3-я армия (СССР)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
3-я армия
Годы существования

сентябрь 1939август 1945

Страна

СССР

Подчинение

Западный Особый военный округ, Западный фронт, Центральный фронт, Брянский фронт, Юго-Западный фронт, Орловский фронт, Белорусский фронт, 1-й Белорусский фронт, 2-й Белорусский фронт, 3-й Белорусский фронт

Тип

общевойсковая армия

Войны

Польский поход РККА (1939), Великая Отечественная война

Участие в

Белостокско-Минское сражение
Смоленское сражение (1941)
Московская битва (1941—1942)
Елецкая наступательная операция
Брянская операция
Белорусская операция (1944)
Восточно-Прусская операция (1945)
Берлинская наступательная операция

Командиры
Известные командиры

В. И. Кузнецов
А. В. Горбатов

3-я армия (СССР) (3 А) — оперативное войсковое объединение (общевойсковая армия) в составе РККА Вооружённых Сил СССР во время Великой Отечественной войны.





Первое формирование

Сформирована 15 сентября 1939 в составе Белорусского Особого военного округа на базе Витебской армейской группы войск[1].

Польский поход

В сентябре-октябре 1939 армия участвовала в Польском походе РККА.

Великая Отечественная война

На 22 июня 1941 года 3-я армия насчитывала в своём составе 5 стрелковых дивизий и 11-й мехкорпус (ещё 2 танковые и 1 моторизованная дивизии).

С началом Великой Отечественной войны армия вела оборонительные бои на правом фланге Западного фронта в районах Гродно, Лида, Новогрудок. В конце июня 1941 года в ходе Белостокско-Минского сражения она была окружена и организационно разгромлена.
В ночь на 1 июля остатки управления армии во главе с командующим генерал-лейтенантом В. И. Кузнецовым сумели прорваться в район восточнее Минска, но только 28 июля они сумели выйти из окружения севернее Рогачёва вместе с отрядом 204-й моторизованной дивизии и 274-м стрелковым полком 24-й Самаро-Ульяновской Железной дивизии. В приказе СВГК СССР за № 270 от 16 августа «Об ответственности военнослужащих за сдачу в плен и оставление врагу оружия» говорилось, что

Командующий 3-й армией генерал-лейтенант Кузнецов и член Военного совета армейский комиссар 2 ранга Бирюков с боями вывели из окружения 498 вооружённых красноармейцев и командиров частей 3-й армии и организовали выход из окружения 108-й и 64-й стрелковых дивизий…

1 августа 1941 года 3-я армия была включена в состав Центрального фронта. Командующим армией оставили В. И. Кузнецова, начальником штаба назначили генерал-майора А. С. Жадова; штаб расположился в районе западнее Калинковичей. Армии передали в подчинение 66-й стрелковый корпус, Мозырский укрепрайон, а также 75-ю стрелковую дивизию.

Во второй половине августа 1941 года Центральный фронт был разгромлен и расформирован (смотри Смоленское сражение). 3-я армия вынуждена была оставить Мозырь, после многокилометрового марша передала свои войска 21-й армии, а штаб её был перемещён в стык 50-й и 13-й армий с подчинением штабу Брянского фронта. Командующим армией был назначен генерал-майор Я. Г. Крейзер.

Бывший командующий армией генерал-лейтенант В. И. Кузнецов был назначен командующим 21-й армией, а после её разгрома в Киевском котле возглавил 58-ю армию.

В октябре-декабре 1941 года 3-я армия участвовала в Московском сражении, оказалась в окружении в районе Трубчевска, но вышла из окружения и закрепилась в районе Ефремов.

После перехода Красной Армии в контрнаступление под Москвой 3-я армия участвовала в Елецкой операции. В дальнейшем до лета 1943 года занимала оборонительные позиции.

В июне 1943 года новым командующим 3-й армией назначили генерал-лейтенанта А. В. Горбатова, который командовал ею до конца войны. В июле-августе 1943 года армия участвовала в Орловской наступательной операции, в сентябре — в Брянской наступательной операции. Во второй половине 1944 года войска армии участвовали в Белорусской операции.

В 1945 году армия участвовала в Восточно-Прусской и Берлинской операциях. Боевые действия закончила 8 мая на Эльбе северо-восточнее Магдебурга. В августе 1945 года армия была расформирована, её штаб был направлен на формирование штаба Минского военного округа.

Командующие армией

  • генерал-лейтенант Кузнецов В. И. (1 сентября 1939 г. — 25 августа 1941 г.);
  • генерал-майор Крейзер Я. Г. (25 августа — 13 декабря 1941 г.);
  • генерал-лейтенант Пшенников П. С. (13 — 28 декабря 1941 г., погиб);
  • генерал-лейтенант Батов П. И. (28 декабря 1941 г. — 11 февраля 1942 г.);
  • генерал-майор Жмаченко Ф. Ф. (11 февраля — 12 мая 1942 г.);
  • генерал-лейтенант Корзун П. П. (12 мая 1942 г. — 26 июня 1943 г.);
  • генерал-лейтенант, с 29 июня 1944 г. генерал-полковник Горбатов А. В. (27 июня 1943 г. — 9 июля 1945 г.).

Члены Военного совета

  • дивизионный комиссар Маланин М. П. (15 сентября 1939 — 14 августа 1940);
  • корпусной комиссар Диброва П. А. (14 августа — 25 декабря 1940);
  • армейский комиссар 2 ранга Бирюков Н. И. (5 апреля — 10 августа 1941 г.);
  • дивизионный комиссар Шлыков Ф. И. (10 августа 1941 г. — 19 апреля 1942 г.);
  • бригадный комиссар, с 6 декабря 1942 г. генерал-майор, с ноября 1944 г. генерал-лейтенант Коннов И. П. (19 апреля 1942 г. — 9 июля 1945).

Начальники штаба

  • комбриг, с 4 июня 1940 генерал-майор Кондратьев А. К. (7 сентября 1939 г. — 31 июля 1941 г.);
  • генерал-майор Жадов А. С. (2 августа 1941 г. — 11 мая 1942 г.);
  • генерал-майор, с 13 сентября 1944 г. генерал-лейтенант Ивашечкин М. В. (12 мая 1942 г. — 9 июля 1945 г.).

Подчинение

Состав[2]

22 июня 1941 года[3]

1 августа 1941 года

1 сентября 1941 года

1 октября 1941 года

1 декабря 1941 года

См. также

ВВС 3-й армии.

Напишите отзыв о статье "3-я армия (СССР)"

Примечания

  1. [www.militera.lib.ru/research/meltyukhov2/index.html М. И. Мельтюхов. Советско-польские войны. Военно-политическое противостояние 1918—1939 гг. — М.: Вече, 2001.]
  2. см. Сокращённые наименования в Вооружённых Силах СССР и России
  3. [www.idiot.vitebsk.net/i41/mart41_1_2.htm Белорусская хроника 1941]

Ссылки

В Викитеке есть тексты по теме
3-я армия (СССР)
  • [www.victory.mil.ru/rkka/units/03/17.html 3-я армия.] «60 лет Великой Победе» // Приложение к официальному сайту Министерства Обороны России
  • [soldat.ru/doc/perechen/ Перечень № 08.] Полевые управления Действующей армии. 1938—1940. // Перечни вхождения соединений и частей РККА в состав Действующей армии в период 1939-45 гг. Рассекречено: Директива ГШ ВС СССР № 46 от 30.08.1990.
  • [orbat.com/site/ww2/drleo/012_ussr/41_oob/western/army_03.html Список частей в составе 3-й армии]
  • [samsv.narod.ru/Arm/a03/arm.html 3-я армия] // Сайт клуба «Память» Воронежского госуниверситета
  • [army.armor.kiev.ua/hist/oborona-c.shtml Оборона в Белоруссии]
  • Владимир Мартов. [www.idiot.vitebsk.net/i41/mart41_1.htm Белорусские хроники, 1941 год]
  • [www.teatrskazka.com/Raznoe/OperSvodkiArmij/ZAMO-3A_OS.html Оперативные сводки штаба 3 армии]


Отрывок, характеризующий 3-я армия (СССР)

Опять Дохтурова посылают туда в Фоминское и оттуда в Малый Ярославец, в то место, где было последнее сражение с французами, и в то место, с которого, очевидно, уже начинается погибель французов, и опять много гениев и героев описывают нам в этот период кампании, но о Дохтурове ни слова, или очень мало, или сомнительно. Это то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства.
Естественно, что для человека, не понимающего хода машины, при виде ее действия кажется, что важнейшая часть этой машины есть та щепка, которая случайно попала в нее и, мешая ее ходу, треплется в ней. Человек, не знающий устройства машины, не может понять того, что не эта портящая и мешающая делу щепка, а та маленькая передаточная шестерня, которая неслышно вертится, есть одна из существеннейших частей машины.
10 го октября, в тот самый день, как Дохтуров прошел половину дороги до Фоминского и остановился в деревне Аристове, приготавливаясь в точности исполнить отданное приказание, все французское войско, в своем судорожном движении дойдя до позиции Мюрата, как казалось, для того, чтобы дать сражение, вдруг без причины повернуло влево на новую Калужскую дорогу и стало входить в Фоминское, в котором прежде стоял один Брусье. У Дохтурова под командою в это время были, кроме Дорохова, два небольших отряда Фигнера и Сеславина.
Вечером 11 го октября Сеславин приехал в Аристово к начальству с пойманным пленным французским гвардейцем. Пленный говорил, что войска, вошедшие нынче в Фоминское, составляли авангард всей большой армии, что Наполеон был тут же, что армия вся уже пятый день вышла из Москвы. В тот же вечер дворовый человек, пришедший из Боровска, рассказал, как он видел вступление огромного войска в город. Казаки из отряда Дорохова доносили, что они видели французскую гвардию, шедшую по дороге к Боровску. Из всех этих известий стало очевидно, что там, где думали найти одну дивизию, теперь была вся армия французов, шедшая из Москвы по неожиданному направлению – по старой Калужской дороге. Дохтуров ничего не хотел предпринимать, так как ему не ясно было теперь, в чем состоит его обязанность. Ему велено было атаковать Фоминское. Но в Фоминском прежде был один Брусье, теперь была вся французская армия. Ермолов хотел поступить по своему усмотрению, но Дохтуров настаивал на том, что ему нужно иметь приказание от светлейшего. Решено было послать донесение в штаб.
Для этого избран толковый офицер, Болховитинов, который, кроме письменного донесения, должен был на словах рассказать все дело. В двенадцатом часу ночи Болховитинов, получив конверт и словесное приказание, поскакал, сопутствуемый казаком, с запасными лошадьми в главный штаб.


Ночь была темная, теплая, осенняя. Шел дождик уже четвертый день. Два раза переменив лошадей и в полтора часа проскакав тридцать верст по грязной вязкой дороге, Болховитинов во втором часу ночи был в Леташевке. Слезши у избы, на плетневом заборе которой была вывеска: «Главный штаб», и бросив лошадь, он вошел в темные сени.
– Дежурного генерала скорее! Очень важное! – проговорил он кому то, поднимавшемуся и сопевшему в темноте сеней.
– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.


Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.