500 дней

500 дней (программа Шаталина — Явлинского) — непринятая программа перехода плановой экономики Советского Союза на рыночную экономику в целях преодоления экономического кризиса 1990 года и реализации «прав граждан на лучшую, более достойную жизнь». По собственному утверждению академика Шаталина, программа имела «явное признание капитализма».

Суть программы

Программа содержала принципиальную новую экономическую доктрину, по мнению авторов, заключающуюся в «движении к рынку прежде всего за счет государства, а не за счет простых людей», и ставила «задачу: все, что возможно, взять у государства и отдать людям» (Введение к Программе: Человек, свобода, рынок).

В целом программа содержала следующие предложения:

• приватизация государственной собственности;
• децентрализация управления экономикой;
• предоставление благоприятных условий для развития частного предпринимательства.

Рабочая группа по созданию программы была образована по инициативе и совместным решением М. С. Горбачёва и Б. Н. Ельцина. По её признанию, программа не была бы подготовлена без их совместной поддержки.

Часто единоличное авторство программы ошибочно приписывают Григорию Явлинскому — председателю Государственной комиссии по экономической реформе, однако программа была предложена Станиславом Шаталиным и доработана его рабочей группой. Перед началом работы над проектом Горбачёв заверил Шаталина, что серьёзно относится к радикальному реформированию советской экономики.

К 1 сентября 1990 года программа «500 дней» и 20 проектов законов к ней были подготовлены, утверждены Верховным Советом РСФСР и представлены на рассмотрение Верховного Совета СССР. Одновременно, по поручению председателя Совета Министров СССР Николая Рыжкова, разрабатывался альтернативный проект — «Основные направления развития». Рыжков заявил, что в случае непринятия его он уйдёт в отставку. В качестве компромисса Михаил Горбачёв предложил объединить две программы в единую программу Президента СССР.

В своем анализе разработчики Программы опирались на информацию, полученную из министерств и ведомств по 21 запросу, подписанному академиком Шаталиным. Информацию в полном объёме представили организации СССР: банки — Промстройбанк, Сбербанк, Госбанк, Агропромбанк, Жилсоцбанк; Госкомстат СССР, МИД СССР, Госкомиссия СМ СССР по продовольствию и закупкам.

Некоторые организации её не представили (Госплан СССР, Внешэкономбанк, Министерство обороны СССР, ЦК КПСС, ЦК ВЛКСМ, ВЦСПС), представили частично (Совет Министров СССР) или представили второстепенные материалы (Министерство финансов СССР, Госкомцен СССР) (раздел V Программы).

В заключительной части «Введения» рабочая группа признала, что у «программы есть недостатки, но верит, что окончательную её доработку осуществит уже жизнь. Ограниченный месяцем срок нашей работы, отсутствие важной информации не позволили нам сделать большего».

Программа широко обсуждалась общественностью, и её основные положения — масштабные разгосударствление и приватизация государственного имущества, внешнеэкономические преобразования, реформа ЖКХ, земельная реформа и др. — были позднее, уже после распада СССР, реализованы фактически ввиду отсутствия других концепций реформирования.

Вот как описывалась процедура приватизации в Программе:

Местные Советы оценивают стоимость торговых предприятий, предприятий службы быта, местной промышленности, мелких и средних предприятий других отраслей. После проведения оценки финансового состояния этих предприятий в печати публикуются их списки с указанием сроков и условий их приватизации. Затем в условиях полной гласности о ходе приватизации начинается продажа нежилых помещений, мелких предприятий… Программа нацелена на то, чтобы люди могли использовать имеющиеся у них деньги для приобретения собственности.

Академик Богомолов, Олег Тимофеевич отмечал: «программа Явлинского предусматривала экономический союз республик: единая валюта, единое законодательство, оборона. При этом ликвидировался Совмин, а экономикой управлял совет глав правительств каждой республики. Расширялась их автономия. Это было главной причиной торпедирования программы. Горбачёв пошел на поводу советского ВПК и отказался от её поддержки».

Этапы

• Первый этап программы (100 дней) предусматривал приватизацию жилья, земли, мелких предприятий, акционирование крупных предприятий. На базе Госбанка СССР создавалась Резервная система.
• Второй этап (100—250-е дни) — либерализация цен.
• Третий этап (250—400-е дни) — стабилизация рынка.
• Четвёртый этап (400—500-е дни) — начало подъёма.

Авторы

• Шаталин, Станислав Сергеевич
• Петраков, Николай Яковлевич
• Явлинский, Григорий Алексеевич
• Алексашенко, Сергей Владимирович
• Вавилов, Андрей Петрович
• Григорьев, Леонид Маркович
• Задорнов, Михаил Михайлович
• Мартынов, Владлен Аркадьевич
• Мащиц, Владимир Михайлович
• Михайлов, Алексей Юрьевич
• Фёдоров, Борис Григорьевич
• Ярыгина, Татьяна Владимировна
• Ясин, Евгений Григорьевич
• Баев, Юрий Иванович

См. также

• Шоковая терапия (экономика)
• План Бальцеровича
• Сто дней реформ

Ссылки

• [www.yabloko.ru/Publ/500/index.html К 10-летию разработки программы «500 дней»]
• [www.forbesrussia.ru/interview/45575-reformatory-prihodyat-k-vlasti-grigorii-yavlinskii Григорий Явлинский: «Ельцина убедили в том, что советскую систему можно преодолеть, только разорвав страну на куски»] // «Forbes». — 4 марта 2010
• д/ф [www.parom.tv/ru/rtr «1991. Гайдар. Начало.»] из цикла Исторические хроники с Николаем Сванидзе

Литература

• Переход к рынку. Концепция и Программа. — М.: «Архангельское», 1990. — 239 с.
• Ясин Е. Г. Российская экономика
• Рыжков Н. И. Главный свидетель, 2009.

Отрывок, характеризующий 500 дней

– Что ж, что смоляне предложили ополченцев госуаю. Разве нам смоляне указ? Ежели буародное дворянство Московской губернии найдет нужным, оно может выказать свою преданность государю импературу другими средствами. Разве мы забыли ополченье в седьмом году! Только что нажились кутейники да воры грабители…
Граф Илья Андреич, сладко улыбаясь, одобрительно кивал головой.
– И что же, разве наши ополченцы составили пользу для государства? Никакой! только разорили наши хозяйства. Лучше еще набор… а то вернется к вам ни солдат, ни мужик, и только один разврат. Дворяне не жалеют своего живота, мы сами поголовно пойдем, возьмем еще рекрут, и всем нам только клич кликни гусай (он так выговаривал государь), мы все умрем за него, – прибавил оратор одушевляясь.
Илья Андреич проглатывал слюни от удовольствия и толкал Пьера, но Пьеру захотелось также говорить. Он выдвинулся вперед, чувствуя себя одушевленным, сам не зная еще чем и сам не зная еще, что он скажет. Он только что открыл рот, чтобы говорить, как один сенатор, совершенно без зубов, с умным и сердитым лицом, стоявший близко от оратора, перебил Пьера. С видимой привычкой вести прения и держать вопросы, он заговорил тихо, но слышно:
– Я полагаю, милостивый государь, – шамкая беззубым ртом, сказал сенатор, – что мы призваны сюда не для того, чтобы обсуждать, что удобнее для государства в настоящую минуту – набор или ополчение. Мы призваны для того, чтобы отвечать на то воззвание, которым нас удостоил государь император. А судить о том, что удобнее – набор или ополчение, мы предоставим судить высшей власти…
Пьер вдруг нашел исход своему одушевлению. Он ожесточился против сенатора, вносящего эту правильность и узкость воззрений в предстоящие занятия дворянства. Пьер выступил вперед и остановил его. Он сам не знал, что он будет говорить, но начал оживленно, изредка прорываясь французскими словами и книжно выражаясь по русски.
– Извините меня, ваше превосходительство, – начал он (Пьер был хорошо знаком с этим сенатором, но считал здесь необходимым обращаться к нему официально), – хотя я не согласен с господином… (Пьер запнулся. Ему хотелось сказать mon tres honorable preopinant), [мой многоуважаемый оппонент,] – с господином… que je n'ai pas L'honneur de connaitre; [которого я не имею чести знать] но я полагаю, что сословие дворянства, кроме выражения своего сочувствия и восторга, призвано также для того, чтобы и обсудить те меры, которыми мы можем помочь отечеству. Я полагаю, – говорил он, воодушевляясь, – что государь был бы сам недоволен, ежели бы он нашел в нас только владельцев мужиков, которых мы отдаем ему, и… chair a canon [мясо для пушек], которую мы из себя делаем, но не нашел бы в нас со… со… совета.
Многие поотошли от кружка, заметив презрительную улыбку сенатора и то, что Пьер говорит вольно; только Илья Андреич был доволен речью Пьера, как он был доволен речью моряка, сенатора и вообще всегда тою речью, которую он последнею слышал.
– Я полагаю, что прежде чем обсуждать эти вопросы, – продолжал Пьер, – мы должны спросить у государя, почтительнейше просить его величество коммюникировать нам, сколько у нас войска, в каком положении находятся наши войска и армии, и тогда…
Но Пьер не успел договорить этих слов, как с трех сторон вдруг напали на него. Сильнее всех напал на него давно знакомый ему, всегда хорошо расположенный к нему игрок в бостон, Степан Степанович Апраксин. Степан Степанович был в мундире, и, от мундира ли, или от других причин, Пьер увидал перед собой совсем другого человека. Степан Степанович, с вдруг проявившейся старческой злобой на лице, закричал на Пьера:
– Во первых, доложу вам, что мы не имеем права спрашивать об этом государя, а во вторых, ежели было бы такое право у российского дворянства, то государь не может нам ответить. Войска движутся сообразно с движениями неприятеля – войска убывают и прибывают…
Другой голос человека, среднего роста, лет сорока, которого Пьер в прежние времена видал у цыган и знал за нехорошего игрока в карты и который, тоже измененный в мундире, придвинулся к Пьеру, перебил Апраксина.
– Да и не время рассуждать, – говорил голос этого дворянина, – а нужно действовать: война в России. Враг наш идет, чтобы погубить Россию, чтобы поругать могилы наших отцов, чтоб увезти жен, детей. – Дворянин ударил себя в грудь. – Мы все встанем, все поголовно пойдем, все за царя батюшку! – кричал он, выкатывая кровью налившиеся глаза. Несколько одобряющих голосов послышалось из толпы. – Мы русские и не пожалеем крови своей для защиты веры, престола и отечества. А бредни надо оставить, ежели мы сыны отечества. Мы покажем Европе, как Россия восстает за Россию, – кричал дворянин.
Пьер хотел возражать, но не мог сказать ни слова. Он чувствовал, что звук его слов, независимо от того, какую они заключали мысль, был менее слышен, чем звук слов оживленного дворянина.
Илья Андреич одобривал сзади кружка; некоторые бойко поворачивались плечом к оратору при конце фразы и говорили:
– Вот так, так! Это так!
Пьер хотел сказать, что он не прочь ни от пожертвований ни деньгами, ни мужиками, ни собой, но что надо бы знать состояние дел, чтобы помогать ему, но он не мог говорить. Много голосов кричало и говорило вместе, так что Илья Андреич не успевал кивать всем; и группа увеличивалась, распадалась, опять сходилась и двинулась вся, гудя говором, в большую залу, к большому столу. Пьеру не только не удавалось говорить, но его грубо перебивали, отталкивали, отворачивались от него, как от общего врага. Это не оттого происходило, что недовольны были смыслом его речи, – ее и забыли после большого количества речей, последовавших за ней, – но для одушевления толпы нужно было иметь ощутительный предмет любви и ощутительный предмет ненависти. Пьер сделался последним. Много ораторов говорило после оживленного дворянина, и все говорили в том же тоне. Многие говорили прекрасно и оригинально.
Издатель Русского вестника Глинка, которого узнали («писатель, писатель! – послышалось в толпе), сказал, что ад должно отражать адом, что он видел ребенка, улыбающегося при блеске молнии и при раскатах грома, но что мы не будем этим ребенком.