ему корпусе, а Крымов возглавил Отдельную Петроградскую армию, подчинявшуюся напрямую Ставке.

28 августа войска Крымова заняли Лугу, разоружив местный гарнизон. У станции Антропшино Туземная дивизия вступила в перестрелку с солдатами Петроградского гарнизона. В условиях угрозы сохранению власти правительства Керенский искал возможности для переговоров, но его отговорили ехать в Ставку из-за опасности расправы — ходили слухи, что Керенскому в войсках вынесен смертный приговор. Помощь в подавлении выступления правительству предложили Советы. Временное правительство предпочло прибегнуть к услугам большевистских агитаторов для контакта с восставшими частями и раздать оружие петроградским рабочим, что впоследствии способствовало Советам в проведении Октябрьской революции.

29 августа Керенский отдал указ об отстранении от должностей и предании суду «за мятеж» генерала Корнилова и его старших сподвижников.

Вызванный при содействии генерала М. В. Алексеева Крымов, оставив корпус в окрестностях Луги, направился в Петроград по приглашению Керенского, которое было передано через приятеля генерала — полковника Самарина, занимавшего должность помощника начальника кабинета Керенского. Подробности разговора между Крымовым и Керенским до нас не дошли. По свидетельствам очевидцев, из-за дверей кабинета доносился гневный голос генерала Крымова, обличавшего министра-председателя. По окончании разговора Крымов прошёл в канцелярию военного министра и застрелился. По воспоминаниям генерала А. С. Лукомского, перед смертью Крымов через адъютанта передал Корнилову письмо. Корнилов письмо получил, но с его содержанием никого не ознакомил.

Навстречу войскам Крымова были отправлены агитаторы с целью деморализовать казаков. Части Отдельной Петроградской армии потеряли боеспособность.

Сам генерал Корнилов отказался от возможности использования верных ему войск, не желая гражданской войны, и был арестован 2 сентября. «Корниловское выступление» провалилось.

3-й конный корпус в Петрограде

30 августа генерал М. В. Алексеев, начальник штаба А. Ф. Керенского, провозгласившего себя Верховным главнокомандующим, подтвердил назначение генерала П. Н. Краснова командующим 3-м кавалерийским корпусом.

Служивший ранее под начальством генерала Келлера генерал Краснов писал о назначении его на должность командующего прославленным корпусом: «Будь это назначение в старое дореволюционное время — оно меня, конечно, страшно обрадовало бы. III кавалерийский корпус, бывший раньше под командою гр. Келлера, пользовался необыкновенно громкой боевой репутацией… 1-я Донская дивизия, входившая в состав этого корпуса, была для меня родной дивизией. Я в ней командовал полком в мирное время в Замостьи и с нею проделал весь поход 1914 года и до конца апреля 1915 года. Все офицеры и даже казаки этой дивизии были не только моими боевыми товарищами, но, смело скажу, — были моими друзьями».

4 сентября 3-й конный корпус вступил в Петроград и Красное Село.

Новый командующий корпусом так оценивал его расположение в столице в то время:

Керенский правильно учёл значения присутствия III-го конного корпуса под Петроградом. Совет солдатских и рабочих депутатов присмирел. Царскосельский гарнизон, когда кругом стояли донцы, изменился до смешного. Солдаты начали чисто одеваться и отдавать честь офицерам. Всё это сделало только то, что появились нерасхлюстанные части, что у ворот дворца Великой Княгини Марии Павловны стоял чисто одетый часовой, который не лущит семечек, казаки праздно не шатались по городу, а те, кто появлялся на улицах, были чисто одеты и отдавали щеголевато честь офицерам. Одна внешность уже влияла оздоровляющим образом, надо было поддержать её и воспитать снова офицеров и казаков.

— П. Н. Краснов

7 сентября генерал Краснов посетил Пулково, где располагались 9-й и 10-й Донские казачьи полки корпуса.

Гатчинский поход

В сентябре 1917 года 3-й конный по приказу Керенского из предместий Петрограда был переведён в район Острова и попал под начальство штаба Северного фронта, где было решено распылить его на пространстве от Вендена до Витебска.

После захвата власти большевиками в октябре 1917 года 3-й конный корпус под командованием генерала Краснова участвовал в боях под Петроградом: брал Гатчину, Царское Село, вёл бои под Пулковом.

25 октября Керенский, наконец, осознал всю серьёзность положения, складывавшегося в столице в связи с открыто готовившимся и уже ведшимся захватом власти большевиками, и распорядился срочно перебросить 3-й кавалерийский корпус к Петрограду. Генерал Краснов в этой связи отдал секретный боевой приказ по 3-му кавалерийскому корпусу за № 47/21:

В Петрограде кучка безответственных людей, подкупленная Императором Вильгельмом, и толпа солдат Петроградского гарнизона, состоящая из трусов, упорно не желающих идти на позицию, решила насильственным путём свергнуть Временное правительство, Совет республики и Центральный исполнительный комитет Совета рабочих и солдатских депутатов.
Часть гарнизона Петрограда, также 1-й, 4-й и 14-й казачьи полки остались верны присяге и правительству. Юнкера и Женский батальон мужественно защищают Временное правительство и часть Совета солдатских и рабочих депутатов.
Для подавления вооружённой силой беспорядков Временное правительство призвало 44-ю пехотную дивизию, самокатные батальоны, 5-ю Кавказскую казачью дивизию, 23-й и 43-й донские казачьи полки и ещё некоторые свободные на фронте части, который спешно двинуты к Петрограду. Одновременно на фронте в 1-й армии части 51-й пехотной дивизии под влиянием пропаганды немецких агентов отказались идти на позицию на смену 148-й пехотной дивизии.
Командуемому мною корпусу приказано спешно погрузиться и направляться: 1-й Донской казачьей дивизии для водворения порядка в Петрограде, чтобы дать возможность состояться Учредительному собранию и Уссурийской казачьей дивизии в распоряжение командующего 1-й армией для водворения порядка и приведения к повиновению бунтующих частей.
Казаки и солдаты! Нас мало, но за нами честная солдатская присяга. Мы боремся за право, за свободу, за революцию и за Русский народ. С нами Бог! Наши противники — продавшиеся немцам люди, забывшие присягу. За их спиною измена, предательство и трусость. Никто из нас не сомневается, что правда и свобода восторжествуют на Руси при вашей бескорыстной и честной помощи.

На следующий день, бежав из столицы, Керенский лично приказал Краснову двинуть на столицу весь наличный состав корпуса — шесть сотен 9-го и четыре сотни 10-го Донских казачьих полков, всего 700 казаков.

«Корпус» взял Гатчину и Царское Село, однако для восстановления власти Временного правительства уже в районе Пулкова сил 700 казаков оказалось мало.

Конец 3-го конного

9 ноября генерал Краснов прибыл в Великие Луки, где находились в это время эшелоны 10-го Донского казачьего полка, родного полка командующего корпусом, многие из которых были друзьями генерала и были им воспитаны. Один из адъютантов генерала Краснова предложил как наиболее безопасный для Петра Николаевича вариант — отправиться домой, на Дон, вместе с полком. Однако казаки отказались взять с собой генерала, мотивируя это тем, что это представляло для них опасность. Как писал впоследствии генерал, не отказ донцов взять его с собой его огорчил — он не мог ехать с ними в то время в принципе: не был ещё выполнен долг командующего перед корпусом, состоявший в задаче сбора корпуса и отправки его к генералу А. М. Каледину. Огорчила генерала трусость казаков некогда одной из самых отважных и прославленных частей Русской армии:

Яд большевизма вошёл в сердца людей моего полка, который я считал лучшим, наиболее мне верным, чего же я мог ожидать от остальных?.. Одна мысль, одна мечта была у них — домой! Эти люди были безнадежно потеряны для какой бы то ни было борьбы, на каком бы то ни было фронте.

— П. Н. Краснов

В ноябре — декабре 1917 года остатки некогда славных и грозных кавалерийских полков разбежались по домам. Третьего конного корпуса не стало.

Армейское подчинение корпуса за время существования

• В составе 9-й армии: апрель — ноябрь 1915
• В составе 6-й армии: декабрь 1915 — январь 1916
• В составе 9-й армии: январь — сентябрь 1916
• В составе 4-й армии: февраль — июль 1917
• В составе 11-й армии: июль — октябрь 1917
• В составе 1-й армии: октябрь 1917 — январь 1918

Состав корпуса за время существования

Октябрь 1915 — февраль 1916

• 10-я кавалерийская дивизия
• 1-я Донская казачья дивизия
• 1-я Терская казачья дивизия
• Отдельная гвардейская кавалерийская бригада
• 2-я Сводная казачья дивизия

Февраль 1916 — апрель 1917

• 10-я кавалерийская дивизия
• 1-я Донская казачья дивизия
• 1-я Терская казачья дивизия
• Отдельная гвардейская кавалерийская бригада
• 12-я кавалерийская дивизия

Апрель 1917 — январь 1918

• 1-я Донская казачья дивизия
• Уссурийская конная дивизия

Командиры

• Свиты Его Императорского Величества генерал-лейтенант (с 15 января 1917 генерал от кавалерии) граф Келлер, Фёдор Артурович (11 марта 1915 — 7 апреля 1917)
• генерал-лейтенант Крымов, Александр Михайлович (7 апреля 1917 — 24 августа 1917)
• генерал-майор Краснов, Пётр Николаевич (26 августа 1917 — январь 1918)

Временно исполнявшие должность командира корпуса

В связи с неоднократными ранениями генерала Ф. А. Келлера трижды на посту командира корпуса его замещали во время прохождения им лечения:

• Г. И. Чоглоков — лето 1915
• В. Е. Марков — 16—30 июня 1916
• Ф. С. Рерберг — 30 июня — 15 сентября 1916

Известные военачальники — воспитанники «Келлеровского корпуса»

3-му конному, во многом благодаря суровым требованиям графа Келлера, было суждено стать своеобразной кузницей кадров: многие из его бывших бойцов стали известными военачальниками как уже по ходу Великой войны, так и на полях междоусобной гражданской.

Генерал П. Н. Краснов

Воевавший под непосредственным руководством графа Келлера в составе 1-й Донской казачьей дивизии генерал Пётр Николаевич Краснов — будущий атаман Всевеликого Войска Донского и один из лидеров Белого движения — стал самым известным из воспитанников генерала Келлера.

Генерал А. И. Дутов

В 1-м Оренбургском казачьем полку 10-й кавалерийской дивизии корпуса воевал и стал к концу войны его командиром будущий атаман Оренбургского казачьего войска и один из лидеров Белого движения Александр Ильич Дутов.

Генерал И. Г. Барбович

Иван Гаврилович Барбович, неоднократно отмечавшийся Келлером в приказах и по 10-й кавалерийской дивизии, и по 3-му конному корпусу, стал одним из самых знаменитых белых кавалерийских начальников на Юге России. Высоко ценился в этом качестве командующим Русской армии в Крыму генералом бароном П. Н. Врангелем.

В эмиграции этот генерал стал руководителем одного из отделов Русского общевоинского союза.

Генерал А. М. Крымов

Служивший под началом графа Келлера в 3-м конном и ставший известным благодаря своей неоднозначной роли в борьбе за власть в 1917 году, участник заговора А. И. Гучкова с целью дворцового переворота, позднее, в августовские дни — «меч генерала Корнилова», генерал Александр Михайлович Крымов.

Со времени формирования корпуса Крымов получил назначение исполняющего должность начальника штаба корпуса. После ухода графа Келлера из армии, с апреля и до назначения Корниловым командующим Особой петроградской армией в августе 1917 года, Крымов командовал 3-м корпусом.

Генерал А. Г. Шкуро

В составе 3-го конного воевал знаменитый впоследствии казачий кавалерийский военачальник Добровольческой армии, «белый партизан» Андрей Григорьевич Шкуро.

Генерал Б. Р. Хрещатицкий

Видный участник Белого движения, генерал (с 1919) Борис Ростиславович Хрещатицкий командовал в 3-м конном 2-й бригадой в составе 1-й Донской казачьей дивизии.

Генерал В. Е. Марков

Ценимый командиром корпуса генерал Василий Евгеньевич Марков был выдвинут непосредственно генералом Келлером. Во время нескольких ранений Келлера Маркову было доверено временно исполнять должность командира корпуса. Во время гражданской войны генерал также сражался в рядах Белого движения.

Литература

• Волкова И. Русская армия в русской истории. — М.: Яуза, Эксмо, 2005. — 640 с. — ISBN 5-699-09557-8.
• Граф Келлер: Антология / [rusk.ru/st.php?idar=422646 Предисловие] В. Ж. Цветкова. — М.: Посев, 2007. — 1162 с. — (Белые воины). — ISBN 5-85824-170-0.
  • Ганина Н. А. Памяти графа Келлера. — С. 7—120.
  • Фомин С. В. Золотой клинок Империи. — С. 121—994.
  • Балмасов С. С., Гагкуев Р. Г. Генерал Келлер в годы Великой войны и русской смуты. — С. 995—1133.
• Фомин М. Шашка и крест графа Келлера. — СПб.: Амирит, 2016. — ISBN 978-5-9908839-5-6
• Цветков В. Ж. [www.dk1868.ru/statii/kornilov2.htm Лавр Георгиевич Корнилов. Часть 2. Март — сентябрь 1917 года]. Добровольческий корпус (9 сентября 2008). Проверено 25 апреля 2013. [www.webcitation.org/6GEQSvhVg Архивировано из первоисточника 29 апреля 2013].
• Центральный государственный кинофотофоноархив Украины имени Г. С. Пшеничного. Война 1914—1917 гг.: из личного фотоальбома генерала Ф. А. Келлера. — Харьков: Фолио, 2013. — 319 с. — 500 экз. — ISBN 978-966-03-6423-3.

Ссылки

• [www.regiment.ru/upr/B/3/kk/3.htm 3-й кавалерийский корпус]. Русская Императорская армия. Проверено 25 апреля 2013. [www.webcitation.org/6GEQTW5gg Архивировано из первоисточника 29 апреля 2013].

История России   Первая мировая война

Отрывок, характеризующий 3-й кавалерийский корпус (Российская империя)

В день приезда молодых, утром, по обыкновению, княжна Марья в урочный час входила для утреннего приветствия в официантскую и со страхом крестилась и читала внутренно молитву. Каждый день она входила и каждый день молилась о том, чтобы это ежедневное свидание сошло благополучно.
Сидевший в официантской пудреный старик слуга тихим движением встал и шопотом доложил: «Пожалуйте».
Из за двери слышались равномерные звуки станка. Княжна робко потянула за легко и плавно отворяющуюся дверь и остановилась у входа. Князь работал за станком и, оглянувшись, продолжал свое дело.
Огромный кабинет был наполнен вещами, очевидно, беспрестанно употребляемыми. Большой стол, на котором лежали книги и планы, высокие стеклянные шкафы библиотеки с ключами в дверцах, высокий стол для писания в стоячем положении, на котором лежала открытая тетрадь, токарный станок, с разложенными инструментами и с рассыпанными кругом стружками, – всё выказывало постоянную, разнообразную и порядочную деятельность. По движениям небольшой ноги, обутой в татарский, шитый серебром, сапожок, по твердому налеганию жилистой, сухощавой руки видна была в князе еще упорная и много выдерживающая сила свежей старости. Сделав несколько кругов, он снял ногу с педали станка, обтер стамеску, кинул ее в кожаный карман, приделанный к станку, и, подойдя к столу, подозвал дочь. Он никогда не благословлял своих детей и только, подставив ей щетинистую, еще небритую нынче щеку, сказал, строго и вместе с тем внимательно нежно оглядев ее:
– Здорова?… ну, так садись!
Он взял тетрадь геометрии, писанную его рукой, и подвинул ногой свое кресло.
– На завтра! – сказал он, быстро отыскивая страницу и от параграфа до другого отмечая жестким ногтем.
Княжна пригнулась к столу над тетрадью.
– Постой, письмо тебе, – вдруг сказал старик, доставая из приделанного над столом кармана конверт, надписанный женскою рукой, и кидая его на стол.
Лицо княжны покрылось красными пятнами при виде письма. Она торопливо взяла его и пригнулась к нему.
– От Элоизы? – спросил князь, холодною улыбкой выказывая еще крепкие и желтоватые зубы.
– Да, от Жюли, – сказала княжна, робко взглядывая и робко улыбаясь.
– Еще два письма пропущу, а третье прочту, – строго сказал князь, – боюсь, много вздору пишете. Третье прочту.
– Прочтите хоть это, mon pere, [батюшка,] – отвечала княжна, краснея еще более и подавая ему письмо.
– Третье, я сказал, третье, – коротко крикнул князь, отталкивая письмо, и, облокотившись на стол, пододвинул тетрадь с чертежами геометрии.
– Ну, сударыня, – начал старик, пригнувшись близко к дочери над тетрадью и положив одну руку на спинку кресла, на котором сидела княжна, так что княжна чувствовала себя со всех сторон окруженною тем табачным и старчески едким запахом отца, который она так давно знала. – Ну, сударыня, треугольники эти подобны; изволишь видеть, угол abc…
Княжна испуганно взглядывала на близко от нее блестящие глаза отца; красные пятна переливались по ее лицу, и видно было, что она ничего не понимает и так боится, что страх помешает ей понять все дальнейшие толкования отца, как бы ясны они ни были. Виноват ли был учитель или виновата была ученица, но каждый день повторялось одно и то же: у княжны мутилось в глазах, она ничего не видела, не слышала, только чувствовала близко подле себя сухое лицо строгого отца, чувствовала его дыхание и запах и только думала о том, как бы ей уйти поскорее из кабинета и у себя на просторе понять задачу.
Старик выходил из себя: с грохотом отодвигал и придвигал кресло, на котором сам сидел, делал усилия над собой, чтобы не разгорячиться, и почти всякий раз горячился, бранился, а иногда швырял тетрадью.
Княжна ошиблась ответом.
– Ну, как же не дура! – крикнул князь, оттолкнув тетрадь и быстро отвернувшись, но тотчас же встал, прошелся, дотронулся руками до волос княжны и снова сел.
Он придвинулся и продолжал толкование.
– Нельзя, княжна, нельзя, – сказал он, когда княжна, взяв и закрыв тетрадь с заданными уроками, уже готовилась уходить, – математика великое дело, моя сударыня. А чтобы ты была похожа на наших глупых барынь, я не хочу. Стерпится слюбится. – Он потрепал ее рукой по щеке. – Дурь из головы выскочит.
Она хотела выйти, он остановил ее жестом и достал с высокого стола новую неразрезанную книгу.
– Вот еще какой то Ключ таинства тебе твоя Элоиза посылает. Религиозная. А я ни в чью веру не вмешиваюсь… Просмотрел. Возьми. Ну, ступай, ступай!
Он потрепал ее по плечу и сам запер за нею дверь.
Княжна Марья возвратилась в свою комнату с грустным, испуганным выражением, которое редко покидало ее и делало ее некрасивое, болезненное лицо еще более некрасивым, села за свой письменный стол, уставленный миниатюрными портретами и заваленный тетрадями и книгами. Княжна была столь же беспорядочная, как отец ее порядочен. Она положила тетрадь геометрии и нетерпеливо распечатала письмо. Письмо было от ближайшего с детства друга княжны; друг этот была та самая Жюли Карагина, которая была на именинах у Ростовых:
Жюли писала:
«Chere et excellente amie, quelle chose terrible et effrayante que l'absence! J'ai beau me dire que la moitie de mon existence et de mon bonheur est en vous, que malgre la distance qui nous separe, nos coeurs sont unis par des liens indissolubles; le mien se revolte contre la destinee, et je ne puis, malgre les plaisirs et les distractions qui m'entourent, vaincre une certaine tristesse cachee que je ressens au fond du coeur depuis notre separation. Pourquoi ne sommes nous pas reunies, comme cet ete dans votre grand cabinet sur le canape bleu, le canape a confidences? Pourquoi ne puis je, comme il y a trois mois, puiser de nouvelles forces morales dans votre regard si doux, si calme et si penetrant, regard que j'aimais tant et que je crois voir devant moi, quand je vous ecris».
[Милый и бесценный друг, какая страшная и ужасная вещь разлука! Сколько ни твержу себе, что половина моего существования и моего счастия в вас, что, несмотря на расстояние, которое нас разлучает, сердца наши соединены неразрывными узами, мое сердце возмущается против судьбы, и, несмотря на удовольствия и рассеяния, которые меня окружают, я не могу подавить некоторую скрытую грусть, которую испытываю в глубине сердца со времени нашей разлуки. Отчего мы не вместе, как в прошлое лето, в вашем большом кабинете, на голубом диване, на диване «признаний»? Отчего я не могу, как три месяца тому назад, почерпать новые нравственные силы в вашем взгляде, кротком, спокойном и проницательном, который я так любила и который я вижу перед собой в ту минуту, как пишу вам?]
Прочтя до этого места, княжна Марья вздохнула и оглянулась в трюмо, которое стояло направо от нее. Зеркало отразило некрасивое слабое тело и худое лицо. Глаза, всегда грустные, теперь особенно безнадежно смотрели на себя в зеркало. «Она мне льстит», подумала княжна, отвернулась и продолжала читать. Жюли, однако, не льстила своему другу: действительно, и глаза княжны, большие, глубокие и лучистые (как будто лучи теплого света иногда снопами выходили из них), были так хороши, что очень часто, несмотря на некрасивость всего лица, глаза эти делались привлекательнее красоты. Но княжна никогда не видала хорошего выражения своих глаз, того выражения, которое они принимали в те минуты, когда она не думала о себе. Как и у всех людей, лицо ее принимало натянуто неестественное, дурное выражение, как скоро она смотрелась в зеркало. Она продолжала читать: 211
«Tout Moscou ne parle que guerre. L'un de mes deux freres est deja a l'etranger, l'autre est avec la garde, qui se met en Marieche vers la frontiere. Notre cher еmpereur a quitte Petersbourg et, a ce qu'on pretend, compte lui meme exposer sa precieuse existence aux chances de la guerre. Du veuille que le monstre corsicain, qui detruit le repos de l'Europe, soit terrasse par l'ange que le Tout Рuissant, dans Sa misericorde, nous a donnee pour souverain. Sans parler de mes freres, cette guerre m'a privee d'une relation des plus cheres a mon coeur. Je parle du jeune Nicolas Rostoff, qui avec son enthousiasme n'a pu supporter l'inaction et a quitte l'universite pour aller s'enroler dans l'armee. Eh bien, chere Marieie, je vous avouerai, que, malgre son extreme jeunesse, son depart pour l'armee a ete un grand chagrin pour moi. Le jeune homme, dont je vous parlais cet ete, a tant de noblesse, de veritable jeunesse qu'on rencontre si rarement dans le siecle оu nous vivons parmi nos villards de vingt ans. Il a surtout tant de franchise et de coeur. Il est tellement pur et poetique, que mes relations avec lui, quelque passageres qu'elles fussent, ont ete l'une des plus douees jouissances de mon pauvre coeur, qui a deja tant souffert. Je vous raconterai un jour nos adieux et tout ce qui s'est dit en partant. Tout cela est encore trop frais. Ah! chere amie, vous etes heureuse de ne pas connaitre ces jouissances et ces peines si poignantes. Vous etes heureuse, puisque les derienieres sont ordinairement les plus fortes! Je sais fort bien, que le comte Nicolas est trop jeune pour pouvoir jamais devenir pour moi quelque chose de plus qu'un ami, mais cette douee amitie, ces relations si poetiques et si pures ont ete un besoin pour mon coeur. Mais n'en parlons plus. La grande nouvelle du jour qui occupe tout Moscou est la mort du vieux comte Безухой et son heritage. Figurez vous que les trois princesses n'ont recu que tres peu de chose, le prince Basile rien, est que c'est M. Pierre qui a tout herite, et qui par dessus le Marieche a ete reconnu pour fils legitime, par consequent comte Безухой est possesseur de la plus belle fortune de la Russie. On pretend que le prince Basile a joue un tres vilain role dans toute cette histoire et qu'il est reparti tout penaud pour Petersbourg.
«Je vous avoue, que je comprends tres peu toutes ces affaires de legs et de testament; ce que je sais, c'est que depuis que le jeune homme que nous connaissions tous sous le nom de M. Pierre les tout court est devenu comte Безухой et possesseur de l'une des plus grandes fortunes de la Russie, je m'amuse fort a observer les changements de ton et des manieres des mamans accablees de filles a Marieier et des demoiselles elles memes a l'egard de cet individu, qui, par parenthese, m'a paru toujours etre un pauvre, sire. Comme on s'amuse depuis deux ans a me donner des promis que je ne connais pas le plus souvent, la chronique matrimoniale de Moscou me fait comtesse Безухой. Mais vous sentez bien que je ne me souc nullement de le devenir. A propos de Marieiage, savez vous que tout derienierement la tante en general Анна Михайловна, m'a confie sous le sceau du plus grand secret un projet de Marieiage pour vous. Ce n'est ni plus, ni moins, que le fils du prince Basile, Anatole, qu'on voudrait ranger en le Marieiant a une personne riche et distinguee, et c'est sur vous qu'est tombe le choix des parents. Je ne sais comment vous envisagerez la chose, mais j'ai cru de mon devoir de vous en avertir. On le dit tres beau et tres mauvais sujet; c'est tout ce que j'ai pu savoir sur son compte.
«Mais assez de bavardage comme cela. Je finis mon second feuillet, et maman me fait chercher pour aller diner chez les Apraksines. Lisez le livre mystique que je vous envoie et qui fait fureur chez nous. Quoiqu'il y ait des choses dans ce livre difficiles a atteindre avec la faible conception humaine, c'est un livre admirable dont la lecture calme et eleve l'ame. Adieu. Mes respects a monsieur votre pere et mes compliments a m elle Bourienne. Je vous embrasse comme je vous aime. Julie».
«P.S.Donnez moi des nouvelles de votre frere et de sa charmante petite femme».
[Вся Москва только и говорит что о войне. Один из моих двух братьев уже за границей, другой с гвардией, которая выступает в поход к границе. Наш милый государь оставляет Петербург и, как предполагают, намерен сам подвергнуть свое драгоценное существование случайностям войны. Дай Бог, чтобы корсиканское чудовище, которое возмущает спокойствие Европы, было низвергнуто ангелом, которого Всемогущий в Своей благости поставил над нами повелителем. Не говоря уже о моих братьях, эта война лишила меня одного из отношений самых близких моему сердцу. Я говорю о молодом Николае Ростове; который, при своем энтузиазме, не мог переносить бездействия и оставил университет, чтобы поступить в армию. Признаюсь вам, милая Мари, что, несмотря на его чрезвычайную молодость, отъезд его в армию был для меня большим горем. В молодом человеке, о котором я говорила вам прошлым летом, столько благородства, истинной молодости, которую встречаешь так редко в наш век между двадцатилетними стариками! У него особенно так много откровенности и сердца. Он так чист и полон поэзии, что мои отношения к нему, при всей мимолетности своей, были одною из самых сладостных отрад моего бедного сердца, которое уже так много страдало. Я вам расскажу когда нибудь наше прощанье и всё, что говорилось при прощании. Всё это еще слишком свежо… Ах! милый друг, вы счастливы, что не знаете этих жгучих наслаждений, этих жгучих горестей. Вы счастливы, потому что последние обыкновенно сильнее первых. Я очень хорошо знаю, что граф Николай слишком молод для того, чтобы сделаться для меня чем нибудь кроме как другом. Но эта сладкая дружба, эти столь поэтические и столь чистые отношения были потребностью моего сердца. Но довольно об этом.
«Главная новость, занимающая всю Москву, – смерть старого графа Безухого и его наследство. Представьте себе, три княжны получили какую то малость, князь Василий ничего, а Пьер – наследник всего и, сверх того, признан законным сыном и потому графом Безухим и владельцем самого огромного состояния в России. Говорят, что князь Василий играл очень гадкую роль во всей этой истории, и что он уехал в Петербург очень сконфуженный. Признаюсь вам, я очень плохо понимаю все эти дела по духовным завещаниям; знаю только, что с тех пор как молодой человек, которого мы все знали под именем просто Пьера, сделался графом Безухим и владельцем одного из лучших состояний России, – я забавляюсь наблюдениями над переменой тона маменек, у которых есть дочери невесты, и самих барышень в отношении к этому господину, который (в скобках будь сказано) всегда казался мне очень ничтожным. Так как уже два года все забавляются тем, чтобы приискивать мне женихов, которых я большею частью не знаю, то брачная хроника Москвы делает меня графинею Безуховой. Но вы понимаете, что я нисколько этого не желаю. Кстати о браках. Знаете ли вы, что недавно всеобщая тетушка Анна Михайловна доверила мне, под величайшим секретом, замысел устроить ваше супружество. Это ни более ни менее как сын князя Василья, Анатоль, которого хотят пристроить, женив его на богатой и знатной девице, и на вас пал выбор родителей. Я не знаю, как вы посмотрите на это дело, но я сочла своим долгом предуведомить вас. Он, говорят, очень хорош и большой повеса. Вот всё, что я могла узнать о нем.
Но будет болтать. Кончаю мой второй листок, а маменька прислала за мной, чтобы ехать обедать к Апраксиным.
Прочитайте мистическую книгу, которую я вам посылаю; она имеет у нас огромный успех. Хотя в ней есть вещи, которые трудно понять слабому уму человеческому, но это превосходная книга; чтение ее успокоивает и возвышает душу. Прощайте. Мое почтение вашему батюшке и мои приветствия m lle Бурьен. Обнимаю вас от всего сердца. Юлия.
PS. Известите меня о вашем брате и о его прелестной жене.]
Княжна подумала, задумчиво улыбаясь (при чем лицо ее, освещенное ее лучистыми глазами, совершенно преобразилось), и, вдруг поднявшись, тяжело ступая, перешла к столу. Она достала бумагу, и рука ее быстро начала ходить по ней. Так писала она в ответ:
«Chere et excellente ami. Votre lettre du 13 m'a cause une grande joie. Vous m'aimez donc toujours, ma poetique Julie.
L'absence, dont vous dites tant de mal, n'a donc pas eu son influenсе habituelle sur vous. Vous vous plaignez de l'absence – que devrai je dire moi, si j'osais me plaindre, privee de tous ceux qui me sont chers? Ah l si nous n'avions pas la religion pour nous consoler, la vie serait bien triste. Pourquoi me supposez vous un regard severe, quand vous me parlez de votre affection pour le jeune homme? Sous ce rapport je ne suis rigide que pour moi. Je comprends ces sentiments chez les autres et si je ne puis approuver ne les ayant jamais ressentis, je ne les condamiene pas. Me parait seulement que l'amour chretien, l'amour du prochain, l'amour pour ses ennemis est plus meritoire, plus doux et plus beau, que ne le sont les sentiments que peuvent inspire les beaux yeux d'un jeune homme a une jeune fille poetique et aimante comme vous.
«La nouvelle de la mort du comte Безухой nous est parvenue avant votre lettre, et mon pere en a ete tres affecte. Il dit que c'etait avant derienier representant du grand siecle, et qu'a present c'est son tour; mais qu'il fera son possible pour que son tour vienne le plus tard possible. Que Dieu nous garde de ce terrible malheur! Je ne puis partager votre opinion sur Pierre que j'ai connu enfant. Il me paraissait toujours avoir un coeur excellent, et c'est la qualite que j'estime le plus dans les gens. Quant a son heritage et au role qu'y a joue le prince Basile, c'est bien triste pour tous les deux. Ah! chere amie, la parole de notre divin Sauveur qu'il est plus aise a un hameau de passer par le trou d'une aiguille, qu'il ne l'est a un riche d'entrer dans le royaume de Dieu, cette parole est terriblement vraie; je plains le prince Basile et je regrette encore davantage Pierre. Si jeune et accable de cette richesse, que de tentations n'aura t il pas a subir! Si on me demandait ce que je desirerais le plus au monde, ce serait d'etre plus pauvre que le plus pauvre des mendiants. Mille graces, chere amie, pour l'ouvrage que vous m'envoyez, et qui fait si grande fureur chez vous. Cependant, puisque vous me dites qu'au milieu de plusurs bonnes choses il y en a d'autres que la faible conception humaine ne peut atteindre, il me parait assez inutile de s'occuper d'une lecture inintelligible, qui par la meme ne pourrait etre d'aucun fruit. Je n'ai jamais pu comprendre la passion qu'ont certaines personnes de s'embrouiller l'entendement, en s'attachant a des livres mystiques, qui n'elevent que des doutes dans leurs esprits, exaltant leur imagination et leur donnent un caractere d'exageration tout a fait contraire a la simplicite chretnne. Lisons les Apotres et l'Evangile. Ne cherchons pas a penetrer ce que ceux la renferment de mysterux, car, comment oserions nous, miserables pecheurs que nous sommes, pretendre a nous initier dans les secrets terribles et sacres de la Providence, tant que nous portons cette depouille charienelle, qui eleve entre nous et l'Eterienel un voile impenetrable? Borienons nous donc a etudr les principes sublimes que notre divin Sauveur nous a laisse pour notre conduite ici bas; cherchons a nous y conformer et a les suivre, persuadons nous que moins nous donnons d'essor a notre faible esprit humain et plus il est agreable a Dieu, Qui rejette toute science ne venant pas de Lui;que moins nous cherchons a approfondir ce qu'il Lui a plu de derober a notre connaissance,et plutot II nous en accordera la decouverte par Son divin esprit.
«Mon pere ne m'a pas parle du pretendant, mais il m'a dit seulement qu'il a recu une lettre et attendait une visite du prince Basile. Pour ce qui est du projet de Marieiage qui me regarde, je vous dirai, chere et excellente amie, que le Marieiage, selon moi,est une institution divine a laquelle il faut se conformer. Quelque penible que cela soit pour moi, si le Tout Puissant m'impose jamais les devoirs d'epouse et de mere, je tacherai de les remplir aussi fidelement que je le pourrai, sans m'inquieter de l'examen de mes sentiments a l'egard de celui qu'il me donnera pour epoux. J'ai recu une lettre de mon frere, qui m'annonce son arrivee a Лысые Горы avec sa femme. Ce sera une joie de courte duree, puisqu'il nous quitte pour prendre part a cette malheureuse guerre, a laquelle nous sommes entraines Dieu sait, comment et pourquoi. Non seulement chez vous au centre des affaires et du monde on ne parle que de guerre, mais ici, au milieu de ces travaux champetres et de ce calme de la nature, que les citadins se representent ordinairement a la campagne, les bruits de la guerre se font entendre et sentir peniblement. Mon pere ne parle que Marieche et contreMarieche, choses auxquelles je ne comprends rien; et avant hier en faisant ma promenade habituelle dans la rue du village, je fus temoin d'une scene dechirante… C'etait un convoi des recrues enroles chez nous et expedies pour l'armee… Il fallait voir l'etat dans lequel se trouvant les meres, les femmes, les enfants des hommes qui partaient et entendre les sanglots des uns et des autres!
On dirait que l'humanite a oublie les lois de son divin Sauveur, Qui prechait l'amour et le pardon des offenses, et qu'elle fait consister son plus grand merite dans l'art de s'entretuer.
«Adieu, chere et bonne amie, que notre divin Sauveur et Sa tres Sainte Mere vous aient en Leur sainte et puissante garde. Marieie».
[Милый и бесценный друг. Ваше письмо от 13 го доставило мне большую радость. Вы всё еще меня любите, моя поэтическая Юлия. Разлука, о которой вы говорите так много дурного, видно, не имела на вас своего обычного влияния. Вы жалуетесь на разлуку, что же я должна была бы сказать, если бы смела, – я, лишенная всех тех, кто мне дорог? Ах, ежели бы не было у нас религии для утешения, жизнь была бы очень печальна. Почему приписываете вы мне строгий взгляд, когда говорите о вашей склонности к молодому человеку? В этом отношении я строга только к себе. Я понимаю эти чувства у других, и если не могу одобрять их, никогда не испытавши, то и не осуждаю их. Мне кажется только, что христианская любовь, любовь к ближнему, любовь к врагам, достойнее, слаще и лучше, чем те чувства, которые могут внушить прекрасные глаза молодого человека молодой девушке, поэтической и любящей, как вы.
Известие о смерти графа Безухова дошло до нас прежде вашего письма, и мой отец был очень тронут им. Он говорит, что это был предпоследний представитель великого века, и что теперь черед за ним, но что он сделает все, зависящее от него, чтобы черед этот пришел как можно позже. Избави нас Боже от этого несчастия.
Я не могу разделять вашего мнения о Пьере, которого знала еще ребенком. Мне казалось, что у него было всегда прекрасное сердце, а это то качество, которое я более всего ценю в людях. Что касается до его наследства и до роли, которую играл в этом князь Василий, то это очень печально для обоих. Ах, милый друг, слова нашего Божественного Спасителя, что легче верблюду пройти в иглиное ухо, чем богатому войти в царствие Божие, – эти слова страшно справедливы. Я жалею князя Василия и еще более Пьера. Такому молодому быть отягощенным таким огромным состоянием, – через сколько искушений надо будет пройти ему! Если б у меня спросили, чего я желаю более всего на свете, – я желаю быть беднее самого бедного из нищих. Благодарю вас тысячу раз, милый друг, за книгу, которую вы мне посылаете и которая делает столько шуму у вас. Впрочем, так как вы мне говорите, что в ней между многими хорошими вещами есть такие, которых не может постигнуть слабый ум человеческий, то мне кажется излишним заниматься непонятным чтением, которое по этому самому не могло бы принести никакой пользы. Я никогда не могла понять страсть, которую имеют некоторые особы, путать себе мысли, пристращаясь к мистическим книгам, которые возбуждают только сомнения в их умах, раздражают их воображение и дают им характер преувеличения, совершенно противный простоте христианской.
Будем читать лучше Апостолов и Евангелие. Не будем пытаться проникнуть то, что в этих книгах есть таинственного, ибо как можем мы, жалкие грешники, познать страшные и священные тайны Провидения до тех пор, пока носим на себе ту плотскую оболочку, которая воздвигает между нами и Вечным непроницаемую завесу? Ограничимся лучше изучением великих правил, которые наш Божественный Спаситель оставил нам для нашего руководства здесь, на земле; будем стараться следовать им и постараемся убедиться в том, что чем меньше мы будем давать разгула нашему уму, тем мы будем приятнее Богу, Который отвергает всякое знание, исходящее не от Него, и что чем меньше мы углубляемся в то, что Ему угодно было скрыть от нас, тем скорее даст Он нам это открытие Своим божественным разумом.
Отец мне ничего не говорил о женихе, но сказал только, что получил письмо и ждет посещения князя Василия; что касается до плана супружества относительно меня, я вам скажу, милый и бесценный друг, что брак, по моему, есть божественное установление, которому нужно подчиняться. Как бы то ни было тяжело для меня, но если Всемогущему угодно будет наложить на меня обязанности супруги и матери, я буду стараться исполнять их так верно, как могу, не заботясь об изучении своих чувств в отношении того, кого Он мне даст супругом.
Я получила письмо от брата, который мне объявляет о своем приезде с женой в Лысые Горы. Радость эта будет непродолжительна, так как он оставляет нас для того, чтобы принять участие в этой войне, в которую мы втянуты Бог знает как и зачем. Не только у вас, в центре дел и света, но и здесь, среди этих полевых работ и этой тишины, какую горожане обыкновенно представляют себе в деревне, отголоски войны слышны и дают себя тяжело чувствовать. Отец мой только и говорит, что о походах и переходах, в чем я ничего не понимаю, и третьего дня, делая мою обычную прогулку по улице деревни, я видела раздирающую душу сцену.
Это была партия рекрут, набранных у нас и посылаемых в армию. Надо было видеть состояние, в котором находились матери, жены и дети тех, которые уходили, и слышать рыдания тех и других. Подумаешь, что человечество забыло законы своего Божественного Спасителя, учившего нас любви и прощению обид, и что оно полагает главное достоинство свое в искусстве убивать друг друга.
Прощайте, милый и добрый друг. Да сохранит вас наш Божественный Спаситель и его Пресвятая Матерь под Своим святым и могущественным покровом. Мария.]
– Ah, vous expediez le courier, princesse, moi j'ai deja expedie le mien. J'ai ecris а ma pauvre mere, [А, вы отправляете письмо, я уж отправила свое. Я писала моей бедной матери,] – заговорила быстро приятным, сочным голоском улыбающаяся m lle Bourienne, картавя на р и внося с собой в сосредоточенную, грустную и пасмурную атмосферу княжны Марьи совсем другой, легкомысленно веселый и самодовольный мир.
– Princesse, il faut que je vous previenne, – прибавила она, понижая голос, – le prince a eu une altercation, – altercation, – сказала она, особенно грассируя и с удовольствием слушая себя, – une altercation avec Michel Ivanoff. Il est de tres mauvaise humeur, tres morose. Soyez prevenue, vous savez… [Надо предупредить вас, княжна, что князь разбранился с Михайлом Иванычем. Он очень не в духе, такой угрюмый. Предупреждаю вас, знаете…]
– Ah l chere amie, – отвечала княжна Марья, – je vous ai prie de ne jamais me prevenir de l'humeur dans laquelle se trouve mon pere. Je ne me permets pas de le juger, et je ne voudrais pas que les autres le fassent. [Ах, милый друг мой! Я просила вас никогда не говорить мне, в каком расположении духа батюшка. Я не позволю себе судить его и не желала бы, чтоб и другие судили.]
Княжна взглянула на часы и, заметив, что она уже пять минут пропустила то время, которое должна была употреблять для игры на клавикордах, с испуганным видом пошла в диванную. Между 12 и 2 часами, сообразно с заведенным порядком дня, князь отдыхал, а княжна играла на клавикордах.


Седой камердинер сидел, дремля и прислушиваясь к храпению князя в огромном кабинете. Из дальней стороны дома, из за затворенных дверей, слышались по двадцати раз повторяемые трудные пассажи Дюссековой сонаты.
В это время подъехала к крыльцу карета и бричка, и из кареты вышел князь Андрей, высадил свою маленькую жену и пропустил ее вперед. Седой Тихон, в парике, высунувшись из двери официантской, шопотом доложил, что князь почивают, и торопливо затворил дверь. Тихон знал, что ни приезд сына и никакие необыкновенные события не должны были нарушать порядка дня. Князь Андрей, видимо, знал это так же хорошо, как и Тихон; он посмотрел на часы, как будто для того, чтобы поверить, не изменились ли привычки отца за то время, в которое он не видал его, и, убедившись, что они не изменились, обратился к жене:
– Через двадцать минут он встанет. Пройдем к княжне Марье, – сказал он.
Маленькая княгиня потолстела за это время, но глаза и короткая губка с усиками и улыбкой поднимались так же весело и мило, когда она заговорила.
– Mais c'est un palais, – сказала она мужу, оглядываясь кругом, с тем выражением, с каким говорят похвалы хозяину бала. – Allons, vite, vite!… [Да это дворец! – Пойдем скорее, скорее!…] – Она, оглядываясь, улыбалась и Тихону, и мужу, и официанту, провожавшему их.
– C'est Marieie qui s'exerce? Allons doucement, il faut la surprendre. [Это Мари упражняется? Тише, застанем ее врасплох.]
Князь Андрей шел за ней с учтивым и грустным выражением.
– Ты постарел, Тихон, – сказал он, проходя, старику, целовавшему его руку.
Перед комнатою, в которой слышны были клавикорды, из боковой двери выскочила хорошенькая белокурая француженка.
M lle Bourienne казалась обезумевшею от восторга.
– Ah! quel bonheur pour la princesse, – заговорила она. – Enfin! Il faut que je la previenne. [Ах, какая радость для княжны! Наконец! Надо ее предупредить.]
– Non, non, de grace… Vous etes m lle Bourienne, je vous connais deja par l'amitie que vous рorte ma belle soeur, – говорила княгиня, целуясь с француженкой. – Elle ne nous attend рas? [Нет, нет, пожалуйста… Вы мамзель Бурьен; я уже знакома с вами по той дружбе, какую имеет к вам моя невестка. Она не ожидает нас?]
Они подошли к двери диванной, из которой слышался опять и опять повторяемый пассаж. Князь Андрей остановился и поморщился, как будто ожидая чего то неприятного.
Княгиня вошла. Пассаж оборвался на середине; послышался крик, тяжелые ступни княжны Марьи и звуки поцелуев. Когда князь Андрей вошел, княжна и княгиня, только раз на короткое время видевшиеся во время свадьбы князя Андрея, обхватившись руками, крепко прижимались губами к тем местам, на которые попали в первую минуту. M lle Bourienne стояла около них, прижав руки к сердцу и набожно улыбаясь, очевидно столько же готовая заплакать, сколько и засмеяться.
Князь Андрей пожал плечами и поморщился, как морщатся любители музыки, услышав фальшивую ноту. Обе женщины отпустили друг друга; потом опять, как будто боясь опоздать, схватили друг друга за руки, стали целовать и отрывать руки и потом опять стали целовать друг друга в лицо, и совершенно неожиданно для князя Андрея обе заплакали и опять стали целоваться. M lle Bourienne тоже заплакала. Князю Андрею было, очевидно, неловко; но для двух женщин казалось так естественно, что они плакали; казалось, они и не предполагали, чтобы могло иначе совершиться это свидание.
– Ah! chere!…Ah! Marieie!… – вдруг заговорили обе женщины и засмеялись. – J'ai reve сette nuit … – Vous ne nous attendez donc pas?… Ah! Marieie,vous avez maigri… – Et vous avez repris… [Ах, милая!… Ах, Мари!… – А я видела во сне. – Так вы нас не ожидали?… Ах, Мари, вы так похудели. – А вы так пополнели…]
– J'ai tout de suite reconnu madame la princesse, [Я тотчас узнала княгиню,] – вставила m lle Бурьен.
– Et moi qui ne me doutais pas!… – восклицала княжна Марья. – Ah! Andre, je ne vous voyais pas. [А я не подозревала!… Ах, Andre, я и не видела тебя.]
Князь Андрей поцеловался с сестрою рука в руку и сказал ей, что она такая же pleurienicheuse, [плакса,] как всегда была. Княжна Марья повернулась к брату, и сквозь слезы любовный, теплый и кроткий взгляд ее прекрасных в ту минуту, больших лучистых глаз остановился на лице князя Андрея.
Княгиня говорила без умолку. Короткая верхняя губка с усиками то и дело на мгновение слетала вниз, притрогивалась, где нужно было, к румяной нижней губке, и вновь открывалась блестевшая зубами и глазами улыбка. Княгиня рассказывала случай, который был с ними на Спасской горе, грозивший ей опасностию в ее положении, и сейчас же после этого сообщила, что она все платья свои оставила в Петербурге и здесь будет ходить Бог знает в чем, и что Андрей совсем переменился, и что Китти Одынцова вышла замуж за старика, и что есть жених для княжны Марьи pour tout de bon, [вполне серьезный,] но что об этом поговорим после. Княжна Марья все еще молча смотрела на брата, и в прекрасных глазах ее была и любовь и грусть. Видно было, что в ней установился теперь свой ход мысли, независимый от речей невестки. Она в середине ее рассказа о последнем празднике в Петербурге обратилась к брату:
– И ты решительно едешь на войну, Andre? – сказала oia, вздохнув.
Lise вздрогнула тоже.
– Даже завтра, – отвечал брат.
– II m'abandonne ici,et Du sait pourquoi, quand il aur pu avoir de l'avancement… [Он покидает меня здесь, и Бог знает зачем, тогда как он мог бы получить повышение…]
Княжна Марья не дослушала и, продолжая нить своих мыслей, обратилась к невестке, ласковыми глазами указывая на ее живот:
– Наверное? – сказала она.
Лицо княгини изменилось. Она вздохнула.
– Да, наверное, – сказала она. – Ах! Это очень страшно…
Губка Лизы опустилась. Она приблизила свое лицо к лицу золовки и опять неожиданно заплакала.
– Ей надо отдохнуть, – сказал князь Андрей, морщась. – Не правда ли, Лиза? Сведи ее к себе, а я пойду к батюшке. Что он, всё то же?
– То же, то же самое; не знаю, как на твои глаза, – отвечала радостно княжна.
– И те же часы, и по аллеям прогулки? Станок? – спрашивал князь Андрей с чуть заметною улыбкой, показывавшею, что несмотря на всю свою любовь и уважение к отцу, он понимал его слабости.
– Те же часы и станок, еще математика и мои уроки геометрии, – радостно отвечала княжна Марья, как будто ее уроки из геометрии были одним из самых радостных впечатлений ее жизни.
Когда прошли те двадцать минут, которые нужны были для срока вставанья старого князя, Тихон пришел звать молодого князя к отцу. Старик сделал исключение в своем образе жизни в честь приезда сына: он велел впустить его в свою половину во время одевания перед обедом. Князь ходил по старинному, в кафтане и пудре. И в то время как князь Андрей (не с тем брюзгливым выражением лица и манерами, которые он напускал на себя в гостиных, а с тем оживленным лицом, которое у него было, когда он разговаривал с Пьером) входил к отцу, старик сидел в уборной на широком, сафьяном обитом, кресле, в пудроманте, предоставляя свою голову рукам Тихона.
– А! Воин! Бонапарта завоевать хочешь? – сказал старик и тряхнул напудренною головой, сколько позволяла это заплетаемая коса, находившаяся в руках Тихона. – Примись хоть ты за него хорошенько, а то он эдак скоро и нас своими подданными запишет. – Здорово! – И он выставил свою щеку.
Старик находился в хорошем расположении духа после дообеденного сна. (Он говорил, что после обеда серебряный сон, а до обеда золотой.) Он радостно из под своих густых нависших бровей косился на сына. Князь Андрей подошел и поцеловал отца в указанное им место. Он не отвечал на любимую тему разговора отца – подтруниванье над теперешними военными людьми, а особенно над Бонапартом.
– Да, приехал к вам, батюшка, и с беременною женой, – сказал князь Андрей, следя оживленными и почтительными глазами за движением каждой черты отцовского лица. – Как здоровье ваше?
– Нездоровы, брат, бывают только дураки да развратники, а ты меня знаешь: с утра до вечера занят, воздержен, ну и здоров.
– Слава Богу, – сказал сын, улыбаясь.
– Бог тут не при чем. Ну, рассказывай, – продолжал он, возвращаясь к своему любимому коньку, – как вас немцы с Бонапартом сражаться по вашей новой науке, стратегией называемой, научили.
Князь Андрей улыбнулся.
– Дайте опомниться, батюшка, – сказал он с улыбкою, показывавшею, что слабости отца не мешают ему уважать и любить его. – Ведь я еще и не разместился.
– Врешь, врешь, – закричал старик, встряхивая косичкою, чтобы попробовать, крепко ли она была заплетена, и хватая сына за руку. – Дом для твоей жены готов. Княжна Марья сведет ее и покажет и с три короба наболтает. Это их бабье дело. Я ей рад. Сиди, рассказывай. Михельсона армию я понимаю, Толстого тоже… высадка единовременная… Южная армия что будет делать? Пруссия, нейтралитет… это я знаю. Австрия что? – говорил он, встав с кресла и ходя по комнате с бегавшим и подававшим части одежды Тихоном. – Швеция что? Как Померанию перейдут?
Князь Андрей, видя настоятельность требования отца, сначала неохотно, но потом все более и более оживляясь и невольно, посреди рассказа, по привычке, перейдя с русского на французский язык, начал излагать операционный план предполагаемой кампании. Он рассказал, как девяностотысячная армия должна была угрожать Пруссии, чтобы вывести ее из нейтралитета и втянуть в войну, как часть этих войск должна была в Штральзунде соединиться с шведскими войсками, как двести двадцать тысяч австрийцев, в соединении со ста тысячами русских, должны были действовать в Италии и на Рейне, и как пятьдесят тысяч русских и пятьдесят тысяч англичан высадятся в Неаполе, и как в итоге пятисоттысячная армия должна была с разных сторон сделать нападение на французов. Старый князь не выказал ни малейшего интереса при рассказе, как будто не слушал, и, продолжая на ходу одеваться, три раза неожиданно перервал его. Один раз он остановил его и закричал:
– Белый! белый!
Это значило, что Тихон подавал ему не тот жилет, который он хотел. Другой раз он остановился, спросил:
– И скоро она родит? – и, с упреком покачав головой, сказал: – Нехорошо! Продолжай, продолжай.
В третий раз, когда князь Андрей оканчивал описание, старик запел фальшивым и старческим голосом: «Malbroug s'en va t en guerre. Dieu sait guand reviendra». [Мальбрук в поход собрался. Бог знает вернется когда.]
Сын только улыбнулся.
– Я не говорю, чтоб это был план, который я одобряю, – сказал сын, – я вам только рассказал, что есть. Наполеон уже составил свой план не хуже этого.
– Ну, новенького ты мне ничего не сказал. – И старик задумчиво проговорил про себя скороговоркой: – Dieu sait quand reviendra. – Иди в cтоловую.


В назначенный час, напудренный и выбритый, князь вышел в столовую, где ожидала его невестка, княжна Марья, m lle Бурьен и архитектор князя, по странной прихоти его допускаемый к столу, хотя по своему положению незначительный человек этот никак не мог рассчитывать на такую честь. Князь, твердо державшийся в жизни различия состояний и редко допускавший к столу даже важных губернских чиновников, вдруг на архитекторе Михайле Ивановиче, сморкавшемся в углу в клетчатый платок, доказывал, что все люди равны, и не раз внушал своей дочери, что Михайла Иванович ничем не хуже нас с тобой. За столом князь чаще всего обращался к бессловесному Михайле Ивановичу.