37-мм автоматическая зенитная пушка M1

37-мм автоматическая пушка M1 на лафете "Carriage M3"
37-мм зенитная пушка на Соломоновых островах.
Тип:	зенитная пушка
Страна:
История службы
На вооружении:	Вооружённые силы США
Войны и конфликты:	Вторая мировая война
История производства
Производитель:	Colt Manufacturing Company (эксклюзивный поставщик), Firestone Tire & Rubber Company/Ford Motor Company (лафет), Sperry Corporation/Ford Motor Company (ПУАЗО)
Годы производства:	1939-?
Всего выпущено:	7,278
Характеристики
Длина ствола, мм:	2 м/L54
Снаряд:	37×223 мм SR
Калибр, мм:	37 мм (1,45 дюймов)
Затвор:	вертикальный
Лафет:	четырехколесный
Угол поворота:	360°
Скорострельность, выстрелов/мин:	120 выстрелов в минуту
Начальная скорость снаряда, м/с	792 м/с
Прицельная дальность, м:	3,200 м
Максимальная дальность, м:	8,275 м

37-мм автоматическая зенитная пушка M137-мм автоматическая зенитная пушка M1

37-мм автоматическая зенитная пушка M1 (англ. 37mm Gun M1) — зенитная автоматическая пушка калибра 37-мм, разработанная в Соединенных Штатах Америки во второй половине 1930-х. Использовалась американской армией во Второй мировой войне для прикрытия войск от налётов авиации противника и как противотанковое средство для борьбы с лёгкими танками с легкобронированной бронетехникой противника при стрельбе прямой наводкой. До освоения производства американской модификации 40-мм зенитного орудия «Бофорс» в январе—феврале 1942 г., являлась единственным образцом зенитной артиллерии в Вооружённых силах США, соответственно, чему занимавшаяся её изготовлением Colt Manufacturing Company была генеральным подрядчиком и эксклюзивным поставщиком зенитной артиллерии для армии и флота. Впоследствии, было заменено в войсках на 40-мм американские лицензионные модификации шведского орудия «Бофорс», в десантных частях на британские «шестифунтовки» Mk IV на десантируемом лафете Mk III. В годы Холодной войны поставлялось в страны третьего мира из старых складских запасов.

Разработка

Потребность в разработке нового средства противовоздушной обороны была продиктована возросшим со времени окончания Первой мировой войны практическим потолком боевых самолётов, а также их усилившимся бронированием, которое в сочетании с возросшей высотой полёта и другими лётными характеристиками, делала их практически неуязвимыми для огня зенитных пулемётов. В то же время, крупнокалиберные зенитные орудия, калибр которых превышал 76 мм, не обеспечивали требуемую степень мобильности войск, необходимой для современной маневренной войны. Для этих целей была собрана группа американских инженеров при участии Джона Браунинга (в связи с чем орудие впоследствии именовали для краткости «Кольт-Браунинг»), перед которыми была поставлена тактико-техническая задача разработать средство ПВО под промежуточный боеприпас, затем к проекту подключились инженеры компании «Кольт» (которая и стала в итоге единственным правообладателем данного образца вооружения). Стандартизация нового образца вооружения была завершена к 1927 году. Тогда же, инженерам Уотертаунского арсенала и Франкфордского арсенала была поручена разработка лафетов и прицельных приспособлений. Несмотря на чрезвычайно медленные даже по меркам межвоенного периода темпы проектно-конструкторских работ (особенно в части создания лафетов и прицельных приспособлений), к осени 1938 г. зенитное орудие M1, включавшее в себя передвижной колёсный лафет полуприцепного типа M3 и прибор управления зенитным огнём M2 было готово к серийному производству. В течение последующих двух лет, с 1938 по 1940 гг., серийный образец претерпел ряд модификаций, в частности была снижена начальная скорость снаряда для предотвращения преждевременной детонации новых осколочно-фугасных трассирующих снарядов (предназначенных для повышения эффективности стрельбы и корректировки огня пристрелочным способом) и чтобы снизить износ ствола, повысив таким образом его живучесть. В конце 1940 г. прибор управления зенитным огнём M2 был заменён в пользу британского аналога, выпускавшегося по лицензии американской корпорацией «Сперри», так называемого «Предиктора Керрисона» (был назван так по фамилии разработчика — майора артиллерийской службы А. В. Керрисона), принятого на вооружение под индексом M7, который настолько превосходил своего американского конкурента, что технический комитет Управления вооружения армии рекомендовал его к незамедлительной закупке и постановке на вооружение. Оснащённое новым прицельным приспособлением, орудие получило войсковой индекс M3A1 (A от Advanced, т. е. «усовершенствованное, первой модели»). Впоследствии в конструкцию орудия также был добавлен комбинированный лафет M15 взамен крестообразного лафета M3.

Производство

В отличие от выпускавшихся по лицензии американских модификаций шведского зенитного орудия «Бофорс» и швейцарского «Эрликон», 37-мм автоматическая зенитная пушка M1 за исключением отдельных деталей и приборов (таких как прибор управления зенитным огнём британского изготовления) была изделием национального производства, что весьма упрощало технологический процесс, так как, во-первых, не требовало перевода всех расчётов из метрической в американскую систему мер, во-вторых, позволяло организовать производство на основе чертежей американских конструкторов, знакомых с особенностями местной индустрии, в-третьих, не требовало согласования лицензионных вопросов с патентодержателями, так как единственным правообладателем на данный образец вооружения выступала Colt Patent Fire Arms Manufacturing Company (полное наименование компании на тот момент). Несмотря на свою репутацию и длительный стаж поставщика Армии США, компания «Кольт» давала весьма скромные показатели производства, не отвечавшие растущим потребностям вооружённых сил, — корпоративный менеджмент не справлялся с постоянными накладками, связанные с недоукомплектованностью предприятий рабочей силой, и не обеспечивал выполнение производственного плана, — так за 1941 г. было изготовлено и поставлено в войска 390 орудий. На следующий же день после нападения сил Императорского флота Японии на Пёрл-Харбор, 8 декабря 1941 г. заместитель военного министра США Роберт Паттерсон отдал распоряжение руководству компании «Кольт» и всех законтрактованных ею субподрядчиков, перевести производственные мощности и рабочий персонал на семидневную рабочую неделю с круглосуточной загрузкой станков и оборудования до тех пор, пока нехватка в зенитных пушках не будет восполнена, для этих же целей через несколько дней Паттерсон распорядился сменить менеджмент Хартфордского завода «Кольт» и назначил начальника Управления вооружения Армии США генерал-майор Чарльз Вессон лично ответственным за выполнение подрядчиком заказа, тот, в свою очередь, посетил упомянутый завод и призвал персонал и администрацию завода повысить показатели производства. Кроме того, Вессон счёл ненужными кадровые перестановки, вместо этого он приказал руководству Спрингфилдского арсенала командировать на завод «Кольт» группу инженерно-технических специалистов под руководством полковника Элберта Форда (будущий начальник Управления вооружения армии). Данные организационные мероприятия принесли хорошие результаты — свыше 6000 орудий было произведено в 1942 году, что более чем в пятнадцать раз превышало показатели производства за аналогичный период предыдущего года и почти в четыре раза превосходило президентский заказ на 1942 год (Президент США Ф. Д. Рузвельт требовал от американской военной промышленности всего 1600 зенитных пушек M1 в 1942 году, то есть увеличения объёмов производства на 300%, а они возросли на 1540%).

• Assembling the traversing gear and bearing on a 37mm anti-aircraft gun carriage. - NARA - 196207.jpg
• 37-mm-aa-gun-assembly.jpg
• Workers take a few precious minutes for some much needed refreshment from the plant luch wagon. At the left a 37mm... - NARA - 196206.tif

Этапы производственного цикла, слева-направо показаны: сборка вращающейся части лафета, завершающий этап сборки орудий, перерыв в работе

Производство приборов управления зенитным огнём M7 (включал в себя 1820 узлов при 11130 отдельных деталей) было развёрнуто на заводах «Форд».

Варианты

Кроме установки на четырёхколесном лафете, существовал вариант размещения пушки на шасси полугусениченого бронетранспортера M2 в спарке с двумя пулеметами «Браунинг» М2 (серия САУ T28/T28E1/M15/M15A1.

Устройство

Два орудия были спарены при помощи буссоли М5 и устройства дистанционного управления М1, вся установка снабжалась энергией от генератора М5. В случае невозможности применения системы дистанционного управления, использовался прицел орудия.

Боеприпасы

Для боепитания орудия использовались унитарные выстрелы с 37×223 мм гильзой.

Боеприпасы
Тип	Название	Вес (снаряда/выстрела)	Наполнитель	Начальная скорость	Дальность горизонатльная/вертикальная
Бронебойный APC-T	Бронебойный APC-T M59A1	1,44/0,87 кг	-	625 м/с	5,290/3,660 м
Осколочный HE-T	Осколочный HE-T SD M54	1,21/0,61 кг		792 м/с	8,275/5,760 м

Бронепробивная способность*
Тип снаряда / Дистанция	457 м	914 м	1,371 м	1,828 м
APC-T M59A1 (гомогенная броня под углом 30°)	23 мм	18 мм	15 мм	13 мм
APC-T M59A1 Shot (поверхностно-закаленная броня под углом 30°)	25 мм	18 мм	15 мм	13 мм
*Примечание: зачастую прямое сопоставление невозможно, так как в разных странах в разное время предпринимались различные эксперименты по определнию пробивной способности орудия M1/M2/М59.

Литература

• Curcio, Vincent. [books.google.ru/books?id=KpEMVQT48b0C&printsec=frontcover&hl=ru#v=onepage&q&f=false Henry Ford.  (англ.)] — Oxford and new York: Oxford University Press, 2013. — 336 p. — (Lives and Legacies Series) — ISBN 978-0-19-531692-6.
• Green, Constance McLaughlin ; Thompson, Harry C. ; Roots, Peter C. [babel.hathitrust.org/cgi/pt?id=mdp.39015025142053;view=1up;seq=5 The Ordnance Department: Planning Munitions for War.  (англ.)] — Washington, D.C.: U.S. Dept. of the Army, Office of the Chief of Military History, 1955. — 542 p.
• Hogg Ian V. Allied Artillery of World War Two. — Ramsbury, Marlborough, Wiltshire: Crowood Press. — ISBN 1-86126-165-9.
• Hunnicutt R. P. Half-Track: A History of American Semi-Tracked Vehicles. — Novato, CA: Presidio Press. — ISBN 0-89141-742-7.
• Hyde, Charles K. [books.google.ru/books?id=P-PCAgAAQBAJ&printsec=frontcover&hl=ru#v=onepage&q&f=false Arsenal of Democracy: The American Automobile Industry in World War II.  (англ.)] — Detroit, Mich.: Wayne State University Press, 2013. — 264 p. — (Great Lakes Books) — ISBN 978-0-8143-3951-0.
• Thomson, Harry C. ; Mayo, Lida. [babel.hathitrust.org/cgi/pt?id=mdp.39015025142061;view=1up;seq=5 The Ordnance Department: Procurement and Supply.  (англ.)] — Washington, D.C.: U.S. Dept. of the Army, Office of the Chief of Military History, 1960. — 504 p.

Наставления и руководства

• TM 9-2300 standard artillery and fire control material. dated 1944
• TM 9-235
• TM 9-1235
• SNL A-29

Ссылки

• [books.google.com/books?id=vScDAAAAMBAJ&pg=PA102#v=onepage&f=false «US Army Gets A New Antiaircraft Gun», September 1940], Popular Science
• [www.ibiblio.org/hyperwar/USA/ref/FM/PDFs/FM4-112.PDF FM 4-112 Coast Artillery Field Manual: Antiaircraft Artillery gunnery, Fire Control, Position Finding, and Horizontal Fire, Antiaircraft Automatic Weapons (Case I Firing)]
• [www.cdsg.org/downloads/40_mm.pdf History of the Americanization of the Bofors 40mm Automatic Antiaircraft Gun]—some references to the 37mm
• [antiaircraft.org/37mm.htm 37mm Antiaircraft Automatic Gun]—Antiaircraft.org

Отрывок, характеризующий 37-мм автоматическая зенитная пушка M1

– Нет, вели подать, голубчик, сюда столик, я тут посмотрю, – сказал он. – Ты не уходи, – прибавил он, обращаясь к князю Андрею. Князь Андрей остался на крыльце, слушая дежурного генерала.
Во время доклада за входной дверью князь Андрей слышал женское шептанье и хрустение женского шелкового платья. Несколько раз, взглянув по тому направлению, он замечал за дверью, в розовом платье и лиловом шелковом платке на голове, полную, румяную и красивую женщину с блюдом, которая, очевидно, ожидала входа влавввквмандующего. Адъютант Кутузова шепотом объяснил князю Андрею, что это была хозяйка дома, попадья, которая намеревалась подать хлеб соль его светлости. Муж ее встретил светлейшего с крестом в церкви, она дома… «Очень хорошенькая», – прибавил адъютант с улыбкой. Кутузов оглянулся на эти слова. Кутузов слушал доклад дежурного генерала (главным предметом которого была критика позиции при Цареве Займище) так же, как он слушал Денисова, так же, как он слушал семь лет тому назад прения Аустерлицкого военного совета. Он, очевидно, слушал только оттого, что у него были уши, которые, несмотря на то, что в одном из них был морской канат, не могли не слышать; но очевидно было, что ничто из того, что мог сказать ему дежурный генерал, не могло не только удивить или заинтересовать его, но что он знал вперед все, что ему скажут, и слушал все это только потому, что надо прослушать, как надо прослушать поющийся молебен. Все, что говорил Денисов, было дельно и умно. То, что говорил дежурный генерал, было еще дельнее и умнее, но очевидно было, что Кутузов презирал и знание и ум и знал что то другое, что должно было решить дело, – что то другое, независимое от ума и знания. Князь Андрей внимательно следил за выражением лица главнокомандующего, и единственное выражение, которое он мог заметить в нем, было выражение скуки, любопытства к тому, что такое означал женский шепот за дверью, и желание соблюсти приличие. Очевидно было, что Кутузов презирал ум, и знание, и даже патриотическое чувство, которое выказывал Денисов, но презирал не умом, не чувством, не знанием (потому что он и не старался выказывать их), а он презирал их чем то другим. Он презирал их своей старостью, своею опытностью жизни. Одно распоряжение, которое от себя в этот доклад сделал Кутузов, откосилось до мародерства русских войск. Дежурный редерал в конце доклада представил светлейшему к подписи бумагу о взысканий с армейских начальников по прошению помещика за скошенный зеленый овес.
Кутузов зачмокал губами и закачал головой, выслушав это дело.
– В печку… в огонь! И раз навсегда тебе говорю, голубчик, – сказал он, – все эти дела в огонь. Пуская косят хлеба и жгут дрова на здоровье. Я этого не приказываю и не позволяю, но и взыскивать не могу. Без этого нельзя. Дрова рубят – щепки летят. – Он взглянул еще раз на бумагу. – О, аккуратность немецкая! – проговорил он, качая головой.


– Ну, теперь все, – сказал Кутузов, подписывая последнюю бумагу, и, тяжело поднявшись и расправляя складки своей белой пухлой шеи, с повеселевшим лицом направился к двери.
Попадья, с бросившеюся кровью в лицо, схватилась за блюдо, которое, несмотря на то, что она так долго приготовлялась, она все таки не успела подать вовремя. И с низким поклоном она поднесла его Кутузову.
Глаза Кутузова прищурились; он улыбнулся, взял рукой ее за подбородок и сказал:
– И красавица какая! Спасибо, голубушка!
Он достал из кармана шаровар несколько золотых и положил ей на блюдо.
– Ну что, как живешь? – сказал Кутузов, направляясь к отведенной для него комнате. Попадья, улыбаясь ямочками на румяном лице, прошла за ним в горницу. Адъютант вышел к князю Андрею на крыльцо и приглашал его завтракать; через полчаса князя Андрея позвали опять к Кутузову. Кутузов лежал на кресле в том же расстегнутом сюртуке. Он держал в руке французскую книгу и при входе князя Андрея, заложив ее ножом, свернул. Это был «Les chevaliers du Cygne», сочинение madame de Genlis [«Рыцари Лебедя», мадам де Жанлис], как увидал князь Андрей по обертке.
– Ну садись, садись тут, поговорим, – сказал Кутузов. – Грустно, очень грустно. Но помни, дружок, что я тебе отец, другой отец… – Князь Андрей рассказал Кутузову все, что он знал о кончине своего отца, и о том, что он видел в Лысых Горах, проезжая через них.
– До чего… до чего довели! – проговорил вдруг Кутузов взволнованным голосом, очевидно, ясно представив себе, из рассказа князя Андрея, положение, в котором находилась Россия. – Дай срок, дай срок, – прибавил он с злобным выражением лица и, очевидно, не желая продолжать этого волновавшего его разговора, сказал: – Я тебя вызвал, чтоб оставить при себе.
– Благодарю вашу светлость, – отвечал князь Андрей, – но я боюсь, что не гожусь больше для штабов, – сказал он с улыбкой, которую Кутузов заметил. Кутузов вопросительно посмотрел на него. – А главное, – прибавил князь Андрей, – я привык к полку, полюбил офицеров, и люди меня, кажется, полюбили. Мне бы жалко было оставить полк. Ежели я отказываюсь от чести быть при вас, то поверьте…
Умное, доброе и вместе с тем тонко насмешливое выражение светилось на пухлом лице Кутузова. Он перебил Болконского:
– Жалею, ты бы мне нужен был; но ты прав, ты прав. Нам не сюда люди нужны. Советчиков всегда много, а людей нет. Не такие бы полки были, если бы все советчики служили там в полках, как ты. Я тебя с Аустерлица помню… Помню, помню, с знаменем помню, – сказал Кутузов, и радостная краска бросилась в лицо князя Андрея при этом воспоминании. Кутузов притянул его за руку, подставляя ему щеку, и опять князь Андрей на глазах старика увидал слезы. Хотя князь Андрей и знал, что Кутузов был слаб на слезы и что он теперь особенно ласкает его и жалеет вследствие желания выказать сочувствие к его потере, но князю Андрею и радостно и лестно было это воспоминание об Аустерлице.
– Иди с богом своей дорогой. Я знаю, твоя дорога – это дорога чести. – Он помолчал. – Я жалел о тебе в Букареште: мне послать надо было. – И, переменив разговор, Кутузов начал говорить о турецкой войне и заключенном мире. – Да, немало упрекали меня, – сказал Кутузов, – и за войну и за мир… а все пришло вовремя. Tout vient a point a celui qui sait attendre. [Все приходит вовремя для того, кто умеет ждать.] A и там советчиков не меньше было, чем здесь… – продолжал он, возвращаясь к советчикам, которые, видимо, занимали его. – Ох, советчики, советчики! – сказал он. Если бы всех слушать, мы бы там, в Турции, и мира не заключили, да и войны бы не кончили. Всё поскорее, а скорое на долгое выходит. Если бы Каменский не умер, он бы пропал. Он с тридцатью тысячами штурмовал крепости. Взять крепость не трудно, трудно кампанию выиграть. А для этого не нужно штурмовать и атаковать, а нужно терпение и время. Каменский на Рущук солдат послал, а я их одних (терпение и время) посылал и взял больше крепостей, чем Каменский, и лошадиное мясо турок есть заставил. – Он покачал головой. – И французы тоже будут! Верь моему слову, – воодушевляясь, проговорил Кутузов, ударяя себя в грудь, – будут у меня лошадиное мясо есть! – И опять глаза его залоснились слезами.
– Однако до лжно же будет принять сражение? – сказал князь Андрей.
– До лжно будет, если все этого захотят, нечего делать… А ведь, голубчик: нет сильнее тех двух воинов, терпение и время; те всё сделают, да советчики n'entendent pas de cette oreille, voila le mal. [этим ухом не слышат, – вот что плохо.] Одни хотят, другие не хотят. Что ж делать? – спросил он, видимо, ожидая ответа. – Да, что ты велишь делать? – повторил он, и глаза его блестели глубоким, умным выражением. – Я тебе скажу, что делать, – проговорил он, так как князь Андрей все таки не отвечал. – Я тебе скажу, что делать и что я делаю. Dans le doute, mon cher, – он помолчал, – abstiens toi, [В сомнении, мой милый, воздерживайся.] – выговорил он с расстановкой.
– Ну, прощай, дружок; помни, что я всей душой несу с тобой твою потерю и что я тебе не светлейший, не князь и не главнокомандующий, а я тебе отец. Ежели что нужно, прямо ко мне. Прощай, голубчик. – Он опять обнял и поцеловал его. И еще князь Андрей не успел выйти в дверь, как Кутузов успокоительно вздохнул и взялся опять за неконченный роман мадам Жанлис «Les chevaliers du Cygne».
Как и отчего это случилось, князь Андрей не мог бы никак объяснить; но после этого свидания с Кутузовым он вернулся к своему полку успокоенный насчет общего хода дела и насчет того, кому оно вверено было. Чем больше он видел отсутствие всего личного в этом старике, в котором оставались как будто одни привычки страстей и вместо ума (группирующего события и делающего выводы) одна способность спокойного созерцания хода событий, тем более он был спокоен за то, что все будет так, как должно быть. «У него не будет ничего своего. Он ничего не придумает, ничего не предпримет, – думал князь Андрей, – но он все выслушает, все запомнит, все поставит на свое место, ничему полезному не помешает и ничего вредного не позволит. Он понимает, что есть что то сильнее и значительнее его воли, – это неизбежный ход событий, и он умеет видеть их, умеет понимать их значение и, ввиду этого значения, умеет отрекаться от участия в этих событиях, от своей личной волн, направленной на другое. А главное, – думал князь Андрей, – почему веришь ему, – это то, что он русский, несмотря на роман Жанлис и французские поговорки; это то, что голос его задрожал, когда он сказал: „До чего довели!“, и что он захлипал, говоря о том, что он „заставит их есть лошадиное мясо“. На этом же чувстве, которое более или менее смутно испытывали все, и основано было то единомыслие и общее одобрение, которое сопутствовало народному, противному придворным соображениям, избранию Кутузова в главнокомандующие.


После отъезда государя из Москвы московская жизнь потекла прежним, обычным порядком, и течение этой жизни было так обычно, что трудно было вспомнить о бывших днях патриотического восторга и увлечения, и трудно было верить, что действительно Россия в опасности и что члены Английского клуба суть вместе с тем и сыны отечества, готовые для него на всякую жертву. Одно, что напоминало о бывшем во время пребывания государя в Москве общем восторженно патриотическом настроении, было требование пожертвований людьми и деньгами, которые, как скоро они были сделаны, облеклись в законную, официальную форму и казались неизбежны.
С приближением неприятеля к Москве взгляд москвичей на свое положение не только не делался серьезнее, но, напротив, еще легкомысленнее, как это всегда бывает с людьми, которые видят приближающуюся большую опасность. При приближении опасности всегда два голоса одинаково сильно говорят в душе человека: один весьма разумно говорит о том, чтобы человек обдумал самое свойство опасности и средства для избавления от нее; другой еще разумнее говорит, что слишком тяжело и мучительно думать об опасности, тогда как предвидеть все и спастись от общего хода дела не во власти человека, и потому лучше отвернуться от тяжелого, до тех пор пока оно не наступило, и думать о приятном. В одиночестве человек большею частью отдается первому голосу, в обществе, напротив, – второму. Так было и теперь с жителями Москвы. Давно так не веселились в Москве, как этот год.
Растопчинские афишки с изображением вверху питейного дома, целовальника и московского мещанина Карпушки Чигирина, который, быв в ратниках и выпив лишний крючок на тычке, услыхал, будто Бонапарт хочет идти на Москву, рассердился, разругал скверными словами всех французов, вышел из питейного дома и заговорил под орлом собравшемуся народу, читались и обсуживались наравне с последним буриме Василия Львовича Пушкина.
В клубе, в угловой комнате, собирались читать эти афиши, и некоторым нравилось, как Карпушка подтрунивал над французами, говоря, что они от капусты раздуются, от каши перелопаются, от щей задохнутся, что они все карлики и что их троих одна баба вилами закинет. Некоторые не одобряли этого тона и говорила, что это пошло и глупо. Рассказывали о том, что французов и даже всех иностранцев Растопчин выслал из Москвы, что между ними шпионы и агенты Наполеона; но рассказывали это преимущественно для того, чтобы при этом случае передать остроумные слова, сказанные Растопчиным при их отправлении. Иностранцев отправляли на барке в Нижний, и Растопчин сказал им: «Rentrez en vous meme, entrez dans la barque et n'en faites pas une barque ne Charon». [войдите сами в себя и в эту лодку и постарайтесь, чтобы эта лодка не сделалась для вас лодкой Харона.] Рассказывали, что уже выслали из Москвы все присутственные места, и тут же прибавляли шутку Шиншина, что за это одно Москва должна быть благодарна Наполеону. Рассказывали, что Мамонову его полк будет стоить восемьсот тысяч, что Безухов еще больше затратил на своих ратников, но что лучше всего в поступке Безухова то, что он сам оденется в мундир и поедет верхом перед полком и ничего не будет брать за места с тех, которые будут смотреть на него.
– Вы никому не делаете милости, – сказала Жюли Друбецкая, собирая и прижимая кучку нащипанной корпии тонкими пальцами, покрытыми кольцами.