37-мм автоматическая зенитная пушка образца 1939 года (61-К)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
37-мм автоматическая зенитная пушка образца 1939 года
Калибр, мм 37
Экземпляры не менее 18 872
Расчёт, чел. 7
Скорострельность, выстр/мин 160-170
Скорость возки по шоссе, км/ч до 60
Высота линии огня, мм 1100
Ствол
Длина ствола, мм/клб 2315/62,6 (без пламегасителя и казённика)
Длина канала ствола, мм/клб 2054/55,5
Масса
Масса в походном положении, кг 2100 (без щита)
Масса в боевом положении, кг 2100 (без щита)
Габариты в походном положении
Длина, мм 5500
Ширина, мм 1765
Высота, мм 2100
Клиренс, мм 360
Углы обстрела
Угол ВН, град от −5 до +85°
Угол ГН, град 360°

37-мм автомати́ческая зени́тная пу́шка образца́ 1939 го́да (61-К) (индекс ГРАУ — 52-П-167) — советская зенитная пушка периода Великой Отечественной войны. Разработана на основе шведской 40-мм пушки Bofors[1]. Главный конструктор — М. Н. Логинов. Являлось первой советской автоматической зенитной пушкой, запущенной в крупносерийное производство. На базе 61-К было создано семейство корабельных зенитных орудий, эта пушка устанавливалась на первые советские серийные самоходные зенитные установки на гусеничном шасси ЗСУ-37. 37-мм зенитные пушки 61-К активно использовались в течение всей Великой Отечественной войны, в течение долгого времени состояли на вооружении Советской Армии. Помимо борьбы со штурмовиками, истребителями-бомбардировщиками и пикирующими бомбардировщиками, 61-К в 1941 году использовались и как противотанковые орудия. В послевоенное время многие орудия были поставлены за рубеж и в составе иностранных армий приняли участие в различных послевоенных конфликтах. На вооружении армий многих государств 61-К находятся и по сей день.





Содержание

История создания

Автоматические зенитные пушки Российской империи

Первые малокалиберные автоматические пушки появились в России в 1888 году, когда Военным ведомством были проведены испытания 37-мм автоматической пушки Максима. В 1890-х годах некоторое количество пушек Максима было установлено на кораблях российского флота с целью борьбы с малыми миноносцами. В 1901 году Обуховский завод освоил производство данных орудий, однако русско-японская война показала неэффективность малокалиберных орудий для борьбы с миноносцами[2].

С началом Первой мировой войны выявилась потребность в малокалиберных автоматических орудиях как средства борьбы с авиацией противника. Морское ведомство заказало Обуховскому заводу 120 пушек Максима, сдача которых началась с 1918 года как на флот, так и в армию[2]. Кроме того, в Великобритании было закуплено некоторое количество 40-мм автоматических пушек Виккерса, представлявших собою несколько облегчённый и упрощённый вариант пушек Максима, а 60 орудий этого типа было заказано Обуховскому заводу. Орудия Максима и Виккерса устанавливались на различных лафетах, в том числе и на тумбовых с максимальным углом возвышения +80—85°, позволяющих вести зенитную стрельбу. Кроме того, в Россию из США в 1916—1917 годах было поставлено 216 37-мм автоматических пушек Маклена, но их лафеты имели максимальный угол возвышения +15°, что исключало зенитную стрельбу[3].

Ранние работы по автоматическим зенитным пушкам в СССР

Опыт Первой мировой и Гражданской войн подтвердил эффективность малокалиберных автоматических орудий как средства борьбы с авиацией противника. В 19201923 годах Обуховским заводом продолжалось производство пушек Максима и Виккерса в количестве 10—30 орудий ежегодно. В 1920-х годах как заново изготовленные, так и ранее выпущенные орудия устанавливались исключительно на кораблях и бронепоездах, из полевых войск зенитные автоматы были изъяты. В 1926 году конструкторским бюро завода «Большевик» (бывший Обуховский завод) были начаты работы по модернизации автоматической пушки Виккерса, направленные на улучшение баллистики и повышение надёжности пушки; кроме того, калибр орудия был изменён с 40 на 37 мм. Новое орудие получило официальное наименование «37-мм автоматическая зенитная пушка обр. 1928 г.», прошло испытания и было запущено в серийное производство. Для орудия были разработаны различные типы лафетов, в том числе тумбовая установка на грузовом автомобиле и полевой трёхстанинный лафет Б-5 с отделяемым двухколёсным ходом. Однако в войска пушки обр. 1928 г. так и не поступили — завод им. Калинина (присвоивший орудиям индекс 11-К) с 1929 по 1932 год так и не смог сдать ни одного автомата. Проектные работы по 45-мм автоматической зенитной пушке проводились и в Коврове, однако они были прекращены до этапа изготовления опытного образца[4].

В 1930 году СССР и немецкая фирма «Рейнметалл» (в лице подставного ООО «БЮТАСТ») заключили договор на поставку ряда образцов артиллерийского вооружения, в том числе и автоматических зенитных пушек. Согласно условиям договора, фирмой «Рейнметалл» в СССР была поставлена документация и ряд полуфабрикатов на 37-мм зенитную пушку, принятую в СССР на вооружение под официальным названием «37-мм автоматическая зенитная пушка обр. 1930 г.». В 19311932 годах завод им. Калинина пытался освоить серийное производство данного орудия (присвоив ему индекс 4-К), однако эти попытки не увенчались успехом, и в 1932 году орудие было снято с производства. В Германии доработанный вариант орудия был принят на вооружение и массово выпускался под индексом 3,7-cm Flak 18[5].

С 1932 года проектированием 37-мм зенитных автоматов велось в конструкторском бюро под руководством М. Н. Кондакова. Орудие, получившее индекс АКТ-37, разрабатывалось как универсальное, предназначенное для использования как в качестве зенитного орудия, так и в качестве авиационной пушки. Орудие имело магазинное питание (по 5 патронов), высокую скорострельность и малую отдачу; недостатками системы были сложность её установки и регулировки, а также затруднённость заряжания. Опытный образец АКТ-37 был изготовлен в 1935 году, в 1936 году орудие прошло полигонные испытания как авиационная пушка. Для зенитного варианта пушки было разработано два типа лафетов — трёхстанинный двухколёсный ЛАКТ и тумбовый (для установки на автомобилях и четырёхколёсных повозках) ТАКТ. В 1938 году АКТ-37 на лафетах ЛАКТ и ТАКТ проходила испытания, по итогам которых работа по ним была прекращена вследствие непригодности автоматов для длительной стрельбы и нецелесообразности их дальнейшей доработки[6]. С 1936 года Кондаков работал над модернизацией АКТ-37 под индексом АСКОН-37, направленной на увеличение начальной скорости и скорострельности орудия. В 1938 году проводились испытания опытного образца орудия, по итогам которых было решено отказаться от принятия данного автомата на вооружение в связи со сложностью его конструкции. Также с 1935 года Кондаковым велись работы по 45-мм автоматической зенитной пушке АСКОН-45; в 1937 году был изготовлен опытный образец орудия, однако к маю 1938 года работы по пушке были прекращены по инициативе конструктора[7].

Автоматические зенитные пушки Шпитального и 100-К

К середине 1930-х годов отсутствие автоматических зенитных пушек в армии и на флоте стало совершенно нетерпимым, в связи с чем руководством страны были ускорены работы в данном направлении. В 1935 году Постановлением Совета Труда и Обороны Б. Г. Шпитальному и заводу им. Калинина было поручено к концу года разработать 37-мм автоматическую пушку. В 1936 году была изготовлена опытная серия из 20 орудий, установленных на автомобилях и в башне танка Т-26. Результаты испытаний показали ряд недостатков системы, в связи с чем на вооружение она не принималась[8].

В марте 1938 года на заводе им. Калинина был изготовлен опытный образец 37-мм автоматической зенитной пушки, получившей индекс 100-К. Пушка была создана группой конструкторов под руководством Е. В. Чарнко, И. А. Комарицкого и Л. В. Люльева. Автоматика орудия работала по схеме с отводом газов из канала ствола, орудие имело барабанный магазин и мощный дульный тормоз, благодаря которому удалось отказаться от тормоза отката. В 1938 году орудие прошло полигонные испытания и было признано удовлетворяющим предъявленным требованиям, но требующим доработки, которая так и не была проведена[8].

Пушки 49-К и 61-К

В конце 1937 года на заводе им. Калинина был изготовлен первый опытный образец 45-мм автоматической зенитной пушки, получившей заводской индекс ЗИК-45, позднее изменённый на 49-К. Орудие было создано по образцу 40-мм автоматической пушки «Бофорс». В начале 1938 года орудие прошло заводские испытания и было направлено на полигонные испытания, проходившие вначале на временном тумбовом лафете, а затем — на штатном четырёхколёсном лафете. Испытания выявили необходимость доработки орудия, которая была проведена в начале 1939 года. Летом 1939 года орудие прошло повторные полигонные испытания, позднее — испытания на живучесть. В 1939 году орудие было принято на вооружение под официальным наименованием «45-мм автоматическая зенитная пушка обр. 1939 года», завод им. Калинина получил заказ на производство в 1940 году 190 пушек[8].

Некоторые специалисты Артиллерийского управления РККА считали калибр 45 мм слишком большим для полевых зенитных орудий, в связи с чем в январе 1938 года КБ завода им. Калинина под руководством М. Н. Логинова было предложено создать на базе 49-К 37-мм автоматическую зенитную пушку. Новое орудие, получившее индекс ЗИК-37 (позднее изменённый на 61-К), было спроектировано в короткие сроки — уже 10 октября 1938 года опытный образец орудия был отправлен на полигонные испытания. В 1939 году орудие было принято на вооружение под официальным обозначением «37-мм автоматическая зенитная пушка обр. 1939 г.» и запущено в серийное производство. В 1940 году было принято окончательное решение о вооружении РККА автоматическими зенитными пушками калибра 37 мм, в связи с чем производство 49-К было остановлено[8]. Специалист в области артиллерии А. Б. Широкорад критикует это решение, указывая, что конструктивно 49-К и 61-К почти не отличались, имели близкую стоимость (60 тыс. рублей против 55 тыс. рублей)[9], но при этом досягаемость и разрушительное действие 45-мм снарядов существенно выше[10].

В целом же сторонники калибра 37 мм аргументировали свою позицию тем, что ни 45-мм, ни 37-мм снаряды на тот момент не имели бесконтактного взрывателя; цель поражалась только при прямом попадании снаряда. А даже один снаряд калибром 37 мм гарантированно выводил из строя почти любой самолёт конца 1930-х. Таким образом, зенитный снаряд 45-мм калибра имел избыточную мощность. При этом снаряды меньшего калибра проще доставлять, они занимают меньше места при хранении и транспортировке, снаряженная обойма весит меньше (то есть облегчается работа заряжающего). И, что очень важно, уменьшается вес самой пушки.

Серийное производство

Серийное производство 61-К началось в 1939 году на заводе им. Калинина, когда было выпущена опытная серия из 15 автоматов. В 1940 году было сдано, по разным данным, 544[11][12] или 691[13] орудие (при плане 900 орудий). В 1941 году изначально было заказано 1700 орудий, все на заводе № 4 им. Ворошилова[11]. В первом полугодии было изготовлено 826 орудий[14], всего за год, по разным данным, — около 1400[11] или 2200 орудий[13]. С 1942 года производство 61-К было сконцентрировано на заводе № 4, завершившись в 1945 году (орудия для полевых установок, для самоходных зенитных орудий производство продолжалось и в 1946 году). Корабельный вариант 70-К производился до 1956 года[15]. В 1950-х годах на смену 61-К разрабатывались[16] новые 37-мм автоматические зенитные пушки, известные под заводскими индексами МИК-4, ЗИВ-4, 500П, А-15, однако ни одна из них на вооружение принята не была, за исключением пушки 500П, короткое время находившейся в серийном производстве в виде счетверённой установки «Шквал». Та же судьба постигла созданную в начале 1960-х годов самоходную зенитную установку ЗСУ-37-2 «Енисей»[17].

Производство 37-мм автоматических зенитных пушек обр. 1939 г., шт.[11]
Вариант установки 1939 1940 1941 1942 1943 1944 1945 1946
На полевых лафетах 15 544 около 1400 3896[18] 5477 5998 1542
Для ЗСУ-37 100 200

Устройство

37-мм автоматическая зенитная пушка образца 1939 года представляет собою одноствольное малокалиберное автоматическое зенитное орудие на четырёхстанинном лафете с неотделяемым четырёхколёсным ходом. Автоматика пушки основана на использовании силы отдачи по схеме с коротким откатом ствола с затвором, имеющим перемещение, не совпадающее с направлением движения ствола. Открывание и отпирание затвора происходит во время отката ствола, а закрывание и запирание — после наката ствола и досылки очередного патрона[19]. Все действия, необходимые для производства выстрела (открывание затвора после выстрела с экстрагированием гильзы, взведение ударника, подача патронов в патронник, закрывание затвора и спуск ударника) производятся автоматически. Вручную осуществляется прицеливание, наведение орудия и подача обойм с патронами в магазин. Конструктивно орудие состоит из ствола с затвором, люльки с механизмами и противооткатными устройствами, станка с механизмами наводки и повозки. Ствол и люлька составляют качающуюся часть пушки, станок с качающейся частью является вращающейся частью орудия[20]. Расчёт орудия состоит из семи человек, из которых во время стрельбы на платформе станка находится пятеро: наводчик по азимуту, установщик скорости и дальности на прицеле, наводчик по углу возвышения, установщик курса и угла пикирования или кабрирования на прицеле, заряжающий[11].

Ствол

Ствол орудия состоит из трубы, казённика и пламегасителя. Труба служит для направления полёта снаряда и придания ему вращательного движения, канал трубы разделяется на нарезную часть и патронник, соединяемые коническим скатом, в который при заряжании упирается ведущий поясок снаряда. Нарезная часть имеет 16 нарезов постоянной крутизны с углом наклона 6°, длина хода нарезов 30 калибров, глубина нарезов 0,45 мм, ширина нареза — 4,76 мм, ширина поля — 2,5 мм. Длина патронника — 251 мм, камора имеет объём 0,267 дм³. Пламегаситель служит для предохранения наводчиков от ослепления при выстреле и смягчения резкого звука выстрела. Длина ствола без пламегасителя и казённика — 62,6 калибра (2,315 м), с пламегасителем — 2,729 м. Вес ствола — 65,5 кг. Ввиду высокой начальной скорости снаряда и значительного нагрева ствола вследствие большой скорострельности орудия, ствол при стрельбе быстро изнашивается. В связи с этим предусмотрена возможность быстрой смены трубы ствола в полевых условиях силами расчёта[11][21].

Затвор и механизм автоматического заряжания

Затвор клиновой, вертикально падающий. Открывание и закрывание затвора происходит при движении клина в пазу казённика вверх и вниз. Автоматическое открывание затвора производится копиром, расположенным на люльке слева, открывание вручную — рукояткой, расположенной там же. Затвор состоит из запирающего, ударного, выбрасывающего механизмов и копира[20]. Устройство затвора позволяет вести как автоматический, так и одиночный огонь. Кроме того, имеется механизм взаимной замкнутости, автоматически прекращающий стрельбу в том случае, если заряжающий не успевает подать в магазин очередную обойму с патронами, и автоматически же возобновляющий стрельбу без перезаряжания после подачи патронов[22]. Механизм автоматического заряжания предназначен для непрерывной подачи патронов в патронник, состоит из магазина и лотка с досылателем. Заряжание производится из обойм, вручную подаваемых сверху в магазин заряжающим, причём новая обойма могла быть подана до израсходования предыдущей, что обеспечивало возможность ведения непрерывного огня, ограниченного лишь навыками заряжающего и интенсивностью нагрева ствола[23]. В обычных условиях практическая скорострельность составляла 120 выстр/мин, конструкция автоматики обеспечивала темп стрельбы до 160—170 выстр/мин[11].

Люлька и противооткатные устройства

Люлька служит для направления движения ствола при откате и накате, а также для размещения противооткатных устройств, установлена в цапфенных гнёздах станка на роликоподшипниках. Тормоз отката гидравлический, прикреплён к горловине люльки снизу, имеет компенсатор для регулирования объёма жидкости в случае её разогрева при длительной стрельбе, а также устройство для регулирования скорости наката. Тормоз отката заполняется 0,5 л жидкости. Нормальная длина отката от 150 до 170 мм, наибольшая допустимая — 185 мм. Накатник пружинный, собран на стволе и находится внутри горловины люльки[20][24].

Станок

Станок орудия состоит из верхней и нижней частей. Верхняя часть станка вращающаяся, что обеспечивает горизонтальное наведение орудия. Одновременно, она является основанием для качающейся части орудия. Нижняя часть станка крепится к повозке и служит основанием для верхней части. Верхняя часть станка состоит из двух щёк, поперечной трубы, платформы с сиденьями для наводчиков и ножного спускового механизма[25]. На орудия выпуска с 1943 года к станку крепится щитовое прикрытие, защищающее расчёт от пуль и осколков.

Механизмы наведения

Механизмы наведения орудия служат для его наводки в вертикальной и горизонтальной плоскости и состоят из подъёмного и поворотного механизмов. Оба механизма имеют две скорости наведения: бо́льшую и меньшую. Меньшая скорость используется для плавной наводки при стрельбе по целям, летящим на средних и больших высотах и дальностях, большая — при стрельбе по быстро движущимся на небольшой высоте целям. Большая скорость подъёмного механизма включается нажатием на ножную педаль; поворотный механизм не имеет устройства переключения скоростей, и переход с большей скорости на меньшую осуществляется использованием штурвала вместо маховика с рукояткой[20]. Угловая скорость наводки составляет для вертикального наведения при большей скорости — 7,5° за один оборот маховика, при меньшей — 3,75°, для горизонтального наведения при большей скорости — 15°, при меньшей скорости — 8,35°[24].

Уравновешивающий механизм

С целью обеспечения ведения стрельбы при больших углах возвышения, цапфы люльки значительно отнесены назад от центра тяжести качающейся части, что приводит к её неуравновешенности, затрудняющей работу подъёмного механизма. Неуравновешенность качающейся части компенсируется специальным уравновешивающим механизмом, представляющим собой две пружинные колонки, расположенные между щёками станка[26].

Автоматический зенитный прицел

Прицел АЗП-37-1 предназначен для решения задачи встречи снаряда с целью путём выработки упреждённых координат цели по имеющимся данным о её скорости, дальности, курсу, углу пикирования или кабрирования. Дальность до цели определяется однометровым стереодальномером или на глаз, остальные параметры движения цели — на глаз. Прицел смонтирован на кронштейне, закреплённом на люльке. Отдельные механизмы прицела размещены как с левой, так и с правой стороны орудия. Левая сторона прицела состоит из стола, привода стола, механизмов пикирования, кабрирования и стабилизации курса. Правая сторона прицела состоит из приводов скорости и дальности, дифференциала и компенсатора. Кроме того, в трубчатом корпусе, прикреплённом к правой коробке прицела и коробке дифференциала привода ствола, собран компенсатор, а в щёках кронштейна установлен визирный параллелограмм с коллиматорами[27]. Прицел предназначен для ведения огня на дальностях до 4000 м при скорости цели от 1,6 до 140 м/с и максимальном угле пикирования или кабрирования в 70°[24].

Повозка

Повозка ЗУ-7 четырёхколёсная, подрессоренная, колёсный ход при переходе в боевое положение не отделяется. Колёса от автомобиля ГАЗ-АА, на шинах ГК, заполненных губчатой резиной. Повозка состоит из рамы, переднего и заднего ходов, механизма управления повозкой, подрессоривания, механизмов перевода орудия из походного положения в боевое и четырёх станин. Передний ход поворотный, служит для изменения направления движения орудия при его буксировке, шарнирно соединён с рамой повозки при помощи балансира. К переднему ходу присоединён механизм управления повозкой. Задний ход жёстко связан с рамой повозки, на орудиях раннего выпуска на нём расположено тормозное устройство. Подрессоривание пружинное, независимое для каждого колеса. Для присоединения пушки к тягачу имеется сцепное устройство[28].

Для облегчения перехода орудия из походного положения в боевое служат специальные амортизаторы, располагающиеся внутри балки рамы повозки. Для перевода орудия из походного положения в боевое и обратно требуются усилия четырёх человек, хорошо натренированный расчёт осуществляет переход за 25—30 секунд[29]. В боевом положении повозка стоит на четырёх станинах (упорах). Горизонтирование повозки осуществляется при помощи четырёх домкратов и уровней, позволяющих устанавливать орудие на неровной местности[28]. Максимальная скорость буксировки орудия по асфальтированному шоссе — 60 км/ч, по булыжной мостовой — 35 км/ч, по грунтовой дороге — 25 км/ч, по бездорожью — 15 км/ч[24].

Перевод орудия из походного положения в боевое

При переводе орудия из походного положения в боевое было необходимо[30]:

  1. Разъединить сцепное устройство пушки с тягачом.
  2. Снять чехлы и рамку для чехла.
  3. Освободить ствол пушки от походного крепления.
  4. Закрепить подставку для крепления люльки по-походному.
  5. Поставить стрелу привода поворота колёс в центральное положение в горизонтальной плоскости и закрепить стебель стрелы на вилке привода передних колёс.
  6. Закрепить посредством штанги стрелу на стебле.
  7. Отвести в стороны боковые упоры повозки и закрепить их.
  8. Повернуть хода повозки — передний на орудие, задний — от орудия до тех пор, пока повозка не ляжет опорными тарелями на землю.
  9. Откинуть назад подставку крепления ствола по-походному.
  10. Отгоризонтировать орудие при помощи домкратов.

При необходимости орудие может вести огонь и с походного положения[29].

Модификации и варианты

Полевые орудия

  • Орудия раннего изготовления (до 1943 года), без щитового прикрытия.
  • Орудия позднего изготовления (с 1943 года), с щитовым прикрытием и рядом мелких конструктивных изменений.
  • Двухорудийная установка В-47. В 1944 году КБ завода им. Ворошилова спроектировало двухорудийную установку, представляющую собой две качающихся части пушки 61-К на четырёхколёсной повозке. В 1945 году была выпущена опытная партия из 5 орудий, испытания которых продолжались до 1948 года, когда новая артиллерийская система была принята на вооружение под официальным наименованием «37-мм автоматическая зенитная пушка В-47». В 1949 году завод № 4 выпустил 78 таких орудий, на чём их серийное производство было прекращено[11].

Самоходные орудия

Было предпринято несколько попыток установки 37-мм зенитных пушек на различные шасси, часть из которых осталась лишь в виде опытных образцов.

  • В октябре 1941 года в 124-й танковой бригаде Ленинградского фронта имелось две 37-мм самоходные зенитные установки на шасси танка Т-26, изготовленные на заводе подъёмно-транспортных сооружений имени Кирова[31].
  • В июле 1941 года были проведены испытания 37-мм пушки 61-К, установленной в кузове грузового автомобиля ГАЗ-ААА. Испытания показали плохую устойчивость установки при стрельбе и ухудшение проходимости машины, в связи с чем от запуска в серийное производство такой установки было решено отказаться. Тем не менее, в начале 1942 года в Севастополе были изготовлены две самоходные зенитные установки, смонтированные в кузовах грузовых автомобилей. При этом использовались 37-мм зенитные автоматические пушки, снятые с повреждённых кораблей[32].
  • К 1942 году группой конструкторов под руководством В. Савина была разработана зенитная башня с 37-мм пушкой для танка Т-34. Башня была подготовлена к серийному производству, которое так и не было начато в связи с нехваткой орудий. В 1942 году было создано и испытано несколько опытных вариантов 37-мм самоходных зенитных установок на гусеничном шасси — СУ-11, ГАЗ-72, У-32. Все они не выдержали испытания по причине недостаточной прочности конструкции и малых скоростей наведения[33].
  • В ноябре 1942 года автомобильный завод имени Сталина (ЗИС) спроектировал, изготовил и передал на испытания зенитную самоходную установку ЗИС-43, представлявшую собой установку 61-К в кузове полугусеничного автомобиля ЗИС-42 с забронированной кабиной[34]. На вооружение машина принята не была[11].
  • В ноябре 1943 года заводу № 38 было выдано задание по разработке 37-мм самоходной зенитной установки на базе шасси самоходной артиллерийской установки СУ-76. В феврале 1944 года опытная машина, получившая индекс СУ-17, поступила ни испытания, прошедшие в целом успешно. Доработкой машины занялось конструкторское бюро завода № 40 в Мытищах, которое в апреле 1944 года изготовило новый опытный образец, наиболее серьёзным отличием которого от прототипа был более мощный двигатель. Однако его испытания прошли неудачно, и было принято решение вернуться к конструкции первого опытного образца. Третий опытный образец поступил на испытания в октябре 1944 года, а в ноябре того же года машина, получившая индекс ЗСУ-37, была рекомендована для принятия на вооружение. Серийное производство машин началось в феврале 1945 года, однако велось медленными темпами — до конца войны по временной технологии было изготовлено лишь несколько машин[35]. В целом установка оказалась неудачной, и её серийное производство было быстро прекращено, а общее количество выпущенных самоходок составило лишь 75 экземпляров[36].

Вооружение бронепоездов

37-мм автоматические зенитные пушки обр. 1939 г. активно использовались для вооружения бронепоездов, особенно с середины 1942 года. Главным образом орудия устанавливались на специальных бронеплощадках ПВО, по одному или по два орудия на бронеплощадку. С начала 1942 года в производство была запущена бронеплощадка ПВО-4, штатно вооружённая двумя пушками 61-К; данная бронеплощадка находилась в производстве до конца 1944 года[37].

Корабельные орудия

  • В 1938 году на базе 61-К была создана корабельная автоматическая зенитная установка 70-К. Качающаяся часть орудия была близка к 61-К, отличия касались главным образом лафета орудия. 70-К производилась с 1941 по 1956 год и состояла на вооружении многих кораблей советского ВМФ[38].
  • В 1941 году были начаты испытания 37-мм спаренной башенной установки 66-К, орудия которой были близки к 70-К. Установка предназначалась для лёгких крейсеров проекта 68, однако с началом Великой Отечественной войны работы по ней были прекращены[38].
  • В 1940 году были проведены заводские испытания 37-мм счетверённой башенной установки 46-К, созданной на базе 70-К. Установка предназначалась для вооружения строящихся линкоров типа «Советский Союз». Система имела электрические приводы горизонтального и вертикального наведения и водяное охлаждение стволов. В связи с началом Великой Отечественной войны работы по установке были прекращены, а опытный экземпляр был установлен на линкор «Октябрьская Революция»[39].

  • В 1940 году был разработан технический проект 37-мм спаренной автоматической зенитной установки, представляющей собой два автомата на базе 70-К, установленных в одной люльке. В связи с началом войны работы по установке велись достаточно медленно, и опытный образец вышел на испытания лишь в 1944 году. В 1946 году установка была принята на вооружение под индексом В-11. С 1956 года выпускался модернизированный вариант В-11М, находившийся в производстве до начала 1980-х годов. К 1991 году в ВМФ СССР ещё имелось более 1000 установок В-11 и В-11М[40].

Организационно-штатная структура

По штату 1939 года, стрелковая дивизия имела зенитно-артиллерийский дивизион из одной батареи 76-мм пушек и двух батарей 37-мм пушек.

В декабре 1941 года вместо зенитно-артиллерийского дивизиона вводится батарея — шесть 37-мм пушек.

На практике, в связи с острым дефицитом орудий большинство дивизий их не имело, в связи с чем в декабре 1942 года зенитно-артиллерийская батарея была исключена из штатов стрелковой дивизии, и единственным средством противовоздушной обороны остались пулемёты ДШК.

В декабре 1944 года в штат гвардейских стрелковых дивизий вновь вводится зенитно-артиллерийский дивизион из двенадцати 37-мм пушек, в июне 1945 года на этот штат были переведены и обычные стрелковые дивизии[41].

В штатах горнострелковых дивизий 37-мм зенитные пушки появляются в 1941 году в виде зенитно-артиллерийского дивизиона из восьми орудий.

С начала 1942 года 37-мм пушки из штата были исключены, но в 1944 году был вновь введён зенитно-артиллерийский дивизион из шести 37-мм пушек и шести пулемётов ДШК.

В кавалерийских дивизиях 61-К появились летом 1942 года в виде батареи из шести орудий[41].

В кавалерийских корпусах со второй половины 1942 года имелся зенитно-артиллерийский дивизион из шести 37-мм пушек, с 1943 года дивизион был заменён на полк из шестнадцати таких пушек.

В моторизованных дивизиях, вплоть до их упразднения осенью 1941 года, по штату имелся зенитно-артиллерийский дивизион из четырёх 76-мм орудий и восьми 37-мм орудий.

По штату мотострелковых и механизированных бригад в них с 1942 года имелся зенитно-артиллерийский дивизион из восьми 37-мм пушек, заменённый в 1943 году на зенитно-пулемётную роту[41]. Имели 37-мм зенитные пушки и некоторые танковые бригады (в частности, 1-я гвардейская танковая бригада на 3 июля 1943 года имела отдельный зенитно-артиллерийский дивизион из двенадцати 37-мм пушек и шести пулемётов ДШК)[42].

В зенитно-артиллерийском дивизионе танковых дивизий также имелось восемь 37-мм пушек.

С 1943 года танковые корпуса и механизированные корпуса имели зенитно-артиллерийский полк из двенадцати 37-мм орудий.

Имелись 37-мм автоматические зенитные пушки и в противотанковых частях. В 1941 году были сформированы артиллерийские бригады противотанковой обороны, включавшие зенитный дивизион с 61-К и ДШК. Вскоре после начала войны данные бригады были постепенно расформированы и 37-мм зенитные пушки стали напрямую поступать в противотанковые полки, причём как штатное оружие для борьбы с танками (впрочем, весной 1942 года зенитные автоматы из противотанковой артиллерии были изъяты). В 1942 году начинается формирование истребительно-противотанковых бригад смешанного состава, имевших в качестве средства противовоздушной обороны батарею 37-мм пушек; однако в 1943 году бригады перешли на новый штат, и зенитная батарея из их состава была исключена[41].

В общевойсковых армиях с 1943 года имелся зенитно-артиллерийский полк с шестнадцатью 37-мм пушками, в гвардейской армии с начала 1945 года имелась зенитно-артиллерийская дивизия, включавшая шестнадцать 85-мм и семьдесят две — 37-мм пушки; такая же дивизия имелась и в танковой армии.

В составе артиллерии РГК имелись отдельные зенитно-артиллерийские полки, состоявшие в разные годы из двенадцати, шестнадцати или двадцати четырёх орудий 61-К. Существовали и зенитно-артиллерийские дивизии, включавшие три—четыре полка[41].

Состояла на вооружении


Служба и боевое применение

Согласно руководству службы орудия, главной его задачей признавалась борьба с воздушными целями на дальностях до 4 км и на высотах до 3 км. В случае необходимости пушка может быть успешно использована и для стрельбы по наземным целям, в том числе по танкам и бронемашинам[29].

На 22 июня 1941 года в Красной армии имелось 1214 37-мм автоматических зенитных пушек обр. 1939 г., ещё 44 таких орудия находилось в распоряжении военно-морского флота[80] (по другим данным[81], имелось 1370 орудий данного типа). При этом, потребность в данных орудиях оценивалась в 5152 шт., таким образом, количество имеющихся орудий составляло лишь 26,6 % от необходимого[81]. Совершенно недостаточными были запасы боеприпасов — в наличии имелось 534 тыс. выстрелов при потребности в 3 млн 205 тыс. выстрелов, таким образом, обеспеченность орудий боеприпасами составляла лишь 17 % от необходимого[82]. В результате с первых же дней войны из войск поступали жалобы на отсутствие боеприпасов для 37-мм пушек[83]. В западных военных округах находилось 817 автоматических зенитных пушек калибра 37—40 мм[84]. В ходе боёв 1941 года, зенитные орудия понесли значительные потери — до 1 сентября 1941 года было потеряно 841 орудие, а всего за 1941 год — 1204 пушки[85]. Кроме борьбы с немецкой авиацией, 61-К активно использовались как противотанковые орудия — в 1941 году в истребительно-противотанковые подразделения было направлено 320 37-мм зенитных автоматов, на 1 января 1942 года в противотанковых частях имелось 196 таких орудий; к весне 1942 года зенитные автоматы из противотанковых частей были изъяты[10]. Огромные потери с трудом восполнялись производством — на 1 января 1942 года в наличии имелось около 1600 37-мм зенитных пушек[86]. За 1941 год было израсходовано 1804 тыс. 37-мм снарядов к зенитным орудиям[87].

За 1942 год потери составили 584 орудия[85], было израсходовано 3495,8 тыс. снарядов[88]. На конец года имелось около 4800 37-мм автоматических зенитных пушек[86]. В 1943 году расход снарядов увеличился почти в два раза — до 6266,2 тыс. шт[89]. С этого же года в заметных количествах[90] начались поставки в СССР по ленд-лизу американских 40-мм автоматических зенитных пушек Bofors[91], которые в опубликованной статистике учитывались совместно с 61-К[11]. Потери 37-мм и 40-мм автоматических зенитных пушек за 1943 год составили около 400 шт., на 1 января 1944 года имелось около 11 300 орудий[86]. Расход 37-мм снарядов за 1944 год составил 7164 тыс. шт[92], потери 37-мм и 40-мм зенитных пушек — около 500 шт., на 1 января 1945 года имелось около 19 800 орудий[86]. За 1945 год до конца войны было израсходовано 4547,5 тыс. 37-мм снарядов[92], потери составили около 400 орудий. Общие потери 37-мм и 40-мм автоматических зенитных пушек за войну составили около 3100 орудий[86]. Учитывая, что 25-мм автоматических зенитных пушек 72-К за всю войну было выпущено лишь около 4900 шт., причём до 1943 года данные орудия выпускались в незначительном количестве[86], можно констатировать, что 61-К в течение Великой Отечественной войны являлись основным средством противовоздушной обороны советских войск, находившихся на линии фронта. По официальным данным, в ходе войны наземными средствами ПВО сухопутных войск было сбито 21 645 самолётов, в том числе зенитными пушками калибра 76 мм и более — 4047 самолётов, зенитными автоматами — 14 657 самолётов, зенитными пулемётами — 2401 самолёт, ружейно-пулемётным огнём — 540 самолётов[10]. На вооружении Советской армии 61-К оставалась как минимум до 1980-х годов (в 1981 году для неё было издано новое руководство службы)[93].

В ходе войны 37-мм автоматические зенитные пушки получили и использовали в ходе боёв национальные части восточноевропейских государств, воевавшие против немецких войск. В частности, 75 орудий получили чехословацкие войска, 320 орудий — югославские части, получали зенитные орудия и польские войска[78]. Значительное количество 61-К было захвачено в качестве трофеев немецкими войсками. В вермахте эти пушки получили индекс 3,7 cm Flak 39(r) и использовались в боях — так, к январю 1944 года в войсках имелось 390 таких орудий[75]. Небольшое количество орудий захватили финские войска, но их использование было очень ограниченным по причине отсутствия боеприпасов — достоверно известно лишь об одном таком случае[94].

37-мм зенитные пушки обр. 1939 г. активно использовались в ходе Корейской войны как северокорейскими, так и китайскими частями. По итогам применения, орудие зарекомендовало себя положительно, но в ряде случаев отмечалась недостаточная дальность стрельбы. В качестве примера приводится бой в сентябре 1952 года 36 самолётов P-51 с дивизионом 61-К, в результате которого было сбито 8 самолётов (по советским данным), а потери дивизиона составили одно орудие и 12 человек из состава расчётов[95].

В послевоенные годы орудие экспортировалось в десятки стран мира, в армиях многих из которых оно стоит на вооружении и в настоящее время. Помимо СССР, орудие выпускалось в Польше на Тарнувском механическом заводе, а также в Китае под индексами Тип 55, Тип 65 и Тип 74 (последние две — двухорудийные установки на базе В-47). Кроме того, в Китае на базе танка Тип 69 и орудия Тип 74 были созданы самоходные спаренные зенитные установки Тип 88 и W-88. Активно использовались 61-К и в ходе Вьетнамской войны (при этом использовалась полукустарная спаренная самоходная зенитная установка на базе танка Т-34, известная как Тип 63)[96]. Применялись 37-мм пушки обр. 1939 г. и в ходе арабо-израильских войн, а также в ходе различных вооружённых конфликтов в Африке и в других регионах мира. По мнению специалиста в области артиллерийского вооружения А. Б. Широкорада[97],

Точное число сбитых ими самолётов посчитать невозможно, но неоспоримо, что именно из этих автоматов сбито наибольшее число самолётов в мире за весь XX век.

Боеприпасы и баллистика

Выстрелы орудия комплектовались в виде унитарного патрона. Длина гильзы 252 мм, вес — 536 г. В гильзе размещён заряд из пороха марки 7/14 (для выстрелов с бронебойными снарядами также использовался порох марки 7/7): Ж-167 весом 0,205 кг либо ЖН-167 для осколочных снарядов, Ж-167 весом 0,2 или 0,21 кг для бронебойных калиберных снарядов, Ж-167П весом 0,217 кг для подкалиберных снарядов. На дне гильзы уложен воспламенитель весом 5 г в миткалевом картузе, между стенкой гильзы и порохом вставлен флегматизатор весом 9,2 г, свёрнутый в трубку. Над зарядом уложен размеднитель в виде мотка свинцовой проволоки весом 4 г. Сверху заряд закреплён картонным кружочком, имеющим просечку в центре для обеспечения воспламенения трассера[98]. Выстрелы хранились в ящиках по 30 патронов, перед применением снаряжались в обоймы Ю-9 по 5 патронов, вес обоймы с патронами 8 кг. Выстрелы 61-К не имели взаимозаменяемости с выстрелами других 37-мм пушек (кроме созданных на её базе), за исключением 37-мм авиадесантной пушки образца 1944 года (ЧК-М1) и малосерийной авиационной пушки Ш-37, созданных на основе баллистики 61-К и использовавших аналогичные боеприпасы[99].

Осколочно-трассирующие снаряды ОР-167 использовались во время Великой Отечественной войны. В послевоенные годы на вооружение был принят снаряд ОР-167Н. Снаряды использовали взрыватель МГ-37 с самоликвидатором, срабатывавшим после удаления снаряда на дистанцию около 4000 м. Бронебойно-трассирующий снаряд БР-167 сплошной (не имел разрывного заряда), остроголовый с баллистическим наконечником. Подкалиберный бронебойно-трассирующий снаряд обтекаемой формы БР-167П изначально разработан для пушки ЧК-М1[99], выпускался с 1944 года (всего за годы войны было выпущено около 100 тысяч 37-мм подкалиберных снарядов)[100].

Номенклатура боеприпасов[98][93][101]
Тип Индекс выстрела Вес снаряда, кг Вес ВВ, г Начальная скорость, м/с Дальность табличная, м
Осколочные снаряды
Осколочно-трассирующая граната с взрывателем МГ-37 УОР-167 0,732 37 (ТНТ[102]) 860—880 4000 (по самоликвидатору)
Осколочно-трассирующая граната с взрывателем Б-37 (послевоенный) УОР-167Н 0,735[102] 34[102] (A-IX-2[102]) 866[102]  ?
Калиберные бронебойные снаряды
Остроголовый с баллистическим наконечником трассирующий сплошной УБР-167 0,77 нет 868—880 1500
Подкалиберные бронебойные снаряды
Подкалиберный трассирующий обтекаемой формы (в войсках с 1944 года) УБР-167П 0,62 нет 960 1000
Таблица бронепробиваемости для 61-К[98]
Остроголовый калиберный сплошной бронебойный снаряд БР-167
Дальность, м При угле встречи 60°, мм При угле встречи 90°, мм
100 46 56
300 42 52
500 38 47
1000 31 38
1500 24 30
Подкалиберный бронебойный снаряд обтекаемой формы БР-167П
Дальность, м При угле встречи 60°, мм При угле встречи 90°, мм
100 67 97
300 60 87
500 54 78
1000 40 57
Приведённые данные относятся к советской методике расчёта пробивной способности. Следует помнить, что показатели бронепробиваемости могут заметно различаться при использовании различных партий снарядов и различной по технологии изготовления брони.

Оценка проекта

37-мм зенитная пушка обр. 1939 года для своего времени была вполне современным орудием. Её конструкция оказалась очень удачной, что подтверждается продолжительной службой орудия и созданием массы его модификаций. Автоматика пушки обеспечивала надёжную работу в условиях запыления и отсутствия смазки, а возможность непрерывного питания патронами обуславливала высокую практическую скорострельность. Орудие было очень удобно в обслуживании. Из недостатков отмечается возможность задержек при стрельбе вследствие неправильного вложения обоймы[11]. Тактико-технические характеристики пушки позволяли ей эффективно бороться с фронтовой авиацией противника, но до 1944 года войска испытывали острый дефицит автоматических зенитных орудий. Особенно остро эта проблема (усугублённая дефицитом боеприпасов и плохой обученностью расчётов) стояла в 1941 году, в результате чего советские войска оказались практически беззащитны против ударов люфтваффе, что явилось одной из причин поражений первого периода войны[10].

Зарубежные аналоги 61-К представлены шведскими, немецкими, английскими и американскими орудиями. Прототип 61-К, шведская 40-мм автоматическая зенитная пушка «Бофорс», благодаря удачной конструкции получила широкое распространение — помимо Швеции, она была принята на вооружение в Великобритании, США, Польше, Финляндии и других странах. По своим баллистическим характеристикам, пушка «Бофорс» несколько превосходила 61-К — она стреляла несколько более тяжёлым снарядом при близкой начальной скорости. В 1940 году в СССР были проведены сравнительные испытания трофейного «Бофорса» и 61-К, по их результатам комиссия отметила примерную равноценность орудий[11]. В то же время в британской и американской армиях «Бофорсы» могли использоваться совместно со специально разработанными приборами управления зенитным огнём (ПУАЗО), обеспечивавшими автоматизированный расчёт точки прицеливания и наведение орудия на цель, что существенно повышало эффективность огня[103].

Тактико-технические характеристики автоматических зенитных орудий калибра 37—40 мм
Характеристика обр. 1939 г. Bofors[94][104] Flak 36[105] Flak 43[105] QF 2 pdr AA Mk.I[106] M1A2[107]
Страна
Калибр, мм/длина ствола, клб. 37/62,6 40/56 37/89 37/89 40/56 37/53,5
Масса в походном положении, кг 2100 1920—2100 2400 2000  ? 2777
Масса в боевом положении, кг 2100 1920—2100 1550 1250 2280 2777
Тип повозки четырёхколёсная с неотделяемым ходом четырёхколёсная с неотделяемым ходом двухколёсная с отделяемым ходом двухколёсная с отделяемым ходом с отделяемым ходом четырёхколёсная с неотделяемым ходом
Масса осколочного снаряда, кг 0,73 0,9 0,62 0,62 0,91 0,61
Начальная скорость осколочного снаряда, м/с 866—880 800—880 820 820 725 792
Скорострельность, выстр/мин 160—170 120 120 150 120 120

В Германии, уделявшей большое значение развитию зенитной артиллерии, в период Второй мировой войны имелось несколько образцов 37-мм автоматических зенитных пушек. В 1935 году была принята на вооружение пушка 3,7 cm FlaK 18 фирмы «Рейнметалл», однако её серийное производство продолжалось недолго — военные не были довольны её четырёхколёсной повозкой, считая её слишком громоздкой. В результате произведённых доработок в серию пошла пушка 3,7 cm FlaK 36, отличавшаяся от Flak 18 двухколёсной повозкой с отделяемым ходом и рядом изменений в устройстве автомата. По сравнению с советским орудием, немецкое имело более слабую баллистику — более лёгкий снаряд, меньшую начальную скорость. В то же время немецкое орудие имело меньший вес в боевом положении, но больший — в походном. С 1943 года серийно выпускался новый зенитный автомат — 3,7 cm FlaK 43. Созданный на базе Flak 36, при той же баллистике он имел принципиально новую схему автоматики. Помимо одиночных установок, использовались и спаренные орудия Flakzwilling 43 как с вертикальным, так и с горизонтальным расположением стволов[108].

В Великобритании в 1937 году было решено приспособить для установки на полевые лафеты 40-мм пушки QF 2 pdr AA, известные под неофициальным названием «пом-пом». Данные орудия, ведущие свою историю с автоматических пушек Максима, активно использовались на кораблях английского флота. Однако сухопутный вариант орудия, существовавший как в одиночных, так и спаренных установках, был признан неудачным — орудия оказались слишком громоздкими для полевых частей; кроме того, пушка имела невысокую начальную скорость. Выпуск сухопутного варианта «пом-пома» оказался весьма ограниченным, орудия использовались только для ПВО важных объектов. После принятия на вооружение и разворачивания массового производства лицензионного «Бофорса» сухопутные «пом-помы» отправили обратно на корабли[109]. Спаренная зенитно-противотанковая пушка на базе «пом-пома» использовалась японской армией[110].

В США ещё в 1924 году Джоном М. Браунингом и фирмой «Кольт» была создана 37-мм автоматическая зенитная пушка M1, в 1927 году принятая на вооружение американской армии. В годы Второй мировой войны выпускалась модификация орудия под индексом M1A2, имевшая модернизированный лафет. По сравнению с советским орудием, M1A2 имело более слабую баллистику, меньшую скорострельность и худшую подвижность[107]. В то же время M1A2, в отличие от 61-К, могли комплектоваться ПУАЗО[103].

Поскольку в 1941 году 37-мм автоматические пушки обр. 1939 года штатно использовались как противотанковые, в таблице ниже приведены её характеристики в сравнении с таковыми наиболее распространённого советского противотанкового орудия данного периода — 45-мм противотанковой пушкой обр. 1937 года.

Сравнительные характеристики 37-мм зенитной пушки обр. 1939 г. и 45-мм противотанковой пушки обр. 1937 г.[11][111]
Характеристика 37-мм обр. 1939 г. 45-мм обр. 1937 г.
Калибр, мм/длина ствола, клб. 37/62,6 45/46
Масса в боевом положении, кг 2100 560
Высота в боевом положении, мм 2100 1200
Скорострельность, выстр/мин. 160—170 20
Бронепробиваемость калиберным бронебойным снарядом под углом 90° на дистанции 500 м 47 43
Бронепробиваемость калиберным бронебойным снарядом под углом 90° на дистанции 1000 м 38 35
Стоимость, руб.[9] 55 000 14 200

Баллистические характеристики 61-К несколько превосходят таковые «сорокапятки». В 1941 году лобовое бронирование немецких танков не превышало 60 мм (обычно составляя 30—50 мм)[112], что позволяло 61-К уверенно поражать бронетехнику противника на дистанциях менее 500 м, а при стрельбе в борт — и с больших дистанций. В то же время по сравнению с классическим противотанковым орудием 61-К имеет лишь одно явное преимущество — высокую скорострельность. Как противотанковое орудие 61-К имеет большие габариты, что затрудняет укрытие и маскировку орудия и повышает риск его уничтожения, слишком большую массу и соответственно плохую подвижность, и чрезмерно высокую стоимость — цена одной 61-К соответствовала цене почти четырёх «сорокапяток»[9].

Сохранившиеся экземпляры

Благодаря большому количеству выпущенных экземпляров и долгой службе в ряде стран, большое количество 37-мм пушек обр. 1939 года сохранилось в музеях, а также в виде памятников, прежде всего в странах бывшего СССР. В частности, 61-К можно увидеть в Музее артиллерии и инженерных войск в Санкт-Петербурге, Центральном музее Вооружённых Сил в Москве, в Музее отечественной военной истории в деревне Падиково Истринского района Московской области, в Музее героической обороны и освобождения Севастополя на Сапун-горе в Севастополе, в в уфимском Парке Победы, в Музее польской армии в Варшаве, в Парке Победы в Нижнем Новгороде, в американском военном музее (Абердинского полигона), в музее Батей-ха-осеф в Израиле и многих других.

61-К в сувенирной и игровой индустрии

Сборные пластиковые модели-копии 61-К выпускаются белорусской фирмой PST в масштабе 1:72 в комплекте с моделями грузовиков ЗИС-5 и ЗИС-42[113].

61-К можно увидеть в ряде компьютерных игр. Наиболее часто орудие представлено в стратегиях различной направленности: стратегиях в реальном времени, таких как Sudden Strike, «В тылу врага 2: Братья по оружию», «Блицкриг» и варгеймах, таких как Combat Mission II: Barbarossa to Berlin и получившая высокие оценки критиков за реалистичность «Вторая мировая»[114], а также её развитии — игре «Искусство войны. Курская дуга». Стоит отметить, что отражение тактико-технических характеристик артиллерии и особенностей её применения в бою во многих компьютерных играх далеко от реальности.

См. также

Напишите отзыв о статье "37-мм автоматическая зенитная пушка образца 1939 года (61-К)"

Примечания

  1. Hogg, p. 131
  2. 1 2 Широкорад А. Б. Корабельная артиллерия Российского флота 1867—1922 гг. — М.: Моделист-конструктор, 1997. — С. 40. — 40 с. — (Морская коллекция № 2 / 2007).
  3. Широкорад А. Б. Энциклопедия отечественной артиллерии. — С. 786—787.
  4. Широкорад А. Б. Энциклопедия отечественной артиллерии. — С. 788—789.
  5. Широкорад А. Б. Энциклопедия отечественной артиллерии. — С. 790—792.
  6. Широкорад А. Б. Энциклопедия отечественной артиллерии. — С. 793—794.
  7. Широкорад А. Б. Энциклопедия отечественной артиллерии. — С. 795—796.
  8. 1 2 3 4 Широкорад А. Б. Энциклопедия отечественной артиллерии. — С. 799—800.
  9. 1 2 3 [www.rkka.ru/handbook/voor/art-str40.htm План текущих заказов НКО, НКВМФ и НКВД на 1940 год]. Rkka.ru. Проверено 24 апреля 2010. [www.webcitation.org/5w2v8rAhL Архивировано из первоисточника 27 января 2011].
  10. 1 2 3 4 Широкорад А. Б. Энциклопедия отечественной артиллерии. — С. 808—809.
  11. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 Широкорад А. Б. Энциклопедия отечественной артиллерии. — С. 802—804.
  12. [www.soldat.ru/doc/mobilization/mob/table12.html Промышленные поставки вооружения в 1938—1940 гг., по книге Артиллерийское снабжение в Великой Отечественной войне 1941—45 гг.]. Soldat.ru. Проверено 17 апреля 2010. [www.webcitation.org/5w2ulbMna Архивировано из первоисточника 27 января 2011].
  13. 1 2 Иванов А. Артиллерия СССР во Второй мировой войне. — С. 61.
  14. [www.soldat.ru/doc/mobilization/mob/table14.html Выполнение плана текущих заказов ГАУ в первой половине 1941 г., по книге Артиллерийское снабжение в Великой Отечественной войне 1941—45 гг.]. Soldat.ru. Проверено 17 апреля 2010. [www.webcitation.org/5w2unJCNK Архивировано из первоисточника 27 января 2011].
  15. Широкорад А. Б. Энциклопедия отечественной артиллерии. — С. 902.
  16. Широкорад А. Б. Энциклопедия отечественной артиллерии. — С. 813—815.
  17. Широкорад А. Б. Энциклопедия отечественной артиллерии. — С. 822—827.
  18. В том числе 30 орудий без повозок.
  19. Широкорад А. Б. Энциклопедия отечественной артиллерии. — С. 784.
  20. 1 2 3 4 37-мм автоматическая зенитная пушка обр. 1939 г. Руководство службы. — С. 8—10.
  21. 37-мм автоматическая зенитная пушка обр. 1939 г. Руководство службы. — С. 12—15.
  22. 37-мм автоматическая зенитная пушка обр. 1939 г. Руководство службы. — С. 17.
  23. 37-мм автоматическая зенитная пушка обр. 1939 г. Руководство службы. — С. 25.
  24. 1 2 3 4 37-мм автоматическая зенитная пушка обр. 1939 г. Руководство службы. — С. 247—248.
  25. 37-мм автоматическая зенитная пушка обр. 1939 г. Руководство службы. — С. 75—77.
  26. 37-мм автоматическая зенитная пушка обр. 1939 г. Руководство службы. — С. 80—81.
  27. 37-мм автоматическая зенитная пушка обр. 1939 г. Руководство службы. — С. 102—103.
  28. 1 2 37-мм автоматическая зенитная пушка обр. 1939 г. Руководство службы. — С. 148—149.
  29. 1 2 3 37-мм автоматическая зенитная пушка обр. 1939 г. Руководство службы. — С. 7.
  30. 37-мм автоматическая зенитная пушка обр. 1939 г. Руководство службы. — С. 208—210.
  31. Свирин, 2008, с. 166.
  32. Свирин, 2008, с. 154—155.
  33. Свирин, 2008, с. 176—177.
  34. Коломиец М. В. Броня на колёсах. История советского бронеавтомобиля 1925—1945 гг. — М.: Яуза, Стратегия КМ, Эксмо, 2007. — С. 340—341. — 384 с. — (Советские танки). — 6000 экз. — ISBN 978-5-699-21870-7.
  35. Свирин, 2008, с. 303—305.
  36. Чубачин А. Самоходное орудие СУ-76 и машины на его базе. — С. 63.
  37. Коломиец М. Бронепоезда Красной армии в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг. Часть 1. — М.: Стратегия КМ, 2007. — С. 67—70. — 72 с. — (Фронтовая иллюстрация, 2007, № 7). — 2000 экз. — ISBN 5-901266-01-3.
  38. 1 2 Широкорад А. Б. Энциклопедия отечественной артиллерии. — С. 985—987.
  39. Широкорад А. Б. Энциклопедия отечественной артиллерии. — С. 988—989.
  40. Широкорад А. Б. Энциклопедия отечественной артиллерии. — С. 991—992.
  41. 1 2 3 4 5 Иванов А. Артиллерия СССР во Второй мировой войне. — С. 3—6.
  42. Замулин В. Курский излом. Решающая битва Отечественной войны. — С. 934—935.
  43. The Military Balance 2009. — P. 164.
  44. The Military Balance 2009. — P. 239.
  45. The Military Balance 2009. — P. 288.
  46. The Military Balance 2009. — P. 342.
  47. The Military Balance 2009. — P. 291.
  48. The Military Balance 2009. — P. 302.
  49. The Military Balance 2009. — P. 305.
  50. The Military Balance 2009. — P. 306.
  51. The Military Balance 2009. — P. 326.
  52. The Military Balance 2009. — P. 327.
  53. The Military Balance 2009. — P. 251.
  54. The Military Balance 2009. — P. 246.
  55. The Military Balance 2009. — P. 271.
  56. The Military Balance 2009. — P. 296.
  57. The Military Balance 2009. — P. 298.
  58. The Military Balance 2009. — P. 381.
  59. The Military Balance 2009. — P. 383.
  60. The Military Balance 2009. — P. 395.
  61. The Military Balance 2009. — P. 75.
  62. The Military Balance 2009. — P. 399.
  63. The Military Balance 2009. — P. 258.
  64. The Military Balance 2009. — P. 309.
  65. The Military Balance 2009. — P. 310.
  66. [armedforces.blog.gogo.mn/read/entry86331 МОНГОЛ УЛСЫН ТӨЛӨӨ ЗҮТГЭЕ!: МУ-ын Зэвсэгт хүчин (хувийн зургууд)]
  67. The Military Balance 2009. — P. 312.
  68. The Military Balance 2009. — P. 354.
  69. The Military Balance 2009. — P. 317.
  70. The Military Balance 2005 / C. Langton. — London: Routlege / The International Institute for Strategic Studies, 2005. — P. 137. — 368 p. — ISBN 0-19856-622-0.
  71. The Military Balance 2009. — P. 266.
  72. The Military Balance 2009. — P. 321.
  73. The Military Balance 2009. — P. 323.
  74. The Military Balance 2009. — P. 324.
  75. 1 2 Широкорад А. Б. Бог войны Третьего рейха. — С. 130.
  76. The Military Balance 2009. — P. 268.
  77. The Military Balance 2009. — P. 325.
  78. 1 2 3 [www.soldat.ru/doc/mobilization/mob/chapter5_1.html Вооружение армий социалистических государств на Западе и Востоке, по книге Артиллерийское снабжение в Великой Отечественной войне 1941—45 гг.]. Soldat.ru. Проверено 17 апреля 2010. [www.webcitation.org/5w2v07lOo Архивировано из первоисточника 27 января 2011].
  79. The Military Balance 2009. — P. 301.
  80. Золотов Н. и др. Боевой и численный состав вооружённых сил СССР в период Великой Отечественной войны (1941—1945 гг.). Статистический сборник № 1 (22 июня 1941 г.). — М.: Институт военной истории, 1994. — С. 71. — ISBN 5-201-01055-5.
  81. 1 2 [www.soldat.ru/doc/mobilization/mob/table17.html Обеспеченность Красной армии артиллерийскими орудиями на 22 июня 1941 г., по книге Артиллерийское снабжение в Великой Отечественной войне 1941—45 гг.]. Soldat.ru. Проверено 17 апреля 2010. [www.webcitation.org/5w2uok0yN Архивировано из первоисточника 27 января 2011].
  82. [www.soldat.ru/doc/mobilization/mob/table22.html Обеспеченность Красной армии артиллерийскими боеприпасами основных номенклатур на 01.06.41, по книге Артиллерийское снабжение в Великой Отечественной войне 1941—45 гг.]. Soldat.ru. Проверено 17 апреля 2010. [www.webcitation.org/615Ge62eP Архивировано из первоисточника 20 августа 2011].
  83. [mechcorps.rkka.ru/files/mechcorps/index.htm Доклад «О боевой деятельности 10-й танковой дивизии на фронте борьбы с германским фашизмом за период с 22.6 по 1.8.41 г.»]. Mechcorps.rkka.ru. Проверено 17 апреля 2010. [www.webcitation.org/5w2uqDW79 Архивировано из первоисточника 27 января 2011].
  84. [tank.uw.ru/archive/koliestwennyj/ Состав артиллерийско-минометного парка в военных округах западного направления. Опубликовано М. Н. Свириным по материалам по отчётам округов на 1—15 июня 1941 г. (РГВА, РГАЭ)]. Проверено 17 апреля 2010. [www.webcitation.org/5w2ur6YiA Архивировано из первоисточника 27 января 2011].
  85. 1 2 [www.soldat.ru/doc/mobilization/mob/chapter4_2.html Потери вооружения и приборов в период 1941—42 гг., по книге Артиллерийское снабжение в Великой Отечественной войне 1941—45 гг.]. Soldat.ru. Проверено 17 апреля 2010. [www.webcitation.org/5w2utA9co Архивировано из первоисточника 27 января 2011].
  86. 1 2 3 4 5 6 [soldat.ru/doc/casualties/book/chapter5_13_09.html Вооружение и боевая техника. Производство и потери. Опубликовано в книге Россия и СССР в войнах XX века. Потери вооружённых сил. Статистическое исследование]. Soldat.ru(недоступная ссылка — история). Проверено 17 апреля 2010. [web.archive.org/20031231154145/soldat.ru/doc/casualties/book/chapter5_13_09.html Архивировано из первоисточника 31 декабря 2003].
  87. [www.soldat.ru/doc/mobilization/mob/table43.html Уменьшение общих ресурсов боеприпасов к концу 1941 г., по книге Артиллерийское снабжение в Великой Отечественной войне 1941—45 гг.]. Soldat.ru. Проверено 17 апреля 2010. [www.webcitation.org/5w2uudOhi Архивировано из первоисточника 27 января 2011].
  88. [vif2ne.ru/nvk/forum/archive/1718/1718985.htm Расход боеприпасов советской артиллерии в 1942 году. ЦАМО, Ф. 81, оп. 12075, д. 28. Опубликовано А. В. Исаевым на сайте vif2ne.ru]. Проверено 17 апреля 2010. [www.webcitation.org/5w2uw4wkF Архивировано из первоисточника 27 января 2011].
  89. [vif2ne.ru/nvk/forum/2/archive/1706/1706490.htm Расход боеприпасов советской артиллерии в 1943 году. Опубликовано А. В. Исаевым на сайте vif2ne.ru]. Проверено 17 апреля 2010. [www.webcitation.org/5w2ux9CYO Архивировано из первоисточника 27 января 2011].
  90. Всего было поставлено 5511 орудий.
  91. [lend-lease.airforce.ru/documents/files/Part_3A_pages_1-26.pdf Перечень поставленного по программе ленд-лиза вооружения и оборудования, стр. 19] (pdf). Проверено 18 апреля 2010. [www.webcitation.org/5w2uyAZkN Архивировано из первоисточника 27 января 2011].
  92. 1 2 [vif2ne.ru/nvk/forum/arhprint/1733134 Расход боеприпасов советской артиллерии в 1944—45 годах. Опубликовано А. В. Исаевым на сайте vif2ne.ru]. Проверено 18 апреля 2010. [www.webcitation.org/5w2uz4eZE Архивировано из первоисточника 27 января 2011].
  93. 1 2 Министерство обороны СССР. 37-мм автоматическая зенитная пушка обр. 1939 г. Руководство службы. — М.: Военное издательство МО СССР, 1981.
  94. 1 2 [www.jaegerplatoon.net/AA_GUNS2.htm ANTIAIRCRAFT GUNS PART 2: Medium Guns] (англ.). Jaeger Platoon. Проверено 18 апреля 2010. [www.webcitation.org/5w2v1rUkW Архивировано из первоисточника 27 января 2011].
  95. Коллектив авторов. [militera.lib.ru/h/korea_50_53/08.html Война в Корее, 1950—1953. Глава 8 «Применение артиллерии»]. — СПб.: Полигон, 2003. — 923 с. — ISBN 5-89173-145-2.
  96. Барятинский М. Б. Средний танк Т-34-85. — М.: Моделист-конструктор, 1999. — С. 25. — 32 с. — (Бронеколлекция, 1999, № 4). — 3000 экз. — ISBN 5-901266-01-3.
  97. Широкорад А. Б. Энциклопедия отечественной артиллерии. — С. 993.
  98. 1 2 3 Главное артиллерийское управление Вооружённых сил Союза ССР. Таблицы стрельбы 37-мм зенитной пушки обр. 1939 г. — М.: Военное издательство Министерства вооружённых сил Союза ССР, 1948.
  99. 1 2 Широкорад А. Б. Энциклопедия отечественной артиллерии. — С. 604—605.
  100. Вернидуб И. И. Боеприпасы Победы: Очерки. — М.: ЦНИИНТИКПК, 1998. — С. 89. — 200 с.
  101. Широкорад А. Б. Энциклопедия отечественной артиллерии. — С. 805.
  102. 1 2 3 4 5 [russianammo.org/Russian_Ammunition_Page_37mm.html 37mm to 40mm] (англ.). The Russian ammunition page. Проверено 12 февраля 2011. [www.webcitation.org/615GfvlWI Архивировано из первоисточника 20 августа 2011].
  103. 1 2 [antiaircraft.org/directors.htm DIRECTORS AND HEIGHT FINDERS] (англ.). Antiaircraft.org. Проверено 29 апреля 2010.
  104. [www.tarrif.net/cgi/production/all_artillery_adv.php?op=show_aag&aa_gunsX=24 40mm M1 Bofors L/60] (англ.). Tarrif.net. Проверено 1 мая 2010. [www.webcitation.org/5w2v3X7JD Архивировано из первоисточника 27 января 2011].
  105. 1 2 Широкорад А. Б. Бог войны Третьего рейха. — С. 394—397.
  106. [www.quarry.nildram.co.uk/37-40mm.htm 37mm and 40mm guns in British service] (англ.). Quarry.nildram.co.uk. Проверено 24 апреля 2010. [www.webcitation.org/5w2v518kH Архивировано из первоисточника 27 января 2011].
  107. 1 2 [www.tarrif.net/cgi/production/all_artillery_adv.php?op=show_aag&aa_gunsX=23 37mm M1A2 L/53.5] (англ.). Tarrif.net. Проверено 24 апреля 2010. [www.webcitation.org/5w2v6E7aj Архивировано из первоисточника 27 января 2011].
  108. Широкорад А. Б. Бог войны Третьего рейха. — С. 128—130.
  109. [www.wwiiequipment.com/index.php?option=com_content&view=article&id=83:2-pounder-anti-aircraft-gun-pom-pom&catid=41:anti-aircraft&Itemid=58 2 Pounder Anti-Aircraft Gun (Pom Pom)] (англ.). WWII Equipment.com. Проверено 24 апреля 2010. [www.webcitation.org/5w2v79KbW Архивировано из первоисточника 27 января 2011].
  110. [mailer.fsu.edu/~akirk/tanks/japan/japan-antitank.html Противотанковая артиллерия японской армии] (англ.). Mailer.fsu.edu. Проверено 24 апреля 2010. [www.webcitation.org/5w2v816AC Архивировано из первоисточника 27 января 2011].
  111. Широкорад А. Б. Энциклопедия отечественной артиллерии. — С. 595.
  112. Чемберлен П., Дойл Х. Энциклопедия немецких танков Второй мировой войны: Полный иллюстрированный справочник немецких боевых танков, бронеавтомобилей, самоходок и полугусеничных машин 1933—1945. — М.: АСТ, Астрель, 2002. — 271 с. — ISBN 5-17-018980-X.
  113. [modelism.airforce.ru/gallery/Grinberg/ground/page1.htm Описание модели на сайте Modelism.airforce.ru]. [www.webcitation.org/5w2v9ppAB Архивировано из первоисточника 27 января 2011].
  114. S. Butts. [pc.ign.com/articles/788/788828p1.html Theatre of War Review] (англ.) (16 мая 2007). [www.webcitation.org/5w2vB6LhF Архивировано из первоисточника 27 января 2011].

Литература

  • Главное Артиллерийское Управление Красной Армии. 37-мм автоматическая зенитная пушка обр. 1939 г. Руководство службы. — М.: Военное издательство Министерства вооружённых сил СССР, 1948.
  • Главное артиллерийское управление Вооружённых сил Союза ССР. Таблицы стрельбы 37-мм зенитной пушки обр. 1939 г. — М.: Военное издательство Министерства вооружённых сил Союза ССР, 1948.
  • Иванов А. Артиллерия СССР во Второй мировой войне. — СПб.: Нева, 2003. — 64 с. — ISBN 5-7654-2731-6.
  • Кириндас А. Полугусеничные вездеходы Красной Армии. — М.: Изд.центр «Экспринт», 2004. — 48 с. — 3 000 экз. — ISBN 5-94038-056-5.
  • Свирин М. Н. Самоходки Сталина. История советской САУ 1919—1945. — М.: Яуза, Эксмо, 2008. — 384 с. — (Война и мы. Советские танки). — 10 000 экз. — ISBN 978-5-699-20527-1, ББК 68.513 С24.
  • Широкорад А. Б. Энциклопедия отечественной артиллерии. — Мн.: Харвест, 2000. — 1156 с. — ISBN 985-433-703-0.
  • Широкорад А. Б. Бог войны Третьего рейха. — М.: АСТ, 2003. — 576 с. — ISBN 5-17-015302-3.
  • Шунков В. Н. Оружие Красной армии. — Мн.: Харвест, 1999. — 544 с. — ISBN 985-433-469-4.
  • The Military Balance 2009 / The International Institute for Strategic Studies. — London: Routlege, 2009. — 488 p. — ISBN 0-41549-846-5.
  • Hogg, Ian V. Allied Artillery of World War Two. — Marlborough: The Crowood Press, 1998. — ISBN 1-86126-165-9.

Ссылки

  • [www.dishmodels.ru/wshow.htm?p=586 37-мм автоматическая зенитная пушка 61-К обр. 1939 г. в War Memorial Museum, г. Сеул, Южная Корея]


Отрывок, характеризующий 37-мм автоматическая зенитная пушка образца 1939 года (61-К)

Для лакея не может быть великого человека, потому что у лакея свое понятие о величии.


5 ноября был первый день так называемого Красненского сражения. Перед вечером, когда уже после многих споров и ошибок генералов, зашедших не туда, куда надо; после рассылок адъютантов с противуприказаниями, когда уже стало ясно, что неприятель везде бежит и сражения не может быть и не будет, Кутузов выехал из Красного и поехал в Доброе, куда была переведена в нынешний день главная квартира.
День был ясный, морозный. Кутузов с огромной свитой недовольных им, шушукающихся за ним генералов, верхом на своей жирной белой лошадке ехал к Доброму. По всей дороге толпились, отогреваясь у костров, партии взятых нынешний день французских пленных (их взято было в этот день семь тысяч). Недалеко от Доброго огромная толпа оборванных, обвязанных и укутанных чем попало пленных гудела говором, стоя на дороге подле длинного ряда отпряженных французских орудий. При приближении главнокомандующего говор замолк, и все глаза уставились на Кутузова, который в своей белой с красным околышем шапке и ватной шинели, горбом сидевшей на его сутуловатых плечах, медленно подвигался по дороге. Один из генералов докладывал Кутузову, где взяты орудия и пленные.
Кутузов, казалось, чем то озабочен и не слышал слов генерала. Он недовольно щурился и внимательно и пристально вглядывался в те фигуры пленных, которые представляли особенно жалкий вид. Большая часть лиц французских солдат были изуродованы отмороженными носами и щеками, и почти у всех были красные, распухшие и гноившиеся глаза.
Одна кучка французов стояла близко у дороги, и два солдата – лицо одного из них было покрыто болячками – разрывали руками кусок сырого мяса. Что то было страшное и животное в том беглом взгляде, который они бросили на проезжавших, и в том злобном выражении, с которым солдат с болячками, взглянув на Кутузова, тотчас же отвернулся и продолжал свое дело.
Кутузов долго внимательно поглядел на этих двух солдат; еще более сморщившись, он прищурил глаза и раздумчиво покачал головой. В другом месте он заметил русского солдата, который, смеясь и трепля по плечу француза, что то ласково говорил ему. Кутузов опять с тем же выражением покачал головой.
– Что ты говоришь? Что? – спросил он у генерала, продолжавшего докладывать и обращавшего внимание главнокомандующего на французские взятые знамена, стоявшие перед фронтом Преображенского полка.
– А, знамена! – сказал Кутузов, видимо с трудом отрываясь от предмета, занимавшего его мысли. Он рассеянно оглянулся. Тысячи глаз со всех сторон, ожидая его сло ва, смотрели на него.
Перед Преображенским полком он остановился, тяжело вздохнул и закрыл глаза. Кто то из свиты махнул, чтобы державшие знамена солдаты подошли и поставили их древками знамен вокруг главнокомандующего. Кутузов помолчал несколько секунд и, видимо неохотно, подчиняясь необходимости своего положения, поднял голову и начал говорить. Толпы офицеров окружили его. Он внимательным взглядом обвел кружок офицеров, узнав некоторых из них.
– Благодарю всех! – сказал он, обращаясь к солдатам и опять к офицерам. В тишине, воцарившейся вокруг него, отчетливо слышны были его медленно выговариваемые слова. – Благодарю всех за трудную и верную службу. Победа совершенная, и Россия не забудет вас. Вам слава вовеки! – Он помолчал, оглядываясь.
– Нагни, нагни ему голову то, – сказал он солдату, державшему французского орла и нечаянно опустившему его перед знаменем преображенцев. – Пониже, пониже, так то вот. Ура! ребята, – быстрым движением подбородка обратись к солдатам, проговорил он.
– Ура ра ра! – заревели тысячи голосов. Пока кричали солдаты, Кутузов, согнувшись на седле, склонил голову, и глаз его засветился кротким, как будто насмешливым, блеском.
– Вот что, братцы, – сказал он, когда замолкли голоса…
И вдруг голос и выражение лица его изменились: перестал говорить главнокомандующий, а заговорил простой, старый человек, очевидно что то самое нужное желавший сообщить теперь своим товарищам.
В толпе офицеров и в рядах солдат произошло движение, чтобы яснее слышать то, что он скажет теперь.
– А вот что, братцы. Я знаю, трудно вам, да что же делать! Потерпите; недолго осталось. Выпроводим гостей, отдохнем тогда. За службу вашу вас царь не забудет. Вам трудно, да все же вы дома; а они – видите, до чего они дошли, – сказал он, указывая на пленных. – Хуже нищих последних. Пока они были сильны, мы себя не жалели, а теперь их и пожалеть можно. Тоже и они люди. Так, ребята?
Он смотрел вокруг себя, и в упорных, почтительно недоумевающих, устремленных на него взглядах он читал сочувствие своим словам: лицо его становилось все светлее и светлее от старческой кроткой улыбки, звездами морщившейся в углах губ и глаз. Он помолчал и как бы в недоумении опустил голову.
– А и то сказать, кто же их к нам звал? Поделом им, м… и… в г…. – вдруг сказал он, подняв голову. И, взмахнув нагайкой, он галопом, в первый раз во всю кампанию, поехал прочь от радостно хохотавших и ревевших ура, расстроивавших ряды солдат.
Слова, сказанные Кутузовым, едва ли были поняты войсками. Никто не сумел бы передать содержания сначала торжественной и под конец простодушно стариковской речи фельдмаршала; но сердечный смысл этой речи не только был понят, но то самое, то самое чувство величественного торжества в соединении с жалостью к врагам и сознанием своей правоты, выраженное этим, именно этим стариковским, добродушным ругательством, – это самое (чувство лежало в душе каждого солдата и выразилось радостным, долго не умолкавшим криком. Когда после этого один из генералов с вопросом о том, не прикажет ли главнокомандующий приехать коляске, обратился к нему, Кутузов, отвечая, неожиданно всхлипнул, видимо находясь в сильном волнении.


8 го ноября последний день Красненских сражений; уже смерклось, когда войска пришли на место ночлега. Весь день был тихий, морозный, с падающим легким, редким снегом; к вечеру стало выясняться. Сквозь снежинки виднелось черно лиловое звездное небо, и мороз стал усиливаться.
Мушкатерский полк, вышедший из Тарутина в числе трех тысяч, теперь, в числе девятисот человек, пришел одним из первых на назначенное место ночлега, в деревне на большой дороге. Квартиргеры, встретившие полк, объявили, что все избы заняты больными и мертвыми французами, кавалеристами и штабами. Была только одна изба для полкового командира.
Полковой командир подъехал к своей избе. Полк прошел деревню и у крайних изб на дороге поставил ружья в козлы.
Как огромное, многочленное животное, полк принялся за работу устройства своего логовища и пищи. Одна часть солдат разбрелась, по колено в снегу, в березовый лес, бывший вправо от деревни, и тотчас же послышались в лесу стук топоров, тесаков, треск ломающихся сучьев и веселые голоса; другая часть возилась около центра полковых повозок и лошадей, поставленных в кучку, доставая котлы, сухари и задавая корм лошадям; третья часть рассыпалась в деревне, устраивая помещения штабным, выбирая мертвые тела французов, лежавшие по избам, и растаскивая доски, сухие дрова и солому с крыш для костров и плетни для защиты.
Человек пятнадцать солдат за избами, с края деревни, с веселым криком раскачивали высокий плетень сарая, с которого снята уже была крыша.
– Ну, ну, разом, налегни! – кричали голоса, и в темноте ночи раскачивалось с морозным треском огромное, запорошенное снегом полотно плетня. Чаще и чаще трещали нижние колья, и, наконец, плетень завалился вместе с солдатами, напиравшими на него. Послышался громкий грубо радостный крик и хохот.
– Берись по двое! рочаг подавай сюда! вот так то. Куда лезешь то?
– Ну, разом… Да стой, ребята!.. С накрика!
Все замолкли, и негромкий, бархатно приятный голос запел песню. В конце третьей строфы, враз с окончанием последнего звука, двадцать голосов дружно вскрикнули: «Уууу! Идет! Разом! Навались, детки!..» Но, несмотря на дружные усилия, плетень мало тронулся, и в установившемся молчании слышалось тяжелое пыхтенье.
– Эй вы, шестой роты! Черти, дьяволы! Подсоби… тоже мы пригодимся.
Шестой роты человек двадцать, шедшие в деревню, присоединились к тащившим; и плетень, саженей в пять длины и в сажень ширины, изогнувшись, надавя и режа плечи пыхтевших солдат, двинулся вперед по улице деревни.
– Иди, что ли… Падай, эка… Чего стал? То то… Веселые, безобразные ругательства не замолкали.
– Вы чего? – вдруг послышался начальственный голос солдата, набежавшего на несущих.
– Господа тут; в избе сам анарал, а вы, черти, дьяволы, матершинники. Я вас! – крикнул фельдфебель и с размаху ударил в спину первого подвернувшегося солдата. – Разве тихо нельзя?
Солдаты замолкли. Солдат, которого ударил фельдфебель, стал, покряхтывая, обтирать лицо, которое он в кровь разодрал, наткнувшись на плетень.
– Вишь, черт, дерется как! Аж всю морду раскровянил, – сказал он робким шепотом, когда отошел фельдфебель.
– Али не любишь? – сказал смеющийся голос; и, умеряя звуки голосов, солдаты пошли дальше. Выбравшись за деревню, они опять заговорили так же громко, пересыпая разговор теми же бесцельными ругательствами.
В избе, мимо которой проходили солдаты, собралось высшее начальство, и за чаем шел оживленный разговор о прошедшем дне и предполагаемых маневрах будущего. Предполагалось сделать фланговый марш влево, отрезать вице короля и захватить его.
Когда солдаты притащили плетень, уже с разных сторон разгорались костры кухонь. Трещали дрова, таял снег, и черные тени солдат туда и сюда сновали по всему занятому, притоптанному в снегу, пространству.
Топоры, тесаки работали со всех сторон. Все делалось без всякого приказания. Тащились дрова про запас ночи, пригораживались шалашики начальству, варились котелки, справлялись ружья и амуниция.
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.


Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.
Чичагов, один из самых страстных отрезывателей и опрокидывателей, Чичагов, который хотел сначала сделать диверсию в Грецию, а потом в Варшаву, но никак не хотел идти туда, куда ему было велено, Чичагов, известный своею смелостью речи с государем, Чичагов, считавший Кутузова собою облагодетельствованным, потому что, когда он был послан в 11 м году для заключения мира с Турцией помимо Кутузова, он, убедившись, что мир уже заключен, признал перед государем, что заслуга заключения мира принадлежит Кутузову; этот то Чичагов первый встретил Кутузова в Вильне у замка, в котором должен был остановиться Кутузов. Чичагов в флотском вицмундире, с кортиком, держа фуражку под мышкой, подал Кутузову строевой рапорт и ключи от города. То презрительно почтительное отношение молодежи к выжившему из ума старику выражалось в высшей степени во всем обращении Чичагова, знавшего уже обвинения, взводимые на Кутузова.
Разговаривая с Чичаговым, Кутузов, между прочим, сказал ему, что отбитые у него в Борисове экипажи с посудою целы и будут возвращены ему.
– C'est pour me dire que je n'ai pas sur quoi manger… Je puis au contraire vous fournir de tout dans le cas meme ou vous voudriez donner des diners, [Вы хотите мне сказать, что мне не на чем есть. Напротив, могу вам служить всем, даже если бы вы захотели давать обеды.] – вспыхнув, проговорил Чичагов, каждым словом своим желавший доказать свою правоту и потому предполагавший, что и Кутузов был озабочен этим самым. Кутузов улыбнулся своей тонкой, проницательной улыбкой и, пожав плечами, отвечал: – Ce n'est que pour vous dire ce que je vous dis. [Я хочу сказать только то, что говорю.]
В Вильне Кутузов, в противность воле государя, остановил большую часть войск. Кутузов, как говорили его приближенные, необыкновенно опустился и физически ослабел в это свое пребывание в Вильне. Он неохотно занимался делами по армии, предоставляя все своим генералам и, ожидая государя, предавался рассеянной жизни.
Выехав с своей свитой – графом Толстым, князем Волконским, Аракчеевым и другими, 7 го декабря из Петербурга, государь 11 го декабря приехал в Вильну и в дорожных санях прямо подъехал к замку. У замка, несмотря на сильный мороз, стояло человек сто генералов и штабных офицеров в полной парадной форме и почетный караул Семеновского полка.
Курьер, подскакавший к замку на потной тройке, впереди государя, прокричал: «Едет!» Коновницын бросился в сени доложить Кутузову, дожидавшемуся в маленькой швейцарской комнатке.
Через минуту толстая большая фигура старика, в полной парадной форме, со всеми регалиями, покрывавшими грудь, и подтянутым шарфом брюхом, перекачиваясь, вышла на крыльцо. Кутузов надел шляпу по фронту, взял в руки перчатки и бочком, с трудом переступая вниз ступеней, сошел с них и взял в руку приготовленный для подачи государю рапорт.
Беготня, шепот, еще отчаянно пролетевшая тройка, и все глаза устремились на подскакивающие сани, в которых уже видны были фигуры государя и Волконского.
Все это по пятидесятилетней привычке физически тревожно подействовало на старого генерала; он озабоченно торопливо ощупал себя, поправил шляпу и враз, в ту минуту как государь, выйдя из саней, поднял к нему глаза, подбодрившись и вытянувшись, подал рапорт и стал говорить своим мерным, заискивающим голосом.
Государь быстрым взглядом окинул Кутузова с головы до ног, на мгновенье нахмурился, но тотчас же, преодолев себя, подошел и, расставив руки, обнял старого генерала. Опять по старому, привычному впечатлению и по отношению к задушевной мысли его, объятие это, как и обыкновенно, подействовало на Кутузова: он всхлипнул.
Государь поздоровался с офицерами, с Семеновским караулом и, пожав еще раз за руку старика, пошел с ним в замок.
Оставшись наедине с фельдмаршалом, государь высказал ему свое неудовольствие за медленность преследования, за ошибки в Красном и на Березине и сообщил свои соображения о будущем походе за границу. Кутузов не делал ни возражений, ни замечаний. То самое покорное и бессмысленное выражение, с которым он, семь лет тому назад, выслушивал приказания государя на Аустерлицком поле, установилось теперь на его лице.
Когда Кутузов вышел из кабинета и своей тяжелой, ныряющей походкой, опустив голову, пошел по зале, чей то голос остановил его.
– Ваша светлость, – сказал кто то.
Кутузов поднял голову и долго смотрел в глаза графу Толстому, который, с какой то маленькою вещицей на серебряном блюде, стоял перед ним. Кутузов, казалось, не понимал, чего от него хотели.
Вдруг он как будто вспомнил: чуть заметная улыбка мелькнула на его пухлом лице, и он, низко, почтительно наклонившись, взял предмет, лежавший на блюде. Это был Георгий 1 й степени.


На другой день были у фельдмаршала обед и бал, которые государь удостоил своим присутствием. Кутузову пожалован Георгий 1 й степени; государь оказывал ему высочайшие почести; но неудовольствие государя против фельдмаршала было известно каждому. Соблюдалось приличие, и государь показывал первый пример этого; но все знали, что старик виноват и никуда не годится. Когда на бале Кутузов, по старой екатерининской привычке, при входе государя в бальную залу велел к ногам его повергнуть взятые знамена, государь неприятно поморщился и проговорил слова, в которых некоторые слышали: «старый комедиант».
Неудовольствие государя против Кутузова усилилось в Вильне в особенности потому, что Кутузов, очевидно, не хотел или не мог понимать значение предстоящей кампании.
Когда на другой день утром государь сказал собравшимся у него офицерам: «Вы спасли не одну Россию; вы спасли Европу», – все уже тогда поняли, что война не кончена.
Один Кутузов не хотел понимать этого и открыто говорил свое мнение о том, что новая война не может улучшить положение и увеличить славу России, а только может ухудшить ее положение и уменьшить ту высшую степень славы, на которой, по его мнению, теперь стояла Россия. Он старался доказать государю невозможность набрания новых войск; говорил о тяжелом положении населений, о возможности неудач и т. п.
При таком настроении фельдмаршал, естественно, представлялся только помехой и тормозом предстоящей войны.
Для избежания столкновений со стариком сам собою нашелся выход, состоящий в том, чтобы, как в Аустерлице и как в начале кампании при Барклае, вынуть из под главнокомандующего, не тревожа его, не объявляя ему о том, ту почву власти, на которой он стоял, и перенести ее к самому государю.
С этою целью понемногу переформировался штаб, и вся существенная сила штаба Кутузова была уничтожена и перенесена к государю. Толь, Коновницын, Ермолов – получили другие назначения. Все громко говорили, что фельдмаршал стал очень слаб и расстроен здоровьем.
Ему надо было быть слабым здоровьем, для того чтобы передать свое место тому, кто заступал его. И действительно, здоровье его было слабо.
Как естественно, и просто, и постепенно явился Кутузов из Турции в казенную палату Петербурга собирать ополчение и потом в армию, именно тогда, когда он был необходим, точно так же естественно, постепенно и просто теперь, когда роль Кутузова была сыграна, на место его явился новый, требовавшийся деятель.
Война 1812 го года, кроме своего дорогого русскому сердцу народного значения, должна была иметь другое – европейское.
За движением народов с запада на восток должно было последовать движение народов с востока на запад, и для этой новой войны нужен был новый деятель, имеющий другие, чем Кутузов, свойства, взгляды, движимый другими побуждениями.
Александр Первый для движения народов с востока на запад и для восстановления границ народов был так же необходим, как необходим был Кутузов для спасения и славы России.
Кутузов не понимал того, что значило Европа, равновесие, Наполеон. Он не мог понимать этого. Представителю русского народа, после того как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена на высшую степень своей славы, русскому человеку, как русскому, делать больше было нечего. Представителю народной войны ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер.


Пьер, как это большею частью бывает, почувствовал всю тяжесть физических лишений и напряжений, испытанных в плену, только тогда, когда эти напряжения и лишения кончились. После своего освобождения из плена он приехал в Орел и на третий день своего приезда, в то время как он собрался в Киев, заболел и пролежал больным в Орле три месяца; с ним сделалась, как говорили доктора, желчная горячка. Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он все таки выздоровел.
Все, что было с Пьером со времени освобождения и до болезни, не оставило в нем почти никакого впечатления. Он помнил только серую, мрачную, то дождливую, то снежную погоду, внутреннюю физическую тоску, боль в ногах, в боку; помнил общее впечатление несчастий, страданий людей; помнил тревожившее его любопытство офицеров, генералов, расспрашивавших его, свои хлопоты о том, чтобы найти экипаж и лошадей, и, главное, помнил свою неспособность мысли и чувства в то время. В день своего освобождения он видел труп Пети Ростова. В тот же день он узнал, что князь Андрей был жив более месяца после Бородинского сражения и только недавно умер в Ярославле, в доме Ростовых. И в тот же день Денисов, сообщивший эту новость Пьеру, между разговором упомянул о смерти Элен, предполагая, что Пьеру это уже давно известно. Все это Пьеру казалось тогда только странно. Он чувствовал, что не может понять значения всех этих известий. Он тогда торопился только поскорее, поскорее уехать из этих мест, где люди убивали друг друга, в какое нибудь тихое убежище и там опомниться, отдохнуть и обдумать все то странное и новое, что он узнал за это время. Но как только он приехал в Орел, он заболел. Проснувшись от своей болезни, Пьер увидал вокруг себя своих двух людей, приехавших из Москвы, – Терентия и Ваську, и старшую княжну, которая, живя в Ельце, в имении Пьера, и узнав о его освобождении и болезни, приехала к нему, чтобы ходить за ним.
Во время своего выздоровления Пьер только понемногу отвыкал от сделавшихся привычными ему впечатлений последних месяцев и привыкал к тому, что его никто никуда не погонит завтра, что теплую постель его никто не отнимет и что у него наверное будет обед, и чай, и ужин. Но во сне он еще долго видел себя все в тех же условиях плена. Так же понемногу Пьер понимал те новости, которые он узнал после своего выхода из плена: смерть князя Андрея, смерть жены, уничтожение французов.
Радостное чувство свободы – той полной, неотъемлемой, присущей человеку свободы, сознание которой он в первый раз испытал на первом привале, при выходе из Москвы, наполняло душу Пьера во время его выздоровления. Он удивлялся тому, что эта внутренняя свобода, независимая от внешних обстоятельств, теперь как будто с излишком, с роскошью обставлялась и внешней свободой. Он был один в чужом городе, без знакомых. Никто от него ничего не требовал; никуда его не посылали. Все, что ему хотелось, было у него; вечно мучившей его прежде мысли о жене больше не было, так как и ее уже не было.
– Ах, как хорошо! Как славно! – говорил он себе, когда ему подвигали чисто накрытый стол с душистым бульоном, или когда он на ночь ложился на мягкую чистую постель, или когда ему вспоминалось, что жены и французов нет больше. – Ах, как хорошо, как славно! – И по старой привычке он делал себе вопрос: ну, а потом что? что я буду делать? И тотчас же он отвечал себе: ничего. Буду жить. Ах, как славно!
То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие.
Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, – не веру в какие нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого бога. Прежде он искал его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание бога; и вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уж говорила нянюшка: что бог вот он, тут, везде. Он в плену узнал, что бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной. Он испытывал чувство человека, нашедшего искомое у себя под ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя. Он всю жизнь свою смотрел туда куда то, поверх голов окружающих людей, а надо было не напрягать глаз, а только смотреть перед собой.
Он не умел видеть прежде великого, непостижимого и бесконечного ни в чем. Он только чувствовал, что оно должно быть где то, и искал его. Во всем близком, понятном он видел одно ограниченное, мелкое, житейское, бессмысленное. Он вооружался умственной зрительной трубой и смотрел в даль, туда, где это мелкое, житейское, скрываясь в тумане дали, казалось ему великим и бесконечным оттого только, что оно было неясно видимо. Таким ему представлялась европейская жизнь, политика, масонство, философия, филантропия. Но и тогда, в те минуты, которые он считал своей слабостью, ум его проникал и в эту даль, и там он видел то же мелкое, житейское, бессмысленное. Теперь же он выучился видеть великое, вечное и бесконечное во всем, и потому естественно, чтобы видеть его, чтобы наслаждаться его созерцанием, он бросил трубу, в которую смотрел до сих пор через головы людей, и радостно созерцал вокруг себя вечно изменяющуюся, вечно великую, непостижимую и бесконечную жизнь. И чем ближе он смотрел, тем больше он был спокоен и счастлив. Прежде разрушавший все его умственные постройки страшный вопрос: зачем? теперь для него не существовал. Теперь на этот вопрос – зачем? в душе его всегда готов был простой ответ: затем, что есть бог, тот бог, без воли которого не спадет волос с головы человека.


Пьер почти не изменился в своих внешних приемах. На вид он был точно таким же, каким он был прежде. Так же, как и прежде, он был рассеян и казался занятым не тем, что было перед глазами, а чем то своим, особенным. Разница между прежним и теперешним его состоянием состояла в том, что прежде, когда он забывал то, что было перед ним, то, что ему говорили, он, страдальчески сморщивши лоб, как будто пытался и не мог разглядеть чего то, далеко отстоящего от него. Теперь он так же забывал то, что ему говорили, и то, что было перед ним; но теперь с чуть заметной, как будто насмешливой, улыбкой он всматривался в то самое, что было перед ним, вслушивался в то, что ему говорили, хотя очевидно видел и слышал что то совсем другое. Прежде он казался хотя и добрым человеком, но несчастным; и потому невольно люди отдалялись от него. Теперь улыбка радости жизни постоянно играла около его рта, и в глазах его светилось участие к людям – вопрос: довольны ли они так же, как и он? И людям приятно было в его присутствии.
Прежде он много говорил, горячился, когда говорил, и мало слушал; теперь он редко увлекался разговором и умел слушать так, что люди охотно высказывали ему свои самые задушевные тайны.
Княжна, никогда не любившая Пьера и питавшая к нему особенно враждебное чувство с тех пор, как после смерти старого графа она чувствовала себя обязанной Пьеру, к досаде и удивлению своему, после короткого пребывания в Орле, куда она приехала с намерением доказать Пьеру, что, несмотря на его неблагодарность, она считает своим долгом ходить за ним, княжна скоро почувствовала, что она его любит. Пьер ничем не заискивал расположения княжны. Он только с любопытством рассматривал ее. Прежде княжна чувствовала, что в его взгляде на нее были равнодушие и насмешка, и она, как и перед другими людьми, сжималась перед ним и выставляла только свою боевую сторону жизни; теперь, напротив, она чувствовала, что он как будто докапывался до самых задушевных сторон ее жизни; и она сначала с недоверием, а потом с благодарностью выказывала ему затаенные добрые стороны своего характера.
Самый хитрый человек не мог бы искуснее вкрасться в доверие княжны, вызывая ее воспоминания лучшего времени молодости и выказывая к ним сочувствие. А между тем вся хитрость Пьера состояла только в том, что он искал своего удовольствия, вызывая в озлобленной, cyхой и по своему гордой княжне человеческие чувства.
– Да, он очень, очень добрый человек, когда находится под влиянием не дурных людей, а таких людей, как я, – говорила себе княжна.
Перемена, происшедшая в Пьере, была замечена по своему и его слугами – Терентием и Васькой. Они находили, что он много попростел. Терентий часто, раздев барина, с сапогами и платьем в руке, пожелав покойной ночи, медлил уходить, ожидая, не вступит ли барин в разговор. И большею частью Пьер останавливал Терентия, замечая, что ему хочется поговорить.
– Ну, так скажи мне… да как же вы доставали себе еду? – спрашивал он. И Терентий начинал рассказ о московском разорении, о покойном графе и долго стоял с платьем, рассказывая, а иногда слушая рассказы Пьера, и, с приятным сознанием близости к себе барина и дружелюбия к нему, уходил в переднюю.
Доктор, лечивший Пьера и навещавший его каждый день, несмотря на то, что, по обязанности докторов, считал своим долгом иметь вид человека, каждая минута которого драгоценна для страждущего человечества, засиживался часами у Пьера, рассказывая свои любимые истории и наблюдения над нравами больных вообще и в особенности дам.
– Да, вот с таким человеком поговорить приятно, не то, что у нас, в провинции, – говорил он.
В Орле жило несколько пленных французских офицеров, и доктор привел одного из них, молодого итальянского офицера.
Офицер этот стал ходить к Пьеру, и княжна смеялась над теми нежными чувствами, которые выражал итальянец к Пьеру.
Итальянец, видимо, был счастлив только тогда, когда он мог приходить к Пьеру и разговаривать и рассказывать ему про свое прошедшее, про свою домашнюю жизнь, про свою любовь и изливать ему свое негодование на французов, и в особенности на Наполеона.
– Ежели все русские хотя немного похожи на вас, – говорил он Пьеру, – c'est un sacrilege que de faire la guerre a un peuple comme le votre. [Это кощунство – воевать с таким народом, как вы.] Вы, пострадавшие столько от французов, вы даже злобы не имеете против них.
И страстную любовь итальянца Пьер теперь заслужил только тем, что он вызывал в нем лучшие стороны его души и любовался ими.
Последнее время пребывания Пьера в Орле к нему приехал его старый знакомый масон – граф Вилларский, – тот самый, который вводил его в ложу в 1807 году. Вилларский был женат на богатой русской, имевшей большие имения в Орловской губернии, и занимал в городе временное место по продовольственной части.
Узнав, что Безухов в Орле, Вилларский, хотя и никогда не был коротко знаком с ним, приехал к нему с теми заявлениями дружбы и близости, которые выражают обыкновенно друг другу люди, встречаясь в пустыне. Вилларский скучал в Орле и был счастлив, встретив человека одного с собой круга и с одинаковыми, как он полагал, интересами.
Но, к удивлению своему, Вилларский заметил скоро, что Пьер очень отстал от настоящей жизни и впал, как он сам с собою определял Пьера, в апатию и эгоизм.
– Vous vous encroutez, mon cher, [Вы запускаетесь, мой милый.] – говорил он ему. Несмотря на то, Вилларскому было теперь приятнее с Пьером, чем прежде, и он каждый день бывал у него. Пьеру же, глядя на Вилларского и слушая его теперь, странно и невероятно было думать, что он сам очень недавно был такой же.
Вилларский был женат, семейный человек, занятый и делами имения жены, и службой, и семьей. Он считал, что все эти занятия суть помеха в жизни и что все они презренны, потому что имеют целью личное благо его и семьи. Военные, административные, политические, масонские соображения постоянно поглощали его внимание. И Пьер, не стараясь изменить его взгляд, не осуждая его, с своей теперь постоянно тихой, радостной насмешкой, любовался на это странное, столь знакомое ему явление.
В отношениях своих с Вилларским, с княжною, с доктором, со всеми людьми, с которыми он встречался теперь, в Пьере была новая черта, заслуживавшая ему расположение всех людей: это признание возможности каждого человека думать, чувствовать и смотреть на вещи по своему; признание невозможности словами разубедить человека. Эта законная особенность каждого человека, которая прежде волновала и раздражала Пьера, теперь составляла основу участия и интереса, которые он принимал в людях. Различие, иногда совершенное противоречие взглядов людей с своею жизнью и между собою, радовало Пьера и вызывало в нем насмешливую и кроткую улыбку.
В практических делах Пьер неожиданно теперь почувствовал, что у него был центр тяжести, которого не было прежде. Прежде каждый денежный вопрос, в особенности просьбы о деньгах, которым он, как очень богатый человек, подвергался очень часто, приводили его в безвыходные волнения и недоуменья. «Дать или не дать?» – спрашивал он себя. «У меня есть, а ему нужно. Но другому еще нужнее. Кому нужнее? А может быть, оба обманщики?» И из всех этих предположений он прежде не находил никакого выхода и давал всем, пока было что давать. Точно в таком же недоуменье он находился прежде при каждом вопросе, касающемся его состояния, когда один говорил, что надо поступить так, а другой – иначе.
Теперь, к удивлению своему, он нашел, что во всех этих вопросах не было более сомнений и недоумений. В нем теперь явился судья, по каким то неизвестным ему самому законам решавший, что было нужно и чего не нужно делать.
Он был так же, как прежде, равнодушен к денежным делам; но теперь он несомненно знал, что должно сделать и чего не должно. Первым приложением этого нового судьи была для него просьба пленного французского полковника, пришедшего к нему, много рассказывавшего о своих подвигах и под конец заявившего почти требование о том, чтобы Пьер дал ему четыре тысячи франков для отсылки жене и детям. Пьер без малейшего труда и напряжения отказал ему, удивляясь впоследствии, как было просто и легко то, что прежде казалось неразрешимо трудным. Вместе с тем тут же, отказывая полковнику, он решил, что необходимо употребить хитрость для того, чтобы, уезжая из Орла, заставить итальянского офицера взять денег, в которых он, видимо, нуждался. Новым доказательством для Пьера его утвердившегося взгляда на практические дела было его решение вопроса о долгах жены и о возобновлении или невозобновлении московских домов и дач.
В Орел приезжал к нему его главный управляющий, и с ним Пьер сделал общий счет своих изменявшихся доходов. Пожар Москвы стоил Пьеру, по учету главно управляющего, около двух миллионов.
Главноуправляющий, в утешение этих потерь, представил Пьеру расчет о том, что, несмотря на эти потери, доходы его не только не уменьшатся, но увеличатся, если он откажется от уплаты долгов, оставшихся после графини, к чему он не может быть обязан, и если он не будет возобновлять московских домов и подмосковной, которые стоили ежегодно восемьдесят тысяч и ничего не приносили.
– Да, да, это правда, – сказал Пьер, весело улыбаясь. – Да, да, мне ничего этого не нужно. Я от разоренья стал гораздо богаче.
Но в январе приехал Савельич из Москвы, рассказал про положение Москвы, про смету, которую ему сделал архитектор для возобновления дома и подмосковной, говоря про это, как про дело решенное. В это же время Пьер получил письмо от князя Василия и других знакомых из Петербурга. В письмах говорилось о долгах жены. И Пьер решил, что столь понравившийся ему план управляющего был неверен и что ему надо ехать в Петербург покончить дела жены и строиться в Москве. Зачем было это надо, он не знал; но он знал несомненно, что это надо. Доходы его вследствие этого решения уменьшались на три четверти. Но это было надо; он это чувствовал.
Вилларский ехал в Москву, и они условились ехать вместе.
Пьер испытывал во все время своего выздоровления в Орле чувство радости, свободы, жизни; но когда он, во время своего путешествия, очутился на вольном свете, увидал сотни новых лиц, чувство это еще более усилилось. Он все время путешествия испытывал радость школьника на вакации. Все лица: ямщик, смотритель, мужики на дороге или в деревне – все имели для него новый смысл. Присутствие и замечания Вилларского, постоянно жаловавшегося на бедность, отсталость от Европы, невежество России, только возвышали радость Пьера. Там, где Вилларский видел мертвенность, Пьер видел необычайную могучую силу жизненности, ту силу, которая в снегу, на этом пространстве, поддерживала жизнь этого целого, особенного и единого народа. Он не противоречил Вилларскому и, как будто соглашаясь с ним (так как притворное согласие было кратчайшее средство обойти рассуждения, из которых ничего не могло выйти), радостно улыбался, слушая его.


Так же, как трудно объяснить, для чего, куда спешат муравьи из раскиданной кочки, одни прочь из кочки, таща соринки, яйца и мертвые тела, другие назад в кочку – для чего они сталкиваются, догоняют друг друга, дерутся, – так же трудно было бы объяснить причины, заставлявшие русских людей после выхода французов толпиться в том месте, которое прежде называлось Москвою. Но так же, как, глядя на рассыпанных вокруг разоренной кочки муравьев, несмотря на полное уничтожение кочки, видно по цепкости, энергии, по бесчисленности копышущихся насекомых, что разорено все, кроме чего то неразрушимого, невещественного, составляющего всю силу кочки, – так же и Москва, в октябре месяце, несмотря на то, что не было ни начальства, ни церквей, ни святынь, ни богатств, ни домов, была та же Москва, какою она была в августе. Все было разрушено, кроме чего то невещественного, но могущественного и неразрушимого.
Побуждения людей, стремящихся со всех сторон в Москву после ее очищения от врага, были самые разнообразные, личные, и в первое время большей частью – дикие, животные. Одно только побуждение было общее всем – это стремление туда, в то место, которое прежде называлось Москвой, для приложения там своей деятельности.
Через неделю в Москве уже было пятнадцать тысяч жителей, через две было двадцать пять тысяч и т. д. Все возвышаясь и возвышаясь, число это к осени 1813 года дошло до цифры, превосходящей население 12 го года.
Первые русские люди, которые вступили в Москву, были казаки отряда Винцингероде, мужики из соседних деревень и бежавшие из Москвы и скрывавшиеся в ее окрестностях жители. Вступившие в разоренную Москву русские, застав ее разграбленною, стали тоже грабить. Они продолжали то, что делали французы. Обозы мужиков приезжали в Москву с тем, чтобы увозить по деревням все, что было брошено по разоренным московским домам и улицам. Казаки увозили, что могли, в свои ставки; хозяева домов забирали все то, что они находили и других домах, и переносили к себе под предлогом, что это была их собственность.
Но за первыми грабителями приезжали другие, третьи, и грабеж с каждым днем, по мере увеличения грабителей, становился труднее и труднее и принимал более определенные формы.
Французы застали Москву хотя и пустою, но со всеми формами органически правильно жившего города, с его различными отправлениями торговли, ремесел, роскоши, государственного управления, религии. Формы эти были безжизненны, но они еще существовали. Были ряды, лавки, магазины, лабазы, базары – большинство с товарами; были фабрики, ремесленные заведения; были дворцы, богатые дома, наполненные предметами роскоши; были больницы, остроги, присутственные места, церкви, соборы. Чем долее оставались французы, тем более уничтожались эти формы городской жизни, и под конец все слилось в одно нераздельное, безжизненное поле грабежа.
Грабеж французов, чем больше он продолжался, тем больше разрушал богатства Москвы и силы грабителей. Грабеж русских, с которого началось занятие русскими столицы, чем дольше он продолжался, чем больше было в нем участников, тем быстрее восстановлял он богатство Москвы и правильную жизнь города.
Кроме грабителей, народ самый разнообразный, влекомый – кто любопытством, кто долгом службы, кто расчетом, – домовладельцы, духовенство, высшие и низшие чиновники, торговцы, ремесленники, мужики – с разных сторон, как кровь к сердцу, – приливали к Москве.
Через неделю уже мужики, приезжавшие с пустыми подводами, для того чтоб увозить вещи, были останавливаемы начальством и принуждаемы к тому, чтобы вывозить мертвые тела из города. Другие мужики, прослышав про неудачу товарищей, приезжали в город с хлебом, овсом, сеном, сбивая цену друг другу до цены ниже прежней. Артели плотников, надеясь на дорогие заработки, каждый день входили в Москву, и со всех сторон рубились новые, чинились погорелые дома. Купцы в балаганах открывали торговлю. Харчевни, постоялые дворы устраивались в обгорелых домах. Духовенство возобновило службу во многих не погоревших церквах. Жертвователи приносили разграбленные церковные вещи. Чиновники прилаживали свои столы с сукном и шкафы с бумагами в маленьких комнатах. Высшее начальство и полиция распоряжались раздачею оставшегося после французов добра. Хозяева тех домов, в которых было много оставлено свезенных из других домов вещей, жаловались на несправедливость своза всех вещей в Грановитую палату; другие настаивали на том, что французы из разных домов свезли вещи в одно место, и оттого несправедливо отдавать хозяину дома те вещи, которые у него найдены. Бранили полицию; подкупали ее; писали вдесятеро сметы на погоревшие казенные вещи; требовали вспомоществований. Граф Растопчин писал свои прокламации.


В конце января Пьер приехал в Москву и поселился в уцелевшем флигеле. Он съездил к графу Растопчину, к некоторым знакомым, вернувшимся в Москву, и собирался на третий день ехать в Петербург. Все торжествовали победу; все кипело жизнью в разоренной и оживающей столице. Пьеру все были рады; все желали видеть его, и все расспрашивали его про то, что он видел. Пьер чувствовал себя особенно дружелюбно расположенным ко всем людям, которых он встречал; но невольно теперь он держал себя со всеми людьми настороже, так, чтобы не связать себя чем нибудь. Он на все вопросы, которые ему делали, – важные или самые ничтожные, – отвечал одинаково неопределенно; спрашивали ли у него: где он будет жить? будет ли он строиться? когда он едет в Петербург и возьмется ли свезти ящичек? – он отвечал: да, может быть, я думаю, и т. д.
О Ростовых он слышал, что они в Костроме, и мысль о Наташе редко приходила ему. Ежели она и приходила, то только как приятное воспоминание давно прошедшего. Он чувствовал себя не только свободным от житейских условий, но и от этого чувства, которое он, как ему казалось, умышленно напустил на себя.
На третий день своего приезда в Москву он узнал от Друбецких, что княжна Марья в Москве. Смерть, страдания, последние дни князя Андрея часто занимали Пьера и теперь с новой живостью пришли ему в голову. Узнав за обедом, что княжна Марья в Москве и живет в своем не сгоревшем доме на Вздвиженке, он в тот же вечер поехал к ней.
Дорогой к княжне Марье Пьер не переставая думал о князе Андрее, о своей дружбе с ним, о различных с ним встречах и в особенности о последней в Бородине.
«Неужели он умер в том злобном настроении, в котором он был тогда? Неужели не открылось ему перед смертью объяснение жизни?» – думал Пьер. Он вспомнил о Каратаеве, о его смерти и невольно стал сравнивать этих двух людей, столь различных и вместе с тем столь похожих по любви, которую он имел к обоим, и потому, что оба жили и оба умерли.
В самом серьезном расположении духа Пьер подъехал к дому старого князя. Дом этот уцелел. В нем видны были следы разрушения, но характер дома был тот же. Встретивший Пьера старый официант с строгим лицом, как будто желая дать почувствовать гостю, что отсутствие князя не нарушает порядка дома, сказал, что княжна изволили пройти в свои комнаты и принимают по воскресеньям.
– Доложи; может быть, примут, – сказал Пьер.
– Слушаю с, – отвечал официант, – пожалуйте в портретную.
Через несколько минут к Пьеру вышли официант и Десаль. Десаль от имени княжны передал Пьеру, что она очень рада видеть его и просит, если он извинит ее за бесцеремонность, войти наверх, в ее комнаты.
В невысокой комнатке, освещенной одной свечой, сидела княжна и еще кто то с нею, в черном платье. Пьер помнил, что при княжне всегда были компаньонки. Кто такие и какие они, эти компаньонки, Пьер не знал и не помнил. «Это одна из компаньонок», – подумал он, взглянув на даму в черном платье.
Княжна быстро встала ему навстречу и протянула руку.
– Да, – сказала она, всматриваясь в его изменившееся лицо, после того как он поцеловал ее руку, – вот как мы с вами встречаемся. Он и последнее время часто говорил про вас, – сказала она, переводя свои глаза с Пьера на компаньонку с застенчивостью, которая на мгновение поразила Пьера.
– Я так была рада, узнав о вашем спасенье. Это было единственное радостное известие, которое мы получили с давнего времени. – Опять еще беспокойнее княжна оглянулась на компаньонку и хотела что то сказать; но Пьер перебил ее.
– Вы можете себе представить, что я ничего не знал про него, – сказал он. – Я считал его убитым. Все, что я узнал, я узнал от других, через третьи руки. Я знаю только, что он попал к Ростовым… Какая судьба!
Пьер говорил быстро, оживленно. Он взглянул раз на лицо компаньонки, увидал внимательно ласково любопытный взгляд, устремленный на него, и, как это часто бывает во время разговора, он почему то почувствовал, что эта компаньонка в черном платье – милое, доброе, славное существо, которое не помешает его задушевному разговору с княжной Марьей.
Но когда он сказал последние слова о Ростовых, замешательство в лице княжны Марьи выразилось еще сильнее. Она опять перебежала глазами с лица Пьера на лицо дамы в черном платье и сказала:
– Вы не узнаете разве?
Пьер взглянул еще раз на бледное, тонкое, с черными глазами и странным ртом, лицо компаньонки. Что то родное, давно забытое и больше чем милое смотрело на него из этих внимательных глаз.
«Но нет, это не может быть, – подумал он. – Это строгое, худое и бледное, постаревшее лицо? Это не может быть она. Это только воспоминание того». Но в это время княжна Марья сказала: «Наташа». И лицо, с внимательными глазами, с трудом, с усилием, как отворяется заржавелая дверь, – улыбнулось, и из этой растворенной двери вдруг пахнуло и обдало Пьера тем давно забытым счастием, о котором, в особенности теперь, он не думал. Пахнуло, охватило и поглотило его всего. Когда она улыбнулась, уже не могло быть сомнений: это была Наташа, и он любил ее.
В первую же минуту Пьер невольно и ей, и княжне Марье, и, главное, самому себе сказал неизвестную ему самому тайну. Он покраснел радостно и страдальчески болезненно. Он хотел скрыть свое волнение. Но чем больше он хотел скрыть его, тем яснее – яснее, чем самыми определенными словами, – он себе, и ей, и княжне Марье говорил, что он любит ее.
«Нет, это так, от неожиданности», – подумал Пьер. Но только что он хотел продолжать начатый разговор с княжной Марьей, он опять взглянул на Наташу, и еще сильнейшая краска покрыла его лицо, и еще сильнейшее волнение радости и страха охватило его душу. Он запутался в словах и остановился на середине речи.
Пьер не заметил Наташи, потому что он никак не ожидал видеть ее тут, но он не узнал ее потому, что происшедшая в ней, с тех пор как он не видал ее, перемена была огромна. Она похудела и побледнела. Но не это делало ее неузнаваемой: ее нельзя было узнать в первую минуту, как он вошел, потому что на этом лице, в глазах которого прежде всегда светилась затаенная улыбка радости жизни, теперь, когда он вошел и в первый раз взглянул на нее, не было и тени улыбки; были одни глаза, внимательные, добрые и печально вопросительные.
Смущение Пьера не отразилось на Наташе смущением, но только удовольствием, чуть заметно осветившим все ее лицо.


– Она приехала гостить ко мне, – сказала княжна Марья. – Граф и графиня будут на днях. Графиня в ужасном положении. Но Наташе самой нужно было видеть доктора. Ее насильно отослали со мной.
– Да, есть ли семья без своего горя? – сказал Пьер, обращаясь к Наташе. – Вы знаете, что это было в тот самый день, как нас освободили. Я видел его. Какой был прелестный мальчик.
Наташа смотрела на него, и в ответ на его слова только больше открылись и засветились ее глаза.
– Что можно сказать или подумать в утешенье? – сказал Пьер. – Ничего. Зачем было умирать такому славному, полному жизни мальчику?
– Да, в наше время трудно жить бы было без веры… – сказала княжна Марья.
– Да, да. Вот это истинная правда, – поспешно перебил Пьер.
– Отчего? – спросила Наташа, внимательно глядя в глаза Пьеру.
– Как отчего? – сказала княжна Марья. – Одна мысль о том, что ждет там…
Наташа, не дослушав княжны Марьи, опять вопросительно поглядела на Пьера.
– И оттого, – продолжал Пьер, – что только тот человек, который верит в то, что есть бог, управляющий нами, может перенести такую потерю, как ее и… ваша, – сказал Пьер.
Наташа раскрыла уже рот, желая сказать что то, но вдруг остановилась. Пьер поспешил отвернуться от нее и обратился опять к княжне Марье с вопросом о последних днях жизни своего друга. Смущение Пьера теперь почти исчезло; но вместе с тем он чувствовал, что исчезла вся его прежняя свобода. Он чувствовал, что над каждым его словом, действием теперь есть судья, суд, который дороже ему суда всех людей в мире. Он говорил теперь и вместе с своими словами соображал то впечатление, которое производили его слова на Наташу. Он не говорил нарочно того, что бы могло понравиться ей; но, что бы он ни говорил, он с ее точки зрения судил себя.
Княжна Марья неохотно, как это всегда бывает, начала рассказывать про то положение, в котором она застала князя Андрея. Но вопросы Пьера, его оживленно беспокойный взгляд, его дрожащее от волнения лицо понемногу заставили ее вдаться в подробности, которые она боялась для самой себя возобновлять в воображенье.
– Да, да, так, так… – говорил Пьер, нагнувшись вперед всем телом над княжной Марьей и жадно вслушиваясь в ее рассказ. – Да, да; так он успокоился? смягчился? Он так всеми силами души всегда искал одного; быть вполне хорошим, что он не мог бояться смерти. Недостатки, которые были в нем, – если они были, – происходили не от него. Так он смягчился? – говорил Пьер. – Какое счастье, что он свиделся с вами, – сказал он Наташе, вдруг обращаясь к ней и глядя на нее полными слез глазами.
Лицо Наташи вздрогнуло. Она нахмурилась и на мгновенье опустила глаза. С минуту она колебалась: говорить или не говорить?
– Да, это было счастье, – сказала она тихим грудным голосом, – для меня наверное это было счастье. – Она помолчала. – И он… он… он говорил, что он желал этого, в ту минуту, как я пришла к нему… – Голос Наташи оборвался. Она покраснела, сжала руки на коленах и вдруг, видимо сделав усилие над собой, подняла голову и быстро начала говорить:
– Мы ничего не знали, когда ехали из Москвы. Я не смела спросить про него. И вдруг Соня сказала мне, что он с нами. Я ничего не думала, не могла представить себе, в каком он положении; мне только надо было видеть его, быть с ним, – говорила она, дрожа и задыхаясь. И, не давая перебивать себя, она рассказала то, чего она еще никогда, никому не рассказывала: все то, что она пережила в те три недели их путешествия и жизни в Ярославль.
Пьер слушал ее с раскрытым ртом и не спуская с нее своих глаз, полных слезами. Слушая ее, он не думал ни о князе Андрее, ни о смерти, ни о том, что она рассказывала. Он слушал ее и только жалел ее за то страдание, которое она испытывала теперь, рассказывая.
Княжна, сморщившись от желания удержать слезы, сидела подле Наташи и слушала в первый раз историю этих последних дней любви своего брата с Наташей.
Этот мучительный и радостный рассказ, видимо, был необходим для Наташи.
Она говорила, перемешивая ничтожнейшие подробности с задушевнейшими тайнами, и, казалось, никогда не могла кончить. Несколько раз она повторяла то же самое.
За дверью послышался голос Десаля, спрашивавшего, можно ли Николушке войти проститься.
– Да вот и все, все… – сказала Наташа. Она быстро встала, в то время как входил Николушка, и почти побежала к двери, стукнулась головой о дверь, прикрытую портьерой, и с стоном не то боли, не то печали вырвалась из комнаты.
Пьер смотрел на дверь, в которую она вышла, и не понимал, отчего он вдруг один остался во всем мире.
Княжна Марья вызвала его из рассеянности, обратив его внимание на племянника, который вошел в комнату.
Лицо Николушки, похожее на отца, в минуту душевного размягчения, в котором Пьер теперь находился, так на него подействовало, что он, поцеловав Николушку, поспешно встал и, достав платок, отошел к окну. Он хотел проститься с княжной Марьей, но она удержала его.
– Нет, мы с Наташей не спим иногда до третьего часа; пожалуйста, посидите. Я велю дать ужинать. Подите вниз; мы сейчас придем.
Прежде чем Пьер вышел, княжна сказала ему:
– Это в первый раз она так говорила о нем.


Пьера провели в освещенную большую столовую; через несколько минут послышались шаги, и княжна с Наташей вошли в комнату. Наташа была спокойна, хотя строгое, без улыбки, выражение теперь опять установилось на ее лице. Княжна Марья, Наташа и Пьер одинаково испытывали то чувство неловкости, которое следует обыкновенно за оконченным серьезным и задушевным разговором. Продолжать прежний разговор невозможно; говорить о пустяках – совестно, а молчать неприятно, потому что хочется говорить, а этим молчанием как будто притворяешься. Они молча подошли к столу. Официанты отодвинули и пододвинули стулья. Пьер развернул холодную салфетку и, решившись прервать молчание, взглянул на Наташу и княжну Марью. Обе, очевидно, в то же время решились на то же: у обеих в глазах светилось довольство жизнью и признание того, что, кроме горя, есть и радости.