42-й отдельный моторизованный понтонно-мостовой батальон

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Не следует путать с 42-м отдельным понтонно-мостовым батальоном 42-й танковой дивизии
<tr><td style="font-size: 120%; text-align: center; color: #FF0000; background-color: #BDB76B" colspan="2"> Боевой путь </td></tr>
<tr><td style="font-size: 120%; text-align: center; color: #000000; background-color: #BDB76B" colspan="2"> 42-й отдельный моторизованный понтонно-мостовой батальон </td></tr>
Награды:
Почётные наименования: «Нарвский»
Войска: сухопутные
Род войск: инженерные
Формирование: 1941
Предшественник: 6-й отдельный понтонный полк
1941-1943:
Ленинградская область
1944:
Ленинградская область
Псковская область
Эстония
1945:
Польша
северная Германия

42-й отдельный моторизованный понтонно-мостовой Нарвский Краснознамённый орденов Суворова и Александра Невского батальон — воинская часть в вооружённых силах СССР во время Великой Отечественной войны.





История

Сформирован в июне 1941 года с началом войны в посёлке Понтонный, тогда в 25 километрах от Лениннграда, на базе 6-го отдельного понтонного Краснознамённого полка, историю которого в свою очередь можно проследить до понтонной роты, созданной в 1712 году Петром I

В составе действующей армии с 24 июня 1941 года по 4 декабря 1944 года и с 21 декабря 1944 по 9 мая 1945 года

С начала июля 1941 года батальон сосредоточился в предполье между реками Плюсса и Луга для минирования танкоопасных направлений, вместе со 177-й стрелковой дивизией занял оборону по реке Плюсса. C 14 июля 1941 года переброшен к плацдарму, захваченному немецкими войсками у Луги в районе Ивановской, для минирования и установки малозаметных проволочных препятствий перед плацдармом.

В начале сентября 1941 года батальон сосредоточился на правом берегу Невы близ Невской Дубровки. Во время захвата Невского пятачка в сентябре 1941 года обеспечивает форсирование реки.[1]

В январе 1942 года батальон был выведен в резерв к Ново-Саратовской колонии, где находится до сентября 1942 года.

В сентябре 1942 года вновь обеспечивает форсирование Невы во время второго захвата Невского пятачка. В январе 1943 года, в ходе операции «Искра» обеспечивает переправу войск 67-й армии на участке между Марьино и Шлиссельбургом К вечеру 15 января 1943 года батальон перебросил на правый берег 93 танка.

На 15 июля 1944 года придан 2-й ударной армии для обеспечения форсирования ею реки Нарвы в ходе Нарвской операции. В ходе операции наводит понтонные переправы, обеспечивает разминирование, с захватом плацдарма и его расширением, строит наплавной мост через реку, затем обеспечивает форсирование рек наступающими войсками Ленинградского фронта в ходе Таллинской наступательной операции.

До декабря 1944 года находится в Эстонии, в начале декабря 1944 года начал переброску в Польшу, где обеспечивает с января 1945 года наступление войск 70-й армии с Сероцкого плацдарма в общем направлении на Торунь в ходе Восточно-Прусской наступательной операции, с февраля 1945 года в ходе Восточно-Померанской наступательной операции на Хойнице - Данциг В апреле 1945 года переброшен на Одер южнее города Штеттин, наводит переправы через Одер и обеспечивает наступление войск армии в северной Германии в ходе Берлинской наступательной операции

Подчинение

Командиры

  • старший лейтенант С. И. Фоменко
  • майор Г.М. Прохоров
  • гвардии майор Воронов Виктор Васильевич

Награды и наименования

Награда Дата За что получена
«Нарвский»

Напишите отзыв о статье "42-й отдельный моторизованный понтонно-мостовой батальон"

Примечания

  1. ttp://victory.mil.ru/lib/books/h/engineers/05.html

Ссылки

  • [www.soldat.ru/doc/perechen Перечень № 27 инженерных частей (отдельных батальонов, рот, отрядов), со сроками вхождения их в состав действующей армии в годы Великой Отечественной войны 1941—1945]

Отрывок, характеризующий 42-й отдельный моторизованный понтонно-мостовой батальон

– Ох! достанется гусарам! – говорил Несвицкий, – не дальше картечного выстрела теперь.
– Напрасно он так много людей повел, – сказал свитский офицер.
– И в самом деле, – сказал Несвицкий. – Тут бы двух молодцов послать, всё равно бы.
– Ах, ваше сиятельство, – вмешался Жерков, не спуская глаз с гусар, но всё с своею наивною манерой, из за которой нельзя было догадаться, серьезно ли, что он говорит, или нет. – Ах, ваше сиятельство! Как вы судите! Двух человек послать, а нам то кто же Владимира с бантом даст? А так то, хоть и поколотят, да можно эскадрон представить и самому бантик получить. Наш Богданыч порядки знает.
– Ну, – сказал свитский офицер, – это картечь!
Он показывал на французские орудия, которые снимались с передков и поспешно отъезжали.
На французской стороне, в тех группах, где были орудия, показался дымок, другой, третий, почти в одно время, и в ту минуту, как долетел звук первого выстрела, показался четвертый. Два звука, один за другим, и третий.
– О, ох! – охнул Несвицкий, как будто от жгучей боли, хватая за руку свитского офицера. – Посмотрите, упал один, упал, упал!
– Два, кажется?
– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.
– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…
В эту минуту солнце стало скрываться за тучами; впереди Ростова показались другие носилки. И страх смерти и носилок, и любовь к солнцу и жизни – всё слилось в одно болезненно тревожное впечатление.
«Господи Боже! Тот, Кто там в этом небе, спаси, прости и защити меня!» прошептал про себя Ростов.
Гусары подбежали к коноводам, голоса стали громче и спокойнее, носилки скрылись из глаз.
– Что, бг'ат, понюхал пог'оху?… – прокричал ему над ухом голос Васьки Денисова.
«Всё кончилось; но я трус, да, я трус», подумал Ростов и, тяжело вздыхая, взял из рук коновода своего отставившего ногу Грачика и стал садиться.
– Что это было, картечь? – спросил он у Денисова.
– Да еще какая! – прокричал Денисов. – Молодцами г'аботали! А г'абота сквег'ная! Атака – любезное дело, г'убай в песи, а тут, чог'т знает что, бьют как в мишень.
И Денисов отъехал к остановившейся недалеко от Ростова группе: полкового командира, Несвицкого, Жеркова и свитского офицера.
«Однако, кажется, никто не заметил», думал про себя Ростов. И действительно, никто ничего не заметил, потому что каждому было знакомо то чувство, которое испытал в первый раз необстреленный юнкер.
– Вот вам реляция и будет, – сказал Жерков, – глядишь, и меня в подпоручики произведут.
– Доложите князу, что я мост зажигал, – сказал полковник торжественно и весело.
– А коли про потерю спросят?
– Пустячок! – пробасил полковник, – два гусара ранено, и один наповал , – сказал он с видимою радостью, не в силах удержаться от счастливой улыбки, звучно отрубая красивое слово наповал .


Преследуемая стотысячною французскою армией под начальством Бонапарта, встречаемая враждебно расположенными жителями, не доверяя более своим союзникам, испытывая недостаток продовольствия и принужденная действовать вне всех предвидимых условий войны, русская тридцатипятитысячная армия, под начальством Кутузова, поспешно отступала вниз по Дунаю, останавливаясь там, где она бывала настигнута неприятелем, и отбиваясь ариергардными делами, лишь насколько это было нужно для того, чтоб отступать, не теряя тяжестей. Были дела при Ламбахе, Амштетене и Мельке; но, несмотря на храбрость и стойкость, признаваемую самим неприятелем, с которою дрались русские, последствием этих дел было только еще быстрейшее отступление. Австрийские войска, избежавшие плена под Ульмом и присоединившиеся к Кутузову у Браунау, отделились теперь от русской армии, и Кутузов был предоставлен только своим слабым, истощенным силам. Защищать более Вену нельзя было и думать. Вместо наступательной, глубоко обдуманной, по законам новой науки – стратегии, войны, план которой был передан Кутузову в его бытность в Вене австрийским гофкригсратом, единственная, почти недостижимая цель, представлявшаяся теперь Кутузову, состояла в том, чтобы, не погубив армии подобно Маку под Ульмом, соединиться с войсками, шедшими из России.
28 го октября Кутузов с армией перешел на левый берег Дуная и в первый раз остановился, положив Дунай между собой и главными силами французов. 30 го он атаковал находившуюся на левом берегу Дуная дивизию Мортье и разбил ее. В этом деле в первый раз взяты трофеи: знамя, орудия и два неприятельские генерала. В первый раз после двухнедельного отступления русские войска остановились и после борьбы не только удержали поле сражения, но прогнали французов. Несмотря на то, что войска были раздеты, изнурены, на одну треть ослаблены отсталыми, ранеными, убитыми и больными; несмотря на то, что на той стороне Дуная были оставлены больные и раненые с письмом Кутузова, поручавшим их человеколюбию неприятеля; несмотря на то, что большие госпитали и дома в Кремсе, обращенные в лазареты, не могли уже вмещать в себе всех больных и раненых, – несмотря на всё это, остановка при Кремсе и победа над Мортье значительно подняли дух войска. Во всей армии и в главной квартире ходили самые радостные, хотя и несправедливые слухи о мнимом приближении колонн из России, о какой то победе, одержанной австрийцами, и об отступлении испуганного Бонапарта.