61-й стрелковый корпус (1-го формирования)

<tr><td style="font-size: 120%; text-align: center; color: #000000; background-color: #808000" colspan="2"> Командиры </td></tr> <tr><td style="font-size: 120%; text-align: center; color: #000000; background-color: #808000" colspan="2"> Боевые операции </td></tr>

<tr><td style="font-size: 120%; text-align: center; color: #000000; background-color: #808000" colspan="2"> 61-й стрелковый корпус </td></tr>
Тип:	стрелковый
Род войск:	стрелковые
Количество формирований:	2
В составе армий:	13-я армия (3-го формирования)
генерал-майор Ф.А. Бакунин
Смоленское сражение (1941)

61-й стрелковый корпус — общевойсковое тактическое соединение (стрелковый корпус) Вооружённых Сил СССР.

Боевой путь

Перед войной корпус дислоцировался в районе г. Тула. С началом войны штаб, а затем и войска корпуса были переброшены под г. Могилёв, получив в пути приказ о занятии рубежа Шклов, Могилев, Быхов. 7 июля 61-й корпус был подчинён штабу 13-й армии Западного фронта, который вёл оборону г. Могилёв (Смоленское сражение (1941)).

53-я и 110-я стрелковые дивизии заняли оборону по рубежу р. Днепр севернее Могилева. На 172-ю стрелковую дивизию возлагалась оборона Могилева и предмостного укрепления. Здесь же сосредоточились основные силы артиллерии корпуса. 8 июля корпус в составе 53-й, 110-й и 172-й стрелковых дивизий имеет задачей оборонять рубеж р. Днепр на фронте Шклов, Могилёв, Буйничи с полосой предполья по восточному берегу р. Друть. Особое внимание корпуса обращается в направлениях Шклов, Головчин, Могилёв, Березино.

13.7.1941 в районе Шклова командир корпуса генерал-майор Ф. А. Бакунин приказал атаковать немецкий плацдарм силами 20-го мехкорпуса (придан 61-му корпусу; не имел танков) и 110-й стрелковой дивизии. 20-й мехкорпус не успевал сосредоточиться для контрудара (командир корпуса Веденеев Н. Д., доложил, что корпус сможет начать атаку 15 июля; реально он смог выступить только утром 17-го). Поспешный контрудар частей 110-й стрелковой дивизии в направлении Августово, Плещицы был отбит. Утром 17 июля силами 20-го мехкорпуса и 110-й стрелковой дивизии из района Городище, Дубровка был нанесён новый удар в направлении Копысь, Орша. Войска достигли рубежа Яковлевичи, Принцевка, но были остановлены подошедшими немецкими пехотными частями 9-го армейского корпуса. К утру 21 июля войска корпуса заняли оборону: 20-й мехкорпус — Чернявка, Рудицы, Ордать, Городище; 110-я стрелковая дивизия — Городище, Княжицы, Плещицы, Мосток. 23 июля части корпуса под сильными ударами противника отошли на рубеж Константиновка, Каменка. Связь штаба корпуса с 172-й стрелковой дивизией, которая оборонялась непосредственно в Могилеве, прервалась. 25-го числа на совещании командиров окруженных соединений в д. Сухари (26 км восточнее Могилева), на котором присутствовал и командир 61-го стрелкового корпуса генерал-майор Ф. А. Бакунин, обсуждалась возможность вывода оставшихся сил корпуса из окружения. Было решено начать прорыв вечером этого же дня. Планом предусматривалось движение войск тремя маршрутами в общем направлении на Мстиславль, Рославль. В авангарде следовал 20-й механизированный корпус, в арьергарде — наиболее боеспособные части 110-й стрелковой дивизии. Командир отрезанной от основных сил 172-й стрелковой дивизии генерал-майор Романов М. Т. принял решение выходить из окруженного Могилева самостоятельно. К этому времени в расположение 61-го корпуса вышли остатки 1-й мотострелковой дивизии, 161-й стрелковой дивизии и некоторые другие части 20-й армии. В ночь на 26 июля остатки 61-го стрелкового корпуса тремя колоннами начали прорыв их окружения в направлении Чаусы. Однако, попытка организованного выхода корпуса из окружения не удалась: после двухдневных боев и полного разгрома дивизий корпуса, его командир генерал-майор Ф. А. Бакунин приказал пробиваться на восток мелкими группами, перед этим уничтожив всю технику и разогнав лошадей. Он вывел из окружения группу в 140 человек. 3 августа был взят в плен начальник артиллерии 61-го корпуса комбриг Н. Г. Лазутин.

В составе действующей армии 61-й стрелковый корпус (1-го формирования) числился со 7 июля 1941 по 5 августа 1941 года, когда был расформирован.

В конце 1943 года был сформирован 61-й стрелковый корпус (2-го формирования), который был в составе Действующей армии с 12.07.1943 по 9.05.1945 г.

Командование корпуса

Командир корпуса:

• генерал-майор Ф. А. Бакунин

Военный комиссар:

• бригадный комиссар И. В. Воронов (до 26.7.1941, погиб при выходе из окружения)

Начальник штаба:

• генерал-майор И. И. Биричев (до 6.7.1941 — выбыл по ранению)
• подполковник А. Н. Коряков (с 7.7.1941)
• полковник Асафов

Состав корпуса на 7 июля 1941 года

• 53-я стрелковая дивизия (полковник Бартенев И. Я.)
• 110-я стрелковая дивизия (полковник Хлебцев В. А.)
• 172-я стрелковая дивизия (генерал-майор Романов М. Т.)

Память

• Возле посёлка Буйничи, где в 1941 году во время обороны Могилёва проходили ожесточённые бои 172-й стрелковой дивизии под командованием генерал-майора М. Т. Романова, создан мемориальный комплекс Буйничское поле.
• Командир 388-го стрелкового полка 172-й стрелковой дивизии полковник Кутепов С. Ф. послужил одним из прообразов комбрига Серпилина, героя романа «Живые и мёртвые» писателя К.Симонова.

Литература

• Иванов С. П. Штаб армейский, штаб фронтовой. — М.: Воениздат, 1990
• Еременко А. И. В начале войны. — М.: Наука, 1965
• Симонов К. М. Разные дни войны. Дневник писателя — М.: Художественная литература, 1982
• Гальдер Ф. Военный дневник. Ежедневные записки начальника генерального штаба сухопутных войск. Том. III. — М.: Воениздат, 1971
• Гудериан Г. Воспоминания солдата. — М.: Военное изд. Министерства обороны Союза ССР, 1954
• Борисенко Н.С. 1941-й: пылающие рубежи Днепра и Сожа/Н.С.Борисенко - Могилев:АмелияПринт, 2011.-660с:ил.

Ссылки

• [www.victory.mil.ru Боевой состав Советской Армии]
• Перечень № 4 управлений корпусов, входивших в состав Действующей армии в годы Великой Отечественной войны 1941—1945 гг.
• [soldat.ru/com.html Командный состав РККА и РКВМФ в 1941—1945 годах]

Отрывок, характеризующий 61-й стрелковый корпус (1-го формирования)

Наташа быстрым, но осторожным движением подвинулась к нему на коленях и, взяв осторожно его руку, нагнулась над ней лицом и стала целовать ее, чуть дотрогиваясь губами.
– Простите! – сказала она шепотом, подняв голову и взглядывая на него. – Простите меня!
– Я вас люблю, – сказал князь Андрей.
– Простите…
– Что простить? – спросил князь Андрей.
– Простите меня за то, что я сделала, – чуть слышным, прерывным шепотом проговорила Наташа и чаще стала, чуть дотрогиваясь губами, целовать руку.
– Я люблю тебя больше, лучше, чем прежде, – сказал князь Андрей, поднимая рукой ее лицо так, чтобы он мог глядеть в ее глаза.
Глаза эти, налитые счастливыми слезами, робко, сострадательно и радостно любовно смотрели на него. Худое и бледное лицо Наташи с распухшими губами было более чем некрасиво, оно было страшно. Но князь Андрей не видел этого лица, он видел сияющие глаза, которые были прекрасны. Сзади их послышался говор.
Петр камердинер, теперь совсем очнувшийся от сна, разбудил доктора. Тимохин, не спавший все время от боли в ноге, давно уже видел все, что делалось, и, старательно закрывая простыней свое неодетое тело, ежился на лавке.
– Это что такое? – сказал доктор, приподнявшись с своего ложа. – Извольте идти, сударыня.
В это же время в дверь стучалась девушка, посланная графиней, хватившейся дочери.
Как сомнамбулка, которую разбудили в середине ее сна, Наташа вышла из комнаты и, вернувшись в свою избу, рыдая упала на свою постель.

С этого дня, во время всего дальнейшего путешествия Ростовых, на всех отдыхах и ночлегах, Наташа не отходила от раненого Болконского, и доктор должен был признаться, что он не ожидал от девицы ни такой твердости, ни такого искусства ходить за раненым.
Как ни страшна казалась для графини мысль, что князь Андрей мог (весьма вероятно, по словам доктора) умереть во время дороги на руках ее дочери, она не могла противиться Наташе. Хотя вследствие теперь установившегося сближения между раненым князем Андреем и Наташей приходило в голову, что в случае выздоровления прежние отношения жениха и невесты будут возобновлены, никто, еще менее Наташа и князь Андрей, не говорил об этом: нерешенный, висящий вопрос жизни или смерти не только над Болконским, но над Россией заслонял все другие предположения.


Пьер проснулся 3 го сентября поздно. Голова его болела, платье, в котором он спал не раздеваясь, тяготило его тело, и на душе было смутное сознание чего то постыдного, совершенного накануне; это постыдное был вчерашний разговор с капитаном Рамбалем.
Часы показывали одиннадцать, но на дворе казалось особенно пасмурно. Пьер встал, протер глаза и, увидав пистолет с вырезным ложем, который Герасим положил опять на письменный стол, Пьер вспомнил то, где он находился и что ему предстояло именно в нынешний день.
«Уж не опоздал ли я? – подумал Пьер. – Нет, вероятно, он сделает свой въезд в Москву не ранее двенадцати». Пьер не позволял себе размышлять о том, что ему предстояло, но торопился поскорее действовать.
Оправив на себе платье, Пьер взял в руки пистолет и сбирался уже идти. Но тут ему в первый раз пришла мысль о том, каким образом, не в руке же, по улице нести ему это оружие. Даже и под широким кафтаном трудно было спрятать большой пистолет. Ни за поясом, ни под мышкой нельзя было поместить его незаметным. Кроме того, пистолет был разряжен, а Пьер не успел зарядить его. «Все равно, кинжал», – сказал себе Пьер, хотя он не раз, обсуживая исполнение своего намерения, решал сам с собою, что главная ошибка студента в 1809 году состояла в том, что он хотел убить Наполеона кинжалом. Но, как будто главная цель Пьера состояла не в том, чтобы исполнить задуманное дело, а в том, чтобы показать самому себе, что не отрекается от своего намерения и делает все для исполнения его, Пьер поспешно взял купленный им у Сухаревой башни вместе с пистолетом тупой зазубренный кинжал в зеленых ножнах и спрятал его под жилет.
Подпоясав кафтан и надвинув шапку, Пьер, стараясь не шуметь и не встретить капитана, прошел по коридору и вышел на улицу.
Тот пожар, на который так равнодушно смотрел он накануне вечером, за ночь значительно увеличился. Москва горела уже с разных сторон. Горели в одно и то же время Каретный ряд, Замоскворечье, Гостиный двор, Поварская, барки на Москве реке и дровяной рынок у Дорогомиловского моста.
Путь Пьера лежал через переулки на Поварскую и оттуда на Арбат, к Николе Явленному, у которого он в воображении своем давно определил место, на котором должно быть совершено его дело. У большей части домов были заперты ворота и ставни. Улицы и переулки были пустынны. В воздухе пахло гарью и дымом. Изредка встречались русские с беспокойно робкими лицами и французы с негородским, лагерным видом, шедшие по серединам улиц. И те и другие с удивлением смотрели на Пьера. Кроме большого роста и толщины, кроме странного мрачно сосредоточенного и страдальческого выражения лица и всей фигуры, русские присматривались к Пьеру, потому что не понимали, к какому сословию мог принадлежать этот человек. Французы же с удивлением провожали его глазами, в особенности потому, что Пьер, противно всем другим русским, испуганно или любопытна смотревшим на французов, не обращал на них никакого внимания. У ворот одного дома три француза, толковавшие что то не понимавшим их русским людям, остановили Пьера, спрашивая, не знает ли он по французски?
Пьер отрицательно покачал головой и пошел дальше. В другом переулке на него крикнул часовой, стоявший у зеленого ящика, и Пьер только на повторенный грозный крик и звук ружья, взятого часовым на руку, понял, что он должен был обойти другой стороной улицы. Он ничего не слышал и не видел вокруг себя. Он, как что то страшное и чуждое ему, с поспешностью и ужасом нес в себе свое намерение, боясь – наученный опытом прошлой ночи – как нибудь растерять его. Но Пьеру не суждено было донести в целости свое настроение до того места, куда он направлялся. Кроме того, ежели бы даже он и не был ничем задержан на пути, намерение его не могло быть исполнено уже потому, что Наполеон тому назад более четырех часов проехал из Дорогомиловского предместья через Арбат в Кремль и теперь в самом мрачном расположении духа сидел в царском кабинете кремлевского дворца и отдавал подробные, обстоятельные приказания о мерах, которые немедленно должны были бытт, приняты для тушения пожара, предупреждения мародерства и успокоения жителей. Но Пьер не знал этого; он, весь поглощенный предстоящим, мучился, как мучаются люди, упрямо предпринявшие дело невозможное – не по трудностям, но по несвойственности дела с своей природой; он мучился страхом того, что он ослабеет в решительную минуту и, вследствие того, потеряет уважение к себе.
Он хотя ничего не видел и не слышал вокруг себя, но инстинктом соображал дорогу и не ошибался переулками, выводившими его на Поварскую.
По мере того как Пьер приближался к Поварской, дым становился сильнее и сильнее, становилось даже тепло от огня пожара. Изредка взвивались огненные языка из за крыш домов. Больше народу встречалось на улицах, и народ этот был тревожнее. Но Пьер, хотя и чувствовал, что что то такое необыкновенное творилось вокруг него, не отдавал себе отчета о том, что он подходил к пожару. Проходя по тропинке, шедшей по большому незастроенному месту, примыкавшему одной стороной к Поварской, другой к садам дома князя Грузинского, Пьер вдруг услыхал подле самого себя отчаянный плач женщины. Он остановился, как бы пробудившись от сна, и поднял голову.