415-й отдельный батальон связи

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
<tr><td style="font-size: 120%; text-align: center; color: #FF0000; background-color: #BDB76B" colspan="2"> Боевой путь </td></tr>
<tr><td style="font-size: 120%; text-align: center; color: #000000; background-color: #BDB76B" colspan="2"> 415-й отдельный батальон связи </td></tr>
Войска: сухопутные
Род войск: войска связи
Формирование: август 1940
Расформирование (преобразование): 22 сентября 1941 года
1941: Псковская область, Новгородская область,

415-й отдельный батальон связи — воинская часть в вооружённых силах СССР во время Великой Отечественной войны.

Сформирован в августе 1940 года вместе с управлением 22-го Эстонского стрелкового корпуса

В составе действующей армии с 22 июня 1941 по 25 августа 1941 года.

На 22 июня 1941 года дислоцировался в Выру, являясь корпусным батальоном связи 22-го стрелкового корпуса 1-го формирования

Повторил боевой путь корпуса, с 25 августа 1941 года в боях не был, расформирован вместе с управлением 22 сентября 1941 года.

Ярким событием в боевом пути батальона стала оборона Дно 18 июля 1941 года, когда батальон вступил в бой с немецкими войсками, которые пытались разгромить штаб 22-го стрелкового корпуса и на некоторое время в ожесточённой схватке смог удержать немецкие войска. Организовал оборону батальона небезызвестный Арнольд Мери, заместитель политрука радиороты 415-го отдельного батальона связи, за что 15 августа 1941 года был удостоен звания Героя Советского Союза



Подчинение

Дата Фронт (округ) Армия Корпус (группа) Примечания
22 июня 1941 года Северо-Западный фронт 27-я армия 22-й стрелковый корпус
01 июля 1941 года Северо-Западный фронт - 22-й стрелковый корпус
10 июля 1941 года Северо-Западный фронт 11-я армия 22-й стрелковый корпус
1 августа 1941 года Северо-Западный фронт 11-я армия 22-й стрелковый корпус

Напишите отзыв о статье "415-й отдельный батальон связи"

Ссылки

  • [www.soldat.ru/doc/perechen/ Перечень № 22 отдельных батальонов, дивизионов, рот, колонн и отрядов связи входивших в состав Действующей армии в годы Великой Отечественной войны 1941—1945 гг.]

Отрывок, характеризующий 415-й отдельный батальон связи

Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.

Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.