40-я армия (СССР, 1941—1945)

40-я армия
Годы существования	август 1941 — май 1946
Страна	СССР
Подчинение	Юго-Западного фронта Брянский фронт Воронежский фронт 1-й Украинский фронт 2-й Украинский фронт
Войны	Вторая мировая война
Участие в	Курско-Обоянская операция Воронежско-Ворошиловградская операция Острогожско-Россошанская операция Воронежско-Касторненская операция (1943) Белгородско-Харьковская операция Киевская наступательная операция Корсунь-Шевченковская операция Ясско-Кишинёвская операция Будапештская операция Пражская операция
Командиры
Известные командиры	генерал-лейтенант Подлас, Кузьма Петрович; генерал-полковник Жмаченко, Филипп Феодосьевич

40-я армия — объединение РККА времен Второй мировой войны.

Сформирована 26 августа 1941 года в составе Юго-Западного фронта на базе 27-го стрелкового корпуса. Расформирована в мае 1946 года, по демобилизации СССР.

Сокращённое наименование — 40 А.

Боевой и командный состав

• генерал-майор, с ноября 1941 года — генерал-лейтенант К. П. Подлас (август 1941 года — март 1942 года).
  • Отдельный сводный отряд особого назначения генерал-майора Чеснова А. С.
  • 3-й воздушно-десантный корпус
  • 293-я стрелковая дивизия (полковник П. Ф. Лагутин)
  • 227-я стрелковая дивизия (полковник Г. А. Тер-Гаспарян)
  • 1-я гвардейская мотострелковая дивизия (полковник А. И. Лизюков)
• генерал-лейтенант артиллерии М. А. Парсегов (март — июль 1942 года).
• генерал-лейтенант М. М. Попов (июль — октябрь 1942 года).
• генерал-лейтенант, с сентября 1943 г. — генерал-полковник К. С. Москаленко (октябрь 1942 года — октябрь 1943 года).
• генерал-лейтенант Ф. Ф. Жмаченко (октябрь 1943 — до конца войны).

Члены Военного совета армии

• дивизионный комиссар Маланин М. П. (август 1941 г. — ноябрь 1942 г.);
• бригадный комиссар Грушецкий, Иван Самойлович
• дивизионный комиссар Крайнюков К. В. (ноябрь 1942 г. — октябрь 1943 г.);
• генерал-майор Кулик К. П. (октябрь 1943 г. — до конца войны).

Начальники штаба армии

• генерал-майор Рогозный 3. 3. (август 1941 г. — февраль 1943 г.);
• генерал-майор Бенский В. С. (февраль — апрель 1943 г.);
• генерал-майор Батюня А. Г. (апрель — ноябрь 1943 г.);
• полковник Белодед В. И. (ноябрь 1943 г. — январь 1944 г.);
• полковник, с февраля 1943 г. — генерал-майор Соседов Л. Б. (январь 1944 г.);
• генерал-майор Шарапов В. М. (январь 1944 г. — март 1945 г.);
• полковник, с мая 1945 г. — генерал-майор Пигин И. А. (март 1945 г. — до конца войны).

ВВС 40-й армии

Управление ВВС 40 армии сформировано 10 февраля 1942 года на базе 19-й и 63-й авиационных дивизий.

13 мая 1942 года на базе Управления ВВС 40 армии сформирована 206-я авиационная дивизия.

Формирование и развёртывание

40-я армия сформирована в августе 1941 года в составе Юго-Западного фронта первого формирования на базе 27-го стрелкового корпуса. Была развёрнута (в составе воздушно-десантного корпуса и трёх дивизий) по р. Десна для противодействия прорыву противника в тыл фронта с севера. Находившимся вне котла 38-й и 40-й армиям надлежало поддержать выход войск фронта из окружения ударом на Ромны и Лубны.

На острие наступления 2-й танковой группы находились советские 40-я и 21-я армии. 40-я армия построила оборону на фронте Глухов — Чеплеевка и далее по Десне. Согласно задаче, поставленной командующим фронтом, 40-я армия имела два направления для прикрытия: Кролевец — Ворожба и Кролевец — Конотоп. В директиве № 00332 командующий Юго-Западным фронтом требовал от командарма 40-й «прочного прикрытия правого крыла фронта от ударов противника с севера». Таким образом, центр тяжести усилий 40-й армии сосредоточивался на прикрытии южного и в крайнем случае юго-западного направления, то есть направления на Ромны или на Прилуки.

— militera.lib.ru/h/isaev_av5/02.html

Командование фронта планировало свои действия исходя из директивы Ставки Верховного главнокомандования № 002374 о переходе войск Юго-Западного фронта к обороне с целью предотвращения захвата противником Харьковского промышленного района и Донбасса. В соответствии с этим двумя армиями (21-й и 38-й) прикрывалось харьковское направление, а 40-й армией — сумское.

Боевые действия

Боевые действия 26 августа — 30 сентября 1941 года

В середине августа 1941 года Юго-Западный фронт перешёл к обороне на левом берегу р. Днепр. Киев удерживался советскими войсками. Противник не мог наступать в направлениях на города Чернигов, Конотоп, Харьков. Ставка Верховного Главнокомандования приняла решение для обеспечения стыка ЮЗФ с Брянским фронтом и организации прочной обороны по р. Десне севернее г. Конотопа путём выделения войск из 37-й и 26-й армий фронта создаётся 40-я армия. Соседом справа была 21-я армия Брянского фронта, а соседом слева — 5-я армия и 27-й стрелковый корпус ЮЗФ, которые отводятся на восточный берег р. Днепр.

К концу августа осложнилась обстановка на правом фланге ЮЗФ. Противник обошёл слева 21-ю армию БФ, 5-ю и 37-ю армию ЮЗФ в р-не городов Чернигов, Киев, Нежин. На р. Десне войск для отпора противнику не было. 40-я армия также не смогла удержать германские войска шедшие к г. Ромны.

К началу сентября 40-я армия на рубеже Дубловичи, Чаплеевка, Батурин, Воловица вела бои с войсками 2-й германской танковой группы. Справа оборонялась 21-я армия БФ на рубеже Конятин, Семёновка, Щорс, Седнев. Слева оборонялась 5-я армия ЮЗФ на рубеже Лопатин, Павловка, Любеч, Срокошичи.

2-я танковая группа Гудериана группы армий «Центр», наступая в направлении на Конотоп, 1 сентября прорвалась к Десне и захватила на её левом берегу плацдарм у Шостки.

40-я армия отошла в юго-восточном направлении. 21-я армия, обойденная с востока войсками 2-й танковой группы, а с запада — 2-й немецкой армией, подошедшей к Чернигову, оказалась под угрозой окружения и начала поспешно отступать на юг к Десне.

К 10 сентября на флангах ЮЗФ была тяжёлая обстановка, войска могли попасть в окружение. Командующий войсками фронта генерал-полковник М. П. Кирпонос 10 сентября доложил начальнику Генерального штаба Красной Армии Маршалу Советского Союза Б. М. Шапошникову о том, что противник уже в Ромнах и Грайвороне (Курская область). 21-я и 40-я армии не могут ликвидировать здесь пр-ка. Нужны войска из Киевского укрепрайона и отход на рубеж р. Псёл. Усиление в количестве двух стрелковых дивизий было получено из 26-й армии фронта и они должны были наступать из р-на Бахмач, Конотоп.

11 сентября командующий войсками фронта генерал-полковник М. П. Кирпонос по средствам связи вёл переговоры с Верховным Главнокомандующим И. В. Сталиным и получил указания атаковать всеми возможными силами конотопскую группировку пр-ка вместе с войсками Брянского фронта; организовать оборону по р. Псёл силами 5 — 6 дивизий, выставив большую артгруппу фронтом на север и запад; столицу УССР г. Киев удерживать до создания обороны на р. Псёл и только потом начать эвакуацию населения, войск и имущества из города.

15 сентября 1-я и 2-я германские танковые группы соединились в р-не н.п. Лохвица, окружив много войск и штаб ЮЗФ.

20 сентября штаб ЮЗФ был разгромлен, погиб командующий войсками фронта генерал-полковник М. П. Кирпонос.

30 сентября создано новое управление ЮЗФ, командующий войсками Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко. 40-я армия вошла в состав фронта. Войска фронта получили приказ перейти к жёсткой обороне. Военный совет организует оборону на рубеже Ворожба, Лебедин, Шишаки, Красноград, Новомосковск. Командующий войсками 40-й армии генерал-майор К. П. Подлас получил задачу закрыть сумское направление, войска 21-й и 38-й армий обороняли харьковское направление, войска 6-й армии прикрывали Донбасс с севера. Упорные бои 40-я армия вела в р-не Штеповки.

Боевые действия 1 — 15 октября 1941 года

В результате немецкого наступления войска Юго-Западного фронта оказались охвачены с обоих флангов: противник глубоко вклинился в оборону соседних фронтов, причём глубина охвата составляла 60 — 200 километров, а связь со смежными соединениями была потеряна. В этих условиях 6 октября 1941 года командование Юго-Западного фронта приняло решение об отводе правофланговых армий (40-й и 21-й) на 45 — 50 километров на рубеж Сумы—Ахтырка—Котельва с целью прикрытия Белгорода и северных подступов к Харькову. Отход советских войск проходил при энергичном преследовании противником, который наносил удары в стык отступающим соединениям, создавая угрозу их окружения. В результате 29-й армейский корпус вермахта с ходу ворвался в Сумы, а 51-й захватил Ахтырку. Намеченный рубеж отхода был занят противником, что вынудило советские войска отступать дальше на восток.

Боевые действия 16 — 22 октября 1941 года

В соответствии с директивой Ставки, командование фронта отдало приказы штабам армий об отводе войск к 20 октября 1941 года на промежуточный рубеж обороны Обоянь — Белгород — Мерефа — Змиёв — Балаклея — Барвенково. Отход соединений фронта проводился по трём расходящимся операционным направлениям: белгородскому (40-я и 21-я армии), харьковскому (38-я армия) и изюмскому (6-я армия).. Отход армии проходил в условиях незначительного противодействия противника.

Стабилизация линии фронта

Пока соединения 38-й армии вели бои на харьковском направлении, остальные армии Юго-Западного фронта продолжали отход. 24 октября 1941 года, прорвав оборону 21-й советской армии, части 29-го армейского корпуса захватили Белгород. Отход советских войск проходил в исключительно тяжёлых погодных условиях. Непрерывными дождями были размыты дороги, и войска действовали в условиях бездорожья. К тому же значительная часть техники начала останавливаться на маршрутах движения из-за отсутствия топлива. Такие же проблемы испытывали и преследовавшие их немецкие части группы армий «Юг». Поэтому основное противодействие отступавшим войскам Юго-Западного фронта оказывали силы авиации противника. Штаб группы армий «Юг» и командование 6-й армии вермахта считали задачи осенней кампании выполненными и планировали на этом участке фронта перейти к обороне. Уже 27 октября главные силы 40-й, 21-й и 38-й армий оторвались от противника и соприкосновения с ним не имели. Бои вели лишь соединения 6-й советской армии, удерживая оборону вдоль Северского Донца. К концу октября немецкие войска, оказывая незначительное давление, форсировали Донец и, создав на восточном берегу несколько плацдармов, перешли к обороне. В этих условиях командование Юго-Западного фронта приняло решение прекратить отвод войск и перейти к обороне на участке Тим — Балаклея — Изюм и далее по реке Северский Донец до Ямполя. Этот рубеж позволял обеспечивать бесперебойную работу железнодорожной магистрали Касторное — Купянск — Лисичанск. Также данная конфигурация линии фронта позволяла вести подготовку к дальнейшим операциям Красной Армии с целью скорейшего освобождения Харькова.

Елецкая операция

В полосе Юго-Западного фронта в первой половине декабря в ходе Елецкой операции войска 3-й и 13-й армий нанесли поражение немецким войскам. Соседняя с ними с юга 40-я армия сковывала силы противника и атаковала в направлении Черемисиново с рубежа реки Кшень, но почти не продвинулась.

Тем не менее, в духе общего решения Ставки ВГК о переходе в наступление на западном направлении командование Юго-Западного направления (Главнокомандующий — Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко) решило перейти в наступление силами армий правого фланга Юго-Западного фронта (командующие — генерал-лейтенант Ф. Я. Костенко: 40-й армии (командующий генерал-лейтенант К. П. Подлас) на Курском направлении и 21-й (командующий генерал-майор В. Н. Гордов) армий — на обоянском направлении, с целью овладеть городами Курск и Обоянь соответственно. При этом 40-я армия практически не получила пополнений, а 21-я армия хотя и была введена в бой из резерва фронта, где пополнялась два месяца, но тоже имела значительный некомплект. По сути, каждая из армий представляла собой по усиленному стрелковому корпусу. Подвижных средств развития успеха (танковые соединения) не было вообще, в артиллерии и боеприпасах также имелся большой недостаток. Каждая из армий решала задачи прорыва немецкой обороны самостоятельно, ударные армейские группировки в их составе также не создавались. Выполнение задач прорыва вражеской обороны, таким образом, решали обычные стрелковые дивизии. И, наконец, в операции армии были задействованы даже не полностью, а действовали только частями своих сил (например, в 21-й армии из 5 дивизий в операции участвовали 2); сковывающие и отвлекающие удары практически не применялись. План операции командованием фронта в достаточной степени проработан не был, основная нагрузка по его разработке была возложена на армейские штабы. По сути, операция свелась к самостоятельным действиям двух армий на разобщённых направлениях. Даже их переход в наступление начался разновременно, по мере готовности. Всё это облегчало немецкому командованию отражение советского наступления.

Советским войскам на курско-обоянском направлении противостояли войска левого крыла 6-й немецкой армии (командующий генерал-фельдмаршал Вальтер фон Рейхенау, с 5 января 1942 — генерал танковых войск Фридрих Паулюс (29 армейский корпус) и правого фланга 2-й немецкой армии генерал-полковника Максимилиана фон Вейхса (48 моторизованный корпус). Ими была создана усиленная система обороны, основанная на создании в населенных пунктах и на господствующих высотках мощных узлов обороны с полностью простреливаемыми промежутками между ними.

Курско-Обоянская операция

В ходе Курско-Обоянской операции, не получив времени на подготовку операции и без усиления войск, выполняя приказ командования, 40-я армия перешла в наступление 20 декабря 1941 года, имея первоначальной задачей выйти на рубеж реки Тим, а затем наступать на Курск. Продвинувшись с тяжелыми боями на 10-12 километров, 25 декабря армия штурмом освободила сильно укреплённый посёлок Тим, к 28 декабря 1941 года вышла на рубеж реки Тим и форсировала её. 28 декабря 1941 года перешла в наступление и 21-я армия на обоянском направлении, освободив в первый день 5 деревень, на следующий день — ещё 2 деревни и перерезав железную дорогу Курск — Белгород. В последующие дни наступление развивалось медленно, сводясь к выдавливанию противника и медленному «прогрызанию» его обороны: 30 декабря 40-я армия заняла 3 деревни (и одну утратила в результате контратаки), 21-я армия взяла 2 деревни. Атаки велись по глубокому снегу, без достаточной разведки. Преобладали повторяющиеся лобовые атаки на одних и тех же рубежах, без надлежащего артиллерийского сопровождения. Действия авиации в условиях преобладающей облачной погоды и снегопадов были эпизодическими и не эффективными.

Определив направления ударов советских войск, немецкое командование оперативно подтянуло на угрожаемые направления свежие части. Немцы вели упорную оборону населённых пунктов, даже оказавшихся в окружении, вынуждая советские войска растрачивать силы в многократных атаках, а когда атакующие части несли большие потери, наносили сильные контратаки, стремясь к воздействию на фланги и тылы.

1 января 1942 года войска 21-й армии, продолжая наступление, вышли к селу и опорному пункту Марьино, но смогли захватить его только на рассвете 4 января. 3 января части 21-й армии овладели Городище, Кривцово, Зоринские Дворы, перехватив шоссе Обоянь — Белгород. 4 января освобождены села Нагольное и Бобрышево (центр Кривцовского района), был ликвидирован ранее блокированный гарнизон в деревне Шахова. 5 января 1942 года советские войска вышли к пригородным селам у Обояни Казацкое, Пушкарное, Стрелецкое.

Развернулись ожесточенные затяжные бои за Обоянь. Первые части ворвались на восточную окраину Обояни ещё днём 4 января (160-я стрелковая дивизия). 5 января Обоянь в целом была блокирована. Противник, усиленно укрепившись в городе, оказывал упорное сопротивление. Также резко усилилось его сопротивление и контратаки против других наступавших частей, фактически добившись остановки их наступления. По всей полосе обеих советских армией развернулись крайне упорные, но безрезультатные бои — войска топтались на одном месте, ведя бои за одни и те же населенные пункты. В Обояни 6 января с большими потерями удалось овладеть укрепленными зданиями вокзала и элеватора. В ночь на 7 января 1942 года была предпринята решающая попытка освобождения Обояни, за сутки штурма 7 и 8 января несколько раз советским войскам удавалось врываться в центр города, но большей частью каждый раз они были оттеснены оттуда. Только некоторым участям удалось закрепиться в городе и они вели бой в окружении. Для перелома в операции в полосе 21-й армии в бой была введена 8-я мотострелковая дивизия НКВД. 8 января 1942 года один полк этой дивизии во взаимодействии с частями 169-й стрелковой дивизии овладел северо-западной окраиной села Казацкое и восточной окраиной Обояни, другие части заняли восточную половину города. 9 января части 8-й мотострелковой дивизии НКВД достигли центра Обояни.

В ходе этих боев совершил дерзкий 40-километровый рейд по тылам противника на обоянском направлении батальон 777-го стрелкового полка 227-й стрелковой дивизии под командованием лейтенанта Х. Б. Меликяна. Батальон разгромил 4 гарнизона врага в селе Орловка, хуторах Зоринские Дворы, Веселый Ивнянского района и Пересыпь Обоянского района. Своими действиями он облегчил наступление на обоянском направлении. В бою 8 января 1942 года командир батальона погиб смертью героя. 5 ноября 1942 года ему посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза.

С целью удержать Обоянь противник использовал неудачу 227-й стрелковой дивизии, которая с самого начала наступления так и не смогла овладеть станцией Прохоровка. Немцы перешли в контрнаступление севернее Прохоровки и оттеснили от неё части дивизии. 9 января немцы начали теснить соседние части 169-й стрелковой дивизии. В связи с создавшейся угрозой окружения превосходящими силами противника со стороны Зорино, Большая Псинка, Нагольное и отсутствием боеприпасов и горючего 10 января был получен приказ на отвод войск из Обояни. Хотя советское командование стремилось и далее блокировать гарнизон Обояни до снятия угрозы немецкого обхода, а потом повторить штурм города, сделать это не удалось.

Немцы оттеснили наши войска от Обояни примерно на 20 километров, в район села Красниково. Советские части заняли оборону примерно на том же рубеже, откуда началось наступление. С 11 января начались упорные бои на этом рубеже, стороны изматывали друг друга взаимными атаками.

Севернее, части 40-й армии к 6 января с трудом вышли на рубеж реки Сейм, преодолели её по льду и к 8 января вышли в район 28-30 километров южнее и юго-восточнее Курска. Но сил для решающего удара по Курску у армии уже не было. С 10 января немецкие части также начали сильные контратаки, остановив советское наступление. 15-го и 18-го января армия вновь пыталась прорвать оборону врага, но достигла только самого незначительного продвижения. Особо упорные бои шли в районе села Выползово (занято советскими войсками 15 января, отбито врагом 23-го, вновь освобождено 24-го).

С 18 января советские войска вновь перешли в наступление, перенеся главный удар на щигровское направление. На этот раз наступление увязывалось с действиями левого крыла войск фронта, начавшими в этот день Барвенковско-Лозовскую операцию. В полосе 40-й армии специально сформированная группа генерала В. Д. Крючёнкина перешла в наступление с рубежа реки Тим, прорвала оборону и заняла несколько деревень. 21-я армия левым флангом вновь перешла в наступление на Обоянь, 38-я армия — на Белгород. В последующие дни группа Крючёнкина медленно продвигалась к Щиграм, а наступление 21-й и 38-й армии застопорилось почти сразу. К 23 января немцам удалось остановить и наступление группы Крючёнкина, не дошедшей до Щигров 20 километров. Там развернулись жестокие бои, продолжавшиеся до 5 февраля. В итоге группа попала в окружение и с потерями вынуждена была пробиваться оттуда.

Боевые действия 1942 года

На Брянском фронте. Рано утром 28 июня 1942 года началось германское летнее наступление. В этот день группа Вейхса нанесла удар в стык 13-й и 40-й армий Брянского фронта. Главный удар наносила 4-я танковая армия генерал-полковника Германа Гота южнее железной дороги Курск — Воронеж с задачей выйти к Дону. Южнее войска 2-й венгерской армии под командованием генерал-полковника Яны рвались к Старому Осколу. Севернее наступал 55-й армейский корпус. Бросив на 45-километровом участке фронта против трёх советских стрелковых дивизий три танковые (24, 9 и 11-я), три пехотные и одну мотодивизию, немцы легко прорвали их оборону и, вклинившись на 10 — 15 км, вышли к реке Тим, южнее города Ливны.

Брянский фронт. 4 июля в район Ельца прибыл начальник Генерального штаба А. М. Василевский и лично поставил задачу Казакову и Лизюкову: одновременным ударом всеми имеющимися силами западнее Дона перехватить коммуникации танковой группировки Гота, уже прорвавшейся к Дону, и сорвать её переправу через реку. С выходом в район Землянск — Хохол 5-я армия, при поддержке поредевших корпусов Павелкина и Катукова, должна была помочь вырваться из окружения войскам левого фланга 40-й армии. Операцию было приказано начать не позднее 15-16 часов следующих суток, не ожидая полного сосредоточения всех сил. К назначенному сроку на исходный рубеж вышел только 7-й танковый корпус генерал-майора П. А. Ротмистрова. Главные силы армии ещё находились в пути. В результате одновременно ввести в сражение основные силы танковой армии не удалось. Корпуса вводились в бой с ходу, без подготовки. Конкретных данных о противнике штаб армии не имел. ([1] стр.270)

Боевые действия 1943—1945 годов

Планом Харьковской наступательной операции «Звезда» предусматривалось нанести два охватывающих удара по таким направлениям: 40-й армией с 5-м гвардейским танковым корпусом — на Белгород, Дергачи, западная окраина Харькова; 69-й армией — на Новый Оскол, Волчанск, северо-восточная окраина Харькова; 3-й танковой армией с 6-м гвардейским кавалерийским корпусом — на Валуйки, Чугуев, юго-восточная окраина Харькова.

Наступление ударной группировки Воронежского фронта обеспечивалось: с севера войсками правого крыла фронта (60-я и 38-я армии наносили удар на курском и обоянском направлениях, имея задачей овладеть городами Курск и Обоянь); с юга — развитием наступления войск 6-й армии Юго-Западного фронта на купянско-балаклеевском направлении. Успешно завершив Острогожско-Россошанскую и Воронежско-Касторненскую наступательные операции, войска Воронежского фронта под командованием генерала Ф. И. Голикова силами 40-й, 69-й и 3-й танковой армий без оперативной паузы 2 февраля начали Харьковскую наступательную операцию «Звезда». Линия оборонительных сооружений, созданных противником на реке Оскол, на рубеже Старый Оскол, Новый Оскол и Валуйки, была прорвана, и наши войска с упорными боями начали продвигаться в юго-западном направлении.
Преодолевая все возрастающее сопротивление противника, части и соединения 40-й, 69-й и 3-й танковой армий 9 февраля приступили к освобождению территории Советской Украины от фашистских захватчиков. Первыми на украинскую землю вступили войска 69-й армии под командованием генерала М. И. Казакова. В течение 9 февраля они отразили несколько сильных контратак частей танковой дивизии СС «Райх» и к исходу дня штурмом овладели районным центром Харьковской области Волчанском. В бою за город особенно отличились части 180-й стрелковой дивизии. Наводчик 2-й батареи 15-го истребительно-противотанкового дивизиона 180-й дивизии рядовой Пудозин метким огнём из 45-миллиметрового орудия подбил шесть фашистских танков, а рядовой роты ПТР Никитин вывел из строя два танка противника.
Войска 40-й и 3-й танковой армий начали охватывать Харьков с северо-запада и с юго-востока. Одно временно правофланговая 60-я армия успешно развивала наступление на курском направлении. Получив данные разведки о том, что противник намеревается перебросить в район Курска резервы, командующий армией генерал И. Д. Черняховский решил ускорить освобождение города. Были созданы две ударные группировки, которые, обойдя Курск с севера и юга, утром 8 февраля полностью освободили старинный русский город от фашистских захватчиков. Сосед слева — войска 6-й армии Юго-Западного фронта, развивая наступление на изюмско-лозовском направлении, овладели Алексеевским, Сахновщиной и продолжали развивать наступление в юго-западном направлении.

На заснеженных просторах Харьковщины ни днем ни ночью не затихали ожесточенные бои. Продолжая наступление, войска Воронежского фронта уже к 10—12 февраля освободили Великую Писаревку (Сумская область), Золочев, Казачью Лопань, Волчанок, Старый Салтов, Печенеги, Чугуев и ряд крупных населенных пунктов севернее и восточнее Харькова.

— Гладков Н.Н. На огненных рубежах (документальный очерк). — Прапор, 1984.

С 01.12.1943 по 01.02.1944 в составе 1-го Украинского фронта, с 01.03.1944 по 01.05.1945 в составе 2-го Украинского фронта, в подчинении 50-й стрелковый корпус, 104-й стрелковый корпус, 51-й стрелковый корпус

Литература

• [военная-энциклопедия.рф/советская-военная-энциклопедия/С/Сороковая-армия Сороковая армия] // Радиоконтроль — Тачанка / [под общ. ред. Н. В. Огаркова]. — М. : Военное изд-во М-ва обороны СССР, 1980. — (Советская военная энциклопедия : [в 8 т.] ; 1976—1980, т. 7).</span>
• Краснознамённый Киевский. Очерки истории Краснознамённого Киевского военного округа (1919—1979). Издание второе, исправленное и дополненное. Киев, издательство политической литературы Украины, 1979. С.с. 199—223. Гл. 10. На рубеже Днепра.
• Военный энциклопедический словарь. М., Военное издательство, 1984. С. 503 — 40-я армия; С.162 — Воронежско-Ворошиловградская оборонительная операция 28.06-24.07.1942; С. 526—527 — Острогожско-Россошанская наступательная операция 13-27.01.1943; С. 162 — Воронежско-Касторненская наступательная операция 24.01-2.02.1943; С. 792 — Харьковская наступательная операция 2.02.-3.03.1943; Харьковская оборонительная операция 4-25.03.1943; С. 386 — Курская оборонительная операция 5-23.07.1943; Курская наступательная операция 12.7-23.08.1943; С. 847 — Ясско-Ясско-Кишинёвская наступательная операция 20-29.08.1944; С. 224 — Дебреценская наступательная операция 6-28.10.1944; С. 105 — Будапештская наступательная операция 29.10.1944-13.02.1945; С. 99 — Братисласко-Брновская наступательная операция 25.03-5.05.1945; С. 584 — Пражская наступательная операция 6-11.05.1945
• Справочник «Освобождение городов: Справочник по освобождению городов в период Великой Отечественной войны 1941—1945». М. Л. Дударенко, Ю. Г. Перечнев, В. Т. Елисеев и др. М.: Воениздат, 1985. 598 с.
• Москаленко К. От Воронежа до Харькова. «Военно-исторический журнал», 1963, № 4, с. 31.
• История второй мировой войны 1939—1945, т.4. М., Воениздат, 1975.

Ссылки

• [gigabaza.ru/doc/76524-pall.html Справочник «Освобождение городов: Справочник по освобождению городов в период Великой Отечественной войны 1941—1945» / М. Л. Дударенко, Ю. Г. Перечнев, В. Т. Елисеев и др. М.: Воениздат, 1985. 598 с.]
• [rkka.ru. Сайт РККА.]

Отрывок, характеризующий 40-я армия (СССР, 1941—1945)

Дрон встал и хотел что то сказать, но Алпатыч перебил его:
– Что вы это вздумали? А?.. Что ж вы думаете? А?
– Что мне с народом делать? – сказал Дрон. – Взбуровило совсем. Я и то им говорю…
– То то говорю, – сказал Алпатыч. – Пьют? – коротко спросил он.
– Весь взбуровился, Яков Алпатыч: другую бочку привезли.
– Так ты слушай. Я к исправнику поеду, а ты народу повести, и чтоб они это бросили, и чтоб подводы были.
– Слушаю, – отвечал Дрон.
Больше Яков Алпатыч не настаивал. Он долго управлял народом и знал, что главное средство для того, чтобы люди повиновались, состоит в том, чтобы не показывать им сомнения в том, что они могут не повиноваться. Добившись от Дрона покорного «слушаю с», Яков Алпатыч удовлетворился этим, хотя он не только сомневался, но почти был уверен в том, что подводы без помощи воинской команды не будут доставлены.
И действительно, к вечеру подводы не были собраны. На деревне у кабака была опять сходка, и на сходке положено было угнать лошадей в лес и не выдавать подвод. Ничего не говоря об этом княжне, Алпатыч велел сложить с пришедших из Лысых Гор свою собственную кладь и приготовить этих лошадей под кареты княжны, а сам поехал к начальству.

Х
После похорон отца княжна Марья заперлась в своей комнате и никого не впускала к себе. К двери подошла девушка сказать, что Алпатыч пришел спросить приказания об отъезде. (Это было еще до разговора Алпатыча с Дроном.) Княжна Марья приподнялась с дивана, на котором она лежала, и сквозь затворенную дверь проговорила, что она никуда и никогда не поедет и просит, чтобы ее оставили в покое.
Окна комнаты, в которой лежала княжна Марья, были на запад. Она лежала на диване лицом к стене и, перебирая пальцами пуговицы на кожаной подушке, видела только эту подушку, и неясные мысли ее были сосредоточены на одном: она думала о невозвратимости смерти и о той своей душевной мерзости, которой она не знала до сих пор и которая выказалась во время болезни ее отца. Она хотела, но не смела молиться, не смела в том душевном состоянии, в котором она находилась, обращаться к богу. Она долго лежала в этом положении.
Солнце зашло на другую сторону дома и косыми вечерними лучами в открытые окна осветило комнату и часть сафьянной подушки, на которую смотрела княжна Марья. Ход мыслей ее вдруг приостановился. Она бессознательно приподнялась, оправила волоса, встала и подошла к окну, невольно вдыхая в себя прохладу ясного, но ветреного вечера.
«Да, теперь тебе удобно любоваться вечером! Его уж нет, и никто тебе не помешает», – сказала она себе, и, опустившись на стул, она упала головой на подоконник.
Кто то нежным и тихим голосом назвал ее со стороны сада и поцеловал в голову. Она оглянулась. Это была m lle Bourienne, в черном платье и плерезах. Она тихо подошла к княжне Марье, со вздохом поцеловала ее и тотчас же заплакала. Княжна Марья оглянулась на нее. Все прежние столкновения с нею, ревность к ней, вспомнились княжне Марье; вспомнилось и то, как он последнее время изменился к m lle Bourienne, не мог ее видеть, и, стало быть, как несправедливы были те упреки, которые княжна Марья в душе своей делала ей. «Да и мне ли, мне ли, желавшей его смерти, осуждать кого нибудь! – подумала она.
Княжне Марье живо представилось положение m lle Bourienne, в последнее время отдаленной от ее общества, но вместе с тем зависящей от нее и живущей в чужом доме. И ей стало жалко ее. Она кротко вопросительно посмотрела на нее и протянула ей руку. M lle Bourienne тотчас заплакала, стала целовать ее руку и говорить о горе, постигшем княжну, делая себя участницей этого горя. Она говорила о том, что единственное утешение в ее горе есть то, что княжна позволила ей разделить его с нею. Она говорила, что все бывшие недоразумения должны уничтожиться перед великим горем, что она чувствует себя чистой перед всеми и что он оттуда видит ее любовь и благодарность. Княжна слушала ее, не понимая ее слов, но изредка взглядывая на нее и вслушиваясь в звуки ее голоса.
– Ваше положение вдвойне ужасно, милая княжна, – помолчав немного, сказала m lle Bourienne. – Я понимаю, что вы не могли и не можете думать о себе; но я моей любовью к вам обязана это сделать… Алпатыч был у вас? Говорил он с вами об отъезде? – спросила она.
Княжна Марья не отвечала. Она не понимала, куда и кто должен был ехать. «Разве можно было что нибудь предпринимать теперь, думать о чем нибудь? Разве не все равно? Она не отвечала.
– Вы знаете ли, chere Marie, – сказала m lle Bourienne, – знаете ли, что мы в опасности, что мы окружены французами; ехать теперь опасно. Ежели мы поедем, мы почти наверное попадем в плен, и бог знает…
Княжна Марья смотрела на свою подругу, не понимая того, что она говорила.
– Ах, ежели бы кто нибудь знал, как мне все все равно теперь, – сказала она. – Разумеется, я ни за что не желала бы уехать от него… Алпатыч мне говорил что то об отъезде… Поговорите с ним, я ничего, ничего не могу и не хочу…
– Я говорила с ним. Он надеется, что мы успеем уехать завтра; но я думаю, что теперь лучше бы было остаться здесь, – сказала m lle Bourienne. – Потому что, согласитесь, chere Marie, попасть в руки солдат или бунтующих мужиков на дороге – было бы ужасно. – M lle Bourienne достала из ридикюля объявление на нерусской необыкновенной бумаге французского генерала Рамо о том, чтобы жители не покидали своих домов, что им оказано будет должное покровительство французскими властями, и подала ее княжне.
– Я думаю, что лучше обратиться к этому генералу, – сказала m lle Bourienne, – и я уверена, что вам будет оказано должное уважение.
Княжна Марья читала бумагу, и сухие рыдания задергали ее лицо.
– Через кого вы получили это? – сказала она.
– Вероятно, узнали, что я француженка по имени, – краснея, сказала m lle Bourienne.
Княжна Марья с бумагой в руке встала от окна и с бледным лицом вышла из комнаты и пошла в бывший кабинет князя Андрея.
– Дуняша, позовите ко мне Алпатыча, Дронушку, кого нибудь, – сказала княжна Марья, – и скажите Амалье Карловне, чтобы она не входила ко мне, – прибавила она, услыхав голос m lle Bourienne. – Поскорее ехать! Ехать скорее! – говорила княжна Марья, ужасаясь мысли о том, что она могла остаться во власти французов.
«Чтобы князь Андрей знал, что она во власти французов! Чтоб она, дочь князя Николая Андреича Болконского, просила господина генерала Рамо оказать ей покровительство и пользовалась его благодеяниями! – Эта мысль приводила ее в ужас, заставляла ее содрогаться, краснеть и чувствовать еще не испытанные ею припадки злобы и гордости. Все, что только было тяжелого и, главное, оскорбительного в ее положении, живо представлялось ей. «Они, французы, поселятся в этом доме; господин генерал Рамо займет кабинет князя Андрея; будет для забавы перебирать и читать его письма и бумаги. M lle Bourienne lui fera les honneurs de Богучарово. [Мадемуазель Бурьен будет принимать его с почестями в Богучарове.] Мне дадут комнатку из милости; солдаты разорят свежую могилу отца, чтобы снять с него кресты и звезды; они мне будут рассказывать о победах над русскими, будут притворно выражать сочувствие моему горю… – думала княжна Марья не своими мыслями, но чувствуя себя обязанной думать за себя мыслями своего отца и брата. Для нее лично было все равно, где бы ни оставаться и что бы с ней ни было; но она чувствовала себя вместе с тем представительницей своего покойного отца и князя Андрея. Она невольно думала их мыслями и чувствовала их чувствами. Что бы они сказали, что бы они сделали теперь, то самое она чувствовала необходимым сделать. Она пошла в кабинет князя Андрея и, стараясь проникнуться его мыслями, обдумывала свое положение.
Требования жизни, которые она считала уничтоженными со смертью отца, вдруг с новой, еще неизвестной силой возникли перед княжной Марьей и охватили ее. Взволнованная, красная, она ходила по комнате, требуя к себе то Алпатыча, то Михаила Ивановича, то Тихона, то Дрона. Дуняша, няня и все девушки ничего не могли сказать о том, в какой мере справедливо было то, что объявила m lle Bourienne. Алпатыча не было дома: он уехал к начальству. Призванный Михаил Иваныч, архитектор, явившийся к княжне Марье с заспанными глазами, ничего не мог сказать ей. Он точно с той же улыбкой согласия, с которой он привык в продолжение пятнадцати лет отвечать, не выражая своего мнения, на обращения старого князя, отвечал на вопросы княжны Марьи, так что ничего определенного нельзя было вывести из его ответов. Призванный старый камердинер Тихон, с опавшим и осунувшимся лицом, носившим на себе отпечаток неизлечимого горя, отвечал «слушаю с» на все вопросы княжны Марьи и едва удерживался от рыданий, глядя на нее.
Наконец вошел в комнату староста Дрон и, низко поклонившись княжне, остановился у притолоки.
Княжна Марья прошлась по комнате и остановилась против него.
– Дронушка, – сказала княжна Марья, видевшая в нем несомненного друга, того самого Дронушку, который из своей ежегодной поездки на ярмарку в Вязьму привозил ей всякий раз и с улыбкой подавал свой особенный пряник. – Дронушка, теперь, после нашего несчастия, – начала она и замолчала, не в силах говорить дальше.
– Все под богом ходим, – со вздохом сказал он. Они помолчали.
– Дронушка, Алпатыч куда то уехал, мне не к кому обратиться. Правду ли мне говорят, что мне и уехать нельзя?
– Отчего же тебе не ехать, ваше сиятельство, ехать можно, – сказал Дрон.
– Мне сказали, что опасно от неприятеля. Голубчик, я ничего не могу, ничего не понимаю, со мной никого нет. Я непременно хочу ехать ночью или завтра рано утром. – Дрон молчал. Он исподлобья взглянул на княжну Марью.
– Лошадей нет, – сказал он, – я и Яков Алпатычу говорил.
– Отчего же нет? – сказала княжна.
– Все от божьего наказания, – сказал Дрон. – Какие лошади были, под войска разобрали, а какие подохли, нынче год какой. Не то лошадей кормить, а как бы самим с голоду не помереть! И так по три дня не емши сидят. Нет ничего, разорили вконец.
Княжна Марья внимательно слушала то, что он говорил ей.
– Мужики разорены? У них хлеба нет? – спросила она.
– Голодной смертью помирают, – сказал Дрон, – не то что подводы…
– Да отчего же ты не сказал, Дронушка? Разве нельзя помочь? Я все сделаю, что могу… – Княжне Марье странно было думать, что теперь, в такую минуту, когда такое горе наполняло ее душу, могли быть люди богатые и бедные и что могли богатые не помочь бедным. Она смутно знала и слышала, что бывает господский хлеб и что его дают мужикам. Она знала тоже, что ни брат, ни отец ее не отказали бы в нужде мужикам; она только боялась ошибиться как нибудь в словах насчет этой раздачи мужикам хлеба, которым она хотела распорядиться. Она была рада тому, что ей представился предлог заботы, такой, для которой ей не совестно забыть свое горе. Она стала расспрашивать Дронушку подробности о нуждах мужиков и о том, что есть господского в Богучарове.
– Ведь у нас есть хлеб господский, братнин? – спросила она.
– Господский хлеб весь цел, – с гордостью сказал Дрон, – наш князь не приказывал продавать.
– Выдай его мужикам, выдай все, что им нужно: я тебе именем брата разрешаю, – сказала княжна Марья.
Дрон ничего не ответил и глубоко вздохнул.
– Ты раздай им этот хлеб, ежели его довольно будет для них. Все раздай. Я тебе приказываю именем брата, и скажи им: что, что наше, то и ихнее. Мы ничего не пожалеем для них. Так ты скажи.
Дрон пристально смотрел на княжну, в то время как она говорила.
– Уволь ты меня, матушка, ради бога, вели от меня ключи принять, – сказал он. – Служил двадцать три года, худого не делал; уволь, ради бога.
Княжна Марья не понимала, чего он хотел от нее и от чего он просил уволить себя. Она отвечала ему, что она никогда не сомневалась в его преданности и что она все готова сделать для него и для мужиков.


Через час после этого Дуняша пришла к княжне с известием, что пришел Дрон и все мужики, по приказанию княжны, собрались у амбара, желая переговорить с госпожою.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна Марья, – я только сказала Дронушке, чтобы раздать им хлеба.
– Только ради бога, княжна матушка, прикажите их прогнать и не ходите к ним. Все обман один, – говорила Дуняша, – а Яков Алпатыч приедут, и поедем… и вы не извольте…
– Какой же обман? – удивленно спросила княжна
– Да уж я знаю, только послушайте меня, ради бога. Вот и няню хоть спросите. Говорят, не согласны уезжать по вашему приказанию.
– Ты что нибудь не то говоришь. Да я никогда не приказывала уезжать… – сказала княжна Марья. – Позови Дронушку.
Пришедший Дрон подтвердил слова Дуняши: мужики пришли по приказанию княжны.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна. – Ты, верно, не так передал им. Я только сказала, чтобы ты им отдал хлеб.
Дрон, не отвечая, вздохнул.
– Если прикажете, они уйдут, – сказал он.
– Нет, нет, я пойду к ним, – сказала княжна Марья
Несмотря на отговариванье Дуняши и няни, княжна Марья вышла на крыльцо. Дрон, Дуняша, няня и Михаил Иваныч шли за нею. «Они, вероятно, думают, что я предлагаю им хлеб с тем, чтобы они остались на своих местах, и сама уеду, бросив их на произвол французов, – думала княжна Марья. – Я им буду обещать месячину в подмосковной, квартиры; я уверена, что Andre еще больше бы сделав на моем месте», – думала она, подходя в сумерках к толпе, стоявшей на выгоне у амбара.
Толпа, скучиваясь, зашевелилась, и быстро снялись шляпы. Княжна Марья, опустив глаза и путаясь ногами в платье, близко подошла к ним. Столько разнообразных старых и молодых глаз было устремлено на нее и столько было разных лиц, что княжна Марья не видала ни одного лица и, чувствуя необходимость говорить вдруг со всеми, не знала, как быть. Но опять сознание того, что она – представительница отца и брата, придало ей силы, и она смело начала свою речь.
– Я очень рада, что вы пришли, – начала княжна Марья, не поднимая глаз и чувствуя, как быстро и сильно билось ее сердце. – Мне Дронушка сказал, что вас разорила война. Это наше общее горе, и я ничего не пожалею, чтобы помочь вам. Я сама еду, потому что уже опасно здесь и неприятель близко… потому что… Я вам отдаю все, мои друзья, и прошу вас взять все, весь хлеб наш, чтобы у вас не было нужды. А ежели вам сказали, что я отдаю вам хлеб с тем, чтобы вы остались здесь, то это неправда. Я, напротив, прошу вас уезжать со всем вашим имуществом в нашу подмосковную, и там я беру на себя и обещаю вам, что вы не будете нуждаться. Вам дадут и домы и хлеба. – Княжна остановилась. В толпе только слышались вздохи.
– Я не от себя делаю это, – продолжала княжна, – я это делаю именем покойного отца, который был вам хорошим барином, и за брата, и его сына.
Она опять остановилась. Никто не прерывал ее молчания.
– Горе наше общее, и будем делить всё пополам. Все, что мое, то ваше, – сказала она, оглядывая лица, стоявшие перед нею.
Все глаза смотрели на нее с одинаковым выражением, значения которого она не могла понять. Было ли это любопытство, преданность, благодарность, или испуг и недоверие, но выражение на всех лицах было одинаковое.
– Много довольны вашей милостью, только нам брать господский хлеб не приходится, – сказал голос сзади.
– Да отчего же? – сказала княжна.
Никто не ответил, и княжна Марья, оглядываясь по толпе, замечала, что теперь все глаза, с которыми она встречалась, тотчас же опускались.
– Отчего же вы не хотите? – спросила она опять.
Никто не отвечал.
Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.
– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.


Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.
«Душенька», – повторила она.
«Что он думал, когда сказал это слово? Что он думает теперь? – вдруг пришел ей вопрос, и в ответ на это она увидала его перед собой с тем выражением лица, которое у него было в гробу на обвязанном белым платком лице. И тот ужас, который охватил ее тогда, когда она прикоснулась к нему и убедилась, что это не только не был он, но что то таинственное и отталкивающее, охватил ее и теперь. Она хотела думать о другом, хотела молиться и ничего не могла сделать. Она большими открытыми глазами смотрела на лунный свет и тени, всякую секунду ждала увидеть его мертвое лицо и чувствовала, что тишина, стоявшая над домом и в доме, заковывала ее.
– Дуняша! – прошептала она. – Дуняша! – вскрикнула она диким голосом и, вырвавшись из тишины, побежала к девичьей, навстречу бегущим к ней няне и девушкам.


17 го августа Ростов и Ильин, сопутствуемые только что вернувшимся из плена Лаврушкой и вестовым гусаром, из своей стоянки Янково, в пятнадцати верстах от Богучарова, поехали кататься верхами – попробовать новую, купленную Ильиным лошадь и разузнать, нет ли в деревнях сена.
Богучарово находилось последние три дня между двумя неприятельскими армиями, так что так же легко мог зайти туда русский арьергард, как и французский авангард, и потому Ростов, как заботливый эскадронный командир, желал прежде французов воспользоваться тем провиантом, который оставался в Богучарове.
Ростов и Ильин были в самом веселом расположении духа. Дорогой в Богучарово, в княжеское именье с усадьбой, где они надеялись найти большую дворню и хорошеньких девушек, они то расспрашивали Лаврушку о Наполеоне и смеялись его рассказам, то перегонялись, пробуя лошадь Ильина.
Ростов и не знал и не думал, что эта деревня, в которую он ехал, была именье того самого Болконского, который был женихом его сестры.
Ростов с Ильиным в последний раз выпустили на перегонку лошадей в изволок перед Богучаровым, и Ростов, перегнавший Ильина, первый вскакал в улицу деревни Богучарова.
– Ты вперед взял, – говорил раскрасневшийся Ильин.
– Да, всё вперед, и на лугу вперед, и тут, – отвечал Ростов, поглаживая рукой своего взмылившегося донца.
– А я на французской, ваше сиятельство, – сзади говорил Лаврушка, называя французской свою упряжную клячу, – перегнал бы, да только срамить не хотел.
Они шагом подъехали к амбару, у которого стояла большая толпа мужиков.
Некоторые мужики сняли шапки, некоторые, не снимая шапок, смотрели на подъехавших. Два старые длинные мужика, с сморщенными лицами и редкими бородами, вышли из кабака и с улыбками, качаясь и распевая какую то нескладную песню, подошли к офицерам.
– Молодцы! – сказал, смеясь, Ростов. – Что, сено есть?
– И одинакие какие… – сказал Ильин.
– Развесе…oo…ооо…лая бесе… бесе… – распевали мужики с счастливыми улыбками.
Один мужик вышел из толпы и подошел к Ростову.
– Вы из каких будете? – спросил он.
– Французы, – отвечал, смеючись, Ильин. – Вот и Наполеон сам, – сказал он, указывая на Лаврушку.
– Стало быть, русские будете? – переспросил мужик.
– А много вашей силы тут? – спросил другой небольшой мужик, подходя к ним.
– Много, много, – отвечал Ростов. – Да вы что ж собрались тут? – прибавил он. – Праздник, что ль?
– Старички собрались, по мирскому делу, – отвечал мужик, отходя от него.
В это время по дороге от барского дома показались две женщины и человек в белой шляпе, шедшие к офицерам.
– В розовом моя, чур не отбивать! – сказал Ильин, заметив решительно подвигавшуюся к нему Дуняшу.
– Наша будет! – подмигнув, сказал Ильину Лаврушка.
– Что, моя красавица, нужно? – сказал Ильин, улыбаясь.
– Княжна приказали узнать, какого вы полка и ваши фамилии?
– Это граф Ростов, эскадронный командир, а я ваш покорный слуга.
– Бе…се…е…ду…шка! – распевал пьяный мужик, счастливо улыбаясь и глядя на Ильина, разговаривающего с девушкой. Вслед за Дуняшей подошел к Ростову Алпатыч, еще издали сняв свою шляпу.
– Осмелюсь обеспокоить, ваше благородие, – сказал он с почтительностью, но с относительным пренебрежением к юности этого офицера и заложив руку за пазуху. – Моя госпожа, дочь скончавшегося сего пятнадцатого числа генерал аншефа князя Николая Андреевича Болконского, находясь в затруднении по случаю невежества этих лиц, – он указал на мужиков, – просит вас пожаловать… не угодно ли будет, – с грустной улыбкой сказал Алпатыч, – отъехать несколько, а то не так удобно при… – Алпатыч указал на двух мужиков, которые сзади так и носились около него, как слепни около лошади.
– А!.. Алпатыч… А? Яков Алпатыч!.. Важно! прости ради Христа. Важно! А?.. – говорили мужики, радостно улыбаясь ему. Ростов посмотрел на пьяных стариков и улыбнулся.
– Или, может, это утешает ваше сиятельство? – сказал Яков Алпатыч с степенным видом, не заложенной за пазуху рукой указывая на стариков.
– Нет, тут утешенья мало, – сказал Ростов и отъехал. – В чем дело? – спросил он.
– Осмелюсь доложить вашему сиятельству, что грубый народ здешний не желает выпустить госпожу из имения и угрожает отпречь лошадей, так что с утра все уложено и ее сиятельство не могут выехать.
– Не может быть! – вскрикнул Ростов.
– Имею честь докладывать вам сущую правду, – повторил Алпатыч.
Ростов слез с лошади и, передав ее вестовому, пошел с Алпатычем к дому, расспрашивая его о подробностях дела. Действительно, вчерашнее предложение княжны мужикам хлеба, ее объяснение с Дроном и с сходкою так испортили дело, что Дрон окончательно сдал ключи, присоединился к мужикам и не являлся по требованию Алпатыча и что поутру, когда княжна велела закладывать, чтобы ехать, мужики вышли большой толпой к амбару и выслали сказать, что они не выпустят княжны из деревни, что есть приказ, чтобы не вывозиться, и они выпрягут лошадей. Алпатыч выходил к ним, усовещивая их, но ему отвечали (больше всех говорил Карп; Дрон не показывался из толпы), что княжну нельзя выпустить, что на то приказ есть; а что пускай княжна остается, и они по старому будут служить ей и во всем повиноваться.
В ту минуту, когда Ростов и Ильин проскакали по дороге, княжна Марья, несмотря на отговариванье Алпатыча, няни и девушек, велела закладывать и хотела ехать; но, увидав проскакавших кавалеристов, их приняли за французов, кучера разбежались, и в доме поднялся плач женщин.
– Батюшка! отец родной! бог тебя послал, – говорили умиленные голоса, в то время как Ростов проходил через переднюю.
Княжна Марья, потерянная и бессильная, сидела в зале, в то время как к ней ввели Ростова. Она не понимала, кто он, и зачем он, и что с нею будет. Увидав его русское лицо и по входу его и первым сказанным словам признав его за человека своего круга, она взглянула на него своим глубоким и лучистым взглядом и начала говорить обрывавшимся и дрожавшим от волнения голосом. Ростову тотчас же представилось что то романическое в этой встрече. «Беззащитная, убитая горем девушка, одна, оставленная на произвол грубых, бунтующих мужиков! И какая то странная судьба натолкнула меня сюда! – думал Ростов, слушяя ее и глядя на нее. – И какая кротость, благородство в ее чертах и в выражении! – думал он, слушая ее робкий рассказ.
Когда она заговорила о том, что все это случилось на другой день после похорон отца, ее голос задрожал. Она отвернулась и потом, как бы боясь, чтобы Ростов не принял ее слова за желание разжалобить его, вопросительно испуганно взглянула на него. У Ростова слезы стояли в глазах. Княжна Марья заметила это и благодарно посмотрела на Ростова тем своим лучистым взглядом, который заставлял забывать некрасивость ее лица.
– Не могу выразить, княжна, как я счастлив тем, что я случайно заехал сюда и буду в состоянии показать вам свою готовность, – сказал Ростов, вставая. – Извольте ехать, и я отвечаю вам своей честью, что ни один человек не посмеет сделать вам неприятность, ежели вы мне только позволите конвоировать вас, – и, почтительно поклонившись, как кланяются дамам царской крови, он направился к двери.
Почтительностью своего тона Ростов как будто показывал, что, несмотря на то, что он за счастье бы счел свое знакомство с нею, он не хотел пользоваться случаем ее несчастия для сближения с нею.
Княжна Марья поняла и оценила этот тон.
– Я очень, очень благодарна вам, – сказала ему княжна по французски, – но надеюсь, что все это было только недоразуменье и что никто не виноват в том. – Княжна вдруг заплакала. – Извините меня, – сказала она.
Ростов, нахмурившись, еще раз низко поклонился и вышел из комнаты.


– Ну что, мила? Нет, брат, розовая моя прелесть, и Дуняшей зовут… – Но, взглянув на лицо Ростова, Ильин замолк. Он видел, что его герой и командир находился совсем в другом строе мыслей.
Ростов злобно оглянулся на Ильина и, не отвечая ему, быстрыми шагами направился к деревне.
– Я им покажу, я им задам, разбойникам! – говорил он про себя.
Алпатыч плывущим шагом, чтобы только не бежать, рысью едва догнал Ростова.
– Какое решение изволили принять? – сказал он, догнав его.
Ростов остановился и, сжав кулаки, вдруг грозно подвинулся на Алпатыча.
– Решенье? Какое решенье? Старый хрыч! – крикнул он на него. – Ты чего смотрел? А? Мужики бунтуют, а ты не умеешь справиться? Ты сам изменник. Знаю я вас, шкуру спущу со всех… – И, как будто боясь растратить понапрасну запас своей горячности, он оставил Алпатыча и быстро пошел вперед. Алпатыч, подавив чувство оскорбления, плывущим шагом поспевал за Ростовым и продолжал сообщать ему свои соображения. Он говорил, что мужики находились в закоснелости, что в настоящую минуту было неблагоразумно противуборствовать им, не имея военной команды, что не лучше ли бы было послать прежде за командой.