40-й Нью-Йоркский пехотный полк

40-й Нью-Йоркский пехотный полк
Флаг штата Нью-Йорк
Годы существования	1861—1865 гг.
Страна	США США
Тип	Пехота
Численность	1000 чел. (июль 1861) 606 чел. (июнь 1863)
Прозвище	Mozart Regiment
Командиры
Известные командиры	Томас Эган

40-й Нью-Йоркский добровольческий пехотный полк (англ. 40th New York Volunteer Infantry Regiment), также Mozart Regiment — один из пехотных полков армии Союза во время Гражданской войны в США. Полк прошел почти все сражения Гражданской войны на востоке от осады Йорктауна до сражения при Аппоматтоксе и был расформирован 27 июня 1865 года. Полк известен участием в обороне высоты Дэвилс-Дэн во время сражения при Геттисберге.

Формирование

Полк был сформирован в Йонкерсе, штат Нью-Йорк, на средства общества Union Defense Committee. С 24 по 27 июня 1861 года роты полка были приняты на службу в армию США сроком на 3 года.

Первоначально была сформирована рота United States Constitution Guard, но сформировать полк сразу не получилось. Дополнительное финансирование обеспечил Mozart Hall Committee, отчего полк получил название Mozart regiment. Полк укомплектовали 4-мя ротами из Массачусеттся и 2-мя ротами из Пенсильвании. Впоследствии полк пополнялся другими частями. Первое время рядовые были вооружены гладкоствольными мушкетами калибра 69.

Первым командиром полка стал полковник Эдвард Райли, подполковником Томас Эган, майором - Ричард Хальстед.

Боевой путь

4 июля полк покинул Нью-Йорк, погрузился на пароходы и был переброшен в Элизабетпорт, откуда по железной дороге отбыл в Вашингтон. 6 июля он разместился лагерем на 7-й улице, а 17 июня перешел Потомак по Длинному мосту и был размещен в Александрии в качестве гарнизона. Во время первого сражения при Булл-Ран четыре роты полка охраняли дороги, пока не прошли последние части отступающей с поля боя армии, и только потом отступили, забрав с собой припасы со станции Бёрке.

В Александрии полк был включен в бригаду Оливера Ховарда. Здесь же силами полка был сооружен форт Уорд. В октябре полк перевели в бригаду Джона Седжвика, в составе дивизии Хейнцельмана. 21 октября полк участвовал (не будучи задействован) в сражении при Бэллс-Блафф.

В марте 1862 года бригада Седжвика стала частью дивизии Гамильтона в составе III корпуса Потомакской армии. 10 - 15 марта полк участвовал в наступлении на Манассас, а 17 марта командиром бригады стал Дэвид Бирни и бригада была направлена на Вирджинский полуостров. В апреле полк участвовал в осаде Йорктауна, а после того, как южане оставили город, полк одним из первых вступил в Йорктаун, при этом потеряв 7 человек от заложенных мин.

От Йорктауна бригада наступала к Уильямсбергу, где в сражении при Уильямсберге 5 мая полк потерял 6 человек убитыми и 23 ранеными.

6 мая был уволен майор Халстед и его место занял Альберт Ингаллс, капитан роты Н.

31 мая полк участвовал в сражении при Севен-Пайнс, где пять рот полка вели бои с частями 5-го и 8-го Алабамских полков. Полковник Райли получил ранение из-за падения с лошади и покинул поле боя, полк потерял 13 человек убитыми, 80 ранеными и 3 пропавшими без вести.

4 июня полковник Райли подал в отставку. Полковником стал Томас Эган, а его место подполковника занял Нельсон Геснер, капитан роты D.

В конце июня полк участвовал в сражениях Семидневной битвы. В сражении при Глендейле был смертельно ранен майор Ингаллс. Всего полк потерял 8 человек убитыми, 18 ранеными и 78 пропавшими без вести.

16 августа полк был направлен в форт Монро, а оттуда - в Сверную Вирджинию, где весь корпус Керни присоединился к Вирджинской армии Джона Поупа. 29 августа полк участвовал в сражении у Гроветона, где потерял 9 человек. На следующий день он насчитывал 244 человека и во втором сражении при Булл-Ран потерял 4 человек убитыми и 82 ранеными. На следующий день полк участвовал в сражении при Шантильи, где потерял 10 человек убитыми и 51 ранеными.

Из-за понесённых потерь весь III корпус не участвовал в Мерилендской кампании. 6 сентября был расформирован 87-й Нью-Йоркский пехотный полк и часть его состава вошла в 40-й Нью-Йоркский, сформировав роты E и F. В сентябре Бирни возглавил дивизию, а его место бригадного командира занял Хобарт Уорд.

В октябре-ноябре полк участвовал в манёврах в Вирджинии, затем 20 ноября был отправлен на зимние квартиры, а уже 13 декабря началась Фредериксбергская кампания. В ходе сражения при Фредериксберге бригада Уорда поддерживала атаку дивизии Мида и в этих боях полк потерял 32 человека убитыми, 69 ранеными и 26 пропавшими без вести.

В январе 1863 года полк участвовал в "Грязевом марше" Бернсайда. 23 февраля уволился подполковник Геснер и его место занял майор Линдси. Майором стал капитан роты Е, Огастус Уорнер.

В апреле 1863 началась Чанселорсвиллская кампания. Полк числился в корпусе Дэна Сиклса и 2 мая участвовал в преследовании колонны Томаса Джексона. Когда Джексон атаковал фланг Потомакской армии, корпус оказался почти отрезан от армии и отступил на высоту Хэйзел-Гроув. Здесь ночью генерал Сиклс приказал атаковать позиции противника. В ходе "Ночной атаки" Сиклса и во время отступления на следующий день (во время сражения при Чанселорсвилле) полк потерял 5 человек убитыми, 36 ранеными и 29 пропавшими без вести.

25 мая полк, ввиду понесённых потерь, был сведён в пять рот: B, C, D, F и G. 30 мая в полк были влиты части расформированного 37-го Нью-Йоркского пехотного полка (сформировавшие роты I и K) и части 38-го Нью-Йоркскго пехотного полка, сформировавшие роты А, Е, и Н. Полк был выведен из состава бригады Уорда и переведён в бригаду Режи де Тробриана.

Геттисберг

В начале июня началась Геттисбергская кампания. 11 июня полк покинул лагерь и проследовал через Уоррентон и Кэтлетт-Стейшен к Манасасу, куда прибыл 15 июня. 17 июня полк выступил на Сентервилл, там простоял до 19 июня, затем пришёл в Гум-Спрингс, оттуда 25 июня вышел на север, перешел Потомак в Эдвардс-Ферри, оттуда под сильными дождями прошёл через Джефферсон, Миддлтаун, Фредерик, перешел Южные горы в Бунсборо, оттуда через ущелье Кремптона прибыл в Тенейтаун и пришёл в Эммитсберг днём 30 июня.

Бригада Тробриана пришла к Геттисбергу утром второго дня сражения. Днём бригада была размещена у Каменистого Холма, но когда началась атака корпуса Лонгстрита, командование забрало 40-й Нью-Йоркский у Тробриана и перебросило его на левый фланг, для поддержки бригады Уорда.

Ссылки

• [archive.org/stream/cu31924030909752/cu31924030909752_djvu.txt History of the Fortieth (Mozart) regiment]
• [civilwarintheeast.com/us-regiments-batteries/new-york-infantry/40th-new-york/ Хронология истории полка]
• [dmna.ny.gov/historic/reghist/civil/infantry/40thInf/40thInfMain.htm 40th Infantry Regiment]

Отрывок, характеризующий 40-й Нью-Йоркский пехотный полк

В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.
Опять Дохтурова посылают туда в Фоминское и оттуда в Малый Ярославец, в то место, где было последнее сражение с французами, и в то место, с которого, очевидно, уже начинается погибель французов, и опять много гениев и героев описывают нам в этот период кампании, но о Дохтурове ни слова, или очень мало, или сомнительно. Это то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства.
Естественно, что для человека, не понимающего хода машины, при виде ее действия кажется, что важнейшая часть этой машины есть та щепка, которая случайно попала в нее и, мешая ее ходу, треплется в ней. Человек, не знающий устройства машины, не может понять того, что не эта портящая и мешающая делу щепка, а та маленькая передаточная шестерня, которая неслышно вертится, есть одна из существеннейших частей машины.
10 го октября, в тот самый день, как Дохтуров прошел половину дороги до Фоминского и остановился в деревне Аристове, приготавливаясь в точности исполнить отданное приказание, все французское войско, в своем судорожном движении дойдя до позиции Мюрата, как казалось, для того, чтобы дать сражение, вдруг без причины повернуло влево на новую Калужскую дорогу и стало входить в Фоминское, в котором прежде стоял один Брусье. У Дохтурова под командою в это время были, кроме Дорохова, два небольших отряда Фигнера и Сеславина.
Вечером 11 го октября Сеславин приехал в Аристово к начальству с пойманным пленным французским гвардейцем. Пленный говорил, что войска, вошедшие нынче в Фоминское, составляли авангард всей большой армии, что Наполеон был тут же, что армия вся уже пятый день вышла из Москвы. В тот же вечер дворовый человек, пришедший из Боровска, рассказал, как он видел вступление огромного войска в город. Казаки из отряда Дорохова доносили, что они видели французскую гвардию, шедшую по дороге к Боровску. Из всех этих известий стало очевидно, что там, где думали найти одну дивизию, теперь была вся армия французов, шедшая из Москвы по неожиданному направлению – по старой Калужской дороге. Дохтуров ничего не хотел предпринимать, так как ему не ясно было теперь, в чем состоит его обязанность. Ему велено было атаковать Фоминское. Но в Фоминском прежде был один Брусье, теперь была вся французская армия. Ермолов хотел поступить по своему усмотрению, но Дохтуров настаивал на том, что ему нужно иметь приказание от светлейшего. Решено было послать донесение в штаб.
Для этого избран толковый офицер, Болховитинов, который, кроме письменного донесения, должен был на словах рассказать все дело. В двенадцатом часу ночи Болховитинов, получив конверт и словесное приказание, поскакал, сопутствуемый казаком, с запасными лошадьми в главный штаб.


Ночь была темная, теплая, осенняя. Шел дождик уже четвертый день. Два раза переменив лошадей и в полтора часа проскакав тридцать верст по грязной вязкой дороге, Болховитинов во втором часу ночи был в Леташевке. Слезши у избы, на плетневом заборе которой была вывеска: «Главный штаб», и бросив лошадь, он вошел в темные сени.
– Дежурного генерала скорее! Очень важное! – проговорил он кому то, поднимавшемуся и сопевшему в темноте сеней.
– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.