32-я стрелковая дивизия (1-го формирования)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
32-я стрелковая дивизия ( 32 сд )
Годы существования

20.07.1922 г. - 24.05.1942 г.

Страна

СССР

Подчинение

РККА

Тип

пехота

Включает в себя

воинские части и подразделения

Функция

оборона

Знаки отличия

Командиры
Известные командиры

См. список

Всего 32-я стрелковая дивизия формировалась 2 раза. См. список других формирований

32-я стрелковая дивизия (32 сд ) — воинское соединение РККА Вооружённых Сил СССР в Великой Отечественной Войне.

Полное название: 32-я Краснознамённая стрелковая дивизия.





История

Согласно приказу РВСР № 1086/181 от 25 мая 1922 г., 2-я Саратовская отдельная стрелковая бригада и 81-я стрелковая бригада 27-й Омской стрелковой дивизии переформировываются в 32-ю стрелковую дивизию. Пункт дислокации — Саратов (Приволжский военный округ)[1].

20 июля 1922 г. — официальный день рождения 32-й стрелковой дивизии. В соответствии с приказом РВСР № 1647/323 от 10 июля 1922 г., исключающим бригадное звено в дивизионной структуре, 32-я сд реорганизуется на базе 81-й стрелковой бригады. Её 241-й, 242-й, 243-й стрелковые полки получают номера соответственно 94-й, 95-й, 96-й.

29 ноября 1922 г. приказом РВСР № 2668/508 в связи с принятием шефства Саратовским горсоветом дивизии присвоено наименование: 32-я Саратовская стрелковая дивизия.

К 01.02.34 г., согласно директивы РВС ПриВО от 29.12.33 г. № 1422сс дивизия, пополнившись из числа долгосрочно отпускных рождения 1907 — 08 гг. и переменного состава, развертывается в кадровую усиленную дивизию. В состав дивизии вошли: 94-й стрелковый полк, 95-й стрелковый полк, 96-й стрелковый полк, артиллерийский полк, отдельная противотанковая батарея, отдельный кавалерийский эскадрон, отдельный танковый батальон, отдельная рота связи, отдельная саперная рота, войсковой лазарет.

В марте 1934 г. по директиве Начальника Штаба РККА от 26.01.34 г. № 51168сс и директиве начальника штаба ПриВО от 29.01.34 г. № Ш2/398 дивизия в полном составе убыла на Дальний Восток, включена в состав войск Особой Краснознамённой Дальневосточной армии и дислоцирована на станции Раздольное Уссурийской ж/д (Приморский край) .

02.02.37 г. постановлением ЦИК и приказом НКО № 26 за успехи в боевой и политической подготовке в год своего 15-ти летия дивизия награждена Почетным Революционным Красным Знаменем.

С 5 по 11.08.38 г. дивизия в составе 39-го стрелкового корпуса участвовала в боях с частями японской армии в приграничном конфликте за высоты Безымянная и Заозерная в районе озера Хасан. 1577 воинов дивизии удостоились орденов и медалей, пятеро из них стали Героями Советского Союза.

25.10.1938 г. Указом Президиума Верховного Совета СССР: «за самоотверженные и умелые действия частей и подразделений, за мужество и отвагу, проявленные личным составом при обороне района озера Хасан», дивизия награждена орденом Красного Знамени.

27.09.1939 г., согласно приказу НКО СССР № 179, стрелковым полкам дивизии присвоены действительные наименования по схеме развертывания: соответственно 17-й, 113-й, 322-й стрелковые полки.

Участие в Великой Отечественной войне

В действующей армии: с 27.09.1941 по 24.05.1942 гг..

На 22.06.1941 г. 32-я Краснознамённая стрелковая дивизия дислоцировалась на Дальнем Востоке (станция Раздольное Приморского края).

11.09.1941 г. отправляется на Ленинградский фронт, где на короткое время под Волховом входит в состав, вновь сформированной, 4-й армии (2-е формирование). В связи с критической военной обстановкой на Можайском направлении дивизию решено перебросить в Московский военный округ.

С 05.10.1941 г. части дивизии со станций Андреево, Волховстрой Октябрьской ж/д убывают для обороны Можайского укреплённого района Московской зоны обороны, где входят в состав, вновь создаваемой, 5-й армии (2-е формирование) Западного фронта.

09.10.1941 г. на станцию Можайск стали прибывать первые эшелоны с частями 32-й сд, которые после разгрузки без промедления пешим порядком следовали к оборонительным рубежам. Дивизия в данный момент стала основной силой 5-й армии.

Вечером 12.10.1941 г. 32-я стрелковая дивизия принимает первый бой на Бородинском поле под Можайском. Штаб дивизии располагался именно там, где в сентябре 1812 года находился командный пункт русского полководца М. И. Кутузова.

Дивизия была растянута на фронте в 40-45 километров (в полосу её обороны входили населенные пункты Авдотьино, Гаретово, Бородино, Рогачево, Сокольники, Мордвиново, Гудковская дача, Криушино, Аксаново). Правый фланг занимал 113-й стрелковый полк майора Н. Л. Солдатова, на Бородинском поле находился 17-й стрелковый полк майора И. Н. Романова, поскольку 322-й полк дивизии ещё находился в пути (он прибыл 13.09.1941 г.), дивизии были приданы запасной учебный полк двухбатальонного состава и батальон курсантов Московского военно-политического училища[2]. Дивизии также были приданы 18-я, 19-я (первый эшелон) и 20-я (второй эшелон обороны) танковые бригады.

Дивизия располагала одним гаубичным полком 154-й ГАП, командиром которого был майор Чевгус В. К., лёгким артиллерийским полком 133-й ЛАП, командиром которого был майор Ефремов А. С. и отдельным истребительным противотанковым дивизионом 65-й оптд. На вооружении 154-го ГАП находились гаубицы калибра 122 и 152 мм, на вооружении 133-го ЛАП 76-мм горные пушки образца 1938 года.

Дивизия вела бои на рубеже до 18.10.1941 г. с частями 10-й танковой дивизии и дивизии CC «Дас Райх», когда была вынуждена отступить за реку Руза и оставить Можайск.

В течение шести суток боев на Бородинском поле немецкие войска потеряли 10 тысяч солдат и офицеров, 4 самолета, 117 танков, 226 автомашин, 124 мотоцикла[2].

«На Можайском направлении против 40-го моторизованного корпуса врага, поддержанного большой группой танков и авиации, особенно упорно сражалась 32-я Краснознамённая стрелковая дивизия полковника В. И. Полосухина. Спустя почти 130 лет после похода Наполеона этой дивизии пришлось скрестить оружие с врагом на Бородинском поле, том самом поле, которое давно уже стало нашей национальной святыней, бессмертным памятником русской воинской славы. Воины 32-й стрелковой дивизии не уронили этой славы, а приумножили её» — маршал Г. К. Жуков, «Воспоминания и размышления».

Напротив здания Бородинского Музея держала оборону одна из батарей 133-й лап под командованием майора А. С. Ефремова. Оставшись без прикрытия, остатки полка вышли с орудиями без лошадей на трассу Можайск-Клементьево, на которой остановилась колонна немецких танков, бензовозов, машин с боеприпасами. Личный состав колонны отдыхал в ночное время в дер. Гавшино (совхоз "Гигант). По свидетельству ст. сержанта П. М. Шевченко — наводчика орудия, в 6-м часу утра по немецкой колонне был открыт артиллерийский огонь прямой наводкой. Командир полка майор Ефремов лично поджёг танк бутылкой с зажигательной смесью. Остатки артиллеристов были рассеяны немцами, но колонна была сожжена. По свидетельству местных жителей, немцы схватили майора Ефремова В. С. в плен и, привязав к дереву облили бензином и подожгли. Однако, капитан Выборнов В. А. сообщил в особый отдел, что командир полка сдался в плен. До сих пор майор Ефремов А. С. не награждён и его действия не нашли достойной оценки государства в истории обороны Москвы в самые критические октябрьские дни 1941 года.[3]

С 19 по 26 октября 1941 г. дивизия на широком фронте по реке Руза сдерживает противника, стремившегося обойти правый фланг 5-й армии.

К 27.10.1941 г. дивизия была переброшена на левый фланг 5-й армии и заняла оборону восточнее Нарских прудов и южнее по реке Нара на стыке с 33-й армией, пресекая все попытки противника прорвать оборону дивизии и обойти фланг армии.

Так 01.12.1941 г. противник сильной танковой группой и мотопехотой прорвался в глубь обороны на правом фланге 33-й армии и устремился на север в направлении Акулово. 32-я сд не дрогнула и, в условиях обойдённого своего левого фланга и тыла, в двухдневном ожесточённом бою отбила попытки противника прорваться к Кубинка, нанеся большой урон в живой силе и технике.

06.01.1942 г. после отступления Звенигородско — Рузской группировки противника до реки Руза в результате атак правого крыла 5-й армии в ходе контрнаступления под Москвой — на левом крыле 5-й армии дивизия начинает прорыв подготовленной оборонительной полосы противника в районе Бол. Семенычи, Мякшево, Крюково, Маурино. Трёхдневным ожесточённым боем прорывает оборону противника и устремляется вперёд. Введённые в прорыв, новые дивизии развивают успех 32-й сд и противник вынужден начать общий отход на Можайский оборонительный рубеж.

15-17.01.1942 г. дивизия вела бои южнее Можайска и овладела Борисово и Язево. После упорных боёв дивизия прорывает Можайский оборонительный рубеж противника на левом фланге 5-й армии, чем содействует центральной группе армии в овладении Можайском. В условиях полного бездорожья, сильных морозов и глубокого снежного покрова дивизия, совершая смелые манёвры, обходя лесами опорные пункты противника, теснит его на запад.

26.01.1942 г. дивизия, преследуя противника, подошла к его Гжатскому оборонительному рубежу.

В феврале в составе ударной группы 5-й армии (50-я, 32-я, 144-я стрелковые дивизии и 43-я стрелковая бригада[4]) дивизия прорывает оборону рубежа в районе Иваники, Васильки, Ощепково. 18 февраля на участке прорыва погиб командир 32-й сд полковник В. И. Полосухин. Противнику к 25 февраля удаётся восстановить линию фронта. Таким образом, советские войска не смогли преодолеть Васильковский узел сопротивления немцев[5], находящийся в 16 км юго-восточнее города Гжатска (ныне Гагарин, Смоленская область). Этот узел входил в общую оборонительную систему Гжатского укреплённого района немцев, преодоление которого было завершено только в 1943 году[6].

В марте и апреле дивизия ведёт боевые действия в районе Клячино, Чурилово.

24.05.1942 г. приказом НКО за № 160 32-я Краснознамённая стрелковая дивизия преобразована в 29-ю гвардейскую стрелковую дивизию.

Подчинение

Состав

  • 17-й стрелковый полк
  • 113-й стрелковый полк
  • 322-й стрелковый полк
  • 133-й лёгкий артиллерийский полк
  • 154-й гаубичный артиллерийский полк (до 12.12.1941)
  • 65-й отдельный истребительно-противотанковый дивизион
  • 116-я отдельная зенитная батарея (53-й отдельный зенитный артиллерийский дивизион)
  • 479-й миномётный дивизион (с 20.01.1942)
  • 12-я разведывательная рота
  • 30-й сапёрный батальон
  • 60-й отдельный батальон связи
  • 4-й медико-санитарный батальон
  • 2-я отдельная рота химический защиты
  • 433-я автотранспортная рота
  • 15-я полевая хлебопекарня
  • 7-й дивизионный ветеринарный лазарет
  • 40-я дивизионная мастерская
  • 132-я (1587-я) полевая почтовая станция
  • 1677-я полевая касса Госбанка

Командиры дивизии

Укомплектованность

  • на 22.06.1941 г. — до 15 тыс. человек личного состава, 8593 винтовки, 872 автомата, 444 пулемёта, 286 орудий и миномётов.

Отличившиеся Воины дивизии

Награды

  • 29.11.1922 г. — присвоено наименование: «Саратовская»
  • 20.07.1937 г. — награждена Почётным Революционным Красным Знаменем
  • 25.10.1938 г. — награждена Орденом Красного Знамени

Память

Дивизия упомянута на плите мемориального комплекса «Воинам-сибирякам», Ленино-Снегирёвский военно-исторический музей.

Именем дивизии названа улица в городе Саратов.

Летом 2008 года, при проведении военно-археологических работ на можайской линии обороны (осень 1941 года) был обнаружен 21 знак «Участнику Хасанских боёв» в местах, предположительного, прорыва частей 32-й стрелковой дивизии, бойцы и командиры которой принимали участие в боях у озера Хасан.

Напишите отзыв о статье "32-я стрелковая дивизия (1-го формирования)"

Примечания

  1. По состоянию на январь 1922 г. стрелковые дивизии и бригады содержались по штату, утверждённому приказом РВСР № 1400/246 от 5 июля 1921 г. Дивизия, помимо других частей, состояла из двух стрелковых бригад по три стрелковых полка в каждой. Отдельная стрелковая бригада состояла из трёх стрелковых полков. 10 июля 1922 г. были введены новые штаты стрелковых дивизий, в соответствии с которыми бригадное звено ликвидировалось, дивизии отныне имели в своём составе три стрелковых полка. Одновременно прекратили существование и отдельные стрелковые бригады.
  2. 1 2 В пламени и славе (очерки истории Краснознаменного Сибирского военного округа)/ [колл. авторов]. изд. 2-е, испр. и доп. Новосибирск, 1988. стр.106-110
  3. Шевченко П.М. За всю войну я не встречал такой сложной обстановки. Бои за Москву на Можайском направлении. Исследования, документы, воспоминания / Целорунго Д.Г.. — Москва: Полиграф сервис, 2007. — С. 198-203. — 372 с. — 500 экз. — ISBN 978-5-86-388-151-5.
  4. Февраль - 8 февраля, воскресенье // Московская битва в хронике фактов и событий. — М.: Воениздат, 2004. — 504 с.
  5. Васильковский узел сопротивления — от наименования деревни Васильки, ныне не существует.
  6. Биричев И. И. 108-я стрелковая дивизия в боях за освобождение Можайска // В битве за Москву. — 1974. — С. 308.
  7. [www.amurarhiv.ru/70-letie-pobedy/amurtsy/chikhman/?clear_cache=Y Государственный Архив Амурской области - Главная]

Ссылки

  • [rkka.ru/handbook/guard/29gvsd.htm Справочник]
  • [samsv.narod.ru/Div/Sd/sd032/default.html Справочник]
  • [www.rkka.ru/oper/5a/krylov.htm О боях на можайском направлении]


Отрывок, характеризующий 32-я стрелковая дивизия (1-го формирования)

– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.
На все эта вопросы граф давал короткие и сердитые ответы, показывавшие, что приказания его теперь не нужны, что все старательно подготовленное им дело теперь испорчено кем то и что этот кто то будет нести всю ответственность за все то, что произойдет теперь.
– Ну, скажи ты этому болвану, – отвечал он на запрос от вотчинного департамента, – чтоб он оставался караулить свои бумаги. Ну что ты спрашиваешь вздор о пожарной команде? Есть лошади – пускай едут во Владимир. Не французам оставлять.
– Ваше сиятельство, приехал надзиратель из сумасшедшего дома, как прикажете?
– Как прикажу? Пускай едут все, вот и всё… А сумасшедших выпустить в городе. Когда у нас сумасшедшие армиями командуют, так этим и бог велел.
На вопрос о колодниках, которые сидели в яме, граф сердито крикнул на смотрителя:
– Что ж, тебе два батальона конвоя дать, которого нет? Пустить их, и всё!
– Ваше сиятельство, есть политические: Мешков, Верещагин.
– Верещагин! Он еще не повешен? – крикнул Растопчин. – Привести его ко мне.


К девяти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше не приходил спрашивать распоряжений графа. Все, кто мог ехать, ехали сами собой; те, кто оставались, решали сами с собой, что им надо было делать.
Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.
Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.
Растопчин чувствовал это, и это то раздражало его. Полицеймейстер, которого остановила толпа, вместе с адъютантом, который пришел доложить, что лошади готовы, вошли к графу. Оба были бледны, и полицеймейстер, передав об исполнении своего поручения, сообщил, что на дворе графа стояла огромная толпа народа, желавшая его видеть.
Растопчин, ни слова не отвечая, встал и быстрыми шагами направился в свою роскошную светлую гостиную, подошел к двери балкона, взялся за ручку, оставил ее и перешел к окну, из которого виднее была вся толпа. Высокий малый стоял в передних рядах и с строгим лицом, размахивая рукой, говорил что то. Окровавленный кузнец с мрачным видом стоял подле него. Сквозь закрытые окна слышен был гул голосов.
– Готов экипаж? – сказал Растопчин, отходя от окна.
– Готов, ваше сиятельство, – сказал адъютант.
Растопчин опять подошел к двери балкона.
– Да чего они хотят? – спросил он у полицеймейстера.
– Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказанью, про измену что то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить…
– Извольте идти, я без вас знаю, что делать, – сердито крикнул Растопчин. Он стоял у двери балкона, глядя на толпу. «Вот что они сделали с Россией! Вот что они сделали со мной!» – думал Растопчин, чувствуя поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против кого то того, кому можно было приписать причину всего случившегося. Как это часто бывает с горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще для него предмета. «La voila la populace, la lie du peuple, – думал он, глядя на толпу, – la plebe qu'ils ont soulevee par leur sottise. Il leur faut une victime, [„Вот он, народец, эти подонки народонаселения, плебеи, которых они подняли своею глупостью! Им нужна жертва“.] – пришло ему в голову, глядя на размахивающего рукой высокого малого. И по тому самому это пришло ему в голову, что ему самому нужна была эта жертва, этот предмет для своего гнева.
– Готов экипаж? – в другой раз спросил он.
– Готов, ваше сиятельство. Что прикажете насчет Верещагина? Он ждет у крыльца, – отвечал адъютант.
– А! – вскрикнул Растопчин, как пораженный каким то неожиданным воспоминанием.
И, быстро отворив дверь, он вышел решительными шагами на балкон. Говор вдруг умолк, шапки и картузы снялись, и все глаза поднялись к вышедшему графу.
– Здравствуйте, ребята! – сказал граф быстро и громко. – Спасибо, что пришли. Я сейчас выйду к вам, но прежде всего нам надо управиться с злодеем. Нам надо наказать злодея, от которого погибла Москва. Подождите меня! – И граф так же быстро вернулся в покои, крепко хлопнув дверью.
По толпе пробежал одобрительный ропот удовольствия. «Он, значит, злодеев управит усех! А ты говоришь француз… он тебе всю дистанцию развяжет!» – говорили люди, как будто упрекая друг друга в своем маловерии.
Через несколько минут из парадных дверей поспешно вышел офицер, приказал что то, и драгуны вытянулись. Толпа от балкона жадно подвинулась к крыльцу. Выйдя гневно быстрыми шагами на крыльцо, Растопчин поспешно оглянулся вокруг себя, как бы отыскивая кого то.