4-й Северокаролинский пехотный полк

4-й Северокаролинский пехотный полк
знамя 4-го северокаролинского пехотного полка
Годы существования	1861—1865 гг.
Страна	КША КША
Тип	Пехота
Численность	1376 чел. (1861) 450 чел. (1862)
Прозвище	The Bloody Fourth
Командиры
Известные командиры	Джордж Андерсон Брайан Граймс

4-й Северокаролинский пехотный полк представлял собой один из пехотных полков армии Конфедерации во время Гражданской войны в США. Он так же известен, как «Fourth North Carolina State Troops» (сокращенно «4th NCST»), а после тяжелый потерь в сражении при Севен-Пайнс он так же получил прозвище «Кровавый четрвёртый» (The Bloody Fourth).

Полк был отправлен в Вирджинию, включен в Северовирджинскую армию и сражался в составе бригад генералов Фетерстона, Андерсона, Рамсера и Кокса. Командирами полка в разное время были Джордж Андерсон, Брайан Граймс, Эдвин Осборн и Джеймс Вуд. За время существования полк прошёл более чем через 60 сражений и мелких столкновений. «Сражаясь в рядах Северовирджинской армии полк снова и снова показывал свою эффективность, непоколебимость на поле боя и агрессивность своих людей. Они заслужили прозвище 'Кровавый Четвёртый'».

4-й северокаролинский не стоит путать с аналогичным полком эпохи американской войны за независимость, или с полком того же названия, действовавшим во время испанской войны.

Формирование

Полк был сформирован в мае 1861 года в Кэмп-Хилл, около Гарисберга, штат Северная Каролина. Его роты были набраны в округах Айрлдел, Роуэн, Уэйн, Боферт, Уилсон и Дэвис. Полковником 16 июля был назначен Джордж Бужвин Андерсон, выпускник военной академии Вест-Пойнт. Подполковником при нём стал Брайан Граймс, который выбрал этот полк именно потому, что командирами остальных полков были гражданские лица без военного опыта. На момент формирования полк имел следующий ротный состав:

• Рота А, (Iredell Blues) капитан Саймонтон (округ Айрделл)
• Рота В, (Scotch Irish Grays) капитан Джеймс Вуд (округ Роуэн)
• Рота С, (Saltillo boys) капитан Джон Эндрюс (округ Айрделл)
• Рота D, (Goldsboro Volunteers) капитан Уайттакер (округ Уэйн)
• Рота Е, (Southern Guards) капитан Дэвид Картер (округ Бьюфорт)
• Рота F, (Wilson Light Infantry) капитан Джессе Барнес (округ Уильсон)
• Рота G, (Davie Sweepstakes) капитан Уильям Келли (округ Дэви)
• Рота Н, (Iredell Independent Grays) капитан Эдвин Осборн (округ Айрделл)
• Рота I, (Pamlico Rifles) капитан Марш, (округ Бьюфорт)
• Рота К, (Rowan Rifle Guards) капитан Макнелли (округ Роуэн)

На момент формирование в полку было 1376 человек. Крупнейшей была рота Н - 246 человек.

Боевой путь

Полк был сформирован в лагере у города Гарисберг и 20 июля 1861 год отправлен в Ричмонд, а 29 июля прибыл в Манассас, где только что закончилось первое сражение при Бул-Ране. Полк простоял под Манассасом вплоть до эвакуации в марте 1862 года, после чего был отведен к реке Рапидан, 8 апреля направлен в Йорктаун, где поступил в распоряжение генерала Рейнса. Во время сражения при Йорктауне полк получил свой первый боевой опыт, а 3 мая был отведен к Уильямсбергу. Полк принял участие в сражении при Уильямсберге, после которого полковник Андерсон был повышен до командира бригады, а командиром полка стал Брайан Граймс.

31 мая 1862 года полк участвовал в атаке бригады Андерсона на укрепленные позиции противника во время сражения при Севен-Пайнс. К началу сражения в полку числилось 25 офицеров и 520 рядовых. В бою были убиты и ранены все офицеры полка, кроме Граймса, и 462 человека выбыло из строя убитыми и ранеными. Из-за этих огромных потерь полк получил прозвище «Кровавый Четвёртый». В сражении был ранен капитан Роты Е, Дэвид Картер. Ему было присвоено звание подполковника, однако он так и не вернулся в строй и вынужден был покинуть армию в декабре. Его место занял капитан Дэниель Латхам. В бою был убит знаменосец Джеймс Боннер и Граймс поручил знамя Джону Стайклитеру из роты А, который остался знаменосцем до конца войны.

26 июня года полк участвовал в сражении при Бивердем-Крик (одном из сражений Семидневной битвы), после которого Джордж Андерсон сказал, что «хотя и небольшой численно, Граймс и его полк были замковым камнем моей бригады».

После сражения бригада была переформирована. 4-й северокаролинский остался в её составе, остальные полки выведены и вместо них введены северокаролинские 2-й, 14-й и 30-й.

Мерилендская кампания

В ходе Северовирджинской кампании полк находился при армии, но не был введен в бой во втором сражении при Бул-Ране. В начале Мерилендской кампании полковник Граймс был травмирован лошадью при переправе через Потомак и командование временно принял капитан Уильям Марш. Полк присутствовал на поле боя во время сражения у Южной горы, где Граймс временно вернулся к управлению полком. Полк был направлен в ущелье Фокса на усиление бригады Гарланда. Прибыв на место, Андерсон разделил бригаду: 14-й и 30-й северокаролинские он лично повёл для прикрытия левого фланга бригады Гарланда, а 4-й и 2-й поручил полковнику Тью, который отправил их на прикрытие правого фланга. «но когда мы вышли на позицию, - вспоминал капитан Осборн, - мы обнаружили, что противник уже отбит бригадой Гарланда, но ценой смерти этого храброго и бесстрашного офицера, безжизненное тело которого пронесли мимо нас, пока мы шли к месту».

Ночью 14 сентября полк был отведен к Шарпсбергу, куда прибыл 15 сентября в 11:00 и где простоял до утра 17 сентября, когда началось сражение при Энтитеме. Граймс был ранен в Южных Горах, и командование полком принял капитан Марш. 4-й северокаролинский, как и вся бригада Андерсона, был размещан в центре позиций Северовирджинской армии, на дороге «Санкен-Роуд». 30-й северокаролинский стоял на правом фланге бригады, а 4-й - сразу левее. В 09:00 началось наступление федеральной армии на позиции бригады. «Они не видели нашу одиночную линию голодных, измученных, грязных людей, которые лежали на земле, подпустив противника на расстояние мушкетного выстрела, а затем встали и открыли огонь, эффект которого был ужасающим». Федеральная армия провела вторую атаку, затем третью. Капитан марш получил смертельное ранение и командование принял капитан Осборн, который вскоре тоже был ранен и вынесен с поля боя. Затем погибли один за другим остальные ротные командиры, пока командование не принял последний офицер - второй лейтенант Вивер из роты Н, который взял знамя полка и был вскоре так же убит. В полку осталось около 150 человек. К этому времени был ранен генерал Андерсон и сменивший его полковник Тью, и бригадой командовал полковник Беннет. Ряды полков полностью перемешались и потеряли всякий порядок. Когда федеральная армия начала обходить правый флаг бригады, полковник Беннет приказал отступить, но 4-й северокаролинский не смог своевременно отступить, и две его роты (I и К) оказались отрезаны от бригады и захвачены в плен.

На следующий день полк возглавил сержант Томас Стивенсон из роты С. 18 сентября полк провёл на поле боя в ожидании повторных атак, после чего был отведен за Потомак и 20 сентября участвовал в сражении при Шепардстауне.

Реконструкция

Военно-историческая реконструкторская группа «4th North Carolina reenacting group» была основана в 1968 году и сейчас является одной из старейших реконструкторских групп на востоке страны.

См. также

• Северная Каролина в Гражданской войне

Ссылки

• [www.civilwarindex.com/armync/reghist/4th_nc_infantry_reghist.pdf 4th North Carolina Infantry Regimental History] - Histories of the Several Regiments from North Carolina in the Great War 1861-65, Volume 1, Written by Members of the Respective Commands, Edited by Walter Clark, Lieutenant Colonel Seventeenth Regiment N.C.T, Published by the State, 1901
• [antietam.aotw.org/officers.php?unit_id=239 4th North Carolina State Troops]
• [www.researchonline.net/nccw/unit41.htm North Carolina 4th Infantry Regiment]
• [www.ncgenweb.us/hyde/military/CASUALTY.HTM 1862 Casualty Report for Company E, 4th Regiment, North Carolina Troops]
• [docsouth.unc.edu/fpn/grimes/grimes.html Extracts of Letters of Major-Gen’l Bryan Grimes, to His Wife]
• [www.4thnc.com/ www.4thnc.com/] — сайт реконструкторской группы.

Отрывок, характеризующий 4-й Северокаролинский пехотный полк

– C'est donc positif? [Итак, это верно?] – говорил князь.
– Mon prince, «errare humanum est», mais… [Князь, человеку ошибаться свойственно.] – отвечал доктор, грассируя и произнося латинские слова французским выговором.
– C'est bien, c'est bien… [Хорошо, хорошо…]
Заметив Анну Михайловну с сыном, князь Василий поклоном отпустил доктора и молча, но с вопросительным видом, подошел к ним. Сын заметил, как вдруг глубокая горесть выразилась в глазах его матери, и слегка улыбнулся.
– Да, в каких грустных обстоятельствах пришлось нам видеться, князь… Ну, что наш дорогой больной? – сказала она, как будто не замечая холодного, оскорбительного, устремленного на нее взгляда.
Князь Василий вопросительно, до недоумения, посмотрел на нее, потом на Бориса. Борис учтиво поклонился. Князь Василий, не отвечая на поклон, отвернулся к Анне Михайловне и на ее вопрос отвечал движением головы и губ, которое означало самую плохую надежду для больного.
– Неужели? – воскликнула Анна Михайловна. – Ах, это ужасно! Страшно подумать… Это мой сын, – прибавила она, указывая на Бориса. – Он сам хотел благодарить вас.
Борис еще раз учтиво поклонился.
– Верьте, князь, что сердце матери никогда не забудет того, что вы сделали для нас.
– Я рад, что мог сделать вам приятное, любезная моя Анна Михайловна, – сказал князь Василий, оправляя жабо и в жесте и голосе проявляя здесь, в Москве, перед покровительствуемою Анною Михайловной еще гораздо большую важность, чем в Петербурге, на вечере у Annette Шерер.
– Старайтесь служить хорошо и быть достойным, – прибавил он, строго обращаясь к Борису. – Я рад… Вы здесь в отпуску? – продиктовал он своим бесстрастным тоном.
– Жду приказа, ваше сиятельство, чтоб отправиться по новому назначению, – отвечал Борис, не выказывая ни досады за резкий тон князя, ни желания вступить в разговор, но так спокойно и почтительно, что князь пристально поглядел на него.
– Вы живете с матушкой?
– Я живу у графини Ростовой, – сказал Борис, опять прибавив: – ваше сиятельство.
– Это тот Илья Ростов, который женился на Nathalie Шиншиной, – сказала Анна Михайловна.
– Знаю, знаю, – сказал князь Василий своим монотонным голосом. – Je n'ai jamais pu concevoir, comment Nathalieie s'est decidee a epouser cet ours mal – leche l Un personnage completement stupide et ridicule.Et joueur a ce qu'on dit. [Я никогда не мог понять, как Натали решилась выйти замуж за этого грязного медведя. Совершенно глупая и смешная особа. К тому же игрок, говорят.]
– Mais tres brave homme, mon prince, [Но добрый человек, князь,] – заметила Анна Михайловна, трогательно улыбаясь, как будто и она знала, что граф Ростов заслуживал такого мнения, но просила пожалеть бедного старика. – Что говорят доктора? – спросила княгиня, помолчав немного и опять выражая большую печаль на своем исплаканном лице.
– Мало надежды, – сказал князь.
– А мне так хотелось еще раз поблагодарить дядю за все его благодеяния и мне и Боре. C'est son filleuil, [Это его крестник,] – прибавила она таким тоном, как будто это известие должно было крайне обрадовать князя Василия.
Князь Василий задумался и поморщился. Анна Михайловна поняла, что он боялся найти в ней соперницу по завещанию графа Безухого. Она поспешила успокоить его.
– Ежели бы не моя истинная любовь и преданность дяде, – сказала она, с особенною уверенностию и небрежностию выговаривая это слово: – я знаю его характер, благородный, прямой, но ведь одни княжны при нем…Они еще молоды… – Она наклонила голову и прибавила шопотом: – исполнил ли он последний долг, князь? Как драгоценны эти последние минуты! Ведь хуже быть не может; его необходимо приготовить ежели он так плох. Мы, женщины, князь, – она нежно улыбнулась, – всегда знаем, как говорить эти вещи. Необходимо видеть его. Как бы тяжело это ни было для меня, но я привыкла уже страдать.
Князь, видимо, понял, и понял, как и на вечере у Annette Шерер, что от Анны Михайловны трудно отделаться.
– Не было бы тяжело ему это свидание, chere Анна Михайловна, – сказал он. – Подождем до вечера, доктора обещали кризис.
– Но нельзя ждать, князь, в эти минуты. Pensez, il у va du salut de son ame… Ah! c'est terrible, les devoirs d'un chretien… [Подумайте, дело идет о спасения его души! Ах! это ужасно, долг христианина…]
Из внутренних комнат отворилась дверь, и вошла одна из княжен племянниц графа, с угрюмым и холодным лицом и поразительно несоразмерною по ногам длинною талией.
Князь Василий обернулся к ней.
– Ну, что он?
– Всё то же. И как вы хотите, этот шум… – сказала княжна, оглядывая Анну Михайловну, как незнакомую.
– Ah, chere, je ne vous reconnaissais pas, [Ах, милая, я не узнала вас,] – с счастливою улыбкой сказала Анна Михайловна, легкою иноходью подходя к племяннице графа. – Je viens d'arriver et je suis a vous pour vous aider a soigner mon oncle . J`imagine, combien vous avez souffert, [Я приехала помогать вам ходить за дядюшкой. Воображаю, как вы настрадались,] – прибавила она, с участием закатывая глаза.
Княжна ничего не ответила, даже не улыбнулась и тотчас же вышла. Анна Михайловна сняла перчатки и в завоеванной позиции расположилась на кресле, пригласив князя Василья сесть подле себя.
– Борис! – сказала она сыну и улыбнулась, – я пройду к графу, к дяде, а ты поди к Пьеру, mon ami, покаместь, да не забудь передать ему приглашение от Ростовых. Они зовут его обедать. Я думаю, он не поедет? – обратилась она к князю.
– Напротив, – сказал князь, видимо сделавшийся не в духе. – Je serais tres content si vous me debarrassez de ce jeune homme… [Я был бы очень рад, если бы вы меня избавили от этого молодого человека…] Сидит тут. Граф ни разу не спросил про него.
Он пожал плечами. Официант повел молодого человека вниз и вверх по другой лестнице к Петру Кирилловичу.


Пьер так и не успел выбрать себе карьеры в Петербурге и, действительно, был выслан в Москву за буйство. История, которую рассказывали у графа Ростова, была справедлива. Пьер участвовал в связываньи квартального с медведем. Он приехал несколько дней тому назад и остановился, как всегда, в доме своего отца. Хотя он и предполагал, что история его уже известна в Москве, и что дамы, окружающие его отца, всегда недоброжелательные к нему, воспользуются этим случаем, чтобы раздражить графа, он всё таки в день приезда пошел на половину отца. Войдя в гостиную, обычное местопребывание княжен, он поздоровался с дамами, сидевшими за пяльцами и за книгой, которую вслух читала одна из них. Их было три. Старшая, чистоплотная, с длинною талией, строгая девица, та самая, которая выходила к Анне Михайловне, читала; младшие, обе румяные и хорошенькие, отличавшиеся друг от друга только тем, что у одной была родинка над губой, очень красившая ее, шили в пяльцах. Пьер был встречен как мертвец или зачумленный. Старшая княжна прервала чтение и молча посмотрела на него испуганными глазами; младшая, без родинки, приняла точно такое же выражение; самая меньшая, с родинкой, веселого и смешливого характера, нагнулась к пяльцам, чтобы скрыть улыбку, вызванную, вероятно, предстоящею сценой, забавность которой она предвидела. Она притянула вниз шерстинку и нагнулась, будто разбирая узоры и едва удерживаясь от смеха.
– Bonjour, ma cousine, – сказал Пьер. – Vous ne me гесоnnaissez pas? [Здравствуйте, кузина. Вы меня не узнаете?]
– Я слишком хорошо вас узнаю, слишком хорошо.
– Как здоровье графа? Могу я видеть его? – спросил Пьер неловко, как всегда, но не смущаясь.
– Граф страдает и физически и нравственно, и, кажется, вы позаботились о том, чтобы причинить ему побольше нравственных страданий.
– Могу я видеть графа? – повторил Пьер.
– Гм!.. Ежели вы хотите убить его, совсем убить, то можете видеть. Ольга, поди посмотри, готов ли бульон для дяденьки, скоро время, – прибавила она, показывая этим Пьеру, что они заняты и заняты успокоиваньем его отца, тогда как он, очевидно, занят только расстроиванием.
Ольга вышла. Пьер постоял, посмотрел на сестер и, поклонившись, сказал:
– Так я пойду к себе. Когда можно будет, вы мне скажите.
Он вышел, и звонкий, но негромкий смех сестры с родинкой послышался за ним.
На другой день приехал князь Василий и поместился в доме графа. Он призвал к себе Пьера и сказал ему:
– Mon cher, si vous vous conduisez ici, comme a Petersbourg, vous finirez tres mal; c'est tout ce que je vous dis. [Мой милый, если вы будете вести себя здесь, как в Петербурге, вы кончите очень дурно; больше мне нечего вам сказать.] Граф очень, очень болен: тебе совсем не надо его видеть.
С тех пор Пьера не тревожили, и он целый день проводил один наверху, в своей комнате.
В то время как Борис вошел к нему, Пьер ходил по своей комнате, изредка останавливаясь в углах, делая угрожающие жесты к стене, как будто пронзая невидимого врага шпагой, и строго взглядывая сверх очков и затем вновь начиная свою прогулку, проговаривая неясные слова, пожимая плечами и разводя руками.