4—5-я линии Васильевского острова

Поделись знанием:
(перенаправлено с «4-я линия Васильевского острова»)
Перейти к: навигация, поиск
Координаты: 59°56′30″ с. ш. 30°17′19″ в. д. / 59.94167° с. ш. 30.28861° в. д. / 59.94167; 30.28861 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=59.94167&mlon=30.28861&zoom=12 (O)] (Я)
4—5-я линии Васильевского острова
Санкт-Петербург
Общая информация
Район города Василеостровский
Исторический район Васильевский остров
Протяжённость 4-я линия — 1619 м
5-я линия — 1628 м
Ближайшие станции метро Василеостровская

Вид на 4-5-ю линии от бокового фасада Академии Художеств
[www.openstreetmap.org/?lat=59.941761&lon=30.288577&zoom=15&layers=M на карте OpenStreetMap]
[maps.yandex.ru/map.xml?mapID=500&size=5&scale=11&mapX=3371528&mapY=8350079 на карте Яндекс]
[maps.google.com/maps?t=h&ll=59.941761,30.288577&spn=0.007642,0.01678 на карте Google]
4—5-я линии Васильевского острова на Викискладе

4—5-я линии — улица на Васильевском острове. 4-я линия — нечётная сторона, расположена ближе к Стрелке, 5-я линия — чётная сторона улицы. Как и остальные линии Васильевского острова, 4—5-я линии должны были стать набережными одного из каналов, которыми собирались прорезать Васильевский остров по замыслу Петра I. Название 4—5-й линий существует с 1718 года. В 1727 году по улице был прорыт узкий канал от Невы. Канал просуществовал несколько десятилетий и был засыпан. Улица проходит от Большой до Малой Невы.





История

Первые каменные дома возникали у Невы и Большого проспекта. Нынешний вид улица приобрела в конце XIX - начале XX века. В перспективе улицы хорошо просматривается находящееся на противоположном берегу Невы здание Иностранной коллегии (конец XVIII века).

Достопримечательности

4-я линия

5-я линия

См. также

Ближайшие станции метро:

4—5-я линии пересекают или граничат со следующими проспектами, улицами и переулками:

Напишите отзыв о статье "4—5-я линии Васильевского острова"

Литература


Отрывок, характеризующий 4—5-я линии Васильевского острова



Пьер проснулся 3 го сентября поздно. Голова его болела, платье, в котором он спал не раздеваясь, тяготило его тело, и на душе было смутное сознание чего то постыдного, совершенного накануне; это постыдное был вчерашний разговор с капитаном Рамбалем.
Часы показывали одиннадцать, но на дворе казалось особенно пасмурно. Пьер встал, протер глаза и, увидав пистолет с вырезным ложем, который Герасим положил опять на письменный стол, Пьер вспомнил то, где он находился и что ему предстояло именно в нынешний день.
«Уж не опоздал ли я? – подумал Пьер. – Нет, вероятно, он сделает свой въезд в Москву не ранее двенадцати». Пьер не позволял себе размышлять о том, что ему предстояло, но торопился поскорее действовать.
Оправив на себе платье, Пьер взял в руки пистолет и сбирался уже идти. Но тут ему в первый раз пришла мысль о том, каким образом, не в руке же, по улице нести ему это оружие. Даже и под широким кафтаном трудно было спрятать большой пистолет. Ни за поясом, ни под мышкой нельзя было поместить его незаметным. Кроме того, пистолет был разряжен, а Пьер не успел зарядить его. «Все равно, кинжал», – сказал себе Пьер, хотя он не раз, обсуживая исполнение своего намерения, решал сам с собою, что главная ошибка студента в 1809 году состояла в том, что он хотел убить Наполеона кинжалом. Но, как будто главная цель Пьера состояла не в том, чтобы исполнить задуманное дело, а в том, чтобы показать самому себе, что не отрекается от своего намерения и делает все для исполнения его, Пьер поспешно взял купленный им у Сухаревой башни вместе с пистолетом тупой зазубренный кинжал в зеленых ножнах и спрятал его под жилет.
Подпоясав кафтан и надвинув шапку, Пьер, стараясь не шуметь и не встретить капитана, прошел по коридору и вышел на улицу.
Тот пожар, на который так равнодушно смотрел он накануне вечером, за ночь значительно увеличился. Москва горела уже с разных сторон. Горели в одно и то же время Каретный ряд, Замоскворечье, Гостиный двор, Поварская, барки на Москве реке и дровяной рынок у Дорогомиловского моста.
Путь Пьера лежал через переулки на Поварскую и оттуда на Арбат, к Николе Явленному, у которого он в воображении своем давно определил место, на котором должно быть совершено его дело. У большей части домов были заперты ворота и ставни. Улицы и переулки были пустынны. В воздухе пахло гарью и дымом. Изредка встречались русские с беспокойно робкими лицами и французы с негородским, лагерным видом, шедшие по серединам улиц. И те и другие с удивлением смотрели на Пьера. Кроме большого роста и толщины, кроме странного мрачно сосредоточенного и страдальческого выражения лица и всей фигуры, русские присматривались к Пьеру, потому что не понимали, к какому сословию мог принадлежать этот человек. Французы же с удивлением провожали его глазами, в особенности потому, что Пьер, противно всем другим русским, испуганно или любопытна смотревшим на французов, не обращал на них никакого внимания. У ворот одного дома три француза, толковавшие что то не понимавшим их русским людям, остановили Пьера, спрашивая, не знает ли он по французски?
Пьер отрицательно покачал головой и пошел дальше. В другом переулке на него крикнул часовой, стоявший у зеленого ящика, и Пьер только на повторенный грозный крик и звук ружья, взятого часовым на руку, понял, что он должен был обойти другой стороной улицы. Он ничего не слышал и не видел вокруг себя. Он, как что то страшное и чуждое ему, с поспешностью и ужасом нес в себе свое намерение, боясь – наученный опытом прошлой ночи – как нибудь растерять его. Но Пьеру не суждено было донести в целости свое настроение до того места, куда он направлялся. Кроме того, ежели бы даже он и не был ничем задержан на пути, намерение его не могло быть исполнено уже потому, что Наполеон тому назад более четырех часов проехал из Дорогомиловского предместья через Арбат в Кремль и теперь в самом мрачном расположении духа сидел в царском кабинете кремлевского дворца и отдавал подробные, обстоятельные приказания о мерах, которые немедленно должны были бытт, приняты для тушения пожара, предупреждения мародерства и успокоения жителей. Но Пьер не знал этого; он, весь поглощенный предстоящим, мучился, как мучаются люди, упрямо предпринявшие дело невозможное – не по трудностям, но по несвойственности дела с своей природой; он мучился страхом того, что он ослабеет в решительную минуту и, вследствие того, потеряет уважение к себе.