369-й пехотный полк (Третий рейх)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
369-й пехотный полк

Символика соединения — нашивка в форме герба Независимого государства Хорватия
Годы существования

16 июля 1941 — январь 1943

Страна

Третий рейх

Подчинение

Вермахт

Входит в

100-я лёгкая пехотная дивизия

Тип

пехота

Численность

более 4000 человек

Прозвище

Дьявольская дивизия (хорв. Vražja divizija, нем. Teufel-Division)
Хорватский легион (нем. Kroatische Legion, хорв. Hrvatska Legija)

Девиз

Što Bog da i sreća junačka! (с хорв. — «То, что дал Бог, и геройская удача»)

Талисман

дьявол

Участие в

Вторая Мировая война:

Командиры
Известные командиры

Иван Маркуль, Марко Месич, Виктор Павичич

369-й усиленный хорватский пехотный полк (нем. Verstärktes Kroatisches Infanterie-Regiment 369, хорв. 369. pojačana pješačka pukovnija), также известный как Хорватский легион (нем. Kroatische Legion, хорв. Hrvatska Legija) и Дьявольская дивизия — пехотный полк в составе вермахта, сформированный из хорватских добровольцев при участии правительства Независимого государства Хорватия — союзника Германии во Второй мировой войне. Принимал участие в войне на Восточном фронте в 19411943 годах. Всего через службу в полку прошло примерно 6 300 человек (4 200 хорватов и 2 100 боснийских мусульман)[2]. После уничтожения формирования в ходе Сталинградской битвы, под тем же номером была сформирована 369-я хорватская пехотная дивизия вермахта.





Формирование

23 июня 1941 года Анте Павелич отправил письмо Адольфу Гитлеру с предложением об отправке своих сил на Восточный фронт[3]. 1 июля Гитлер ответил согласием, и на следующий день в хорватских городах появились призывы ко вступлению в отряд добровольцев. Хорватские военные лица ожидали около 3 900 человек, однако на их призыв к 15 июля откликнулось не менее 9 тысяч человек. Из-за такого неожиданно большого количества добровольцев, приёмные комиссии были вынуждены поднять уровень их пригодности. В результате, ко времени отправки на фронт, личный состав полка состоял из 3 895 офицеров, унтер-офицеров и рядовых. Впоследствии полк несколько раз получал пополнение из Хорватии, и уже на фронте его численность несколько возросла. Перед отправкой на фронт полк имел следующую структуру:

  • штаб полка;
  • комендантская рота;
  • 3 пехотных батальона: два первых были набраны из хорватов, а третий — из боснийских мусульман; каждый батальон имел по по 3 пехотные роты;
  • пулеметная рота;
  • противотанковая рота;
  • хозяйственная рота;
  • запасной батальон полка;

Артиллерия полка состояла из трёх батарей 105-мм орудий (всего 18 орудий)[2]. 16 июля окончательно сформировалось новое формирование, которое было названо в официальной немецкой хронике 369-м пехотным полком. Полк подчинялся непосредственно немецкому верховному командованию и немецкому военному суду, являлась частью вооружённых сил Германии, в то время как Хорватия официально не объявляла войну СССР. Солдаты носили немецкие униформы с нашивками в форме хорватского герба и подписью «Hrvatska»[4]. Учебный батальон формировался специально для полка в Штоккерау, сам полк проходил обучение в Дёллерсхайме. С 16 по 19 августа батальон на 17 поездах двигался в Бессарабию. Оттуда полк совершил 35-дневный марш-бросок на Украину. 9 октября был причислен к 100-й лёгкой пехотной дивизии из 17-й немецкой армии, состоявшей в группе армий «Юг».

Бои в СССР

Первая стычка между 369-м полком и советскими войсками произошла в октябре 1941 года после 750-километрового похода к деревне Будинской. Полк одержал несколько побед над частями Красной Армии, несмотря на суровую зиму, но даже он понёс серьёзные потери и утратил часть своей боеготовности. Полк участвовал в захвате следующих городов и деревень: Петрушаны, Кременчуга, Полтава, Сароки, Бельцы, Первомайск, Кировоград, Петропавловск, Тарановка, Гризин, Сталино, Васильевка, Александровка, Ивановка и Гарбатово[3]. В начале 1942 года солдаты получили право отправлять письма домой, которые зачитывали по радио «Hrvatski Krugoval»[5]. 24 сентября 1942 с солдатами 369-й дивизии встретились лично Анте Павелич и Юре Францетич[6]. Павелич наградил особенно отличившихся как пеших солдат, так и хорватских лётчиков-добровольцев.

Командир полка Иван Маркуль, пытаясь бороться с дезертирством, переформировал отряд к лету 1942 года, отправив домой 144 «легионера» и 43 унтер-офицера из-за болезней и склонности к дезертирству[7]. Для того, чтобы предотвратить любые побеги, в апреле 1942 года Маркуль казнил четверых человек, пытавшихся дезертировать, а ещё некоторое количество было осуждено военным судом на сроки от 2 до 10 лет. То, что легион не отходил с линии фронта, удивляло даже немецких солдат и офицеров. Вскоре Маркуль из-за болезни вынужден был отправиться обратно в Хорватию, его временно заменял Марко Месич, а затем легион возглавил Виктор Павичич[7].

369-й полк, по воспоминаниям немецких солдат, отличался низкой дисциплиной и плохой организацией, но к лету 1942 года серьёзно усилился. За успехи командир 100-й лёгкой дивизии Вернер Санне отметил артиллерийскую батарею Марко Месича 21 и 22 февраля 1942, а на следующий день даже наградил Месича Железным крестом. Легион, однако, нёс потери под Харьковом и Калачом, несмотря на успех. Даже в бою за советский колхоз «Пролеткультура» 27 и 28 июля 1942 в рукопашном бою хорватский отряд потерял 53 человека убитыми и 186 ранеными. Ещё большие потери хорваты понесли на реке Самаре, когда в боях с партизанами был убит 171 человек. В числе убитых были отличившиеся лейтенанты Томленович, Томислав Анич и Иван Малички[7]. 8 офицеров легиона, в числе которых были Иван Маркуль и лейтенант Эдуард Бакарец, были награждены Железным крестом I класса. Впоследствии Бакарец получил ранение под Сталинградом и был отправлен в Хорватию, где погиб 5 июля 1944, а Маркуль был казнён после окончания войны в Белграде в сентябре 1945 года[7].

Большая часть историков и мемуаристов, включая и большинство из противоборствующего лагеря, признают боеспособность легиона и высокое моральное состояние его личного состава. Ещё до начала Сталинградской битвы, 31 мая 1942 года, легион, за проявленное боевое мастерство, был отмечен в сводках Верховного командования вермахта. Следует также отметить, что Хорватский легион был единственной иностранной ненемецкой частью, которая приняла участие в наступлении на Сталинград. Как пишет американский историк Джордж Нэйфцигер, «среди его личного состава это было воспринято, как большая честь — награда за тяжёлые бои». В связи с этим даже возникла идея переформировать егерскую дивизию, в составе которой находился легион, в 100-ю германо-хорватскую егерскую дивизию. Однако осуществить этот план помешала изменившаяся не в пользу немцев боевая обстановка[2].

По состоянию на 21 июня 1942 в 369-м полку насчитывалось 113 офицеров, 7 военных клерков, 625 унтер-офицеров, 4 317 рядовых (из них 2 902 кавалериста). К 21 октября 1942 из-за потерь в строю осталось только 1 403 человека, а подкреплений из страны не поступало из-за недостатка кадров. Из всех офицеров 22 погибли, 38 были ранены, 66 вернулись на Родину. Только 20 офицеров остались в строю[7].

Сталинградская битва

Самым известным унтер-офицером хорватского полка был сержант Драгутин Подобник, награждённый Железными крестами II и I классов лично Анте Павеличем в сентябре 1942 года. Он участвовал в битве за Сталинград, в которой лично отдал приказ штурмовать завод «Красный Октябрь», не дожидаясь прибытия бронетехники. Вместе с 18 солдатами он отбил здание у советских солдат, не понеся никаких потерь и передав здание завода в распоряжение 54-й немецкого корпуса. Ответная атака советских солдат привела к полному уничтожению гарнизона завода. В течение нескольких дней завод, который немцы прозвали «Т-домом» (он был в форме буквы Т), переходил из рук в руки, а Подобник вынужден был покинуть фронт после ранения (он был застрелен весной 1945 года)[7].

Легионеры понесли всё же крупные потери в Сталинграде, пытаясь отбить «Красный Октябрь». Двигаясь от северной части фронта к южной, хорваты несли потери. По состоянию на 21 октября 1942 из пехотинцев осталось только 983 человека (не считая артиллеристов и вспомогательных войск), а к 21 января 1943 в живых осталось только 443 человека (за три месяца погибло не меньше половины состава). Командование защищалось в здании школы лётчиков Сталинграда. Расстояние до линии фронта в январе сократилось с 200 до 90 метров. При температуре −30 °C и круглосуточных обстрелах, а также отсутствии снабжения потери легиона росли катастрофически. Последний командир легиона, Марко Месич, 14 января 1943 принял право на командование после исчезновения Виктора Павичича. Санне, узнавший об исчезновении Павичича, расценил этот шаг как дезертирство, хотя ещё раньше передал тайное указание Павичичу покинуть город на самолёте. В последние дни 700 человек из войск поддержки были переведены в пехотные части, но даже это не спасло легион.

Остатки 369-го полка сдались советским войскам 29 и 30 января 1943. По состоянию на эти дни в живых было только 443 пехотинца и 444 артиллериста[7]. Всего за последние две недели легион потерял 175 человек. Из 4 465 хорватов-добровольцев почти 90% погибли на Восточном фронте. По потерям(в процентах) среди союзников Германии они занимают 1-ое место[8]. Выжившие хорваты были отправлены в Бекетовку, где присоединились к 80 тысячам пленных немцев, итальянцев, румын. Впоследствии многие из них умерли от дизентерии, анемии, тифа и других болезней. Выжившие участвовали в марше военнопленных в Москве, состоявшемся после операции «Багратион». Фактически полк был уничтожен.

В числе упомянутых известных легионеров в военных документах и книгах упоминаются капитан Тахир Алагич, лейтенанты Телишман Миливой, Михаил Зубчевский, Рудольф Баричевич, Михаил Коробкин, Драго Маутнер, Иван Пап, Иван Чорич, Звономир Бучан, Август Церовечки, сержанты Драгутин Судец и Антон Штимац, врач Марьян Хрестак и другие солдаты[7]

Выжившие

Около тысячи легионеров были эвакуированы из Сталинграда по разным причинам. Последними город покинули 18 раненых хорватов, включая лейтенанта Баричевича. В сопровождении немецких солдат они перелетели на самолёте на единственный боеспособный аэродром немцев около 369-й артиллерийской батареи. Днём раньше немецкому пилоту сообщили по радио о нежелательности полёта ввиду плохих погодных условий и находящихся рядом советских солдат, однако он пригнорировал это предупреждение. Спустя несколько часов после эвакуации хорватов аэродром был захвачен советскими солдатами.

Оставшиеся в живых легионеры, не сдавшиеся советским войскам, были награждены орденом Хорватского легиона с липовыми листьями, и позднее были собраны в 369-ю дивизию[9].

В советском плену

Ветераны Сталинградской битвы из стран Оси часто отказываются что-либо рассказывать о той битве, заявляя, что «очень тяжело говорить о том времени, когда были уничтожены общечеловеческие ценности и люди превращались в зверей».

Летом 1943 года 106 хорватских военнопленных были отправлены сначала в Суздаль, а затем в Красногорск (Подмосковье), где была создана советская воинская часть. Солдаты той части носили униформу Югославской королевской армии (в то время СССР ещё не признал югославские войска коммунистов). Полковник Месич часто появлялся в той униформе на публике и призывал хорватов и сербов перейти на сторону антигитлеровской коалиции. Подобное поведение Павелич и его министры расценили как государственную измену и лишили Месича всех наград.

Месич был назначен командиром 1-й югославской добровольческой бригады, в которую набирались югославские военнопленные. Предположительно, 369 солдат из той бригады были хорватами. Подготовка войск проходила быстрее обычного, так как у тех уже был опыт боёв. В марте 1944 года в бригаду вступили ещё 200 хорватских легионеров. В конце 1944 года они прибыли в Югославию по приказу Тито и первыми вступили в бои с немецкими войсками, понеся крупные потери. Выжившие солдаты попали в плен к немцам и позднее были казнены за предательство[7].

См. также

Напишите отзыв о статье "369-й пехотный полк (Третий рейх)"

Примечания

  1. [www.e-reading-lib.org/chapter.php/1003049/27/Bykov_Konstantin_-_Posledniy_triumf_Vermahta._Harkovskiy_kotel.html 369-й хорватский усиленный пехотный полк]
  2. 1 2 3 Романько О. В. [www.e-reading-lib.org/chapter.php/1002618/6/Romanko_Oleg_-_Za_Fyurera_i_Poglavnika.html За Фюрера и Поглавника]. — 2006.
  3. 1 2 [www.feldgrau.com/croatia.html Хорватские добровольцы в Вермахте]  (англ.)
  4. [www.axishistory.com/index.php?id=2158 Infanterie Regiment 369 (kroatisches)]  (англ.)
  5. [free-sk.htnet.hr/radio_museum/Povijest%20radija%20u%20Hrvatskoj.htm History of Radio in Croatia]  (англ.)
  6. [www.vojska.net/eng/biography/f/francetic/jure/ Jure Francetic at Vojska.net]  (англ.)
  7. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 Pojić, Milan. [www.naklada-ljevak.hr/knjiga/show/id/2079 Hrvatska pukovnija 369. na Istočnom bojištu 1941. — 1943.]. Croatian State Archives. Zagreb, 2007.
  8. Русак А. Хорватська легіонери на Східному фронті 1941-1943 р. р. //Український історичний журнал -2001-№2 с. 116-117
  9. [www.wehrmacht-awards.com/related/axis_allies/croatia_main.htm Croatian Units on the Eastern Front]

Литература

  • Романько О. В. За фюрера и поглавника. Вооружённые силы Независимого государства Хорватия (1941-1945). - Симферополь, 2006 (рукопись)[1]
  • [www.jutarnji.hr/nedjeljni_jutarnji/clanak/art-2008,2,24,,109804.jl Heroji za pogrešnu stvar: Bačeni na Staljingrad, Jutarnji list, 24. veljače 2008.]
  • [www.naklada-ljevak.hr/knjiga/show/id/2079 Milan Pojić Hrvatska pukovnija 369. na Istočnom bojištu 1941. — 1943.]
  • Welz H. Verratene Grenadiere. — Berlin, Deutscher Militärverlag, 1965

Ссылки

  • [www.e-reading-lib.org/chapter.php/1003049/27/Bykov_Konstantin_-_Posledniy_triumf_Vermahta._Harkovskiy_kotel.html 369-й хорватский усиленный пехотный полк]
  • [www.wehrmacht-awards.com/related/axis_allies/croatia_main.htm Dated pictures and English text about the Legion.]
  • [www.stalingrad-info.com/556.JPG Units location sketch from Stalingrad.]
  • [www.youtube.com/watch?v=cre4CI9ddGw&NR=1 Dramatic movie scenes about Stalingrad battle on U-tube]
  • [www.vecernji.hr/vijesti/hrvatski-legionari-staljingradu-pavelica-a-srbiji-tita-clanak-234625 Hrvatski legionari u Staljingradu za Pavelića, a u Srbiji za Tita]  (хорв.)
  1. [www.twirpx.com/file/174317/ Романько О.В. За фюрера и поглавника. Вооружённые силы Независимого государства Хорватия (1941-1945). - Симферополь, 2006 (рукопись)].

Отрывок, характеризующий 369-й пехотный полк (Третий рейх)

Лаврушка, однако, подбежал к Карпу и схватил его сзади за руки.
– Прикажете наших из под горы кликнуть? – крикнул он.
Алпатыч обратился к мужикам, вызывая двоих по именам, чтобы вязать Карпа. Мужики покорно вышли из толпы и стали распоясываться.
– Староста где? – кричал Ростов.
Дрон, с нахмуренным и бледным лицом, вышел из толпы.
– Ты староста? Вязать, Лаврушка! – кричал Ростов, как будто и это приказание не могло встретить препятствий. И действительно, еще два мужика стали вязать Дрона, который, как бы помогая им, снял с себя кушан и подал им.
– А вы все слушайте меня, – Ростов обратился к мужикам: – Сейчас марш по домам, и чтобы голоса вашего я не слыхал.
– Что ж, мы никакой обиды не делали. Мы только, значит, по глупости. Только вздор наделали… Я же сказывал, что непорядки, – послышались голоса, упрекавшие друг друга.
– Вот я же вам говорил, – сказал Алпатыч, вступая в свои права. – Нехорошо, ребята!
– Глупость наша, Яков Алпатыч, – отвечали голоса, и толпа тотчас же стала расходиться и рассыпаться по деревне.
Связанных двух мужиков повели на барский двор. Два пьяные мужика шли за ними.
– Эх, посмотрю я на тебя! – говорил один из них, обращаясь к Карпу.
– Разве можно так с господами говорить? Ты думал что?
– Дурак, – подтверждал другой, – право, дурак!
Через два часа подводы стояли на дворе богучаровского дома. Мужики оживленно выносили и укладывали на подводы господские вещи, и Дрон, по желанию княжны Марьи выпущенный из рундука, куда его заперли, стоя на дворе, распоряжался мужиками.
– Ты ее так дурно не клади, – говорил один из мужиков, высокий человек с круглым улыбающимся лицом, принимая из рук горничной шкатулку. – Она ведь тоже денег стоит. Что же ты ее так то вот бросишь или пол веревку – а она потрется. Я так не люблю. А чтоб все честно, по закону было. Вот так то под рогожку, да сенцом прикрой, вот и важно. Любо!
– Ишь книг то, книг, – сказал другой мужик, выносивший библиотечные шкафы князя Андрея. – Ты не цепляй! А грузно, ребята, книги здоровые!
– Да, писали, не гуляли! – значительно подмигнув, сказал высокий круглолицый мужик, указывая на толстые лексиконы, лежавшие сверху.

Ростов, не желая навязывать свое знакомство княжне, не пошел к ней, а остался в деревне, ожидая ее выезда. Дождавшись выезда экипажей княжны Марьи из дома, Ростов сел верхом и до пути, занятого нашими войсками, в двенадцати верстах от Богучарова, верхом провожал ее. В Янкове, на постоялом дворе, он простился с нею почтительно, в первый раз позволив себе поцеловать ее руку.
– Как вам не совестно, – краснея, отвечал он княжне Марье на выражение благодарности за ее спасенье (как она называла его поступок), – каждый становой сделал бы то же. Если бы нам только приходилось воевать с мужиками, мы бы не допустили так далеко неприятеля, – говорил он, стыдясь чего то и стараясь переменить разговор. – Я счастлив только, что имел случай познакомиться с вами. Прощайте, княжна, желаю вам счастия и утешения и желаю встретиться с вами при более счастливых условиях. Ежели вы не хотите заставить краснеть меня, пожалуйста, не благодарите.
Но княжна, если не благодарила более словами, благодарила его всем выражением своего сиявшего благодарностью и нежностью лица. Она не могла верить ему, что ей не за что благодарить его. Напротив, для нее несомненно было то, что ежели бы его не было, то она, наверное, должна была бы погибнуть и от бунтовщиков и от французов; что он, для того чтобы спасти ее, подвергал себя самым очевидным и страшным опасностям; и еще несомненнее было то, что он был человек с высокой и благородной душой, который умел понять ее положение и горе. Его добрые и честные глаза с выступившими на них слезами, в то время как она сама, заплакав, говорила с ним о своей потере, не выходили из ее воображения.
Когда она простилась с ним и осталась одна, княжна Марья вдруг почувствовала в глазах слезы, и тут уж не в первый раз ей представился странный вопрос, любит ли она его?
По дороге дальше к Москве, несмотря на то, что положение княжны было не радостно, Дуняша, ехавшая с ней в карете, не раз замечала, что княжна, высунувшись в окно кареты, чему то радостно и грустно улыбалась.
«Ну что же, ежели бы я и полюбила его? – думала княжна Марья.
Как ни стыдно ей было признаться себе, что она первая полюбила человека, который, может быть, никогда не полюбит ее, она утешала себя мыслью, что никто никогда не узнает этого и что она не будет виновата, ежели будет до конца жизни, никому не говоря о том, любить того, которого она любила в первый и в последний раз.
Иногда она вспоминала его взгляды, его участие, его слова, и ей казалось счастье не невозможным. И тогда то Дуняша замечала, что она, улыбаясь, глядела в окно кареты.
«И надо было ему приехать в Богучарово, и в эту самую минуту! – думала княжна Марья. – И надо было его сестре отказать князю Андрею! – И во всем этом княжна Марья видела волю провиденья.
Впечатление, произведенное на Ростова княжной Марьей, было очень приятное. Когда ои вспоминал про нее, ему становилось весело, и когда товарищи, узнав о бывшем с ним приключении в Богучарове, шутили ему, что он, поехав за сеном, подцепил одну из самых богатых невест в России, Ростов сердился. Он сердился именно потому, что мысль о женитьбе на приятной для него, кроткой княжне Марье с огромным состоянием не раз против его воли приходила ему в голову. Для себя лично Николай не мог желать жены лучше княжны Марьи: женитьба на ней сделала бы счастье графини – его матери, и поправила бы дела его отца; и даже – Николай чувствовал это – сделала бы счастье княжны Марьи. Но Соня? И данное слово? И от этого то Ростов сердился, когда ему шутили о княжне Болконской.


Приняв командование над армиями, Кутузов вспомнил о князе Андрее и послал ему приказание прибыть в главную квартиру.
Князь Андрей приехал в Царево Займище в тот самый день и в то самое время дня, когда Кутузов делал первый смотр войскам. Князь Андрей остановился в деревне у дома священника, у которого стоял экипаж главнокомандующего, и сел на лавочке у ворот, ожидая светлейшего, как все называли теперь Кутузова. На поле за деревней слышны были то звуки полковой музыки, то рев огромного количества голосов, кричавших «ура!новому главнокомандующему. Тут же у ворот, шагах в десяти от князя Андрея, пользуясь отсутствием князя и прекрасной погодой, стояли два денщика, курьер и дворецкий. Черноватый, обросший усами и бакенбардами, маленький гусарский подполковник подъехал к воротам и, взглянув на князя Андрея, спросил: здесь ли стоит светлейший и скоро ли он будет?
Князь Андрей сказал, что он не принадлежит к штабу светлейшего и тоже приезжий. Гусарский подполковник обратился к нарядному денщику, и денщик главнокомандующего сказал ему с той особенной презрительностью, с которой говорят денщики главнокомандующих с офицерами:
– Что, светлейший? Должно быть, сейчас будет. Вам что?
Гусарский подполковник усмехнулся в усы на тон денщика, слез с лошади, отдал ее вестовому и подошел к Болконскому, слегка поклонившись ему. Болконский посторонился на лавке. Гусарский подполковник сел подле него.
– Тоже дожидаетесь главнокомандующего? – заговорил гусарский подполковник. – Говог'ят, всем доступен, слава богу. А то с колбасниками беда! Недаг'ом Ег'молов в немцы пг'осился. Тепег'ь авось и г'усским говог'ить можно будет. А то чег'т знает что делали. Все отступали, все отступали. Вы делали поход? – спросил он.
– Имел удовольствие, – отвечал князь Андрей, – не только участвовать в отступлении, но и потерять в этом отступлении все, что имел дорогого, не говоря об именьях и родном доме… отца, который умер с горя. Я смоленский.
– А?.. Вы князь Болконский? Очень г'ад познакомиться: подполковник Денисов, более известный под именем Васьки, – сказал Денисов, пожимая руку князя Андрея и с особенно добрым вниманием вглядываясь в лицо Болконского. – Да, я слышал, – сказал он с сочувствием и, помолчав немного, продолжал: – Вот и скифская война. Это все хог'ошо, только не для тех, кто своими боками отдувается. А вы – князь Андг'ей Болконский? – Он покачал головой. – Очень г'ад, князь, очень г'ад познакомиться, – прибавил он опять с грустной улыбкой, пожимая ему руку.
Князь Андрей знал Денисова по рассказам Наташи о ее первом женихе. Это воспоминанье и сладко и больно перенесло его теперь к тем болезненным ощущениям, о которых он последнее время давно уже не думал, но которые все таки были в его душе. В последнее время столько других и таких серьезных впечатлений, как оставление Смоленска, его приезд в Лысые Горы, недавнее известно о смерти отца, – столько ощущений было испытано им, что эти воспоминания уже давно не приходили ему и, когда пришли, далеко не подействовали на него с прежней силой. И для Денисова тот ряд воспоминаний, которые вызвало имя Болконского, было далекое, поэтическое прошедшее, когда он, после ужина и пения Наташи, сам не зная как, сделал предложение пятнадцатилетней девочке. Он улыбнулся воспоминаниям того времени и своей любви к Наташе и тотчас же перешел к тому, что страстно и исключительно теперь занимало его. Это был план кампании, который он придумал, служа во время отступления на аванпостах. Он представлял этот план Барклаю де Толли и теперь намерен был представить его Кутузову. План основывался на том, что операционная линия французов слишком растянута и что вместо того, или вместе с тем, чтобы действовать с фронта, загораживая дорогу французам, нужно было действовать на их сообщения. Он начал разъяснять свой план князю Андрею.
– Они не могут удержать всей этой линии. Это невозможно, я отвечаю, что пг'ог'ву их; дайте мне пятьсот человек, я г'азог'ву их, это вег'но! Одна система – паг'тизанская.
Денисов встал и, делая жесты, излагал свой план Болконскому. В средине его изложения крики армии, более нескладные, более распространенные и сливающиеся с музыкой и песнями, послышались на месте смотра. На деревне послышался топот и крики.
– Сам едет, – крикнул казак, стоявший у ворот, – едет! Болконский и Денисов подвинулись к воротам, у которых стояла кучка солдат (почетный караул), и увидали подвигавшегося по улице Кутузова, верхом на невысокой гнедой лошадке. Огромная свита генералов ехала за ним. Барклай ехал почти рядом; толпа офицеров бежала за ними и вокруг них и кричала «ура!».
Вперед его во двор проскакали адъютанты. Кутузов, нетерпеливо подталкивая свою лошадь, плывшую иноходью под его тяжестью, и беспрестанно кивая головой, прикладывал руку к бедой кавалергардской (с красным околышем и без козырька) фуражке, которая была на нем. Подъехав к почетному караулу молодцов гренадеров, большей частью кавалеров, отдававших ему честь, он с минуту молча, внимательно посмотрел на них начальническим упорным взглядом и обернулся к толпе генералов и офицеров, стоявших вокруг него. Лицо его вдруг приняло тонкое выражение; он вздернул плечами с жестом недоумения.
– И с такими молодцами всё отступать и отступать! – сказал он. – Ну, до свиданья, генерал, – прибавил он и тронул лошадь в ворота мимо князя Андрея и Денисова.
– Ура! ура! ура! – кричали сзади его.
С тех пор как не видал его князь Андрей, Кутузов еще потолстел, обрюзг и оплыл жиром. Но знакомые ему белый глаз, и рана, и выражение усталости в его лице и фигуре были те же. Он был одет в мундирный сюртук (плеть на тонком ремне висела через плечо) и в белой кавалергардской фуражке. Он, тяжело расплываясь и раскачиваясь, сидел на своей бодрой лошадке.
– Фю… фю… фю… – засвистал он чуть слышно, въезжая на двор. На лице его выражалась радость успокоения человека, намеревающегося отдохнуть после представительства. Он вынул левую ногу из стремени, повалившись всем телом и поморщившись от усилия, с трудом занес ее на седло, облокотился коленкой, крякнул и спустился на руки к казакам и адъютантам, поддерживавшим его.
Он оправился, оглянулся своими сощуренными глазами и, взглянув на князя Андрея, видимо, не узнав его, зашагал своей ныряющей походкой к крыльцу.
– Фю… фю… фю, – просвистал он и опять оглянулся на князя Андрея. Впечатление лица князя Андрея только после нескольких секунд (как это часто бывает у стариков) связалось с воспоминанием о его личности.
– А, здравствуй, князь, здравствуй, голубчик, пойдем… – устало проговорил он, оглядываясь, и тяжело вошел на скрипящее под его тяжестью крыльцо. Он расстегнулся и сел на лавочку, стоявшую на крыльце.
– Ну, что отец?
– Вчера получил известие о его кончине, – коротко сказал князь Андрей.
Кутузов испуганно открытыми глазами посмотрел на князя Андрея, потом снял фуражку и перекрестился: «Царство ему небесное! Да будет воля божия над всеми нами!Он тяжело, всей грудью вздохнул и помолчал. „Я его любил и уважал и сочувствую тебе всей душой“. Он обнял князя Андрея, прижал его к своей жирной груди и долго не отпускал от себя. Когда он отпустил его, князь Андрей увидал, что расплывшие губы Кутузова дрожали и на глазах были слезы. Он вздохнул и взялся обеими руками за лавку, чтобы встать.
– Пойдем, пойдем ко мне, поговорим, – сказал он; но в это время Денисов, так же мало робевший перед начальством, как и перед неприятелем, несмотря на то, что адъютанты у крыльца сердитым шепотом останавливали его, смело, стуча шпорами по ступенькам, вошел на крыльцо. Кутузов, оставив руки упертыми на лавку, недовольно смотрел на Денисова. Денисов, назвав себя, объявил, что имеет сообщить его светлости дело большой важности для блага отечества. Кутузов усталым взглядом стал смотреть на Денисова и досадливым жестом, приняв руки и сложив их на животе, повторил: «Для блага отечества? Ну что такое? Говори». Денисов покраснел, как девушка (так странно было видеть краску на этом усатом, старом и пьяном лице), и смело начал излагать свой план разрезания операционной линии неприятеля между Смоленском и Вязьмой. Денисов жил в этих краях и знал хорошо местность. План его казался несомненно хорошим, в особенности по той силе убеждения, которая была в его словах. Кутузов смотрел себе на ноги и изредка оглядывался на двор соседней избы, как будто он ждал чего то неприятного оттуда. Из избы, на которую он смотрел, действительно во время речи Денисова показался генерал с портфелем под мышкой.
– Что? – в середине изложения Денисова проговорил Кутузов. – Уже готовы?