36-я гренадерская дивизия СС «Дирлевангер»

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
36-я гренадерская дивизия СС «Дирлевангер»

Эмблема 36-й дивизии СС «Дирлевангер»
Годы существования

июнь 1940май 1945 (дивизия с 14 февраля 1945)[1]

Страна

Третий рейх Третий рейх

Подчинение

СС

Тип

гренадеры, спецназ

Включает в себя

  • Февраль 1945 года:
    • 72-й гренадерский полк СС
    • 73-й гренадерский полк СС
    • танковый батальон[уточнить]
    • 687-я сапёрная бригада (вермахт)
    • 1244-й гренадерский полк
    • 681-й противотанковый батальон
Функция

карательное подразделение

Численность

84 человека (на 1 июля 1940)[2]
6 тысяч человек на 29 декабря 1944[2]

Девиз

Моя честь называется верность (нем. Meine Ehre heißt Treue)

Участие в

Вторая мировая война

Командиры
Известные командиры

оберфюрер СС Оскар Дирлевангер
бригадефюрер СС Фриц Шмедес

Зондеркоманда СС «Дирлевангер» (нем. SS-Sonderkommando Dirlewanger) — карательное подразделение СС под командованием Оскара Дирлевангера, комплектовалось из заключённых немецких тюрем, концлагерей и военных тюрем СС[3]. Особый статус подразделения отмечался тем, что с января 1943 г. по распоряжению Г. Гиммлера на петлицах вместо рун СС её члены носили изображение скрещённых винтовок и гранаты. До этого момента служившие в подразделении немцы носили стандартные эсэсовские зиг-руны, а иностранцы (русские, украинцы, белорусы) — чистую правую петлицу.

Первоначально сформировано как Команда браконьеров «Ораниенбург» (нем. Wilddiebkommando «Oranienburg»), затем переименовано в «Зондеркоманду (специальную группу) „Доктор Дирлевангер“» (нем. Sonderkommando «Dr. Dirlewanger»). Впоследствии, в связи с ростом штатной численности, последовательно называлось и переводилось на соответствующий штат батальона (нем. SS-Sonderbataillon Dirlewanger), затем полка (нем. SS-Sonderregiment Dirlewanger), и наконец, бригады (нем. SS-Sonderbrigade Dirlewanger). В конце войны на основе бригады и нескольких пехотных подразделений была создана 36-я гренадерская дивизия СС (нем. 36. Waffen-Grenadier-Division der SS). Назвать её дивизией можно лишь условно, так как формально таковой она не стала (в 1944 г. на базе данной бригады предполагалось сформировать отдельную дивизию, 36-ю по стандартной «сквозной» нумерации, однако её формирование так никогда и не было завершено, так как к 1945 г. практически весь личный состав бригады погиб в боях).





Оскар Дирлевангер и легион «Кондор»

История Бригады Дирлевангера неразрывно связана с биографией самого командира бригады — Оскара Дирлевангера. Родился 26 сентября 1895 года. После получения Железного креста первой и второй степени во время прохождения службы в имперской германской армии в ходе Первой мировой войны, Дирлевангер присоединился к фрайкору и участвовал в жестоких уличных боях в ходе подавления прокоммунистических волнений в Германии. Учился в Мангейме и Франкфурте-на-Майне. В 1922 году защитил докторскую диссертацию. Вступил в НСДАП[4].

В 1934 году был осужден за связь с несовершеннолетней (девочке было 14 лет), но освобождён досрочно уже через два года. Вскоре после освобождения вновь осуждён за растление несовершеннолетних (педофилия) и отправлен в нацистский концлагерь. Отбывая наказание, пишет письмо своему старому другу Готлибу Бергеру, который в то время служил у Генриха Гиммлер. Несмотря на два срока за педофилию Бергер организует освобождение старого приятеля и пристраивает его в Легион «Кондор».

Браконьерская команда «Ораниенбург»

В 1940 году Дирлевангер при поддержке Бергера был принят в войска СС в звании оберштурмфюрера и получил задание сформировать специальное подразделение из осужденных браконьеров — «Браконьерскую команду „Ораниенбург“» (нем. Wilddiebkommando «Oranienburg»). Штурмфюрер СС Карл Радль, бывший адъютант Скорцени, так охарактеризовал эту команду: «Браконьер не является характерным преступником, он нарушает закон не в силу ущербности, а в силу своей страсти. С его плеч упадет большой груз, если его перестанут ставить на одну доску с „уголовниками“, если ему дадут возможность искупить свою вину в борьбе с врагами своей родины, если он может применить свою охотничью страсть в необъятных лесах и болотах на Востоке в борьбе против партизан». Гиммлер оценил качественный состав браконьеров в диапазоне «от хорошо до очень хорошо»[5].

Зондеркоманда «Доктор Дирлевангер»

По мере распространения новости о новом войсковом формировании сотни немцев-осуждённых, находящихся в концентрационных лагерях, подавали прошения о зачислении в него. Сформированная первоначально из осуждённых за браконьерство «команда» Дирлевангера через некоторое время пополняется и другими уголовниками. Эта бригада разительно отличается от служивших в «999-х батальонах» (немецкий вариант штрафных батальонов) солдат, получивших такое наказание за относительно мелкие правонарушения. В формировании Дирлевангера все чаще оказываются «профессиональные преступники» и «асоциальные элементы». «Профессиональными преступниками» были «заключённые, которые после отбытия, как правило, длительного срока заключения совершили повторное преступление и были классифицированы имперским управлением уголовной полиции как профессиональные преступники. К этой категории принадлежали взломщики и лица, совершившие половые преступления (за исключением осуждённых за гомосексуальные контакты), приговорённые за умышленное или случайное убийство. К асоциальным элементам относились тунеядцы и сутенёры» (бывший комендант концентрационного лагеря Бухенвальд Герман Пистер, 1943)[6]. В то время как, согласно документам, теория Дирлевангера должна была реабилитировать преступников, в реальности эти преступники попросту получили право продолжать свои преступления и увеличить их масштаб без всякого за них наказания. Действия Дирлевангера были предметом разбирательств высших офицеров немецкой армии, однако всякий раз наказания не следовало.

К сентябрю 1940 года команда Дирлевангера уже насчитывал более 300 человек[2]. С ростом числа криминальных элементов в батальоне название «браконьерский» потеряло какое-либо фактическое значение, и теперь к батальону присоединялись люди, чьими «статьями» были даже убийство, разбой и изнасилование. В соответствии с новыми качествами солдат группа была переименована в «Специальную группу „Доктор Дирлевангер“» (нем. Sonderkommando «Dr. Dirlewanger»).

От зондеркоманды к зондербатальону

По мере роста числа служащих в спецгруппе солдат боевое подразделение было переведено под командование «Подразделение „Мёртвая голова“ (нем. SS Totenkopfverbände)» — формирования, ответственного за управление концентрациоными лагерями. Зондер-команда была переименована в «зондер-батальон СС „Дирлевангер“». В конце войны в дивизию стали принимать, помимо «бытовых» преступников, политических заключённых.

В середине 1941 года зондер-батальон «Дирлевангер» был направлен на борьбу с партизанскими формированиями в Польшу, подчиняясь главному управлению СС.

Во время прохождения службы батальоном в Польше его «бойцы» были уличены в бесчисленном количестве избиений, изнасилований, разбоях, дискриминационных действиях, коррупционных скандалахК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4802 дня] и прочих преступлениях. Дезертирство не было чем-то необычным. У Фридриха Вильгельма Крюгера, бывшего в то время верховным руководителем СС и полиции в Польше (нем. Höherer SS- und Polizeiführer), поведение Дирлевангера вызвало сильное отвращение, и именно его просьбы и прошения высшему начальству послужили причиной перевода Дирлевангера в январе 1942 года на оккупированную территорию СССР − в Белоруссию.

29 января 1942 года поредевший от потерь батальон получил разрешение на набор иностранных добровольцев на оккупированных территориях, в результате чего его численность была пополнена за счёт добровольцев — русских, украинцев и белорусов. Численность батальона достигла 320 человек, в распоряжении батальона были 2 противотанковые пушки, 11 грузовиков, 22 пулемёта и 5 миномётов.

В Белоруссии батальон попал под командование Эриха фон дем Баха Целевски и участвовал в ряде антипартизанских операций (среди них — операция «Адлер» в июле 1942 года). В задачи батальона входило противодействие партизанским отрядам. Ситуация с правонарушениями батальона ещё более усугубилась — поведение солдат батальона «Дирлевангер» становилось все более неуправляемым.

20 августа 1942 года вышел официальный документ, согласно которому размеры «Дирлевангера» доводились до общевойсковых. Личный состав пополнился за счёт преступников и «военных нарушителей».

29 августа 1942 года Гитлер утвердил расширение подразделения до двух батальонов. Пополнение состояло в основном из русских и украинцев, а также немецких военнослужащих, совершивших какое-либо правонарушения. Использование последнего источника для пополнения батальона было одобрено 15 октября 1942 г.

К службе в батальоне привлекали военнослужащих всех родов войск вермахта, люфтваффе и войск СС, совершивших правонарушения, которые в гражданской жизни классифицировались бы как криминал. Военнослужащие, т. н. «SB-soldaten», которые совершили исключительно военные правонарушения (сон на посту, невыполнение приказа и т. п.), к службе в батальоне не привлекались. Служба в подразделении Дирлевангера рассматривалась как исправительная мера, и после достаточной реабилитации военнослужащий возвращался к предыдущему месту службы.

С таковым расширением правил принятия «Дирлевангеру» разрешалось визуальное отображение знака подразделения, характерного для каждой дивизии СС — уникальная нашивка-символ в виде двух скрещённых карабинов и ручной гранаты под ними. Приблизительно в то же время батальон получил право на ношение знаков различий.

Батальон принял участие ещё в нескольких антипартизанских операциях — в октябре 1942 — операция «Регатта»; совместно с 36-м охранным полком (нем. 36.Sicherungs-Regiment) в операции «Карлсбад»; в ноябре совместно с 1-й моторизированной пехотной бригадой СС (нем. 1.SS-Infanterie-Brigade (mot.)) в операции «Фрида».

От зондербатальона к зондерполку

Второй батальон, состоящий из преступников, окончательно формируется только весной 1943 года. Одновременно с этим изменением подразделение переименовывается, и теперь эта войсковая единица называется «Зондер-полк СС „Дирлевангер“» (нем. "SS-Sonderregiment Dirlewanger"). В мае 1943 года возможность службы в полку предоставляется всем без исключения преступникам, даже осуждённым за тяжкие и особо тяжкие преступления. Пятьсот человек, осуждённых за жестчайшие нарушения закона и человеческой морали, принимаются в полк в конце мая. В августе 1943 года начато формирование третьего батальона.

К этому времени размер первого батальона достиг уже 700 человек, 300 из которых было бывшими советскими гражданами[1].

Полк «Дирлевангер» неоднократно принимает участие в карательных акциях. В том числе в операции «Winterzauber»К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4248 дней], в рамках которой в феврале−марте 1943 года в треугольнике Себеж — Освея — Полоцк было уничтожено немало деревень на севере Белоруссии и в Себежском районе Псковской области[7]. Также полк «Дирлевангер» в марте 1943 года совместно со 118-м батальоном шуцманшафта участвовал в операции под кодовым наименованием «Дирлевангер», проводившейся против партизан и гражданского населения Смолевичского и Логойского районов[8] Белоруссии, в ходе которой принял участие в уничтожении деревни Хатынь[9] и в других карательных операциях.

В августе 1943 года «Дирлевангер» принимает участие в тяжелейших сражениях, которые были частью плана по уничтожению т. н. Партизанской Республики у озера Палик. В этот период личный состав проявил жестокость, вместе с храбростью, за что сам Дирлевангер был представлен к ряду наград. В ноябре 1943 года полк был привлечен к пограничным боям в составе группы армий «Центр» в попытке сдержать наступление Красной армии.

К 30 декабря 1943 года «Дирлевангер» состоял из 259 человек[2].

В начале 1944 года в полк вновь поступило большое количество преступников с целью покрыть потери в живой силе. К концу февраля 1944 года численность полка была вновь восстановлена в полном размере. Было решено, что добровольцы из стран Восточной Европы больше не будут привлекаться к службе в полку, так как русские добровольцы доказали свою полную ненадёжность в ходе сражений на линии фронта. Антипартизанские операции продолжились до июня 1944 года, когда советская армия начала Операцию «Багратион» — советское наступление, ставшее крупнейшей военной операцией за всю историю человечества. Целью наступления стало уничтожение группы армий «Центр». «Дирлевангер» было обращен в бегство и начал отступать на территорию Польши. Необычно для себя самого, полк достаточно организованно отступал и достиг Польши в сравнительно хорошем состоянии.

Как только Армией Крайовой было начато Варшавское восстание 1 августа 1944 года, «Дирлевангер» со своими солдатами был откомандирован туда как часть кампфгруппе (нем. Kampfgruppe) под командованием Хайнца Райнфарта (нем. Heinz Reinfarth). Воюя бок о бок с бригадой Каминского, которая теперь уже называется РОНА, Дирлевангер вошёл в активные боевые действия 5 августа.

В ходе подавления польского восстания личный состав «Дирлевангера» неоднократно совершал изнасилования, грабежи, жестокие убийства гражданских лиц, невзирая на то, принадлежали ли они к рядам польских вооружённых сил или нет. В ходе подавления восстания на территории района Варшавы Воля (польск. Wola) зондер-батальоны Дирлевангера приняли участие в убийстве десятков тысяч мирных граждан.

По прибытии в Варшаву подразделение насчитывало 881 солдата и офицера и во время военных действий получало пополнения общим числом в 2500 солдат. По окончании варшавских действий потери составили 2733 человека, в строю осталось лишь 648. Потери составили приблизительно 315 %[10].

От полка к бригаде

Ко 2 октября польская сторона сдалась, и полк провел следующий месяц, охраняя линию реки Вислы. В тот период «Дирлевангер» вырос достаточно, чтобы получить статус бригады, и был переименован в «Зондер-бригаду СС „Дирлевангер“» (нем. SS-Sonderbrigade «Dirlewanger»). В том же начале октября принимается решение о новом переименовании формирования, на сей раз это статус «боевой бригады».

Теперь название звучало «2-я штурмбригада СС „Дирлевангер“», соединение насчитывало 4 тысячи солдат[1].

Словацкое национальное восстание

Между 16 и 30 октября бригада принимает участие в подавлении восстания в Словакии. Вела боевые действия с партизанами у городов Ружомберок, Мартин и Прьевидза. В конце 1944 года была переведена в Шаги, с целью воспрепятствовать Красной Армии форсировать Грон и Ипель. В конце 1944 в бригаду приходит бригадефюрер СС и кавалер золотого Германского ордена Фриц Шмедес (нем. Fritz Schmedes), который до этого командовал 4-й полицейской танково-гренадерской дивизией СС (4.SS-Polizei-Panzergrenadier-Division) и 12 декабря 1944 г. был отстранён от командования Гиммлером за отказ выполнять бессмысленный приказ.

Гиммлер намеревался преподнести наказание Шмедеса как урок остальным командирам. В бригаде Шмедесу была отведена роль тактического офицера. В состав бригады входило два полка:

  • 72 гренадерский полк под командованием оберштурмбаннфюрера СС Эриха Бухмана (нем. Erich Buchmann)
  • 73 гренадерский полк под командованием штурмбаннфюрера СС Эвальда Элерса (нем. Ewald Ehlers), включавших по два батальона каждый (первоначально в каждый полк входило по три батальона, но потери и дезертирство быстро уменьшили количество людей), и две артиллерийские батареи поддержки.

Фронт в Венгрии

С 14 по 29 декабря 1944 года бригада сражается в Венгрии. Два батальона, сформированные из бывших армейских офицеров под командованием капитана Отто Хафнера (Otto Hafner), зарекомендовали себя хорошо, ещё один батальон, где значительную часть составляли бывшие политические заключенные, развалился, многие солдаты дезертировали. После двухнедельного пребывания на передовой бригада отводится в Словакию для переформирования.

Вскоре от гражданского населения, где была размещена бригада, стали поступать жалобы на людей Дирлевангера в связи с участившимися случаями грабежей и насилия. Некоторых солдат приходилось удерживать взаперти под вооружённой охраной из-за их ненадёжности.

Статус дивизии

В начале февраля 1945 г. бригада вернулась на фронт из-за угрожающего положения фронта на реке Одер в Силезии. Бригаду предполагалось расширить до размеров дивизии, но перед этим бригада приняла участие в боях под Губеном. Приказ о реорганизации бригады в дивизию поступил 14 февраля 1945 г. Днём позже Дирлевангер лично возглавил контратаку и был ранен двенадцатый раз. Он никогда больше не возвращался в дивизию, командование принял Фриц Шмедес и оставался на этом посту до конца войны.

Для увеличения бригады до размера дивизии новых подразделений создано не было. Взамен этого бригаде были приданы некоторые армейские части:

  • 1244-й гренадерский полк (нем. 1244.Grenadier-Regiment),
  • 681-й противотанковый батальон (нем. 681.Panzerjaeger-Abteilung),
  • танковый батальон с 28 самоходными орудиями (нем. Panzer Abteilung Stahnsdorf)
  • 687-я сапёрная бригада (нем. 687.Pioneer-Brigade).

Также в бригаду вошли некоторые бывшие курсанты Брауншвейгского училища СС, проходивших службу в 1-й парашютно-танковой дивизии «Герман Геринг» (нем. 1.Fallschirm-Panzer-Division Hermann Goering). Часть добровольцев была набрана в концентрационных лагерях, даже из эвакуированного Аушвица, где до сих пор продолжалась подготовка к службе в дивизии Дирлевангера[2].

Уничтожение дивизии

Фронт в Силезии был прорван 16 апреля 1945 года после начала наступления советских войск и дивизия начала отступление на северо-восток в то же время. Дезертирство принимало все большие масштабы — Шмедес и его штаб-квартира предприняли попытку реорганизовать дивизию 25 апреля, но обнаружили, что дивизия практически полностью развалилась: к примеру, в 73 полку у Элерса оставалось только 36 человек[1].

Последний сбор командования дивизии состоялся 29 апреля — но положение дел только ухудшилось. Шмедес отвёл остатки подразделения за Эльбу и 3 мая 1945 года сдался американцам. Шмедес и Бухман никогда не привлекались к уголовной ответственности — они жили открыто после освобождения из лагеря для военнопленных. Вейссе сдался в плен англичанам с документами рядового вермахта. Он бежал из лагеря военнопленных 5 марта 1946 года и исчез навсегда. Сам Оскар Дирлевангер попал в плен, лечился в госпитале города Альтсхаузен. 1 июня польские солдаты перевели его в тюрьму, где стали регулярно избивать (особенно жёсткие побои были в ночь с 4 на 5 июня). В конце концов, 7 июня 1945 в госпитале Дирлевангер скончался, не вынеся побоев[11].

Однако то и дело возникали слухи о том, что он жив, и что его видели в различных частях света. В своем документальном романе «Каратели», изданном в 1981 году, Алесь Адамович ошибочно написал: «Уже в наши дни прах благополучно скончавшегося в Латинской Америке Дирлевангера Оскара Пауля заботливо перевезен в ФРГ и предан захоронению в Вюрцбургской земле»[12]. В октябре 1960 года по распоряжению прокуратуры Равенсбурга останки Дирлевангера были эксгумированы. В ходе судебно-медицинской экспертизы от 24 октября 1960 года было установлено, что они однозначно принадлежали Дирлевангеру[11].

Напишите отзыв о статье "36-я гренадерская дивизия СС «Дирлевангер»"

Примечания

  1. 1 2 3 4 [www.feldgrau.com/36ss.html 36.Waffen-Grenadier-Division der SS]  (англ.)
  2. 1 2 3 4 5 [www.axishistory.com/index.php?id=766 36. Waffen-Grenadier-Division der SS]. // Сайт «AxisHistory.com»  (англ.). — Информация и статистика по дивизии. Проверено 08 июня 2007. [www.webcitation.org/6D7AMwkyx Архивировано из первоисточника 23 декабря 2012]. (англ.)
  3. Хайнц Хёне. [militera.lib.ru/research/hohne_h01/index.html Чёрный орден СС. История охранных отрядов]. — М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2003. — 542 с. — 6000 экз. — ISBN 5-224-03843-X.
  4. Auerbach H., 1962, S. 251.
  5. Auerbach H., 1962, S. 250.
  6. Auerbach H., 1962, S. 254.
  7. Ватолин И. [www.chas-daily.com/win/2009/03/03/g_027.html?r=32& Они приняли смерть в огне… // Час, 3 марта 2009.]
  8. [sb.by/post/86662/ «Так убивали людей» // Газета «Советская Белоруссия» № 108 (23750), 13.06.2009.]
  9. [www.belta.by/ru/all_news/society?id=333259 Швайко Ольга. Уникальный сборник документов о трагедии в Хатыни издан в Беларуси // Минск: Новости Беларуси. Белорусское телеграфное агентство (БЕЛТА, www.belta.by), 12 февраля 2009.]
  10. Gordon Williamson, Stephen Andrew. The Waffen-SS: 24. to 38. Divisions, & Volunteer Legions — Osprey Publishing, 2004. — P. 16.
  11. 1 2 Hellmuth Auerbach. Die Einheit Dirlewanger. In: Vierteljahrshefte für Zeitgeschichte. Stuttgart: Deutsche Verlags-Anstalt GmbH, 1962, S. 252
  12. Адамович Алесь. Каратели. Минск, Мастацкая лiтататура, 1981, с. 186

Литература

  • Hellmuth Auerbach. Die Einheit Dirlewanger. In: Vierteljahrshefte für Zeitgeschichte.. — Stuttgart: Deutsche Verlags-Anstalt GmbH, 1962.
  • Пишенков А. А. Штрафники СС. Зондеркоманда «Дирлевангер». — М.: Яуза-Пресс, 2009. — 320 с. — ISBN 978-5-9955-0050-6.
  • Жуков Д., Ковтун И. [www.e-reading.club/book.php?book=1025860 Охотники за партизанами. Бригада Дирлевангера]. — Вече, 2013. — 464 с. — ISBN 978-5-4444-1257-2.

Ссылки

  • French L. MacLean. The Cruel Hunters: SS-Sonder-Kommando Dirlewanger Hitler’s Most Notorious Anti-Partisan Unit  (англ.)
  • Rolf Michaelis. Das SS-Sonderkommando Dirlewanger: Ein Beispiel deutscher Besatzungspolitik in Weißrussland  (нем.)
  • Hans-Peter Klausch. Anti-faschisten in SS Uniform: Schicksal und Widerstand der deutschen politischen KZ-Haeftlingen, Zuchthaus-und Wehrmachtsgefangenen in der SS-Sonderformation Dirlewanger  (нем.)
  • [scepsis.ru/authors/id_6.html Смирнов И. В.] [scepsis.ru/library/id_2543.html Книга о зондеркоманде «Дирлевангер»]: рецензия // Научно-просветительский журнал «Скепсис» 9.07.2009.
  • Day Matthew. [www.telegraph.co.uk/news/worldnews/europe/poland/5171773/Notorious-SS-unit-traced.html Notorious SS unit 'traced'. Polish authorities claim to have identified three survivors of an infamous SS unit that garnered a reputation for brutality that shocked even German wartime commanders.]  (англ.)

Отрывок, характеризующий 36-я гренадерская дивизия СС «Дирлевангер»

Князь остановился. Он заметил впечатление, произведенное этими словами на дочь. Она опустила голову и собиралась плакать.
– Ну, ну, шучу, шучу, – сказал он. – Помни одно, княжна: я держусь тех правил, что девица имеет полное право выбирать. И даю тебе свободу. Помни одно: от твоего решения зависит счастье жизни твоей. Обо мне нечего говорить.
– Да я не знаю… mon pere.
– Нечего говорить! Ему велят, он не только на тебе, на ком хочешь женится; а ты свободна выбирать… Поди к себе, обдумай и через час приди ко мне и при нем скажи: да или нет. Я знаю, ты станешь молиться. Ну, пожалуй, молись. Только лучше подумай. Ступай. Да или нет, да или нет, да или нет! – кричал он еще в то время, как княжна, как в тумане, шатаясь, уже вышла из кабинета.
Судьба ее решилась и решилась счастливо. Но что отец сказал о m lle Bourienne, – этот намек был ужасен. Неправда, положим, но всё таки это было ужасно, она не могла не думать об этом. Она шла прямо перед собой через зимний сад, ничего не видя и не слыша, как вдруг знакомый шопот m lle Bourienne разбудил ее. Она подняла глаза и в двух шагах от себя увидала Анатоля, который обнимал француженку и что то шептал ей. Анатоль с страшным выражением на красивом лице оглянулся на княжну Марью и не выпустил в первую секунду талию m lle Bourienne, которая не видала ее.
«Кто тут? Зачем? Подождите!» как будто говорило лицо Анатоля. Княжна Марья молча глядела на них. Она не могла понять этого. Наконец, m lle Bourienne вскрикнула и убежала, а Анатоль с веселой улыбкой поклонился княжне Марье, как будто приглашая ее посмеяться над этим странным случаем, и, пожав плечами, прошел в дверь, ведшую на его половину.
Через час Тихон пришел звать княжну Марью. Он звал ее к князю и прибавил, что и князь Василий Сергеич там. Княжна, в то время как пришел Тихон, сидела на диване в своей комнате и держала в своих объятиях плачущую m lla Bourienne. Княжна Марья тихо гладила ее по голове. Прекрасные глаза княжны, со всем своим прежним спокойствием и лучистостью, смотрели с нежной любовью и сожалением на хорошенькое личико m lle Bourienne.
– Non, princesse, je suis perdue pour toujours dans votre coeur, [Нет, княжна, я навсегда утратила ваше расположение,] – говорила m lle Bourienne.
– Pourquoi? Je vous aime plus, que jamais, – говорила княжна Марья, – et je tacherai de faire tout ce qui est en mon pouvoir pour votre bonheur. [Почему же? Я вас люблю больше, чем когда либо, и постараюсь сделать для вашего счастия всё, что в моей власти.]
– Mais vous me meprisez, vous si pure, vous ne comprendrez jamais cet egarement de la passion. Ah, ce n'est que ma pauvre mere… [Но вы так чисты, вы презираете меня; вы никогда не поймете этого увлечения страсти. Ах, моя бедная мать…]
– Je comprends tout, [Я всё понимаю,] – отвечала княжна Марья, грустно улыбаясь. – Успокойтесь, мой друг. Я пойду к отцу, – сказала она и вышла.
Князь Василий, загнув высоко ногу, с табакеркой в руках и как бы расчувствованный донельзя, как бы сам сожалея и смеясь над своей чувствительностью, сидел с улыбкой умиления на лице, когда вошла княжна Марья. Он поспешно поднес щепоть табаку к носу.
– Ah, ma bonne, ma bonne, [Ах, милая, милая.] – сказал он, вставая и взяв ее за обе руки. Он вздохнул и прибавил: – Le sort de mon fils est en vos mains. Decidez, ma bonne, ma chere, ma douee Marieie qui j'ai toujours aimee, comme ma fille. [Судьба моего сына в ваших руках. Решите, моя милая, моя дорогая, моя кроткая Мари, которую я всегда любил, как дочь.]
Он отошел. Действительная слеза показалась на его глазах.
– Фр… фр… – фыркал князь Николай Андреич.
– Князь от имени своего воспитанника… сына, тебе делает пропозицию. Хочешь ли ты или нет быть женою князя Анатоля Курагина? Ты говори: да или нет! – закричал он, – а потом я удерживаю за собой право сказать и свое мнение. Да, мое мнение и только свое мнение, – прибавил князь Николай Андреич, обращаясь к князю Василью и отвечая на его умоляющее выражение. – Да или нет?
– Мое желание, mon pere, никогда не покидать вас, никогда не разделять своей жизни с вашей. Я не хочу выходить замуж, – сказала она решительно, взглянув своими прекрасными глазами на князя Василья и на отца.
– Вздор, глупости! Вздор, вздор, вздор! – нахмурившись, закричал князь Николай Андреич, взял дочь за руку, пригнул к себе и не поцеловал, но только пригнув свой лоб к ее лбу, дотронулся до нее и так сжал руку, которую он держал, что она поморщилась и вскрикнула.
Князь Василий встал.
– Ma chere, je vous dirai, que c'est un moment que je n'oublrai jamais, jamais; mais, ma bonne, est ce que vous ne nous donnerez pas un peu d'esperance de toucher ce coeur si bon, si genereux. Dites, que peut etre… L'avenir est si grand. Dites: peut etre. [Моя милая, я вам скажу, что эту минуту я никогда не забуду, но, моя добрейшая, дайте нам хоть малую надежду возможности тронуть это сердце, столь доброе и великодушное. Скажите: может быть… Будущность так велика. Скажите: может быть.]
– Князь, то, что я сказала, есть всё, что есть в моем сердце. Я благодарю за честь, но никогда не буду женой вашего сына.
– Ну, и кончено, мой милый. Очень рад тебя видеть, очень рад тебя видеть. Поди к себе, княжна, поди, – говорил старый князь. – Очень, очень рад тебя видеть, – повторял он, обнимая князя Василья.
«Мое призвание другое, – думала про себя княжна Марья, мое призвание – быть счастливой другим счастием, счастием любви и самопожертвования. И что бы мне это ни стоило, я сделаю счастие бедной Ame. Она так страстно его любит. Она так страстно раскаивается. Я все сделаю, чтобы устроить ее брак с ним. Ежели он не богат, я дам ей средства, я попрошу отца, я попрошу Андрея. Я так буду счастлива, когда она будет его женою. Она так несчастлива, чужая, одинокая, без помощи! И Боже мой, как страстно она любит, ежели она так могла забыть себя. Может быть, и я сделала бы то же!…» думала княжна Марья.


Долго Ростовы не имели известий о Николушке; только в середине зимы графу было передано письмо, на адресе которого он узнал руку сына. Получив письмо, граф испуганно и поспешно, стараясь не быть замеченным, на цыпочках пробежал в свой кабинет, заперся и стал читать. Анна Михайловна, узнав (как она и всё знала, что делалось в доме) о получении письма, тихим шагом вошла к графу и застала его с письмом в руках рыдающим и вместе смеющимся. Анна Михайловна, несмотря на поправившиеся дела, продолжала жить у Ростовых.
– Mon bon ami? – вопросительно грустно и с готовностью всякого участия произнесла Анна Михайловна.
Граф зарыдал еще больше. «Николушка… письмо… ранен… бы… был… ma сhere… ранен… голубчик мой… графинюшка… в офицеры произведен… слава Богу… Графинюшке как сказать?…»
Анна Михайловна подсела к нему, отерла своим платком слезы с его глаз, с письма, закапанного ими, и свои слезы, прочла письмо, успокоила графа и решила, что до обеда и до чаю она приготовит графиню, а после чаю объявит всё, коли Бог ей поможет.
Всё время обеда Анна Михайловна говорила о слухах войны, о Николушке; спросила два раза, когда получено было последнее письмо от него, хотя знала это и прежде, и заметила, что очень легко, может быть, и нынче получится письмо. Всякий раз как при этих намеках графиня начинала беспокоиться и тревожно взглядывать то на графа, то на Анну Михайловну, Анна Михайловна самым незаметным образом сводила разговор на незначительные предметы. Наташа, из всего семейства более всех одаренная способностью чувствовать оттенки интонаций, взглядов и выражений лиц, с начала обеда насторожила уши и знала, что что нибудь есть между ее отцом и Анной Михайловной и что нибудь касающееся брата, и что Анна Михайловна приготавливает. Несмотря на всю свою смелость (Наташа знала, как чувствительна была ее мать ко всему, что касалось известий о Николушке), она не решилась за обедом сделать вопроса и от беспокойства за обедом ничего не ела и вертелась на стуле, не слушая замечаний своей гувернантки. После обеда она стремглав бросилась догонять Анну Михайловну и в диванной с разбега бросилась ей на шею.
– Тетенька, голубушка, скажите, что такое?
– Ничего, мой друг.
– Нет, душенька, голубчик, милая, персик, я не отстaнy, я знаю, что вы знаете.
Анна Михайловна покачала головой.
– Voua etes une fine mouche, mon enfant, [Ты вострушка, дитя мое.] – сказала она.
– От Николеньки письмо? Наверно! – вскрикнула Наташа, прочтя утвердительный ответ в лице Анны Михайловны.
– Но ради Бога, будь осторожнее: ты знаешь, как это может поразить твою maman.
– Буду, буду, но расскажите. Не расскажете? Ну, так я сейчас пойду скажу.
Анна Михайловна в коротких словах рассказала Наташе содержание письма с условием не говорить никому.
Честное, благородное слово, – крестясь, говорила Наташа, – никому не скажу, – и тотчас же побежала к Соне.
– Николенька…ранен…письмо… – проговорила она торжественно и радостно.
– Nicolas! – только выговорила Соня, мгновенно бледнея.
Наташа, увидав впечатление, произведенное на Соню известием о ране брата, в первый раз почувствовала всю горестную сторону этого известия.
Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. – Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, – говорила она сквозь слезы.
– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.
– Что за штиль, как он описывает мило! – говорила она, читая описательную часть письма. – И что за душа! Об себе ничего… ничего! О каком то Денисове, а сам, верно, храбрее их всех. Ничего не пишет о своих страданиях. Что за сердце! Как я узнаю его! И как вспомнил всех! Никого не забыл. Я всегда, всегда говорила, еще когда он вот какой был, я всегда говорила…
Более недели готовились, писались брульоны и переписывались набело письма к Николушке от всего дома; под наблюдением графини и заботливостью графа собирались нужные вещицы и деньги для обмундирования и обзаведения вновь произведенного офицера. Анна Михайловна, практическая женщина, сумела устроить себе и своему сыну протекцию в армии даже и для переписки. Она имела случай посылать свои письма к великому князю Константину Павловичу, который командовал гвардией. Ростовы предполагали, что русская гвардия за границей , есть совершенно определительный адрес, и что ежели письмо дойдет до великого князя, командовавшего гвардией, то нет причины, чтобы оно не дошло до Павлоградского полка, который должен быть там же поблизости; и потому решено было отослать письма и деньги через курьера великого князя к Борису, и Борис уже должен был доставить их к Николушке. Письма были от старого графа, от графини, от Пети, от Веры, от Наташи, от Сони и, наконец, 6 000 денег на обмундировку и различные вещи, которые граф посылал сыну.


12 го ноября кутузовская боевая армия, стоявшая лагерем около Ольмюца, готовилась к следующему дню на смотр двух императоров – русского и австрийского. Гвардия, только что подошедшая из России, ночевала в 15 ти верстах от Ольмюца и на другой день прямо на смотр, к 10 ти часам утра, вступала на ольмюцкое поле.
Николай Ростов в этот день получил от Бориса записку, извещавшую его, что Измайловский полк ночует в 15 ти верстах не доходя Ольмюца, и что он ждет его, чтобы передать письмо и деньги. Деньги были особенно нужны Ростову теперь, когда, вернувшись из похода, войска остановились под Ольмюцом, и хорошо снабженные маркитанты и австрийские жиды, предлагая всякого рода соблазны, наполняли лагерь. У павлоградцев шли пиры за пирами, празднования полученных за поход наград и поездки в Ольмюц к вновь прибывшей туда Каролине Венгерке, открывшей там трактир с женской прислугой. Ростов недавно отпраздновал свое вышедшее производство в корнеты, купил Бедуина, лошадь Денисова, и был кругом должен товарищам и маркитантам. Получив записку Бориса, Ростов с товарищем поехал до Ольмюца, там пообедал, выпил бутылку вина и один поехал в гвардейский лагерь отыскивать своего товарища детства. Ростов еще не успел обмундироваться. На нем была затасканная юнкерская куртка с солдатским крестом, такие же, подбитые затертой кожей, рейтузы и офицерская с темляком сабля; лошадь, на которой он ехал, была донская, купленная походом у казака; гусарская измятая шапочка была ухарски надета назад и набок. Подъезжая к лагерю Измайловского полка, он думал о том, как он поразит Бориса и всех его товарищей гвардейцев своим обстреленным боевым гусарским видом.
Гвардия весь поход прошла, как на гуляньи, щеголяя своей чистотой и дисциплиной. Переходы были малые, ранцы везли на подводах, офицерам австрийское начальство готовило на всех переходах прекрасные обеды. Полки вступали и выступали из городов с музыкой, и весь поход (чем гордились гвардейцы), по приказанию великого князя, люди шли в ногу, а офицеры пешком на своих местах. Борис всё время похода шел и стоял с Бергом, теперь уже ротным командиром. Берг, во время похода получив роту, успел своей исполнительностью и аккуратностью заслужить доверие начальства и устроил весьма выгодно свои экономические дела; Борис во время похода сделал много знакомств с людьми, которые могли быть ему полезными, и через рекомендательное письмо, привезенное им от Пьера, познакомился с князем Андреем Болконским, через которого он надеялся получить место в штабе главнокомандующего. Берг и Борис, чисто и аккуратно одетые, отдохнув после последнего дневного перехода, сидели в чистой отведенной им квартире перед круглым столом и играли в шахматы. Берг держал между колен курящуюся трубочку. Борис, с свойственной ему аккуратностью, белыми тонкими руками пирамидкой уставлял шашки, ожидая хода Берга, и глядел на лицо своего партнера, видимо думая об игре, как он и всегда думал только о том, чем он был занят.
– Ну ка, как вы из этого выйдете? – сказал он.
– Будем стараться, – отвечал Берг, дотрогиваясь до пешки и опять опуская руку.
В это время дверь отворилась.
– Вот он, наконец, – закричал Ростов. – И Берг тут! Ах ты, петизанфан, але куше дормир , [Дети, идите ложиться спать,] – закричал он, повторяя слова няньки, над которыми они смеивались когда то вместе с Борисом.
– Батюшки! как ты переменился! – Борис встал навстречу Ростову, но, вставая, не забыл поддержать и поставить на место падавшие шахматы и хотел обнять своего друга, но Николай отсторонился от него. С тем особенным чувством молодости, которая боится битых дорог, хочет, не подражая другим, по новому, по своему выражать свои чувства, только бы не так, как выражают это, часто притворно, старшие, Николай хотел что нибудь особенное сделать при свидании с другом: он хотел как нибудь ущипнуть, толкнуть Бориса, но только никак не поцеловаться, как это делали все. Борис же, напротив, спокойно и дружелюбно обнял и три раза поцеловал Ростова.
Они полгода не видались почти; и в том возрасте, когда молодые люди делают первые шаги на пути жизни, оба нашли друг в друге огромные перемены, совершенно новые отражения тех обществ, в которых они сделали свои первые шаги жизни. Оба много переменились с своего последнего свидания и оба хотели поскорее выказать друг другу происшедшие в них перемены.
– Ах вы, полотеры проклятые! Чистенькие, свеженькие, точно с гулянья, не то, что мы грешные, армейщина, – говорил Ростов с новыми для Бориса баритонными звуками в голосе и армейскими ухватками, указывая на свои забрызганные грязью рейтузы.
Хозяйка немка высунулась из двери на громкий голос Ростова.