434-й истребительный авиационный полк

434-й истребительный авиационный полк
Войска:	ВВС
Род войск:	истребительная авиация
Формирование:	20.07.1941
Расформирование (преобразование):	22.11.1942
Преемник:	32-й гвардейский истребительный авиационный полк
Боевой путь
1941: Ленинградская область 1942: Ленинградская область Харьковская область Сталинградская область

434-й истребительный авиационный полк — воинская часть вооружённых СССР в Великой Отечественной войне.

История

Сформирован в двухэскадрильном составе 20 июля 1941 года во 2-м запасном авиационном полку на станции Сейма. Укомплектован «из летчиков и техников расформированных частей на различных фронтах Отечественной войны» Был вооружён 20 истребителями ЛаГГ-3 первых серий, с одной пушкой, двумя 12,7-мм пулеметами БС и двумя 7,62-мм пулеметами ШКАС.

В середине августа 1941 года, после обучения и укомплектования, вылетел на фронт.

В составе действующей армии с 22 августа 1941 по 12 марта 1942, с 13 июня 1942 по 6 июля 1942, с 15 июля 1942 по 3 августа 1942 и с 14 сентября 1942 по 3 октября 1942 года.

22 августа 1941 прибыл на аэродром Большая Коломенка, неподалёку от Боровичей и вошёл в состав 2-й резервной авиагруппы. Приступил к боевым действиям в районе Демянска, Старой Руссы, Новгорода. Первая потеря полка была 9 сентября 1941 года, первая победа полка зафиксирована над Демянском 11 сентября 1941 года. Полк вёл напряжённую деятельность, прикрывая наземные войска, вылетая на перехват бомбардировщиков, штурмуя наземные войска и аэродромы противника, проводя воздушную разведку. Так, за 14 сентября 1941 года полк совершил 15 вылетов, 15 сентября — 6, 16 сентября — 56, 18 сентября 75 боевых вылетов. Уже через месяц, к 26 сентября 1941 года, в полку осталось только 5 исправных самолётов, и в этот день полк вылетал на штурмовку аэродрома противника в Любани. Всего за период с 4 по 29 сентября полк произвёл 230 боевых вылетов, провёл 22 воздушных боя, отчитался о 12 сбитых самолётах противника, произвёл 42 штурмовки. Сам полк потерял в боях 9 самолётов и 4 лётчика, а также 8 самолётов составили небоевые потери.

29 сентября 1941 года полк сдал остававшиеся самолёты и убыл в Сейму, где укомплектовался истребителями и был пополнен. 29 октября 1941 года полк в составе 22 самолётов прибыл на аэродром у деревни Покрома Хвойнинского района Ленинградской области. С 30 октября 1941 года по 3 января 1942 года полк, участвуя в Тихвинских оборонительной и наступательной операциях, наносил удары по противнику в районах Тихвина, Чудово, Киришей и Грузино. Только за месяц, с 30 октября по 1 декабря 1941 года полк потерял 15 самолётов (9 в небоевых потерях). С января 1942 по марте 1942 года полк всего семью лётчиками, участвуя в Любанской операции, вёл боевые действия с аэродрома Красница (близ станции Неболчи). За период с 30 октября 1941 года по 10 марта 1942 года полк произвёл 515 боевых вылетов, провёл 47 воздушных боев, 113 штурмовок и отчитался об уничтожении 16 самолётов противника в воздушных боях и 6 на земле, 275 автомашин, до 20 железнодорожных вагонов, подавлении 54 зенитных батарей, уничтожении 7 складов с боеприпасами, а также разбросал 500 тысяч листовок. 10 марта 1942 года полк сдал оставшиеся самолёты и 12 марта 1942 года убыл в 6-й запасной авиационный полк на аэродром в городе Рассказово (Тамбовская область).

С 1 апреля по 17 мая 1942 года полк проходит переобучение на самолёты Як-1. 20 мая 1942 года полк перебазировался в Люберцы, где начал укомплектование в трёхэскадрильном составе. По инициативе В. И. Сталина, занимавшего должность начальника инспекции ВВС, на базе полка стал создаваться особый полк, в который стали зачислять наиболее опытных и отличившихся лётчиков.

12 июня 1942 года полк в двухэскадрильном составе (в третьей на тот момент не было пилотов) перелетел на аэродром Песчанка рядом с городом Валуйки и приступил к боям. Вылетает на перехват самолётов противника в районах Валуйки, Купянск, Уразово, Бологовка, Пристень, Двуречная. 5 июля 1942 года полк передал оставшиеся самолёты другим частям и 6 июля убыл в Люберцы. За три недели полк отчитался о 35 уничтоженных самолётах противника в 29 воздушных боях и 4 потерянных самолётах.

Полк получает истребители Як-7Б и продолжает укомплектование лётчиками-асами, а также инструкторами лётных училищ. 15 июля 1942 года полк прибыл на аэродром Гумрак. Командованию 8-й воздушной армии Василием Сталиным было отдано следующее указание:

«434-й ИАП подчиняется непосредственно мне… Довожу до вашего сведения, что 434-й ИАП крайне нам дорог, так как в его состав вошли специально подобранные летчики с большим боевым опытом, поэтому использовать его зам. НКО генерал-лейтенант авиации Новиков А. А. приказал только для воздушного боя и преимущественно для уничтожения бомбардировочной авиации противника…»

Вместе с 150-м бомбардировочным полком на Пе-2, в котором также были собраны лучшие лётчики и 484-м истребительным авиационным полком, 434-й авиаполк составил особую авиационную группу под командованием В. И. Сталина, которая приступила к боевым действиям на подступах к Сталинграду. Первая победа над Сталинградом состоялась 18 июля 1942 года. С 25 июля 1942 года полк в основном задействован на прикрытии переправ через Дон в районе Калача, совершает по 60-70 боевых вылетов в день. Вечером 31 июля и утром 1 августа полк 1942 года в составе 20 Як-7Б перелетел на полевой аэродром Пичуга севернее Сталинграда, а 3 августа 1942 года полк вновь убыл в Люберцы. За период с 13 июля по 3 августа 1942 года лётчики полка совершили 827 боевых вылетов и в 29 воздушных боях уничтожили 55 самолётов противника, причём полк отчитался о 32 сбитых самолётах только за один день 26 июля 1942 года. Потери полка составили два пилота: один погибшим и один взятый в плен.

Полк предполагалось перевооружить на Ла-5, но лётчики полка отказались и 3 сентября 1942 года полк вновь получил Як-7Б в Саратове, к 14 сентября 1942 года перебазировался на полевой аэродром «Совхоз Сталинградский» в шестидесяти километрах севернее Сталинграда. Через несколько дней в состав полка было включено звено из женского 586-го истребительного авиационного полка. С 14 сентября 1942 года полк вновь ведёт очень напряжённую боевую работу над Сталинградом и Котлубанью. 14 сентября. 4 октября1942 года полк сдал оставшиеся самолёты в 220-ю истребительную дивизию и убыл на укомплектование в Люберцы. За бои сентября 1942 года полк совершил 652 боевых вылета, провёл 48 воздушных боев и заявил об уничтожении 83 самолётов противника. При этом полк потерял 16 лётчиков погибшими и 22 самолёта.

22 ноября 1942 года приказом Наркома обороны СССР № 374 434-й истребительный авиационный полк был преобразован в 32-й гвардейский истребительный авиационный полк.

Подчинение

Дата	Фронт (округ)	Армия	Корпус	Дивизия
01.09.1941 года	Ленинградский фронт	-	2-я резервная авиационная группа	-
01.10.1941 года	-	4-я армия	2-я резервная авиационная группа	-
01.11.1941 года	Ленинградский фронт	-	2-я резервная авиационная группа	-
01.12.1941 года	Ленинградский фронт	-	2-я резервная авиационная группа	-
01.01.1942 года	Волховский фронт	-	2-я резервная авиационная группа	-
01.02.1942 года	Волховский фронт	59-я армия	2-я резервная авиационная группа	-
01.03.1942 года	Волховский фронт	59-я армия	2-я резервная авиационная группа	-
01.04.1942 года	Приволжский военный округ	-	-	-
01.05.1942 года	Приволжский военный округ	-	-	-
01.06.1942 года	Резерв Ставки ВГК	-	-	-
01.07.1942 года	Юго-Западный фронт	8-я воздушная армия	-	-
01.08.1942 года	Сталинградский фронт	-	-	-
01.09.1942 года	на переформировании	-	-	-
01.10.1942 года	Донской фронт	16-я воздушная армия	-	-
01.11.1942 года	Резерв Ставки ВГК	-	-	-

Командиры

• Корягин Александр Александрович, майор, 08.1941 — 11.1941
• Панчев К. И., капитан, 11.1941 — 05.1942
• Клещёв, Иван Иванович, майор, 05.1942 — 19.09.1942
• Семёнов, Александр Фёдорович, майор, врио с 19.09.1942

Отличившиеся воины полка

Награда	Ф. И.О.	Должность	Звание	Дата награждения	Примечания
	Алкидов, Владимир Яковлевич	командир звена	лейтенант	12.08.1942	за боевые подвиги в Сталинградской битве
	Бабков, Василий Петрович	штурман полка	капитан	23.11.1942
	Баклан, Андрей Яковлевич	командир звена	старший лейтенант	23.11.1942
	Власов, Николай Иванович	старший инспектор по технике пилотирования истребительной авиации Инспекции Военно-Воздушных Сил	подполковник	23.11.1942	Воевал в составе полка, но не числился в нём. Погиб 26.01.1945
	Карначёнок, Николай Александрович	командир звена	лейтенант	23.11.1942	погиб 22.09.1942

Литература

[militera.lib.ru/h/isaev_sm/index.html Исаев С. М. Страницы истории 32-го гвардейского Виленского орденов Ленина и Кутузова III степени истребительного авиационного полка — М.: АРБОР, 2006.]

Ссылки

• [www.soldat.ru/doc/perechen Перечень No.12 авиационных полков военно-воздушных сил Красной Армии, входивших в состав Действующей армии в годы Великой Отечественной войны 1941—1945 гг.]
• [www.allaces.ru/cgi-bin/s2.cgi/sssr/struct/p/iap434.dat Справочник]

Отрывок, характеризующий 434-й истребительный авиационный полк

– Unterkunft, – повторил Пьер.
– Onterkoff, – сказал капитан и несколько секунд смеющимися глазами смотрел на Пьера. – Les Allemands sont de fieres betes. N'est ce pas, monsieur Pierre? [Экие дурни эти немцы. Не правда ли, мосье Пьер?] – заключил он.
– Eh bien, encore une bouteille de ce Bordeau Moscovite, n'est ce pas? Morel, va nous chauffer encore une pelilo bouteille. Morel! [Ну, еще бутылочку этого московского Бордо, не правда ли? Морель согреет нам еще бутылочку. Морель!] – весело крикнул капитан.
Морель подал свечи и бутылку вина. Капитан посмотрел на Пьера при освещении, и его, видимо, поразило расстроенное лицо его собеседника. Рамбаль с искренним огорчением и участием в лице подошел к Пьеру и нагнулся над ним.
– Eh bien, nous sommes tristes, [Что же это, мы грустны?] – сказал он, трогая Пьера за руку. – Vous aurai je fait de la peine? Non, vrai, avez vous quelque chose contre moi, – переспрашивал он. – Peut etre rapport a la situation? [Может, я огорчил вас? Нет, в самом деле, не имеете ли вы что нибудь против меня? Может быть, касательно положения?]
Пьер ничего не отвечал, но ласково смотрел в глаза французу. Это выражение участия было приятно ему.
– Parole d'honneur, sans parler de ce que je vous dois, j'ai de l'amitie pour vous. Puis je faire quelque chose pour vous? Disposez de moi. C'est a la vie et a la mort. C'est la main sur le c?ur que je vous le dis, [Честное слово, не говоря уже про то, чем я вам обязан, я чувствую к вам дружбу. Не могу ли я сделать для вас что нибудь? Располагайте мною. Это на жизнь и на смерть. Я говорю вам это, кладя руку на сердце,] – сказал он, ударяя себя в грудь.
– Merci, – сказал Пьер. Капитан посмотрел пристально на Пьера так же, как он смотрел, когда узнал, как убежище называлось по немецки, и лицо его вдруг просияло.
– Ah! dans ce cas je bois a notre amitie! [А, в таком случае пью за вашу дружбу!] – весело крикнул он, наливая два стакана вина. Пьер взял налитой стакан и выпил его. Рамбаль выпил свой, пожал еще раз руку Пьера и в задумчиво меланхолической позе облокотился на стол.
– Oui, mon cher ami, voila les caprices de la fortune, – начал он. – Qui m'aurait dit que je serai soldat et capitaine de dragons au service de Bonaparte, comme nous l'appellions jadis. Et cependant me voila a Moscou avec lui. Il faut vous dire, mon cher, – продолжал он грустным я мерным голосом человека, который сбирается рассказывать длинную историю, – que notre nom est l'un des plus anciens de la France. [Да, мой друг, вот колесо фортуны. Кто сказал бы мне, что я буду солдатом и капитаном драгунов на службе у Бонапарта, как мы его, бывало, называли. Однако же вот я в Москве с ним. Надо вам сказать, мой милый… что имя наше одно из самых древних во Франции.]
И с легкой и наивной откровенностью француза капитан рассказал Пьеру историю своих предков, свое детство, отрочество и возмужалость, все свои родственныеимущественные, семейные отношения. «Ma pauvre mere [„Моя бедная мать“.] играла, разумеется, важную роль в этом рассказе.
– Mais tout ca ce n'est que la mise en scene de la vie, le fond c'est l'amour? L'amour! N'est ce pas, monsieur; Pierre? – сказал он, оживляясь. – Encore un verre. [Но все это есть только вступление в жизнь, сущность же ее – это любовь. Любовь! Не правда ли, мосье Пьер? Еще стаканчик.]
Пьер опять выпил и налил себе третий.
– Oh! les femmes, les femmes! [О! женщины, женщины!] – и капитан, замаслившимися глазами глядя на Пьера, начал говорить о любви и о своих любовных похождениях. Их было очень много, чему легко было поверить, глядя на самодовольное, красивое лицо офицера и на восторженное оживление, с которым он говорил о женщинах. Несмотря на то, что все любовные истории Рамбаля имели тот характер пакостности, в котором французы видят исключительную прелесть и поэзию любви, капитан рассказывал свои истории с таким искренним убеждением, что он один испытал и познал все прелести любви, и так заманчиво описывал женщин, что Пьер с любопытством слушал его.
Очевидно было, что l'amour, которую так любил француз, была ни та низшего и простого рода любовь, которую Пьер испытывал когда то к своей жене, ни та раздуваемая им самим романтическая любовь, которую он испытывал к Наташе (оба рода этой любви Рамбаль одинаково презирал – одна была l'amour des charretiers, другая l'amour des nigauds) [любовь извозчиков, другая – любовь дурней.]; l'amour, которой поклонялся француз, заключалась преимущественно в неестественности отношений к женщине и в комбинация уродливостей, которые придавали главную прелесть чувству.
Так капитан рассказал трогательную историю своей любви к одной обворожительной тридцатипятилетней маркизе и в одно и то же время к прелестному невинному, семнадцатилетнему ребенку, дочери обворожительной маркизы. Борьба великодушия между матерью и дочерью, окончившаяся тем, что мать, жертвуя собой, предложила свою дочь в жены своему любовнику, еще и теперь, хотя уж давно прошедшее воспоминание, волновала капитана. Потом он рассказал один эпизод, в котором муж играл роль любовника, а он (любовник) роль мужа, и несколько комических эпизодов из souvenirs d'Allemagne, где asile значит Unterkunft, где les maris mangent de la choux croute и где les jeunes filles sont trop blondes. [воспоминаний о Германии, где мужья едят капустный суп и где молодые девушки слишком белокуры.]
Наконец последний эпизод в Польше, еще свежий в памяти капитана, который он рассказывал с быстрыми жестами и разгоревшимся лицом, состоял в том, что он спас жизнь одному поляку (вообще в рассказах капитана эпизод спасения жизни встречался беспрестанно) и поляк этот вверил ему свою обворожительную жену (Parisienne de c?ur [парижанку сердцем]), в то время как сам поступил во французскую службу. Капитан был счастлив, обворожительная полька хотела бежать с ним; но, движимый великодушием, капитан возвратил мужу жену, при этом сказав ему: «Je vous ai sauve la vie et je sauve votre honneur!» [Я спас вашу жизнь и спасаю вашу честь!] Повторив эти слова, капитан протер глаза и встряхнулся, как бы отгоняя от себя охватившую его слабость при этом трогательном воспоминании.
Слушая рассказы капитана, как это часто бывает в позднюю вечернюю пору и под влиянием вина, Пьер следил за всем тем, что говорил капитан, понимал все и вместе с тем следил за рядом личных воспоминаний, вдруг почему то представших его воображению. Когда он слушал эти рассказы любви, его собственная любовь к Наташе неожиданно вдруг вспомнилась ему, и, перебирая в своем воображении картины этой любви, он мысленно сравнивал их с рассказами Рамбаля. Следя за рассказом о борьбе долга с любовью, Пьер видел пред собою все малейшие подробности своей последней встречи с предметом своей любви у Сухаревой башни. Тогда эта встреча не произвела на него влияния; он даже ни разу не вспомнил о ней. Но теперь ему казалось, что встреча эта имела что то очень значительное и поэтическое.
«Петр Кирилыч, идите сюда, я узнала», – слышал он теперь сказанные сю слова, видел пред собой ее глаза, улыбку, дорожный чепчик, выбившуюся прядь волос… и что то трогательное, умиляющее представлялось ему во всем этом.
Окончив свой рассказ об обворожительной польке, капитан обратился к Пьеру с вопросом, испытывал ли он подобное чувство самопожертвования для любви и зависти к законному мужу.
Вызванный этим вопросом, Пьер поднял голову и почувствовал необходимость высказать занимавшие его мысли; он стал объяснять, как он несколько иначе понимает любовь к женщине. Он сказал, что он во всю свою жизнь любил и любит только одну женщину и что эта женщина никогда не может принадлежать ему.
– Tiens! [Вишь ты!] – сказал капитан.
Потом Пьер объяснил, что он любил эту женщину с самых юных лет; но не смел думать о ней, потому что она была слишком молода, а он был незаконный сын без имени. Потом же, когда он получил имя и богатство, он не смел думать о ней, потому что слишком любил ее, слишком высоко ставил ее над всем миром и потому, тем более, над самим собою. Дойдя до этого места своего рассказа, Пьер обратился к капитану с вопросом: понимает ли он это?
Капитан сделал жест, выражающий то, что ежели бы он не понимал, то он все таки просит продолжать.
– L'amour platonique, les nuages… [Платоническая любовь, облака…] – пробормотал он. Выпитое ли вино, или потребность откровенности, или мысль, что этот человек не знает и не узнает никого из действующих лиц его истории, или все вместе развязало язык Пьеру. И он шамкающим ртом и маслеными глазами, глядя куда то вдаль, рассказал всю свою историю: и свою женитьбу, и историю любви Наташи к его лучшему другу, и ее измену, и все свои несложные отношения к ней. Вызываемый вопросами Рамбаля, он рассказал и то, что скрывал сначала, – свое положение в свете и даже открыл ему свое имя.
Более всего из рассказа Пьера поразило капитана то, что Пьер был очень богат, что он имел два дворца в Москве и что он бросил все и не уехал из Москвы, а остался в городе, скрывая свое имя и звание.
Уже поздно ночью они вместе вышли на улицу. Ночь была теплая и светлая. Налево от дома светлело зарево первого начавшегося в Москве, на Петровке, пожара. Направо стоял высоко молодой серп месяца, и в противоположной от месяца стороне висела та светлая комета, которая связывалась в душе Пьера с его любовью. У ворот стояли Герасим, кухарка и два француза. Слышны были их смех и разговор на непонятном друг для друга языке. Они смотрели на зарево, видневшееся в городе.
Ничего страшного не было в небольшом отдаленном пожаре в огромном городе.
Глядя на высокое звездное небо, на месяц, на комету и на зарево, Пьер испытывал радостное умиление. «Ну, вот как хорошо. Ну, чего еще надо?!» – подумал он. И вдруг, когда он вспомнил свое намерение, голова его закружилась, с ним сделалось дурно, так что он прислонился к забору, чтобы не упасть.
Не простившись с своим новым другом, Пьер нетвердыми шагами отошел от ворот и, вернувшись в свою комнату, лег на диван и тотчас же заснул.


На зарево первого занявшегося 2 го сентября пожара с разных дорог с разными чувствами смотрели убегавшие и уезжавшие жители и отступавшие войска.
Поезд Ростовых в эту ночь стоял в Мытищах, в двадцати верстах от Москвы. 1 го сентября они выехали так поздно, дорога так была загромождена повозками и войсками, столько вещей было забыто, за которыми были посылаемы люди, что в эту ночь было решено ночевать в пяти верстах за Москвою. На другое утро тронулись поздно, и опять было столько остановок, что доехали только до Больших Мытищ. В десять часов господа Ростовы и раненые, ехавшие с ними, все разместились по дворам и избам большого села. Люди, кучера Ростовых и денщики раненых, убрав господ, поужинали, задали корму лошадям и вышли на крыльцо.