31-я курсантская стрелковая бригада

31-я курсантская стрелковая бригада 31-я сбр
Войска:	сухопутные
Род войск:	пехота
Формирование:	октябрь 1941 года
Расформирование (преобразование):	8 декабря 1943 года
Преемник:	1-я стрелковая дивизия
Боевой путь
1942: Вторая Ржевско-Сычёвская операция Великолукская наступательная операция Невельская наступательная операция

31-я курсантская стрелковая бригада (31-я сбр) — военное формирование СССР в Великой Отечественной войне. Сформирована в октябре 1941 года в одном из небольших городков Горьковской области. В действующей армии c октября 1941 года по 8 декабря 1943 года.

История бригады

Формирование

31-я курсантская стрелковая бригада была сформирована в октябре 1941 года в одном из небольших городков Горьковской области.

Костяком ее батальонов стали курсанты пехотных училищ — Московского Краснознаменного имени Верховного Совета РСФСР и Рязанского имени К.Е. Ворошилова, а также курсанты Арзамасского стрелково-пулеметного училища.

Из Рязани прибыло пятьдесят молодых лейтенантов-выпускников.

В течение полутора месяцев бригада была сформирована и переброшена под Москву.

Командиром 31-й бригады был назначен полковник Степан Петрович Горбунов, комиссаром — полковой комиссар Яков Вершута.

Боевой путь

Бригада находились во втором эшелоне. 2-й отдельный курсантский стрелковый батальон под командой старшего лейтенанта Савичева и старшего батальонного комиссара Виктора Осипова занял оборону на рубеже деревня Кольчугино, железнодорожная станция Усово.

5 декабря 1941 года Красная Армия перешла в контрнаступление под Москвой и отбросила на запад гитлеровские войска.

К концу декабря 31-я бригада в составе 3-й ударной армии была переброшена на Калининский фронт, в район Осташкова.

В ночь на 27 декабря 1941 года батальоны 31-й бригады вместе с частями 257-й стрелковой дивизии начали наступление по льду Селигера.

Сломив сопротивление противника, курсантские подразделения двинулись на Торопец. 1-й стрелковый батальон под командованием майора В.А. Кузьменко и батальонного комиссара Н.С. Каструлина овладел деревней Колода, уничтожив более 250 гитлеровцев. 2-й стрелковый батальон выбил немцев из деревни Большой Бохот. Атака была решительной и неожиданной, так что фашисты не успели уничтожить, забитый продуктами, большой продовольственный склад.

Торопецко-Холмская наступательная операция (1942)

В начале января 1942 года войска левого крыла (3-я и 4-я Ударные армии) Северо-Западного фронта (генерал-лейтенант П. А. Курочкин) занимали оборону на рубеже восточного берега озера Селигер, города Осташков, северного берега озера Волго.

Немцы не ожидали здесь активных действий советских войск и в полосе около 100 км имели 3 пехотные дивизии и 1 кавалерийскую бригаду 16-й армии группы армий «Север».

Советское командование планировало ударом 3-й и 4-й Ударных армий на стыке групп армий «Север» и «Центр» разгромить противника в озёрном районе западнее Осташкова, затем развивать успех в юго-западном направлении, обойти его ржевско-вяземскую группировку с северо-запада и во взаимодействии с войсками Калининского и Западного фронтов окружить и уничтожить её. 3-я Ударная армия под командованием генерал-лейтенанта М.А. Пуркаева должна была наступать в направлении на Холм, Великие Луки.

В ночь на 8 января 1942 года батальоны 31-й бригады заняли исходные районы для наступления. Курсанты проложили в снегу колонные пути, протоптали тропы для движения подразделений. 9 января 1942 года войска 3-й и 4-й Ударных армий внезапно перешли в наступление. Утром, после довольно слабой артиллерийской подготовки, 31-я бригада перешла в наступление. Курсантские батальоны встретили сильное сопротивление. Огневые точки гитлеровцев подавлены не были. Лишь на отдельных участках удалось продвинуться на три-четыре километра.

10 января 1942 года курсанты 1-го батальона, обходя опорные пункты противника, продвинулись на 12 километров и овладели деревней Подгорье. Оборона противника была прорвана. 3-й батальон подполковника Шарапова, внезапно атаковав противника во фронт, с ходу овладел деревней Балашово.

К 12 января войска 3-й и 4-й Ударных армий, прорвав тактическую зону немецкой обороны, продвинулись на 25—30 км.

16 января бригаде была поставлена задача выбить немцев из деревень Молвотицы и Корнилово, а затем перерезать дорогу Торопец — Великие Луки, чтобы затруднить врагу маневр войсками. К вечеру 3-й батальон, батальон автоматчиков и пулеметный батальон очистили от фашистов Молвотицы. 1-й батальон занял совхоз Ушицы. 2-й батальон выбил немцев с железнодорожной станции Велико Поле и, овладев деревнями Борок, Корнилово, оседлал дорогу на Великие Луки.

На шоссе между Ушицами и Корнилово попал в тиски между 1-м и 2-м батальонами 31-й стрелковой бригады 323-й немецкий пехотный полк, недавно переброшенный из Дании.

18 января до подхода основных сил 3-й Ударной армии на немецкий гарнизон города Холм был совершен сильный партизанский налёт. Для немцев это стало большой неожиданностью, к 11.00 они отступили к центру города. Там, заняв оборону у церкви и тюрьмы ГПУ, немцы успешно отражали атаки. Советская 33-я стрелковая дивизия, которая продвигалась к городу и должна была поддержать партизан, была остановлена немецкими частями восточнее Холма. Без поддержки и боеприпасов, партизаны в конце концов вынуждены были отойти ранним вечером. Однако одиночные стычки с партизанами продолжались до 21 января. 33-я стрелковая дивизия пробилась к окраинам города только 20 января, в то время как 257-я стрелковая дивизия и 31-я стрелковая бригада обходили город с юга. К 22-му января эти три соединения замкнули кольцо.

Войска 3-й Ударной армии к 22 января окружили немецкий гарнизон в город Холм и обошли демянскую группировку 16-й армии с юга.

В начале февраля 1942 года, после завершения Торопецко-Холмской операции, части советской 3-й ударной армии заняли оборонительные позиции вблизи деревни Куракино.

По свидетельству Б. Н. Полевого, в Куракино квартировал батальон немецкой 1-й горнострелковой дивизии, перед которым в феврале 1942 года была поставлена задача произвести прорыв, выйдя в тыл советским войскам в планирующемся контрнаступлении в районе Малкинских высот.

13 февраля 1942 года командир батальона потребовал у 83-летнего Кузьмина выступить проводником и вывести часть к занятой советскими войсками деревне Першино (в 6 км от Куракина).

Матвей Кузьмин, узнав по карте предполагаемый маршрут, послал в Першино своего внука Васю, чтобы тот предупредил советские войска, и назначил им место для засады у деревни Малкино. Кузьмин долго водил немцев окольной дорогой и, наконец, на рассвете вывел в Малкино, где уже занял позицию 2-й батальон 31-й отдельной курсантской стрелковой бригады полковника Степан Петрович Горбунов (Калининский фронт).

С 7 июня 1942 года полковник Степан Петрович Горбунов командовал 17-й гвардейской стрелковой дивизии

Со 2 по 14 июля немцы провели операцию «Зейдлиц» по окружению 39-я армии и 11-й кк, а также части левого фланга 41-й (17-я гв., 135-я сд, 21-я т бр) и правого фланга 22-й армии (355-я, часть 380-й, отдельные части 185-й сд).

2 июля 1942 года 17-я гвардейская стрелковая дивизия вступила в бой с двумя дивизиями противника (2-й танковой и 246-й пехотной), и 6 июля 1942 года (по немецким данным 05.07.1942) была полностью окружена. После чего, отдельными группами под командованием старших командиров, лесами и труднопроходимыми болотами с боями выходила из тыла врага в район Патрушино — Льба.

6 октября 1943 года курсанты 31-й стрелковой бригады участвовали в наступлении на Невель. Через четыре дня Невельская наступательная операция успешно закончилась. 31-й отдельной курсантской стрелковой бригаде было присвоено почетное наименование - Невельская! 31-я отдельная Невельская стрелковая бригада.

31-я курсантская стрелковая бригада и 100-й Казахской стрелковой бригады обращена на формирование 1-й стрелковой дивизии 2-го формирования.

Расформирование бригады

8 декабря 1943 года слиянием с 100-й Казахской стрелковой бригадой преобразована в 1-ю стрелковую дивизию 2-го формирования.

Полное название

31-я отдельная Невельская стрелковая бригада

Литература

• Н. В. Огарков. Духовщинско-Демидовская операция // Советская Военная Энциклопедия. — Москва: Воениздат, 1977. — Т. 3. — С. 273—274. — 672 с. — 105 000 экз.
• фронтовые мемуары Шумилина А. И. «[ttp://www.e-reading-lib.org/bookreader.php/132487/Shumilin_-_Van%27ka-rotnyii.html Ванька ротный]»

Отрывок, характеризующий 31-я курсантская стрелковая бригада

– У графа был ячмень, – сказал адъютант, улыбаясь, – и он очень беспокоился, когда я ему сказал, что приходил народ спрашивать, что с ним. А что, граф, – сказал вдруг адъютант, с улыбкой обращаясь к Пьеру, – мы слышали, что у вас семейные тревоги? Что будто графиня, ваша супруга…
– Я ничего не слыхал, – равнодушно сказал Пьер. – А что вы слышали?
– Нет, знаете, ведь часто выдумывают. Я говорю, что слышал.
– Что же вы слышали?
– Да говорят, – опять с той же улыбкой сказал адъютант, – что графиня, ваша жена, собирается за границу. Вероятно, вздор…
– Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чуйке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
– Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.
– Это не он самый. Это отец того, который написал прокламацию, – сказал адъютант. – Тот молодой, сидит в яме, и ему, кажется, плохо будет.
Один старичок, в звезде, и другой – чиновник немец, с крестом на шее, подошли к разговаривающим.
– Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство!..
– А! Графу нужно было, чтобы он указал на Ключарева, понимаю! – сказал Пьер.
– Совсем не нужно», – испуганно сказал адъютант. – За Ключаревым и без этого были грешки, за что он и сослан. Но дело в том, что граф очень был возмущен. «Как же ты мог сочинить? – говорит граф. Взял со стола эту „Гамбургскую газету“. – Вот она. Ты не сочинил, а перевел, и перевел то скверно, потому что ты и по французски, дурак, не знаешь». Что же вы думаете? «Нет, говорит, я никаких газет не читал, я сочинил». – «А коли так, то ты изменник, и я тебя предам суду, и тебя повесят. Говори, от кого получил?» – «Я никаких газет не видал, а сочинил». Так и осталось. Граф и отца призывал: стоит на своем. И отдали под суд, и приговорили, кажется, к каторжной работе. Теперь отец пришел просить за него. Но дрянной мальчишка! Знаете, эдакой купеческий сынишка, франтик, соблазнитель, слушал где то лекции и уж думает, что ему черт не брат. Ведь это какой молодчик! У отца его трактир тут у Каменного моста, так в трактире, знаете, большой образ бога вседержителя и представлен в одной руке скипетр, в другой держава; так он взял этот образ домой на несколько дней и что же сделал! Нашел мерзавца живописца…


В середине этого нового рассказа Пьера позвали к главнокомандующему.
Пьер вошел в кабинет графа Растопчина. Растопчин, сморщившись, потирал лоб и глаза рукой, в то время как вошел Пьер. Невысокий человек говорил что то и, как только вошел Пьер, замолчал и вышел.
– А! здравствуйте, воин великий, – сказал Растопчин, как только вышел этот человек. – Слышали про ваши prouesses [достославные подвиги]! Но не в том дело. Mon cher, entre nous, [Между нами, мой милый,] вы масон? – сказал граф Растопчин строгим тоном, как будто было что то дурное в этом, но что он намерен был простить. Пьер молчал. – Mon cher, je suis bien informe, [Мне, любезнейший, все хорошо известно,] но я знаю, что есть масоны и масоны, и надеюсь, что вы не принадлежите к тем, которые под видом спасенья рода человеческого хотят погубить Россию.
– Да, я масон, – отвечал Пьер.
– Ну вот видите ли, мой милый. Вам, я думаю, не безызвестно, что господа Сперанский и Магницкий отправлены куда следует; то же сделано с господином Ключаревым, то же и с другими, которые под видом сооружения храма Соломона старались разрушить храм своего отечества. Вы можете понимать, что на это есть причины и что я не мог бы сослать здешнего почт директора, ежели бы он не был вредный человек. Теперь мне известно, что вы послали ему свой. экипаж для подъема из города и даже что вы приняли от него бумаги для хранения. Я вас люблю и не желаю вам зла, и как вы в два раза моложе меня, то я, как отец, советую вам прекратить всякое сношение с такого рода людьми и самому уезжать отсюда как можно скорее.
– Но в чем же, граф, вина Ключарева? – спросил Пьер.
– Это мое дело знать и не ваше меня спрашивать, – вскрикнул Растопчин.
– Ежели его обвиняют в том, что он распространял прокламации Наполеона, то ведь это не доказано, – сказал Пьер (не глядя на Растопчина), – и Верещагина…
– Nous y voila, [Так и есть,] – вдруг нахмурившись, перебивая Пьера, еще громче прежнего вскрикнул Растопчин. – Верещагин изменник и предатель, который получит заслуженную казнь, – сказал Растопчин с тем жаром злобы, с которым говорят люди при воспоминании об оскорблении. – Но я не призвал вас для того, чтобы обсуждать мои дела, а для того, чтобы дать вам совет или приказание, ежели вы этого хотите. Прошу вас прекратить сношения с такими господами, как Ключарев, и ехать отсюда. А я дурь выбью, в ком бы она ни была. – И, вероятно, спохватившись, что он как будто кричал на Безухова, который еще ни в чем не был виноват, он прибавил, дружески взяв за руку Пьера: – Nous sommes a la veille d'un desastre publique, et je n'ai pas le temps de dire des gentillesses a tous ceux qui ont affaire a moi. Голова иногда кругом идет! Eh! bien, mon cher, qu'est ce que vous faites, vous personnellement? [Мы накануне общего бедствия, и мне некогда быть любезным со всеми, с кем у меня есть дело. Итак, любезнейший, что вы предпринимаете, вы лично?]
– Mais rien, [Да ничего,] – отвечал Пьер, все не поднимая глаз и не изменяя выражения задумчивого лица.
Граф нахмурился.
– Un conseil d'ami, mon cher. Decampez et au plutot, c'est tout ce que je vous dis. A bon entendeur salut! Прощайте, мой милый. Ах, да, – прокричал он ему из двери, – правда ли, что графиня попалась в лапки des saints peres de la Societe de Jesus? [Дружеский совет. Выбирайтесь скорее, вот что я вам скажу. Блажен, кто умеет слушаться!.. святых отцов Общества Иисусова?]
Пьер ничего не ответил и, нахмуренный и сердитый, каким его никогда не видали, вышел от Растопчина.

Когда он приехал домой, уже смеркалось. Человек восемь разных людей побывало у него в этот вечер. Секретарь комитета, полковник его батальона, управляющий, дворецкий и разные просители. У всех были дела до Пьера, которые он должен был разрешить. Пьер ничего не понимал, не интересовался этими делами и давал на все вопросы только такие ответы, которые бы освободили его от этих людей. Наконец, оставшись один, он распечатал и прочел письмо жены.
«Они – солдаты на батарее, князь Андрей убит… старик… Простота есть покорность богу. Страдать надо… значение всего… сопрягать надо… жена идет замуж… Забыть и понять надо…» И он, подойдя к постели, не раздеваясь повалился на нее и тотчас же заснул.
Когда он проснулся на другой день утром, дворецкий пришел доложить, что от графа Растопчина пришел нарочно посланный полицейский чиновник – узнать, уехал ли или уезжает ли граф Безухов.
Человек десять разных людей, имеющих дело до Пьера, ждали его в гостиной. Пьер поспешно оделся, и, вместо того чтобы идти к тем, которые ожидали его, он пошел на заднее крыльцо и оттуда вышел в ворота.
С тех пор и до конца московского разорения никто из домашних Безуховых, несмотря на все поиски, не видал больше Пьера и не знал, где он находился.


Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.
В последних числах августа Ростовы получили второе письмо от Николая. Он писал из Воронежской губернии, куда он был послан за лошадьми. Письмо это не успокоило графиню. Зная одного сына вне опасности, она еще сильнее стала тревожиться за Петю.