59-й кинофестиваль в Сан-Себастьяне
Поделись знанием:
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…
Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
| 59-й кинофестиваль в Сан-Себастьяне | |||
 | |||
| Общие сведения | |||
|---|---|---|---|
| Дата проведения |
с 16 по 24 сентября 2011 года | ||
| Место проведения | |||
| Жюри фестиваля | |||
| Председатель жюри | |||
| Призы фестиваля | |||
| Золотая раковина |
«Двойные следы», Испания | ||
| Режиссёр |
Филлипос Цитос («Несправедливый мир», Греция) | ||
| |||
59-й кинофестиваль в Сан-Себастьяне проходил с 16 по 24 сентября 2011 года в Сан-Себастьяне (Страна Басков, Испания).
Содержание
Жюри
- Фрэнсис Макдорманд, актриса (президент жюри).
- Гильермо Арриага, сценарист и кинорежиссёр.
- Алекс де ла Иглесиа, кинорежиссёр.
- Бент Хамер, кинорежиссёр.
- Бай Лин, актриса.
- Софи Ментиньё, оператор.
- Софи Оконедо, актриса.
Фильмы фестиваля
Официальный конкурс
- «11 цветов», реж. Ван Сяошуай (
КНР) - «Несправедливый мир», реж. Филлипос Цитос (
Греция, 
Германия) - «Аминь», реж. Ким Ки Дук (
Южная Корея) - «Американец», реж. Матье Деми (
Франция) - «Глубокое синее море», реж. Теренс Дэвис (
Великобритания) - «Хэппи энд», реж. Бьёрн Рунге (
Швеция) - «Чудо», реж. Хирокадзу Корээда (
Японияя) - «Семья Марсиано», реж. Ана Кац (
Аргентина) - «Нет мира для нечестивых», реж. Энрике Урбису (
Испания) - «Двойные следы», реж. Исаки Лакуэста ( Испания,
Швейцария) - «Бастион», реж. Орен Моверман (
США) - «По сердечным причинам», реж. Артуро Рипштейн (
Мексика, Испания) - «Кровь от крови моей», реж. Жуан Канижу (
Португалия) - «Каникулы на море», реж. Жюли Дельпи ( Франция)
- «Любит / Не любит», реж. Сара Полли (
Канада) - «Спящий голос», реж. Бенито Самбрано ( Испания)
Лауреаты
Официальные премии
- Золотая раковина: «Двойные следы», реж. Исаки Лакуэста.
- Специальный приз жюри: «Каникулы на море», реж. Жюли Дельпи.
- Серебряная раковина лучшему режиссёру: Филлипос Цитос («Несправедливый мир»).
- Серебряная раковина лучшей актрисе: Мария Леон («Спящий голос»).
- Серебряная раковина лучшему актёру: Антонис Кафедзопулос («Несправедливый мир»).
- Приз за лучший сценарий : Хирокадзу Корээда («Чудо»).
- Приз жюри за лучшую операторскую работу: Ульф Брантас («Хэппи энд»).
Неофициальные премии
- Награда лучшему молодому режиссёру - Kutxa: Ян Цабайль («Когда-то река была человеком») ( Германия)
- Специальное упоминание: Хадар Фредлих («Прекрасная долина») (
Израиль, Франция) - Специальное упоминание: Себастьян Мейзе («Натюрморт») (
Австрия)
- Специальное упоминание: Хадар Фредлих («Прекрасная долина») (
- Награда секции «Горизонты» : «Акации», реж. Пабло Джорджелли ( Аргентина, Испания)
- Специальное упоминание: «Память о том, чего не было», реж. Джулия Мурат (
Бразилия, Аргентина, Франция) - Специальное упоминание: «Мисс Бала», реж. Херардо Наранхо ( Мексика)
- Специальное упоминание: «Память о том, чего не было», реж. Джулия Мурат (
- Приз зрительских симпатий: «Артист», реж. Мишель Хазанавичус ( Франция)
- За лучший европейский фильм: «И куда мы теперь?», реж. Надин Лабаки (
Ливан, Франция, 
Египет, 
Италия)
- За лучший европейский фильм: «И куда мы теперь?», реж. Надин Лабаки (
- Награда молодой аудитории: «Дикий Билл», реж. Декстер Флетчер ( Великобритания)
- Приз Tve Otra Mirada: «Развод Надера и Симин», реж. Асгар Фархади (
Иран)
- Специальное упоминание: «Кровь от крови моей», реж. Жуан Канижу ( Португалия)
- Специальное упоминание: «Кровь от крови моей», реж. Жуан Канижу (
Почётная награда — «Доностия» за вклад в кинематограф
Напишите отзыв о статье "59-й кинофестиваль в Сан-Себастьяне"
Ссылки
- [www.sansebastianfestival.com/es/premios.php?ano=2011&id=2707 Архив конкурса на официальном сайте кинофестиваля]
|
||||||
Отрывок, характеризующий 59-й кинофестиваль в Сан-Себастьяне
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…
Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
