44-я стрелковая дивизия
- Не следует путать с 44-й стрелковой Киевской Краснознамённой дивизией имени Н. А. Щорса, переформированной в апреле 1941 года в 44-ю горнострелковую Киевскую Краснознамённую дивизию имени Н. А. Щорса.
44-я стрелковая дивизия | |
Награды: | |
---|---|
Почётные наименования: |
Чудовская |
Войска: |
сухопутные |
Род войск: | |
Формирование: |
24 сентября 1941 года |
Расформирование (преобразование): |
1946 |
Предшественник: |
3-я гвардейская Ленинградская стрелковая дивизия народного ополчения (Петроградского района) |
Боевой путь | |
1941—1944: |
44-я стрелковая Чудовская Краснознамённая дивизия — воинское соединение вооружённых сил СССР в Великой Отечественной войне.
Содержание
История
Переименована из 3-й гвардейской дивизии народного ополчения 24 сентября 1941 года на позициях под Старо-Паново — Урицк. Стрелковые полки дивизии сформированы следующим образом: 25-й стрелковый полк переименован из переданного в 3-ю гвардейскую дивизию ополчения 2-го стрелкового полка 1-й стрелковой дивизии ополчения, 146-й стрелковый полк — это бывший 35-й мотострелковый полк НКВД 21-й дивизии НКВД, а 305-й стрелковый полк — это бывший 701-й стрелковый полк 142-й стрелковой дивизии.
В действующей армии с 24 сентября 1941 года по 9 мая 1945 года.
C 1 октября 1941 года дивизия, действуя совместно с 6-й бригадой морской пехоты, переходит в наступление в общем направлении на Урицк — Старо-Паново, должна была взять Ивановку, но наступление успеха не имело.
В конце октября 1941 года была переброшена на подступы к Тихвину транспортной авиацией, без артиллерии и транспорта.
Одним, 305-м полком, участвовала в контрударе на Будогощь, затем отходит на Тихвин, под ударами противника.
На 9 ноября 1941 года отходила от Тихвина прямо вдоль дороги на Лодейное Поле, на тот момент она насчитывала всего в своём составе около 700 человек. Отделившийся в ходе боёв отряд (остатки 305-го стрелкового полка) в количестве около 300 человек отходил на восток от Тихвина, где ведёт бои, сдерживая немецкое наступление у деревни Астрача. 10 ноября основные силы дивизии заняли оборону по северному берегу реки Шомушка. Дивизии были приданы 15 Т-26 60-й танковой дивизии; также дивизия была пополнена за счёт войск 7-й армии[1]
C 11 ноября 1941 года дивизия, совместно со 191-й стрелковой дивизией при поддержке 46-й танковой бригады перешла в наступление на Тихвин, отбросив немецкие войска на 12-13 километров и выйдя на северные окраины города, где была остановлена, дальнейшие попытки продвинуться успеха не имели. Также дивизия ведёт бои, направленные на охват Тихвина с запада и окружение группировки войск противника в Тихвине, после многократных атак взяла опорный пункт противника в селе Лазаревичи, но была вынуждена под контратакой оставить село. Не принесли успеха попытки дивизии перерезать железную дорогу, однако дивизия смогла удержать позиции, с которых железная дорога простреливалась артиллерией, которую дивизия к декабрю 1941 года получила. К 5 декабря 1941 года дивизии удалось перерезать шоссе Тихвин — Волхов, была задержана в тяжёлых боях под Лазаревичами, которые удалось взять только 9 декабря 1941 года, после чего дивизия приступила к преследованию отходящих частей противника. Частью сил — 305-м стрелковым полком — участвовала в освобождении Тихвина 9 декабря 1941 года, затем с боями вышла на реку Сясь, затем, продвинувшись ведёт бои у Ситомли. К концу декабря 1941 года дивизия вышла на подступы к Киришам, на 24 декабря 1941 года вышла на рубеж Городище — Мыслово, на 26 декабря 1941 года наступает непосредственно на Кириши
Немецкие войска в ходе отступления сумели удержать небольшой (в длину 4 и в глубину 2 километра) плацдарм на восточном берегу Волхова и дивизия ведёт бои по периметру этого плацдарма вплоть до его оставления немецкими войсками осенью 1943 года. Так, в тяжелейших наступательных боях дивизия участвует например с 5 июня 1942 года, с 20 июля 1942 года в течение 6 дней атакует плацдарм, имея противником части 11-й пехотной дивизии, с 22 августа 1942 года в течение почти всего сентября 1942, но плацдарм устоял.
Только в первый день (20 июля) противник двенадцать раз шёл в атаку и двенадцать раз был отбит!— В. Хаупт. Группа армий «Север», стр. 155
В конце концов, плацдарм был ликвидирован только в октябре 1943 года и в ноябре 1943 года дивизия вошла в состав 54-й армии.
С 22 ноября 1943 года дивизия перешла к обороне по восточному берегу Волхова, приняв дополнительно в свою полосу обороны плацдарм на западном берегу Волхова перед опорным пунктом противника Зеленцы, Курников Остров, Лезно, а 13 января 1944 года ещё плацдарм на участке устье реки Любунька, Пехово, слияние рек Любунька и Пертеченка, железнодорожный мост через Волхов. Части дивизии в ходе Новгородско-Лужской операции перешли в наступление в ночь с 20 на 21 января 1944 года и 21 января 1944 года овладели опорными пунктами Меневша, Мелехово, станция Тигода, Зеленцы, Курников Остров, Хмелище, разъезд Водосье, Водосье. Немецкие войска отходили и преследуя их, дивизия 23 января 1944 года вышла на рубеж реки Доброха, Карловка, Метино, Пертечно. Там противник организовал промежуточный рубеж обороны, который дивизия пытается преодолеть, ведя ожесточённые бои в течение пяти дней. К утру 28 января 1944 года части дивизии закончив перегруппировку, овладели населёнными пунктами Карлова, Метино, Пертечно и 10 другими, продолжили преследование противника, отходящего в общем направлении на Октябрьскую железную дорогу. 29 января 1944 года дивизия смогла взять Чудово. За девять дней боёв дивизия отчиталась об уничтожении свыше 1000 солдат и офицеров противника, свыше 30 человек пленных, освобождении свыше 30 населённых пунктов, 5 железнодорожных станций. С утра 30 января 1944 года дивизия продолжила дальнейшее преследование противника отходящего в направлении железной дороги Ленинград — Новгород. 31 января 1944 года части дивизии овладели населёнными пунктами Корцово-2, Сенная Кересть, Ольховка, 1 февраля 1944 года — Кривино, Пятница, 2 февраля 1944 года — Финев Луг. Затем дивизия была выведена во фронтовой резерв, и после 70-километрового марша, к 5 февраля 1944 года сосредоточилась в районе станции Подберезье. До 11 февраля 1944 года приводит себя в порядок, подтягивает тылы и занимается боевой подготовкой, получив пополнение в количестве 1850 человек. В ночь с 11 на 12 февраля 1944 года, части дивизии выступили маршем и к 13 февраля 1944 года сосредоточились в районе деревни Теребутицы в 8 километрах северо-западнее Шимска. В ночь с 15 февраля на 16 февраля 1944 года дивизия сменила 225-ю стрелковую дивизию на рубеже Кукшино, северная опушка леса в 2 километрах севернее Шимска и с 17 по 20 февраля 1944 года ведёт бои вместе с 502-й отдельный танковый батальон и двумя батальонами 124-го танкового полка под опорным пунктом обороны на рубеже Мшага — Воскресенское.[2] Затем дивизия, преследуя отходящего противника, наступает в направлении Дно, участвует в его освобождении 24 февраля 1944 года, к концу февраля 1944 года вышла к Острову и в течение марта — апреля 1944 года безуспешно пытается преодолеть рубеж оборонительной линии «Пантера». 22 июня 1944 года, находясь северо-восточнее Острова, двумя штурмовыми отрядами проводит разведку боем на участке 32-й пехотной дивизии в районе Стомино — Боровицы. С 17 июля 1944 года дивизия переходит в наступление в ходе Псковско-Островской наступательной операции, прорывая оборону, наступает на Острову и 21 июля 1944 года с боями входит в город, ведёт тяжёлые уличные бои.
«Части полковника Мироненко рядом последовательных ударов начали дробить оборону немцев с северо-востока. Бои быстро переместились непосредственно к северным окраинам города. Причем одной части из соединения полковника Мироненко была поставлена задача овладеть в первую очередь военным городком, являющимся восточной окраиной Острова. Бои здесь развивались чрезвычайно успешно для наших частей»— Фронтовая газета «За Родину»! от 22 июля 1944 года
Дивизия продолжила наступление в общем направлении на Лауру. На 30 июля 1944 года дивизия находится в районе Веретье, имела задачу наступления в общем направлении на Чёрный Ручей, Авику, Угарево и к исходу дня 30 июля 1944 года перерезать шоссейную дорогу Псков — Рига на участке севернее деревни Угарево и в деревне Олухово-Невское, атакует арьергарды 23-й и 30-й пехотной дивизий, но атака захлебнулась под огнём, как и наступление всего фронта, вскоре остановившееся на оборонительной линии «Мариенбург».
В ходе Тартуской наступательной операции дивизия начинает наступление с участка близ Лауры в общем направлении на Валгу, быстро продвигается в ходе наступления, в конце второй декады августа отбивает контратаки противника близ Антсла, к концу августа 1944 года выйдя на подступы к Валге.
С сентября 1944 года наступает в ходе Рижской наступательной операции, прорывая оборону противника у Валги, 19 сентября 1944 года участвует в освобождении города, затем, продолжая наступление через Валмиеру, к концу сентября 1944 года, вышла к укреплённому рубежу «Сигулда» западнее Цесиса. 13-15 октября 1944 года частью сил приняла участие в освобождении Риги, после чего вышла на подступы к Тукумсу, и с этого момента, вплоть до капитуляции Курляндской группировки в мае 1945 года, ведёт бои, штурмуя линию обороны близ Тукумса.
Расформирована в 1946 году
Подчинение
Состав
- 2-й стрелковый полк (до 23.10.1941)
- 35-й стрелковый полк (до 23.10.1941)
- 701-й стрелковый полк (до 23.10.1941)
- 25-й стрелковый Островский Краснознамённый полк (с 23.10.1941)
- 146-й стрелковый Островский полк (с 23.10.1941)
- 305-й стрелковый Валгинский полк (с 23.10.1941)
- 44-й артиллерийский полк (до 23.10.1941)
- 122-й артиллерийский Рижский полк (с 23.10.1941)
- 268-й отдельный истребительно-противотанковый дивизион
- 4-я отдельная разведывательная рота
- 61-й отдельный сапёрный батальон
- 237-й отдельный батальон связи (12-я отдельная рота связи)
- 78-й медико-санитарный батальон
- 105-я автотранспортная рота
- 114-я отдельная рота химический защиты
- 346-я полевая хлебопекарня
- 91-й дивизионный ветеринарный лазарет
- 594-я полевая почтовая станция
- 625-я полевая касса Госбанка
Командиры
- Артюшенко, Павел Алексеевич, полковник, с 25.09.1941 по 13.06.1942
- Воробьев, Дмитрий Демьянович, подполковник, с 13.10.1942 полковник, с 14.06.1942 по 04.11.1942
- Золотарев, Василий Иванович, полковник, с 05.11.1942 по 01.12.1942
- Рогов Николай Васильевич, полковник, с 02.12.1942 по 21.12.1942
- Воробьев, Иван Андреевич, полковник, с 17.05.1943 генерал-майор, с 29.12.1942 по 08.07.1944
- Мироненко, Анатолий Анисимович, полковник, с 09.07.1944 по 09.05.1945
Награды и наименования
Награда (наименование) | Дата | За что получена |
---|---|---|
Чудовская | 29.01.1944 | - |
29.01.1944 | - |
Отличившиеся воины дивизии
Награда | Ф. И. О. | Должность | Звание | Дата награждения | Примечания |
---|---|---|---|---|---|
Жиленков, Андрей Иванович | командир орудия 122-го артиллерийского полка | сержант | 19.08.1955 | перенаграждён, дважды был награждён орденом Славы 2-й степени | |
Полюшков, Владимир Иванович | стрелок 4 отдельной разведывательной роты | ефрейтор | 29.12.1980 | перенаграждён, был дважды награждён орденом Славы 3 степени. | |
Попков, Николай Васильевич | помощник командира отделения 4 отдельной разведывательной роты | старшина | 24.03.1945 |
Напишите отзыв о статье "44-я стрелковая дивизия"
Примечания
- ↑ [archive.is/20120717041046/victory.mil.ru/lib/books/memo/meretskov/20.html Великая Отечественная война 1941—1945 гг. — Мемуары — Мерецков К. А. На службе народу]
- ↑ [www.okorneva.ru/?main=data_of_archive_of_defense&id=100038 44 стрелковая дивизия на 22.11.1943-20.02.1944 гг. . Сведения о боевом пути частей в ВОВ. Оксана Корнева, историк-генеалог]
Ссылки
- [www.rkka.ru/ihandbook.htm Справочник]
- [www.teatrskazka.com/Raznoe/Perechni_voisk/Perechen_05.html Перечень № 5 стрелковых, горнострелковых, мотострелковых и моторизованных дивизий, входивших в состав действующей армии в годы Великой Отечественной войны]
Отрывок, характеризующий 44-я стрелковая дивизия
– Да, – сказала графиня, после того как луч солнца, проникнувший в гостиную вместе с этим молодым поколением, исчез, и как будто отвечая на вопрос, которого никто ей не делал, но который постоянно занимал ее. – Сколько страданий, сколько беспокойств перенесено за то, чтобы теперь на них радоваться! А и теперь, право, больше страха, чем радости. Всё боишься, всё боишься! Именно тот возраст, в котором так много опасностей и для девочек и для мальчиков.– Всё от воспитания зависит, – сказала гостья.
– Да, ваша правда, – продолжала графиня. – До сих пор я была, слава Богу, другом своих детей и пользуюсь полным их доверием, – говорила графиня, повторяя заблуждение многих родителей, полагающих, что у детей их нет тайн от них. – Я знаю, что я всегда буду первою confidente [поверенной] моих дочерей, и что Николенька, по своему пылкому характеру, ежели будет шалить (мальчику нельзя без этого), то всё не так, как эти петербургские господа.
– Да, славные, славные ребята, – подтвердил граф, всегда разрешавший запутанные для него вопросы тем, что всё находил славным. – Вот подите, захотел в гусары! Да вот что вы хотите, ma chere!
– Какое милое существо ваша меньшая, – сказала гостья. – Порох!
– Да, порох, – сказал граф. – В меня пошла! И какой голос: хоть и моя дочь, а я правду скажу, певица будет, Саломони другая. Мы взяли итальянца ее учить.
– Не рано ли? Говорят, вредно для голоса учиться в эту пору.
– О, нет, какой рано! – сказал граф. – Как же наши матери выходили в двенадцать тринадцать лет замуж?
– Уж она и теперь влюблена в Бориса! Какова? – сказала графиня, тихо улыбаясь, глядя на мать Бориса, и, видимо отвечая на мысль, всегда ее занимавшую, продолжала. – Ну, вот видите, держи я ее строго, запрещай я ей… Бог знает, что бы они делали потихоньку (графиня разумела: они целовались бы), а теперь я знаю каждое ее слово. Она сама вечером прибежит и всё мне расскажет. Может быть, я балую ее; но, право, это, кажется, лучше. Я старшую держала строго.
– Да, меня совсем иначе воспитывали, – сказала старшая, красивая графиня Вера, улыбаясь.
Но улыбка не украсила лица Веры, как это обыкновенно бывает; напротив, лицо ее стало неестественно и оттого неприятно.
Старшая, Вера, была хороша, была неглупа, училась прекрасно, была хорошо воспитана, голос у нее был приятный, то, что она сказала, было справедливо и уместно; но, странное дело, все, и гостья и графиня, оглянулись на нее, как будто удивились, зачем она это сказала, и почувствовали неловкость.
– Всегда с старшими детьми мудрят, хотят сделать что нибудь необыкновенное, – сказала гостья.
– Что греха таить, ma chere! Графинюшка мудрила с Верой, – сказал граф. – Ну, да что ж! всё таки славная вышла, – прибавил он, одобрительно подмигивая Вере.
Гостьи встали и уехали, обещаясь приехать к обеду.
– Что за манера! Уж сидели, сидели! – сказала графиня, проводя гостей.
Когда Наташа вышла из гостиной и побежала, она добежала только до цветочной. В этой комнате она остановилась, прислушиваясь к говору в гостиной и ожидая выхода Бориса. Она уже начинала приходить в нетерпение и, топнув ножкой, сбиралась было заплакать оттого, что он не сейчас шел, когда заслышались не тихие, не быстрые, приличные шаги молодого человека.
Наташа быстро бросилась между кадок цветов и спряталась.
Борис остановился посереди комнаты, оглянулся, смахнул рукой соринки с рукава мундира и подошел к зеркалу, рассматривая свое красивое лицо. Наташа, притихнув, выглядывала из своей засады, ожидая, что он будет делать. Он постоял несколько времени перед зеркалом, улыбнулся и пошел к выходной двери. Наташа хотела его окликнуть, но потом раздумала. «Пускай ищет», сказала она себе. Только что Борис вышел, как из другой двери вышла раскрасневшаяся Соня, сквозь слезы что то злобно шепчущая. Наташа удержалась от своего первого движения выбежать к ней и осталась в своей засаде, как под шапкой невидимкой, высматривая, что делалось на свете. Она испытывала особое новое наслаждение. Соня шептала что то и оглядывалась на дверь гостиной. Из двери вышел Николай.
– Соня! Что с тобой? Можно ли это? – сказал Николай, подбегая к ней.
– Ничего, ничего, оставьте меня! – Соня зарыдала.
– Нет, я знаю что.
– Ну знаете, и прекрасно, и подите к ней.
– Соооня! Одно слово! Можно ли так мучить меня и себя из за фантазии? – говорил Николай, взяв ее за руку.
Соня не вырывала у него руки и перестала плакать.
Наташа, не шевелясь и не дыша, блестящими главами смотрела из своей засады. «Что теперь будет»? думала она.
– Соня! Мне весь мир не нужен! Ты одна для меня всё, – говорил Николай. – Я докажу тебе.
– Я не люблю, когда ты так говоришь.
– Ну не буду, ну прости, Соня! – Он притянул ее к себе и поцеловал.
«Ах, как хорошо!» подумала Наташа, и когда Соня с Николаем вышли из комнаты, она пошла за ними и вызвала к себе Бориса.
– Борис, подите сюда, – сказала она с значительным и хитрым видом. – Мне нужно сказать вам одну вещь. Сюда, сюда, – сказала она и привела его в цветочную на то место между кадок, где она была спрятана. Борис, улыбаясь, шел за нею.
– Какая же это одна вещь ? – спросил он.
Она смутилась, оглянулась вокруг себя и, увидев брошенную на кадке свою куклу, взяла ее в руки.
– Поцелуйте куклу, – сказала она.
Борис внимательным, ласковым взглядом смотрел в ее оживленное лицо и ничего не отвечал.
– Не хотите? Ну, так подите сюда, – сказала она и глубже ушла в цветы и бросила куклу. – Ближе, ближе! – шептала она. Она поймала руками офицера за обшлага, и в покрасневшем лице ее видны были торжественность и страх.
– А меня хотите поцеловать? – прошептала она чуть слышно, исподлобья глядя на него, улыбаясь и чуть не плача от волненья.
Борис покраснел.
– Какая вы смешная! – проговорил он, нагибаясь к ней, еще более краснея, но ничего не предпринимая и выжидая.
Она вдруг вскочила на кадку, так что стала выше его, обняла его обеими руками, так что тонкие голые ручки согнулись выше его шеи и, откинув движением головы волосы назад, поцеловала его в самые губы.
Она проскользнула между горшками на другую сторону цветов и, опустив голову, остановилась.
– Наташа, – сказал он, – вы знаете, что я люблю вас, но…
– Вы влюблены в меня? – перебила его Наташа.
– Да, влюблен, но, пожалуйста, не будем делать того, что сейчас… Еще четыре года… Тогда я буду просить вашей руки.
Наташа подумала.
– Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… – сказала она, считая по тоненьким пальчикам. – Хорошо! Так кончено?
И улыбка радости и успокоения осветила ее оживленное лицо.
– Кончено! – сказал Борис.
– Навсегда? – сказала девочка. – До самой смерти?
И, взяв его под руку, она с счастливым лицом тихо пошла с ним рядом в диванную.
Графиня так устала от визитов, что не велела принимать больше никого, и швейцару приказано было только звать непременно кушать всех, кто будет еще приезжать с поздравлениями. Графине хотелось с глазу на глаз поговорить с другом своего детства, княгиней Анной Михайловной, которую она не видала хорошенько с ее приезда из Петербурга. Анна Михайловна, с своим исплаканным и приятным лицом, подвинулась ближе к креслу графини.
– С тобой я буду совершенно откровенна, – сказала Анна Михайловна. – Уж мало нас осталось, старых друзей! От этого я так и дорожу твоею дружбой.
Анна Михайловна посмотрела на Веру и остановилась. Графиня пожала руку своему другу.
– Вера, – сказала графиня, обращаясь к старшей дочери, очевидно, нелюбимой. – Как у вас ни на что понятия нет? Разве ты не чувствуешь, что ты здесь лишняя? Поди к сестрам, или…
Красивая Вера презрительно улыбнулась, видимо не чувствуя ни малейшего оскорбления.
– Ежели бы вы мне сказали давно, маменька, я бы тотчас ушла, – сказала она, и пошла в свою комнату.
Но, проходя мимо диванной, она заметила, что в ней у двух окошек симметрично сидели две пары. Она остановилась и презрительно улыбнулась. Соня сидела близко подле Николая, который переписывал ей стихи, в первый раз сочиненные им. Борис с Наташей сидели у другого окна и замолчали, когда вошла Вера. Соня и Наташа с виноватыми и счастливыми лицами взглянули на Веру.
Весело и трогательно было смотреть на этих влюбленных девочек, но вид их, очевидно, не возбуждал в Вере приятного чувства.
– Сколько раз я вас просила, – сказала она, – не брать моих вещей, у вас есть своя комната.
Она взяла от Николая чернильницу.
– Сейчас, сейчас, – сказал он, мокая перо.
– Вы всё умеете делать не во время, – сказала Вера. – То прибежали в гостиную, так что всем совестно сделалось за вас.
Несмотря на то, или именно потому, что сказанное ею было совершенно справедливо, никто ей не отвечал, и все четверо только переглядывались между собой. Она медлила в комнате с чернильницей в руке.
– И какие могут быть в ваши года секреты между Наташей и Борисом и между вами, – всё одни глупости!
– Ну, что тебе за дело, Вера? – тихеньким голоском, заступнически проговорила Наташа.
Она, видимо, была ко всем еще более, чем всегда, в этот день добра и ласкова.
– Очень глупо, – сказала Вера, – мне совестно за вас. Что за секреты?…
– У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем, – сказала Наташа разгорячаясь.
– Я думаю, не трогаете, – сказала Вера, – потому что в моих поступках никогда ничего не может быть дурного. А вот я маменьке скажу, как ты с Борисом обходишься.
– Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится, – сказал Борис. – Я не могу жаловаться, – сказал он.
– Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову); даже скучно, – сказала Наташа оскорбленным, дрожащим голосом. – За что она ко мне пристает? Ты этого никогда не поймешь, – сказала она, обращаясь к Вере, – потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет, ты только madame de Genlis [мадам Жанлис] (это прозвище, считавшееся очень обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие – делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом, сколько хочешь, – проговорила она скоро.
– Да уж я верно не стану перед гостями бегать за молодым человеком…
– Ну, добилась своего, – вмешался Николай, – наговорила всем неприятностей, расстроила всех. Пойдемте в детскую.
Все четверо, как спугнутая стая птиц, поднялись и пошли из комнаты.
– Мне наговорили неприятностей, а я никому ничего, – сказала Вера.
– Madame de Genlis! Madame de Genlis! – проговорили смеющиеся голоса из за двери.
Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, улыбнулась и видимо не затронутая тем, что ей было сказано, подошла к зеркалу и оправила шарф и прическу. Глядя на свое красивое лицо, она стала, повидимому, еще холоднее и спокойнее.
В гостиной продолжался разговор.
– Ah! chere, – говорила графиня, – и в моей жизни tout n'est pas rose. Разве я не вижу, что du train, que nous allons, [не всё розы. – при нашем образе жизни,] нашего состояния нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.
– Ах, душа моя! – отвечала княгиня Анна Михайловна. – Не дай Бог тебе узнать, как тяжело остаться вдовой без подпоры и с сыном, которого любишь до обожания. Всему научишься, – продолжала она с некоторою гордостью. – Процесс мой меня научил. Ежели мне нужно видеть кого нибудь из этих тузов, я пишу записку: «princesse une telle [княгиня такая то] желает видеть такого то» и еду сама на извозчике хоть два, хоть три раза, хоть четыре, до тех пор, пока не добьюсь того, что мне надо. Мне всё равно, что бы обо мне ни думали.
– Ну, как же, кого ты просила о Бореньке? – спросила графиня. – Ведь вот твой уже офицер гвардии, а Николушка идет юнкером. Некому похлопотать. Ты кого просила?
– Князя Василия. Он был очень мил. Сейчас на всё согласился, доложил государю, – говорила княгиня Анна Михайловна с восторгом, совершенно забыв всё унижение, через которое она прошла для достижения своей цели.
– Что он постарел, князь Василий? – спросила графиня. – Я его не видала с наших театров у Румянцевых. И думаю, забыл про меня. Il me faisait la cour, [Он за мной волочился,] – вспомнила графиня с улыбкой.
– Всё такой же, – отвечала Анна Михайловна, – любезен, рассыпается. Les grandeurs ne lui ont pas touriene la tete du tout. [Высокое положение не вскружило ему головы нисколько.] «Я жалею, что слишком мало могу вам сделать, милая княгиня, – он мне говорит, – приказывайте». Нет, он славный человек и родной прекрасный. Но ты знаешь, Nathalieie, мою любовь к сыну. Я не знаю, чего я не сделала бы для его счастья. А обстоятельства мои до того дурны, – продолжала Анна Михайловна с грустью и понижая голос, – до того дурны, что я теперь в самом ужасном положении. Мой несчастный процесс съедает всё, что я имею, и не подвигается. У меня нет, можешь себе представить, a la lettre [буквально] нет гривенника денег, и я не знаю, на что обмундировать Бориса. – Она вынула платок и заплакала. – Мне нужно пятьсот рублей, а у меня одна двадцатипятирублевая бумажка. Я в таком положении… Одна моя надежда теперь на графа Кирилла Владимировича Безухова. Ежели он не захочет поддержать своего крестника, – ведь он крестил Борю, – и назначить ему что нибудь на содержание, то все мои хлопоты пропадут: мне не на что будет обмундировать его.
Графиня прослезилась и молча соображала что то.
– Часто думаю, может, это и грех, – сказала княгиня, – а часто думаю: вот граф Кирилл Владимирович Безухой живет один… это огромное состояние… и для чего живет? Ему жизнь в тягость, а Боре только начинать жить.
– Он, верно, оставит что нибудь Борису, – сказала графиня.
– Бог знает, chere amie! [милый друг!] Эти богачи и вельможи такие эгоисты. Но я всё таки поеду сейчас к нему с Борисом и прямо скажу, в чем дело. Пускай обо мне думают, что хотят, мне, право, всё равно, когда судьба сына зависит от этого. – Княгиня поднялась. – Теперь два часа, а в четыре часа вы обедаете. Я успею съездить.
И с приемами петербургской деловой барыни, умеющей пользоваться временем, Анна Михайловна послала за сыном и вместе с ним вышла в переднюю.
– Прощай, душа моя, – сказала она графине, которая провожала ее до двери, – пожелай мне успеха, – прибавила она шопотом от сына.
– Вы к графу Кириллу Владимировичу, ma chere? – сказал граф из столовой, выходя тоже в переднюю. – Коли ему лучше, зовите Пьера ко мне обедать. Ведь он у меня бывал, с детьми танцовал. Зовите непременно, ma chere. Ну, посмотрим, как то отличится нынче Тарас. Говорит, что у графа Орлова такого обеда не бывало, какой у нас будет.
– Mon cher Boris, [Дорогой Борис,] – сказала княгиня Анна Михайловна сыну, когда карета графини Ростовой, в которой они сидели, проехала по устланной соломой улице и въехала на широкий двор графа Кирилла Владимировича Безухого. – Mon cher Boris, – сказала мать, выпрастывая руку из под старого салопа и робким и ласковым движением кладя ее на руку сына, – будь ласков, будь внимателен. Граф Кирилл Владимирович всё таки тебе крестный отец, и от него зависит твоя будущая судьба. Помни это, mon cher, будь мил, как ты умеешь быть…
– Ежели бы я знал, что из этого выйдет что нибудь, кроме унижения… – отвечал сын холодно. – Но я обещал вам и делаю это для вас.
Несмотря на то, что чья то карета стояла у подъезда, швейцар, оглядев мать с сыном (которые, не приказывая докладывать о себе, прямо вошли в стеклянные сени между двумя рядами статуй в нишах), значительно посмотрев на старенький салоп, спросил, кого им угодно, княжен или графа, и, узнав, что графа, сказал, что их сиятельству нынче хуже и их сиятельство никого не принимают.