37-мм авиадесантная пушка образца 1944 года

37-мм авиадесантная пушка образца 1944 года (ЧК-М1)
Калибр, мм	37
Экземпляры	472
Расчёт, чел.	4
Скорострельность, выстр/мин	15-25
Скорость возки по шоссе, км/ч	не допускается
Высота линии огня, мм	280
Ствол
Длина ствола, мм/клб	2331/63
Масса
Масса в боевом положении, кг	209
Габариты в походном положении
Углы обстрела
Угол ВН, град	от −5 до +5°
Угол ГН, град	45°

37-мм авиадесантная пушка обр. 1944 г. (ЧК-М1) — советское лёгкое противотанковое орудие с возможностью авиадесантирования, предназначенное для вооружения воздушно-десантных, механизированных и мотоциклетных частей. Эта артиллерийская система была разработана в 1941—1944 годах, и в её конструкции был применён ряд оригинальных технических решений, направленных на снижение её массы. В 1944—1945 годах пушка производилась небольшой серией и состояла на вооружении Красной, а позже и Советской армии.

История

Работы над лёгкими противотанковыми пушками в 1936—1942 годах

С середины 1930-х годов в СССР были развёрнуты активные работы по созданию лёгких противотанковых орудий, более мобильных и дешёвых по сравнению с 45-мм противотанковыми пушками и предназначенных для использования в тактическом звене рота-батальон. Калибр разрабатываемых орудий варьировался от 20 до 37 мм.

В 1936 году на Ковровском заводе были изготовлены два опытных образца пушки ИНЗ-10, разработанной С. В. Владимировым и М. Н. Бингом. Орудие было спроектировано под патрон 20-мм зенитной пушки обр. 1930 г. (советский вариант немецкой пушки FlaK 30) и снабжено мощным дульным тормозом с целью снижения энергии отката. Один из опытных экземпляров орудия стрелял с сошек, другой с колёс; масса орудий составляла соответственно 42 и 83 кг. В августе 1938 года ИНЗ-10 прошла полигонные испытания, в ходе которых были выявлены низкая бронепробиваемость и плохая кучность стрельбы орудия, в связи с чем все работы по нему были прекращены.

В 1937 году были проведены полигонные испытания другой 20-мм пушки, системы С. А. Коровина. Орудие было спроектировано под патрон авиационной пушки ШВАК, имело полуавтоматику, работающую по принципу отвода газов из канала ствола, и дульный тормоз. Пушка была самозарядной — для производства очередного выстрела нужно было лишь нажать на спусковой крючок; питание патронами производилось из магазина ёмкостью 5 патронов. Стреляло орудие с треноги, масса пушки в боевом положении — 47 кг. На вооружение пушка не принималась в связи с низкой бронепробиваемостью и наличием отрицательных эффектов при действии дульного тормоза (демаскирование орудия, отравление наводчика пороховыми газами).

В 1938 году была испытана изготовленная на заводе им. Калинина 25-мм пушка МЦ (43-К), конструкции Михно и Цирульникова. Пушка была самозарядной, c автоматикой по принципу «длинного хода ствола» и дульным тормозом. Стрельба велась как с треноги, так и с колёс, масса пушки в боевом положении — 108 кг. Испытания выявили недостаточную бронепробиваемость орудия, отказы автоматики и негативное воздействие работы дульного тормоза на наводчика, в связи с чем работы над пушкой были прекращены.

В 1939 году Главным артиллерийским управлением (ГАУ) был рассмотрен опытный образец 37-мм противотанковой пушки системы Шпитального. Оригинальной особенностью данного орудия было использование схемы «выката ствола», подразумевавшей производство выстрела в момент наката ствола, что снижало силу отдачи. Однако ГАУ сочло орудие с такой схемой автоматики небезопасным в обращении и постановило закрыть работы над орудием.

В 1942 году были изготовлены, а в 1943 году испытаны опытные экземпляры 25-мм противотанковой пушки ЛПП-25 разработки А. М. Сидоренко, М. Ф. Самусенко и И. И. Жукова. Конструктивно ЛПП-25 представляло собой пушку вполне традиционной конструкции на лафете с раздвижными станинами, подрессоренным колёсным ходом и щитовым прикрытием. Затвор вертикальный клиновый полуавтоматический, орудие оснащено дульным тормозом. Масса пушки в боевом положении составляла 154 кг. Стрельба велась подкалиберными снарядами, пробивающими на дистанции 100 м броню толщиной 100 мм. Орудие успешно прошло испытание, был выдан заказ на изготовление 30 пушек, однако на вооружение ЛПП-25 так и не поступила.

Создание 37-мм авиадесантной пушки

Работы по созданию 37-мм авиадесантной пушки были начаты на заводе № 8 в подмосковном Калининграде не позднее весны 1941 года коллективом конструкторов в составе Е. В. Чарнко, И. А. Комарицкого и В. И. Шелкова по личному заданию И. В. Сталина. 20 июля 1941 года два опытных варианта орудия, имевших индексы ЧКШ-1 и ЧКШ-2, были поданы на полигонные испытания. Между собой орудия отличались баллистикой (ЧКШ-1 использовала выстрелы 37-мм противотанковой пушки, а ЧКШ-2 — зенитной, разница между которыми заключалась в основном в наличии проточки над закраиной у последних), а также массой в боевом положении — 117 и 138 кг соответственно. Испытания пушек на Софринском полигоне завершились неудачно — были выявлены низкая скорострельность (8-10 выстр./мин), недостаточная бронепробиваемость, плохая кучность, высокая сложность конструкции орудий, что не позволило рекомендовать орудие для серийного производства. Конструкторы не согласились с этим решением и обжаловали его, однако проведённые в сентябре 1941 года новой комиссией под руководством В. Г. Грабина повторные испытания несколько переделанного варианта ЧКШ-2 привели к тем же выводам. Было принято решение о доработке орудия.

Для доводки пушки в 1942 году было создано специальное конструкторское бюро ОКБЛ-46 под руководством Чарнко. Новый вариант пушки под индексом ЧК был подан для испытаний на Гороховецкий полигон в августе 1942 года. По сравнению с первоначальным вариантом новое орудие имело более длинный ствол и соответственно более высокую начальную скорость, иную компоновку противооткатных устройств, другую конструкцию кожуха и колёсного хода, а также было оснащено щитовым прикрытием. Испытания выявили значительное количество поломок, по причине низкого качества изготовления орудия, в связи с чем вновь было рекомендовано устранить выявленные недоработки и направить пушку на повторные испытания. Доработка орудия затянулась; было решено создать не один, а несколько различающихся опытных образцов. Под старым индексом ЧК завод № 79 в Коломне изготовил несколько орудий массой 218 кг, внешне напоминавших испытывавшийся в 1942 году вариант. Одновременно в ОКБЛ-46 было создано орудие под индексом ЧК-М1, отличавшееся от ЧК наличием кожуха круглого сечения, более мощным дульным тормозом и отсутствием тормоза отката, масса пушки снизилась до 209 кг. Кроме того, завод № 79 создал свой вариант пушки под индексом ЗИВ-2 с цилиндрическим кожухом и пружинным накатником над ним, весила эта пушка 233 кг. Все перечисленные варианты орудия весной 1944 года были направлены на полигонные испытания.

Испытания орудий проводились с 28 марта по 18 апреля. В качестве первого этапа испытаний проверялась возможность транспортировки орудий на планёрах и самолётах; в частности, орудия успешно сбрасывали с самолётов Ил-4 и Ли-2. Далее орудия испытывали пробегом и стрельбой; при этом, пушка ЗИВ-2 вышла из строя вследствие преждевременного срабатывания осколочного снаряда в канале ствола. В итоге, комиссия отдала предпочтение пушке ЧК-М1 как более простой и технологичной, удобной в эксплуатации и наиболее лёгкой. 14 июня 1944 года орудие было принято на вооружение под официальным наименованием 37-мм авиадесантная пушка обр. 1944 г., практически одновременно было принято решение о развертывании производства 37-мм подкалиберных снарядов.

Серийное производство и служба

Серийное производство ЧК-М1 велось с июля 1944 года по июнь 1945 года сначала на заводе № 74 в Ижевске, затем на заводе № 79 в Коломне. Всего было изготовлено 472 орудия.

Производство ЧК-М1, шт.
Завод-изготовитель	1944	1945	Итого
Завод № 74 (Ижевск)	290	0	290
Завод № 79 (Коломна)	25	157	182
Итого	315	157	472

37-мм авиадесантные пушки обр. 1944 г. предназначались для вооружения парашютно-десантных батальонов, мотоциклетных полков, механизированных войск (в смонтированном на автомобилях виде). С декабря 1944 года противотанковые батареи батальонов гвардейских стрелковых дивизий по штату должны были иметь две 45-мм противотанковые пушки и две 37-мм авиадесантные пушки. Информации о боевом применении орудия обнаружить не удалось.

Описание конструкции

37-мм авиадесантная пушка обр.1944 г. представляет собой лёгкую противотанковую артиллерийскую систему с уменьшенным откатом.

Внутреннее устройство ствола и баллистика орудия взяты от 37-мм автоматической зенитной пушки обр. 1939 г. (61-К). Ствол орудия состоит из трубы, казённика и дульного тормоза. Труба служит для направления полёта снаряда и придания ему вращательного движения, канал трубы разделяется на нарезную часть и патронник, соединяемые коническим скатом, в который при заряжании упирается ведущий поясок снаряда. Нарезная часть имеет 16 нарезов постоянной крутизны с углом наклона 6°, длина хода нарезов 30 калибров, глубина нарезов 0,45 мм, ширина нареза — 4,76 мм, ширина поля — 2,5 мм. Длина патронника — 251 мм, камора имеет объём 0,267 дм³. Мощный однокамерный дульный тормоз служит для снижения энергии отката.

Противооткатные устройства орудия, смонтированные внутри кожуха круглого сечения, построены по оригинальной схеме, представляющей собой гибрид системы двойного отката и схемы безоткатного орудия с инертной массой. При выстреле ствол орудия откатывался на 90-100 мм, а специальная деталь цилиндрической формы, выполняющая функции «инертной массы», расцепляется со стволом и откатывается назад внутри кожуха на расстояние 1050—1070 мм. Торможение инертной массы происходит за счёт трения и сжатия пружины накатника. Тормоз отката отсутствует. Щитовое прикрытие толщиной 4,5 мм, предназначенное для защиты расчёта от пуль, мелких осколков и ударной волны близкого разрыва, крепится к кожуху. Вертикальное наведение (ВН) орудия осуществляется подъёмным механизмом, горизонтальное (ГН) — плечом наводчика. Станок двухколёсный, с раздвижными станинами, имеющими постоянные и забивные сошники. Колёсный ход подрессорен, но предназначен исключительно для перемещения орудия на местности вручную расчётом. Буксировка орудия автомобилем не допускается по причине возможного разрушения лафета. Транспортировка орудия производится в автомобилях «Виллис» и ГАЗ-64 (по одному орудию в автомобиле), а также в автомобилях «Додж» и ГАЗ-АА (по два орудия в автомобиле). Кроме того, имеется возможность транспортировки орудия на одноконной тележке или санях, а также в коляске мотоцикла «Харлей Давидсон». При необходимости орудие разбирается на три части — станок, щитовое прикрытие и качающуюся часть. Для транспортировки боеприпасов имеется специальный двухколёсный патронный ящик.

Транспортировка орудия по воздуху может осуществляться как посадочным способом, так и парашютированием. В первом случае использовались планёры А-7, Г-11 (в каждый помещалось по одной пушке с расчётом и боеприпасами) и БДП-2 (мог транспортировать две пушки с расчётами и боеприпасами), а также самолёт Ли-2 (помещалось 2 мотоцикла, пушка и 5 человек). При парашютировании мотоцикл с пушкой размещался на внешней подвеске бомбардировщика Ил-4, расчёт и патроны десантировались с самолёта Ли-2.

Расчёт орудия состоит из четырёх человек — командира, наводчика, заряжающего и подносчика. При стрельбе расчёт занимает положение лёжа. Техническая скорострельность достигает 25-30 выстрелов в минуту, но долго вести огонь со столь интенсивным темпом орудие не может вследствие опасности выхода из строя противооткатных устройств. Время перехода из походного положения в боевое составляет 80 секунд, без перевода щита в боевое положение (в походном положении щит разворачивается на 90°) — 50 секунд.

Самоходные установки с ЧК-М1

Пушка могла устанавливаться на автомобили «Виллис» и ГАЗ-64 с помощью специальной рамы, позволяющей осуществлять горизонтальное наведение в секторе 30°. Также существовал вариант установки пушки на мотоцикл «Харлей Давидсон», причём при необходимости стрельбу можно было вести даже с ходу при условии движения по ровной дороге со скоростью не выше 10 км/ч.

В 1942 году был разработан проект авиадесантируемой самоходной артиллерийской установки с пушкой ЧК и пулемётом ДТ под названием ЧКИТ-С1. Установка имела очень небольшие габариты (высота всего 1,4 м) и массу (4 т), проектировалась на базе узлов лёгкого танка Т-70. Информация об изготовлении и испытании данной установки не обнаружена.

Боеприпасы и баллистика

Выстрелы орудия комплектуются в виде унитарного патрона. Длина гильзы 252 мм, масса — 536 г. В гильзе размещён заряд из пороха марки 7/14 (для выстрелов с бронебойными снарядами также использовался порох марки 7/7): Ж-167 массой 0,205 кг либо ЖН-167 для осколочных снарядов, Ж-167 массой 0,2 или 0,21 кг для бронебойных калиберных снарядов, Ж-167П массой 0,217 кг для подкалиберных снарядов. На дне гильзы уложен воспламенитель массой 5 г в миткалевом картузе, между стенкой гильзы и порохом вставлен флегматизатор массой 9,2 г, свёрнутый в трубку. Над зарядом уложен размеднитель в виде мотка свинцовой проволоки весом 4 г. Сверху заряд закреплён картонным кружочком, имеющим просечку в центре для обеспечения воспламенения трассёра. Выстрелы хранились в ящиках по 30 патронов. Выстрелы ЧК-М1 могли использоваться для стрельбы из 37-мм автоматической зенитной пушки 61-К, и наоборот.

Осколочно-трассирующий снаряд ОР-167 комплектуется взрывателем МГ-8 с самоликвидатором, его разрывной заряд составляет 37 грамм тротила. Бронебойно-трассирующий снаряд БР-167 сплошной (то есть он не имеет разрывного заряда) остроголовый с баллистическим наконечником. Подкалиберный бронебойно-трассирующий снаряд обтекаемой формы БР-167П специально разработан для пушки ЧК в 1943 году, выпускался с 1944 года (всего за годы войны было выпущено около 100 тысяч 37-мм подкалиберных снарядов). В ходе испытаний отмечалась удовлетворительная кучность при стрельбе бронебойными снарядами и неудовлетворительная при стрельбе осколочными.

Номенклатура боеприпасов
Тип	Индекс выстрела	Вес снаряда, кг	Вес ВВ, г	Начальная скорость, м/с	Дальность табличная, м
Осколочные снаряды
Осколочно-трассирующая граната с взрывателем МГ-8	УОР-167	0,732	37	870	?
Калиберные бронебойные снаряды
Остроголовый с баллистическим наконечником трассирующий сплошной	УБР-167	0,77	нет	865	1500
Подкалиберные бронебойные снаряды
Подкалиберный трассирующий обтекаемой формы	УБР-167П	0,62	нет	955	1000

Таблица бронепробиваемости для ЧК-М1
Остроголовый калиберный сплошной бронебойный снаряд БР-167
Дальность, м	При угле встречи 60°, мм	При угле встречи 90°, мм
300	42	50
500	37	46
1000	30	36
1500	23	28
Подкалиберный бронебойный снаряд обтекаемой формы БР-167П
Дальность, м	При угле встречи 60°, мм	При угле встречи 90°, мм
300	75	97
500	65	86
1000	43	57
Приведённые данные относятся к советской методике расчёта пробивной способности. Следует помнить, что показатели бронепробиваемости могут заметно различаться при использовании различных партий снарядов и различной по технологии изготовления брони.

Оценка проекта

Благодаря оригинальной конструкции противооткатных устройств, 37-мм авиадесантная пушка обр.1944 г. сочетала мощную для своего калибра баллистику зенитного орудия с небольшими габаритами и массой. Представляет интерес сравнение ЧК-М1 и 45-мм противотанковой пушки обр. 1942 г. (М-42), серийно выпускавшейся с 1942 года и находившейся по штату в тех же подразделениях, что и ЧК-М1 (противотанковых батареях батальонов гвардейских стрелковых дивизий).

Сравнительные характеристики 37-мм авиадесантной пушки обр. 1944 г. и 45-мм противотанковой пушки обр. 1942 г.
Характеристика	37-мм обр. 1944 г.	45-мм обр. 1942 г.
Калибр, мм/длина ствола, клб.	37/63	45/68,6
Масса в боевом положении, кг	209	625
Высота линии огня, мм	280	710
Скорострельность, выстр/мин.	15-25	15-20
Бронепробиваемость калиберным бронебойным снарядом под углом 90° на дистанции 500 м	46	59
Бронепробиваемость подкалиберным бронебойным снарядом под углом 90° на дистанции 500 м	86	79

При близких с М-42 значениях бронепробиваемости ЧК-М1 в три раза легче и значительно меньше по габаритам (намного более низкая линия огня), что значительно облегчало перемещение орудия силами расчёта и его маскировку. В то же время, М-42 имеет и ряд преимуществ — наличие полноценного колёсного хода, позволяющего буксировать орудие автомобилем, отсутствие демаскирующего при стрельбе дульного тормоза, более эффективный осколочный снаряд и лучшее заброневое действие бронебойных снарядов.

Баллистические характеристики ЧК-М1 позволяли орудию при использовании подкалиберных снарядов уверенно пробивать бортовую броню немецких средних танков (в том числе и официально классифицировавшегося в вермахте как средний танка «Пантера»), а на близких дистанциях — бортовую броню тяжёлых танков.

Характеристики бронирования немецкой бронетехники 1943—1945 годов
Характеристика	StuG III Ausf.G	Pz.IV Ausf.H	Pz.V	Pz.VI	Pz.VIB
Год поступления в войска	1943	1943	1943	1943	1944
Бронирование лба корпуса, мм	80	80	80 (139)	100	150 (233)
Бронирование борта корпуса, мм	30	30	50 (58)	80	80 (88)

Сравнение ЧК-М1 с иностранными аналогами затруднено вследствие отсутствия близких по калибру и назначению орудий. Широко распространённые в мире в 1930-х годах 37-мм противотанковые пушки к 1944 году сошли со сцены, будучи заменены более мощными орудиями. В некоторой степени аналогом ЧК-М1 является немецкое 28/20-мм противотанковое орудие s.Pz.B.41 с коническим каналом ствола, одна из модификаций которого была предназначена для парашютных частей и имела облегчённый лафет; производство данного орудия было прекращено в 1943 году, но выпущенные пушки продолжали использоваться до конца войны. По сравнению с ЧК-М1 немецкая пушка несколько более лёгкая (139 кг) и имеет неограниченное горизонтальное наведение за счёт треножного станка. В то же время, советское орудие имеет лучшую бронепробиваемость, лучшее заброневое действие бронебойных снарядов и гораздо более эффективный осколочный снаряд.

Представляет интерес сравнение ЧК-М1 с выполняющими аналогичные функции лёгкими безоткатными орудиями. Немецкое 75-мм лёгкое безоткатное орудие L.G.40 имело массу в боевом положении 145 кг, имело кумулятивный снаряд с независящей от дальности стрельбы бронепробиваемостью 90 мм, а также намного более эффективный осколочно-фугасный снаряд. Американское 57-мм безоткатное орудие М18 массой всего 22 кг, принятое на вооружение в 1944 году, допускало возможность ведения огня с плеча стрелка, имея богатый ассортимент боеприпасов, включающий кумулятивный снаряд с бронепробиваемостью до 70 мм, осколочный снаряд, дымовой снаряд и картечь. Преимуществом ЧК-М1 по сравнению с любыми артиллерийскими системами безоткатного типа являлась гораздо меньшая её демаскировка при выстреле, поскольку выходящие из сопла последних пороховые газы поднимают в воздух очень большое количество пыли. Кроме того, недостатком безоткатных орудий является наличие протяжённой (до 50 м) зоны за орудием, подверженной воздействию исходящих пороховых газов, что накладывает существенные ограничения на размещение орудия.

Сохранившиеся экземпляры

Опытный образец пушки ЧК изготовления конца 1943 — начала 1944 года экспонируется в Центральном музее Великой Отечественной войны в Москве.

Литература

• Давыдов Б. С лёгкой руки Сталина // Мир оружия. — 2006. — № 1. — С. 58—65.
• Широкорад А. Б. Энциклопедия отечественной артиллерии. — Мн.: Харвест, 2000. — 1156 с. — ISBN 985-433-703-0.
• Широкорад А. Б. Бог войны Третьего рейха. — М.: АСТ, 2003. — 576 с. — ISBN 5-17-015302-3.
• Иванов А. Артиллерия СССР во Второй мировой войне. — СПб.: Нева, 2003. — 64 с. — ISBN 5-7654-2731-6.

Отрывок, характеризующий 37-мм авиадесантная пушка образца 1944 года

– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…


Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
– Кроме того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, – продолжал Берг, – и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, – продолжал он, пуская колечко.
– La balance у est… [Баланс установлен…] Немец на обухе молотит хлебец, comme dit le рroverbe, [как говорит пословица,] – перекладывая янтарь на другую сторону ртa, сказал Шиншин и подмигнул графу.
Граф расхохотался. Другие гости, видя, что Шиншин ведет разговор, подошли послушать. Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен. Берг, видимо, наслаждался, рассказывая всё это, и, казалось, не подозревал того, что у других людей могли быть тоже свои интересы. Но всё, что он рассказывал, было так мило степенно, наивность молодого эгоизма его была так очевидна, что он обезоруживал своих слушателей.
– Ну, батюшка, вы и в пехоте, и в кавалерии, везде пойдете в ход; это я вам предрекаю, – сказал Шиншин, трепля его по плечу и спуская ноги с отоманки.
Берг радостно улыбнулся. Граф, а за ним и гости вышли в гостиную.

Было то время перед званым обедом, когда собравшиеся гости не начинают длинного разговора в ожидании призыва к закуске, а вместе с тем считают необходимым шевелиться и не молчать, чтобы показать, что они нисколько не нетерпеливы сесть за стол. Хозяева поглядывают на дверь и изредка переглядываются между собой. Гости по этим взглядам стараются догадаться, кого или чего еще ждут: важного опоздавшего родственника или кушанья, которое еще не поспело.
Пьер приехал перед самым обедом и неловко сидел посредине гостиной на первом попавшемся кресле, загородив всем дорогу. Графиня хотела заставить его говорить, но он наивно смотрел в очки вокруг себя, как бы отыскивая кого то, и односложно отвечал на все вопросы графини. Он был стеснителен и один не замечал этого. Большая часть гостей, знавшая его историю с медведем, любопытно смотрели на этого большого толстого и смирного человека, недоумевая, как мог такой увалень и скромник сделать такую штуку с квартальным.
– Вы недавно приехали? – спрашивала у него графиня.
– Oui, madame, [Да, сударыня,] – отвечал он, оглядываясь.
– Вы не видали моего мужа?
– Non, madame. [Нет, сударыня.] – Он улыбнулся совсем некстати.
– Вы, кажется, недавно были в Париже? Я думаю, очень интересно.
– Очень интересно..
Графиня переглянулась с Анной Михайловной. Анна Михайловна поняла, что ее просят занять этого молодого человека, и, подсев к нему, начала говорить об отце; но так же, как и графине, он отвечал ей только односложными словами. Гости были все заняты между собой. Les Razoumovsky… ca a ete charmant… Vous etes bien bonne… La comtesse Apraksine… [Разумовские… Это было восхитительно… Вы очень добры… Графиня Апраксина…] слышалось со всех сторон. Графиня встала и пошла в залу.
– Марья Дмитриевна? – послышался ее голос из залы.
– Она самая, – послышался в ответ грубый женский голос, и вслед за тем вошла в комнату Марья Дмитриевна.
Все барышни и даже дамы, исключая самых старых, встали. Марья Дмитриевна остановилась в дверях и, с высоты своего тучного тела, высоко держа свою с седыми буклями пятидесятилетнюю голову, оглядела гостей и, как бы засучиваясь, оправила неторопливо широкие рукава своего платья. Марья Дмитриевна всегда говорила по русски.
– Имениннице дорогой с детками, – сказала она своим громким, густым, подавляющим все другие звуки голосом. – Ты что, старый греховодник, – обратилась она к графу, целовавшему ее руку, – чай, скучаешь в Москве? Собак гонять негде? Да что, батюшка, делать, вот как эти пташки подрастут… – Она указывала на девиц. – Хочешь – не хочешь, надо женихов искать.
– Ну, что, казак мой? (Марья Дмитриевна казаком называла Наташу) – говорила она, лаская рукой Наташу, подходившую к ее руке без страха и весело. – Знаю, что зелье девка, а люблю.
Она достала из огромного ридикюля яхонтовые сережки грушками и, отдав их именинно сиявшей и разрумянившейся Наташе, тотчас же отвернулась от нее и обратилась к Пьеру.
– Э, э! любезный! поди ка сюда, – сказала она притворно тихим и тонким голосом. – Поди ка, любезный…
И она грозно засучила рукава еще выше.
Пьер подошел, наивно глядя на нее через очки.
– Подойди, подойди, любезный! Я и отцу то твоему правду одна говорила, когда он в случае был, а тебе то и Бог велит.
Она помолчала. Все молчали, ожидая того, что будет, и чувствуя, что было только предисловие.
– Хорош, нечего сказать! хорош мальчик!… Отец на одре лежит, а он забавляется, квартального на медведя верхом сажает. Стыдно, батюшка, стыдно! Лучше бы на войну шел.
Она отвернулась и подала руку графу, который едва удерживался от смеха.
– Ну, что ж, к столу, я чай, пора? – сказала Марья Дмитриевна.
Впереди пошел граф с Марьей Дмитриевной; потом графиня, которую повел гусарский полковник, нужный человек, с которым Николай должен был догонять полк. Анна Михайловна – с Шиншиным. Берг подал руку Вере. Улыбающаяся Жюли Карагина пошла с Николаем к столу. За ними шли еще другие пары, протянувшиеся по всей зале, и сзади всех по одиночке дети, гувернеры и гувернантки. Официанты зашевелились, стулья загремели, на хорах заиграла музыка, и гости разместились. Звуки домашней музыки графа заменились звуками ножей и вилок, говора гостей, тихих шагов официантов.
На одном конце стола во главе сидела графиня. Справа Марья Дмитриевна, слева Анна Михайловна и другие гостьи. На другом конце сидел граф, слева гусарский полковник, справа Шиншин и другие гости мужского пола. С одной стороны длинного стола молодежь постарше: Вера рядом с Бергом, Пьер рядом с Борисом; с другой стороны – дети, гувернеры и гувернантки. Граф из за хрусталя, бутылок и ваз с фруктами поглядывал на жену и ее высокий чепец с голубыми лентами и усердно подливал вина своим соседям, не забывая и себя. Графиня так же, из за ананасов, не забывая обязанности хозяйки, кидала значительные взгляды на мужа, которого лысина и лицо, казалось ей, своею краснотой резче отличались от седых волос. На дамском конце шло равномерное лепетанье; на мужском всё громче и громче слышались голоса, особенно гусарского полковника, который так много ел и пил, всё более и более краснея, что граф уже ставил его в пример другим гостям. Берг с нежной улыбкой говорил с Верой о том, что любовь есть чувство не земное, а небесное. Борис называл новому своему приятелю Пьеру бывших за столом гостей и переглядывался с Наташей, сидевшей против него. Пьер мало говорил, оглядывал новые лица и много ел. Начиная от двух супов, из которых он выбрал a la tortue, [черепаховый,] и кулебяки и до рябчиков он не пропускал ни одного блюда и ни одного вина, которое дворецкий в завернутой салфеткою бутылке таинственно высовывал из за плеча соседа, приговаривая или «дрей мадера», или «венгерское», или «рейнвейн». Он подставлял первую попавшуюся из четырех хрустальных, с вензелем графа, рюмок, стоявших перед каждым прибором, и пил с удовольствием, всё с более и более приятным видом поглядывая на гостей. Наташа, сидевшая против него, глядела на Бориса, как глядят девочки тринадцати лет на мальчика, с которым они в первый раз только что поцеловались и в которого они влюблены. Этот самый взгляд ее иногда обращался на Пьера, и ему под взглядом этой смешной, оживленной девочки хотелось смеяться самому, не зная чему.
Николай сидел далеко от Сони, подле Жюли Карагиной, и опять с той же невольной улыбкой что то говорил с ней. Соня улыбалась парадно, но, видимо, мучилась ревностью: то бледнела, то краснела и всеми силами прислушивалась к тому, что говорили между собою Николай и Жюли. Гувернантка беспокойно оглядывалась, как бы приготавливаясь к отпору, ежели бы кто вздумал обидеть детей. Гувернер немец старался запомнить вое роды кушаний, десертов и вин с тем, чтобы описать всё подробно в письме к домашним в Германию, и весьма обижался тем, что дворецкий, с завернутою в салфетку бутылкой, обносил его. Немец хмурился, старался показать вид, что он и не желал получить этого вина, но обижался потому, что никто не хотел понять, что вино нужно было ему не для того, чтобы утолить жажду, не из жадности, а из добросовестной любознательности.


На мужском конце стола разговор всё более и более оживлялся. Полковник рассказал, что манифест об объявлении войны уже вышел в Петербурге и что экземпляр, который он сам видел, доставлен ныне курьером главнокомандующему.
– И зачем нас нелегкая несет воевать с Бонапартом? – сказал Шиншин. – II a deja rabattu le caquet a l'Autriche. Je crains, que cette fois ce ne soit notre tour. [Он уже сбил спесь с Австрии. Боюсь, не пришел бы теперь наш черед.]
Полковник был плотный, высокий и сангвинический немец, очевидно, служака и патриот. Он обиделся словами Шиншина.
– А затэ м, мы лосты вый государ, – сказал он, выговаривая э вместо е и ъ вместо ь . – Затэм, что импэ ратор это знаэ т. Он в манифэ стэ сказал, что нэ можэ т смотрэт равнодушно на опасности, угрожающие России, и что бэ зопасност империи, достоинство ее и святост союзов , – сказал он, почему то особенно налегая на слово «союзов», как будто в этом была вся сущность дела.
И с свойственною ему непогрешимою, официальною памятью он повторил вступительные слова манифеста… «и желание, единственную и непременную цель государя составляющее: водворить в Европе на прочных основаниях мир – решили его двинуть ныне часть войска за границу и сделать к достижению „намерения сего новые усилия“.
– Вот зачэм, мы лосты вый государ, – заключил он, назидательно выпивая стакан вина и оглядываясь на графа за поощрением.
– Connaissez vous le proverbe: [Знаете пословицу:] «Ерема, Ерема, сидел бы ты дома, точил бы свои веретена», – сказал Шиншин, морщась и улыбаясь. – Cela nous convient a merveille. [Это нам кстати.] Уж на что Суворова – и того расколотили, a plate couture, [на голову,] а где y нас Суворовы теперь? Je vous demande un peu, [Спрашиваю я вас,] – беспрестанно перескакивая с русского на французский язык, говорил он.
– Мы должны и драться до послэ днэ капли кров, – сказал полковник, ударяя по столу, – и умэ р р рэ т за своэ го импэ ратора, и тогда всэ й будэ т хорошо. А рассуждать как мо о ожно (он особенно вытянул голос на слове «можно»), как мо о ожно менше, – докончил он, опять обращаясь к графу. – Так старые гусары судим, вот и всё. А вы как судитэ , молодой человек и молодой гусар? – прибавил он, обращаясь к Николаю, который, услыхав, что дело шло о войне, оставил свою собеседницу и во все глаза смотрел и всеми ушами слушал полковника.
– Совершенно с вами согласен, – отвечал Николай, весь вспыхнув, вертя тарелку и переставляя стаканы с таким решительным и отчаянным видом, как будто в настоящую минуту он подвергался великой опасности, – я убежден, что русские должны умирать или побеждать, – сказал он, сам чувствуя так же, как и другие, после того как слово уже было сказано, что оно было слишком восторженно и напыщенно для настоящего случая и потому неловко.
– C'est bien beau ce que vous venez de dire, [Прекрасно! прекрасно то, что вы сказали,] – сказала сидевшая подле него Жюли, вздыхая. Соня задрожала вся и покраснела до ушей, за ушами и до шеи и плеч, в то время как Николай говорил. Пьер прислушался к речам полковника и одобрительно закивал головой.
– Вот это славно, – сказал он.
– Настоящэ й гусар, молодой человэк, – крикнул полковник, ударив опять по столу.
– О чем вы там шумите? – вдруг послышался через стол басистый голос Марьи Дмитриевны. – Что ты по столу стучишь? – обратилась она к гусару, – на кого ты горячишься? верно, думаешь, что тут французы перед тобой?
– Я правду говору, – улыбаясь сказал гусар.
– Всё о войне, – через стол прокричал граф. – Ведь у меня сын идет, Марья Дмитриевна, сын идет.
– А у меня четыре сына в армии, а я не тужу. На всё воля Божья: и на печи лежа умрешь, и в сражении Бог помилует, – прозвучал без всякого усилия, с того конца стола густой голос Марьи Дмитриевны.
– Это так.
И разговор опять сосредоточился – дамский на своем конце стола, мужской на своем.
– А вот не спросишь, – говорил маленький брат Наташе, – а вот не спросишь!
– Спрошу, – отвечала Наташа.
Лицо ее вдруг разгорелось, выражая отчаянную и веселую решимость. Она привстала, приглашая взглядом Пьера, сидевшего против нее, прислушаться, и обратилась к матери:
– Мама! – прозвучал по всему столу ее детски грудной голос.
– Что тебе? – спросила графиня испуганно, но, по лицу дочери увидев, что это была шалость, строго замахала ей рукой, делая угрожающий и отрицательный жест головой.
Разговор притих.
– Мама! какое пирожное будет? – еще решительнее, не срываясь, прозвучал голосок Наташи.
Графиня хотела хмуриться, но не могла. Марья Дмитриевна погрозила толстым пальцем.
– Казак, – проговорила она с угрозой.
Большинство гостей смотрели на старших, не зная, как следует принять эту выходку.
– Вот я тебя! – сказала графиня.
– Мама! что пирожное будет? – закричала Наташа уже смело и капризно весело, вперед уверенная, что выходка ее будет принята хорошо.
Соня и толстый Петя прятались от смеха.
– Вот и спросила, – прошептала Наташа маленькому брату и Пьеру, на которого она опять взглянула.
– Мороженое, только тебе не дадут, – сказала Марья Дмитриевна.
Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.


Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
Граф, распустив карты веером, с трудом удерживался от привычки послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Жюли первая, по просьбе всех, сыграла на арфе пьеску с вариациями и вместе с другими девицами стала просить Наташу и Николая, известных своею музыкальностью, спеть что нибудь. Наташа, к которой обратились как к большой, была, видимо, этим очень горда, но вместе с тем и робела.
– Что будем петь? – спросила она.
– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.
И она целовала ее в голову. Соня приподнялась, и котеночек оживился, глазки заблистали, и он готов был, казалось, вот вот взмахнуть хвостом, вспрыгнуть на мягкие лапки и опять заиграть с клубком, как ему и было прилично.
– Ты думаешь? Право? Ей Богу? – сказала она, быстро оправляя платье и прическу.
– Право, ей Богу! – отвечала Наташа, оправляя своему другу под косой выбившуюся прядь жестких волос.
И они обе засмеялись.
– Ну, пойдем петь «Ключ».
– Пойдем.
– А знаешь, этот толстый Пьер, что против меня сидел, такой смешной! – сказала вдруг Наташа, останавливаясь. – Мне очень весело!
И Наташа побежала по коридору.
Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом, побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню.
В приятну ночь, при лунном свете,
Представить счастливо себе,
Что некто есть еще на свете,
Кто думает и о тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
Еще день, два, и рай настанет…
Но ах! твой друг не доживет!
И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам и на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.

Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:
– Мама велела вас просить танцовать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?

В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)