3-й пехотный полк (Австро-Венгрия)
Поделись знанием:
«Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».
«Каратаев» – вспомнилось Пьеру.
И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.
– Вот жизнь, – сказал старичок учитель.
«Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.
– Vous avez compris, sacre nom, [Понимаешь ты, черт тебя дери.] – закричал голос, и Пьер проснулся.
Он приподнялся и сел. У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое мрачное лицо с насупленными бровями ясно виднелось в свете угольев.
– Ca lui est bien egal, – проворчал он, быстро обращаясь к солдату, стоявшему за ним. – …brigand. Va! [Ему все равно… разбойник, право!]
И солдат, вертя шомпол, мрачно взглянул на Пьера. Пьер отвернулся, вглядываясь в тени. Один русский солдат пленный, тот, которого оттолкнул француз, сидел у костра и трепал по чем то рукой. Вглядевшись ближе, Пьер узнал лиловую собачонку, которая, виляя хвостом, сидела подле солдата.
– А, пришла? – сказал Пьер. – А, Пла… – начал он и не договорил. В его воображении вдруг, одновременно, связываясь между собой, возникло воспоминание о взгляде, которым смотрел на него Платон, сидя под деревом, о выстреле, слышанном на том месте, о вое собаки, о преступных лицах двух французов, пробежавших мимо его, о снятом дымящемся ружье, об отсутствии Каратаева на этом привале, и он готов уже был понять, что Каратаев убит, но в то же самое мгновенье в его душе, взявшись бог знает откуда, возникло воспоминание о вечере, проведенном им с красавицей полькой, летом, на балконе своего киевского дома. И все таки не связав воспоминаний нынешнего дня и не сделав о них вывода, Пьер закрыл глаза, и картина летней природы смешалась с воспоминанием о купанье, о жидком колеблющемся шаре, и он опустился куда то в воду, так что вода сошлась над его головой.
Перед восходом солнца его разбудили громкие частые выстрелы и крики. Мимо Пьера пробежали французы.
– Les cosaques! [Казаки!] – прокричал один из них, и через минуту толпа русских лиц окружила Пьера.
Долго не мог понять Пьер того, что с ним было. Со всех сторон он слышал вопли радости товарищей.
– Братцы! Родимые мои, голубчики! – плача, кричали старые солдаты, обнимая казаков и гусар. Гусары и казаки окружали пленных и торопливо предлагали кто платья, кто сапоги, кто хлеба. Пьер рыдал, сидя посреди их, и не мог выговорить ни слова; он обнял первого подошедшего к нему солдата и, плача, целовал его.
Долохов стоял у ворот разваленного дома, пропуская мимо себя толпу обезоруженных французов. Французы, взволнованные всем происшедшим, громко говорили между собой; но когда они проходили мимо Долохова, который слегка хлестал себя по сапогам нагайкой и глядел на них своим холодным, стеклянным, ничего доброго не обещающим взглядом, говор их замолкал. С другой стороны стоял казак Долохова и считал пленных, отмечая сотни чертой мела на воротах.
– Сколько? – спросил Долохов у казака, считавшего пленных.
– На вторую сотню, – отвечал казак.
– Filez, filez, [Проходи, проходи.] – приговаривал Долохов, выучившись этому выражению у французов, и, встречаясь глазами с проходившими пленными, взгляд его вспыхивал жестоким блеском.
| 3-й Моравский пехотный полк (Австро-Венгрия) | |
 Офицер 3-го пехотного полка | |
| Годы существования | |
|---|---|
| Страна | |
| Подчинение |
48-я пехотная дивизия (1-й батальон) |
| Входит в |
12-я горная бригада (1-й батальон) |
| Тип |
пехота |
| Численность |
4 батальона |
| Дислокация |
Чески-Тешин (штаб-квартира)[1]Кромержиж, Брно, Оломоуц, Добой (штабы батальонов) |
| Прозвище |
Моравский |
| Покровитель |
эрцгерцог Карл Тешенский |
| Цвета |
небесно-голубой |
| Участие в |
Австро-турецкие войны |
3-й Моравский пехотный полк (нем. Mährisches Infanterie-Regiment Nr. 1) — чешский (моравский) пехотный полк Единой армии Австро-Венгрии.
История
Образован в 1715 году как 3-й пехотный полк. Ранее носил имя Карла Лотарингского, а с 1780 года носил имя своего шефа, эрцгерцога австрийского Карла Тешенского. Штаб-квартира — Чески-Тешин, место вербовки солдат — Кромержиж. Участвовал в Семилетней войне, в Наполеоновских войнах и Австро-итало-прусской войне. С 1805 по 1869 годы — 3-й Моравский пехотный полк Австрийской империи. Состоял из 4 батальонов. В 1909 году 1-й батальон базировался в Оломоуце, 2-й и 3-й — в Тешине, 4-й — в Кромержиже[4] (в 1914 году 1-й батальон переведён в Добой). Национальный состав полка по состоянию на 1914 год: 83% — чехи, 10% — венгры, 7% — прочие национальности[5].
В 1914 году полк отправился на Итальянский фронт Первой мировой войны, где участвовал в нескольких битвах при Изонцо[6]. Его батальоны были распределены по нескольким подразделениям:
- 1-й батальон — 12-я горная бригада, 48-я пехотная дивизия, 15-й корпус;
- 2-й и 3-й батальоны — 23-я пехотная бригада, 12-я пехотная дивизия, 6-я армия;
- 4-й батальон — 8-я пехотная бригада, 4-я пехотная дивизия, 2-й корпус 4-я армия.
В ходе так называемых реформ Конрада с июня 1918 года число батальонов было сокращено до трёх[7], и 4-й батальон был расформирован[8].
Командиры
- 1857—1859: полковник Франц фон Йон
- 1859—1865: полковник Эдуард Шпильбергер фон Шпильвалль[9][10]
- 1879—1895: полковник Уго фон Энрикес[11]
- 1900—1904: полковник Карл Рудзинский фон Рудно
- 1905—1908: полковник Йоханн Айслер, рыцарь фон Айзенхорт[12]
- 1909—1912: полковник Йозеф Шён
- 1913—1914: полковник барон Хайнрих фон Теста[1]
Известные военнослужащие
- Станислав Мачек (1892—1994), командир взвода в Граце
Напишите отзыв о статье "3-й пехотный полк (Австро-Венгрия)"
Примечания
- ↑ 1 2 [www.weltkriege.at/Regimenter/Infanterieregimenter/infanterieregimenter.htm Weltkriege.at - Infanterieregimenter der ö.u. Armee im Mai 1914 vom k.u.k. Heer]
- ↑ Philip Haythornthwaite: Austrian Army of the Napoleonic Wars: Infantry (1986), str. 22-24.
- ↑ Darko Pavlović: The Austrian Army 1836-1866: Infantry (1999), str. 16-17.
- ↑ Patrz [www.mlorenz.at/Bewaffnete_Macht/01_Infanterie/schemat/IR_002_1909.jpg 3. Mährisches Infanterieregiment] (нем.)
- ↑ [www.austro-hungarian-army.co.uk/nationality.htm Infanterie-Regimenter 1 - 102 as at July 1914.]
- ↑ [www.isonzofront.freehostingcloud.com/RegimentsA.htm Isonzofront.com - Austro-Hungarian Regiments]
- ↑ [www.austro-hungarian-army.co.uk/infdev.htm Austro-hungarian-army.co.uk - Austro-Hungarian Infantry 1914-1918]
- ↑ Peter Jung: The Austro-Hungarian Forces in World War I (2): 1916-18 (Osprey, 2003), str. 12.
- ↑ [www.austro-hungarian-army.co.uk/regcomm59.html Austro-hungarian-army.co.uk - Regimental Commanders 1859]
- ↑ [www.austro-hungarian-army.co.uk/regcomm65.html Austro-hungarian-army.co.uk - Regimental Commanders 1865]
- ↑ [www.austro-hungarian-army.co.uk/regcomm79.htm Austro-hungarian-army.co.uk - Regimental Commanders 1879]
- ↑ [www.austro-hungarian-army.co.uk/regcomm08.html Austro-hungarian-army.co.uk - Regimental Commanders 1908]
Литература
- [www.mlorenz.at/index.htm Österreich-Ungarns bewaffnete Macht 1900-1914]
- [www.austro-hungarian-army.co.uk/ Austro-Hungarian Land Forces 1848-1918 By Glenn Jewison & Jörg C. Steiner]
- Schematismus für das Kaiserliche und Königliche Heer und für das Kaiserliche und Königliche Kriege-Marine für 1900. Wiedeń: K. K. Hof- und Staatsdruckerei, 1889.
- Schematismus für das Kaiserliche und Königliche Heer und für das Kaiserliche und Königliche Kriege-Marine für 1895. Wiedeń: K. K. Hof- und Staatsdruckerei, 1884.
|
||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий 3-й пехотный полк (Австро-Венгрия)
Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.«Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».
«Каратаев» – вспомнилось Пьеру.
И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.
– Вот жизнь, – сказал старичок учитель.
«Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.
– Vous avez compris, sacre nom, [Понимаешь ты, черт тебя дери.] – закричал голос, и Пьер проснулся.
Он приподнялся и сел. У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое мрачное лицо с насупленными бровями ясно виднелось в свете угольев.
– Ca lui est bien egal, – проворчал он, быстро обращаясь к солдату, стоявшему за ним. – …brigand. Va! [Ему все равно… разбойник, право!]
И солдат, вертя шомпол, мрачно взглянул на Пьера. Пьер отвернулся, вглядываясь в тени. Один русский солдат пленный, тот, которого оттолкнул француз, сидел у костра и трепал по чем то рукой. Вглядевшись ближе, Пьер узнал лиловую собачонку, которая, виляя хвостом, сидела подле солдата.
– А, пришла? – сказал Пьер. – А, Пла… – начал он и не договорил. В его воображении вдруг, одновременно, связываясь между собой, возникло воспоминание о взгляде, которым смотрел на него Платон, сидя под деревом, о выстреле, слышанном на том месте, о вое собаки, о преступных лицах двух французов, пробежавших мимо его, о снятом дымящемся ружье, об отсутствии Каратаева на этом привале, и он готов уже был понять, что Каратаев убит, но в то же самое мгновенье в его душе, взявшись бог знает откуда, возникло воспоминание о вечере, проведенном им с красавицей полькой, летом, на балконе своего киевского дома. И все таки не связав воспоминаний нынешнего дня и не сделав о них вывода, Пьер закрыл глаза, и картина летней природы смешалась с воспоминанием о купанье, о жидком колеблющемся шаре, и он опустился куда то в воду, так что вода сошлась над его головой.
Перед восходом солнца его разбудили громкие частые выстрелы и крики. Мимо Пьера пробежали французы.
– Les cosaques! [Казаки!] – прокричал один из них, и через минуту толпа русских лиц окружила Пьера.
Долго не мог понять Пьер того, что с ним было. Со всех сторон он слышал вопли радости товарищей.
– Братцы! Родимые мои, голубчики! – плача, кричали старые солдаты, обнимая казаков и гусар. Гусары и казаки окружали пленных и торопливо предлагали кто платья, кто сапоги, кто хлеба. Пьер рыдал, сидя посреди их, и не мог выговорить ни слова; он обнял первого подошедшего к нему солдата и, плача, целовал его.
Долохов стоял у ворот разваленного дома, пропуская мимо себя толпу обезоруженных французов. Французы, взволнованные всем происшедшим, громко говорили между собой; но когда они проходили мимо Долохова, который слегка хлестал себя по сапогам нагайкой и глядел на них своим холодным, стеклянным, ничего доброго не обещающим взглядом, говор их замолкал. С другой стороны стоял казак Долохова и считал пленных, отмечая сотни чертой мела на воротах.
– Сколько? – спросил Долохов у казака, считавшего пленных.
– На вторую сотню, – отвечал казак.
– Filez, filez, [Проходи, проходи.] – приговаривал Долохов, выучившись этому выражению у французов, и, встречаясь глазами с проходившими пленными, взгляд его вспыхивал жестоким блеском.
