4-я Московская гимназия
| Четвёртая Московская Гимназия | |
 | |
| Основана | |
|---|---|
Четвёртая Московская Гимназия
Содержание
История
4-я московская мужская гимназия с благородным пансионом при ней была учреждена 1 июня 1849 года. При закрытии Московского дворянского института, дальнейшее существование которого было признано бесполезным в связи с предполагавшимся открытием в Москве 2-го кадетского корпуса, обнаружились затруднения в распределении большинства воспитанников института по существовавшим учебным заведениям. В связи с этим Н. М. Коншину было предписано открыть 4-й гимназию в здании института. Кроме здания от Дворянского института гимназии перешли ещё и долги за него Московскому университету. Таким образом, до 1861 года, 4-я московская гимназия находилась в доме Пашкова.
Первоначально в семь классов гимназии было зачислено 146 учеников, в основном, дети дворян — 115 человек. Пансионеров числилось 81. Педагогический штат составили: директор, инспектор, законоучитель, 7 старших и 3 младших учителя, а также учитель чистописания, черчения и рисования; за пансионерами наблюдали два надзирателя.
В 1849 году в Российской империи была проведена реформа, согласно которой гимназический курс был разделён на начальное (общее) и специальное обучение. В трёх низших классах гимназии давали основы наук, учили русскому языку, математике, истории, географии, немецкому и французскому языкам, чистописанию, черчению, рисованию и закону Божию. В следующих четырёх, собственно гимназических классах для тех, кроме обязательных предметов, как философия, словесность, экономика, эстетика, психология, математика, физика и другие, вводились дополнительные уроки по русскому языку, математике, законоведению. Для тех же, кто собирался продолжать обучение в университете, давались ещё и основательные знания латинского (для всех) и ещё греческого (для поступавших на философское отделение) языков[1]. В 1850 году был произведён первый выпуск в числе 17 человек, из которых один получил золотую медаль, а 4 получили право на чин XIV класса.
В 1851 году к пансиону 4-й гимназии был присоединён пансион 1-й гимназии, что увеличило его численность на 37 человек; однако в 1854 году при 1-й гимназии пансион был возобновлён.
К 1859 году число учащихся в гимназии достигло 323 человека.
В 1861 году, чтобы освободить здание под Румянцевский музей, для гимназии было приобретено владение князей Трубецких на Покровке[2]; при этом был списан невыплаченный гимназией долг московскому университету. Перевод 4-й гимназии в район соседства со 2-й и 3-й гимназиями сопровождался существенной переменой в личном составе: число учеников сократилось с 368 (конец 1860) до 286 (1863), в том числе 66 пансионеров и 89 полупансионеров. В трёхэтажном старинном доме с двумя флигелями занятия начались 1 сентября 1861 года. В верхнем этаже главного корпуса помещалась домовая церковь Благовещения Пресвятой Богородицы.
В 1864 году был принят новый устав гимназий, согласно которому гимназии делились на три типа: классические с двумя древними языками, классические с одним древним языком и реальные гимназии. 4-я московская мужская гимназия вошла в разряд классических с преподаванием двух древних языков.
В 1882 году в гимназии было 480 учащихся; к 1898 году — 442 человека, причём дворянские дети составляли лишь 50%.
Известные выпускники
См.: Выпускники 4-й Московской гимназии
Директора
- 1849—1850 Николай Михайлович Коншин
- 1851—1858 барон Александр Иванович фон-Рейхель
- 1858—1873 Пётр Михайлович Копосов
- 1874—1880 Оскар Германович Гебель
- 1881—1887 Александр Григорьевич Новосёлов
- 1887—1896 Лев Станиславович Кульчицкий
- 1896—? Дмитрий Алексеевич Соколов
Преподаватели
См.: Преподаватели 4-й Московской гимназии
См. также
Напишите отзыв о статье "4-я Московская гимназия"
Примечания
- ↑ Уже в 1851 году греческий язык был заменён на курс естественных наук; в каждом городе преподавание греческого языка оставлялось только в одной гимназии, в Москве — во второй.
- ↑ Наследники князя Юрия Ивановича Трубецкого — несовершеннолетний сын, юнкер лейб-гвардии Конного полка, князь Иван Юрьевич и его мать Ольга Федоровна — продали владение за 125 тысяч рублей. При совершении купчей им выплатили 25 тысяч, к 1 октября 1861 года были уплачены ещё столько же, а выплату остальных 75 тысяч мать и сын согласились ожидать за 4% годовых, пока не будут проданы дома Румянцевского музея в Санкт-Петербурге. Приспособление и перепланировка помещений под гимназию в течение десяти последующих лет обойдутся ей ещё более чем в 40 тысяч рублей. Средства были заимствованы у Московского университета.
Литература
- Соколов Д. А. Пятидесятилетие Московской 4-й гимназии. (1849-1899 гг.). — М.: тип. «Рус. т-ва печ. и изд. дела», 1899,
Ссылки
- [www.predki-i-potomki.narod.ru/4gim.html Список выпускников Московской мужской 4-й гимназии с 1850 по 1899 года]
- Пелевин Ю. А. [museum.edu.ru/catalog.asp?cat_ob_no=13059&ob_no=13249 Четвертая московская мужская гимназия. 1849—1918]
Отрывок, характеризующий 4-я Московская гимназия
– Я предполагал построиться за деревней, ваше высокопревосходительство, – отвечал генерал.Кутузов желчно засмеялся.
– Хороши вы будете, развертывая фронт в виду неприятеля, очень хороши.
– Неприятель еще далеко, ваше высокопревосходительство. По диспозиции…
– Диспозиция! – желчно вскрикнул Кутузов, – а это вам кто сказал?… Извольте делать, что вам приказывают.
– Слушаю с.
– Mon cher, – сказал шопотом князю Андрею Несвицкий, – le vieux est d'une humeur de chien. [Мой милый, наш старик сильно не в духе.]
К Кутузову подскакал австрийский офицер с зеленым плюмажем на шляпе, в белом мундире, и спросил от имени императора: выступила ли в дело четвертая колонна?
Кутузов, не отвечая ему, отвернулся, и взгляд его нечаянно попал на князя Андрея, стоявшего подле него. Увидав Болконского, Кутузов смягчил злое и едкое выражение взгляда, как бы сознавая, что его адъютант не был виноват в том, что делалось. И, не отвечая австрийскому адъютанту, он обратился к Болконскому:
– Allez voir, mon cher, si la troisieme division a depasse le village. Dites lui de s'arreter et d'attendre mes ordres. [Ступайте, мой милый, посмотрите, прошла ли через деревню третья дивизия. Велите ей остановиться и ждать моего приказа.]
Только что князь Андрей отъехал, он остановил его.
– Et demandez lui, si les tirailleurs sont postes, – прибавил он. – Ce qu'ils font, ce qu'ils font! [И спросите, размещены ли стрелки. – Что они делают, что они делают!] – проговорил он про себя, все не отвечая австрийцу.
Князь Андрей поскакал исполнять поручение.
Обогнав всё шедшие впереди батальоны, он остановил 3 ю дивизию и убедился, что, действительно, впереди наших колонн не было стрелковой цепи. Полковой командир бывшего впереди полка был очень удивлен переданным ему от главнокомандующего приказанием рассыпать стрелков. Полковой командир стоял тут в полной уверенности, что впереди его есть еще войска, и что неприятель не может быть ближе 10 ти верст. Действительно, впереди ничего не было видно, кроме пустынной местности, склоняющейся вперед и застланной густым туманом. Приказав от имени главнокомандующего исполнить упущенное, князь Андрей поскакал назад. Кутузов стоял всё на том же месте и, старчески опустившись на седле своим тучным телом, тяжело зевал, закрывши глаза. Войска уже не двигались, а стояли ружья к ноге.
– Хорошо, хорошо, – сказал он князю Андрею и обратился к генералу, который с часами в руках говорил, что пора бы двигаться, так как все колонны с левого фланга уже спустились.
– Еще успеем, ваше превосходительство, – сквозь зевоту проговорил Кутузов. – Успеем! – повторил он.
В это время позади Кутузова послышались вдали звуки здоровающихся полков, и голоса эти стали быстро приближаться по всему протяжению растянувшейся линии наступавших русских колонн. Видно было, что тот, с кем здоровались, ехал скоро. Когда закричали солдаты того полка, перед которым стоял Кутузов, он отъехал несколько в сторону и сморщившись оглянулся. По дороге из Працена скакал как бы эскадрон разноцветных всадников. Два из них крупным галопом скакали рядом впереди остальных. Один был в черном мундире с белым султаном на рыжей энглизированной лошади, другой в белом мундире на вороной лошади. Это были два императора со свитой. Кутузов, с аффектацией служаки, находящегося во фронте, скомандовал «смирно» стоявшим войскам и, салютуя, подъехал к императору. Вся его фигура и манера вдруг изменились. Он принял вид подначальственного, нерассуждающего человека. Он с аффектацией почтительности, которая, очевидно, неприятно поразила императора Александра, подъехал и салютовал ему.
Неприятное впечатление, только как остатки тумана на ясном небе, пробежало по молодому и счастливому лицу императора и исчезло. Он был, после нездоровья, несколько худее в этот день, чем на ольмюцком поле, где его в первый раз за границей видел Болконский; но то же обворожительное соединение величавости и кротости было в его прекрасных, серых глазах, и на тонких губах та же возможность разнообразных выражений и преобладающее выражение благодушной, невинной молодости.
На ольмюцком смотру он был величавее, здесь он был веселее и энергичнее. Он несколько разрумянился, прогалопировав эти три версты, и, остановив лошадь, отдохновенно вздохнул и оглянулся на такие же молодые, такие же оживленные, как и его, лица своей свиты. Чарторижский и Новосильцев, и князь Болконский, и Строганов, и другие, все богато одетые, веселые, молодые люди, на прекрасных, выхоленных, свежих, только что слегка вспотевших лошадях, переговариваясь и улыбаясь, остановились позади государя. Император Франц, румяный длиннолицый молодой человек, чрезвычайно прямо сидел на красивом вороном жеребце и озабоченно и неторопливо оглядывался вокруг себя. Он подозвал одного из своих белых адъютантов и спросил что то. «Верно, в котором часу они выехали», подумал князь Андрей, наблюдая своего старого знакомого, с улыбкой, которую он не мог удержать, вспоминая свою аудиенцию. В свите императоров были отобранные молодцы ординарцы, русские и австрийские, гвардейских и армейских полков. Между ними велись берейторами в расшитых попонах красивые запасные царские лошади.
