62-й Венецианский кинофестиваль

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
62-й Венецианский кинофестиваль
Общие сведения
Дата проведения

с 31 августа по 10 сентября 2005 года

Место проведения

Италия Италия, Венеция

Жюри фестиваля
Председатель жюри

Данте Ферретти

 < 61-й63-й > 

62-й Международный Венецианский кинофестиваль проходил в Венеция, Италия, с 31 августа по 10 сентября 2005 года.





Жюри

Состав жюри 62-го Венецианского кинофестиваля в Венеции были следующими:

Основные разделы

Фильмы в конкурсе

Фильмы вне конкурса

Специальные события

Горизонты

Вне конкурса

Специальные события

Короткометражные фильмы

В конкурсе

Вне конкурса

Специальные события

Пересечения

Между Европой и Ближним Востоком

Фильм школы

Экспериментальный центр кинематографии — национальная киношкола

London Film School

Раздел восстановленного кино

Тайная история азиатского кино

Специальный раздел посвящён исключительно 'Тайной Истории китайского кино' (С 1934 года — по 1990 год).

Специальный раздел посвящён исключительно 'Тайная История японского кино' (С 1926 года — по 1978 год).

  • Тёкон (1926) фильм Дайскэ Ито
  • Тюдзи таби никки (1927) фильм Дайскэ Ито
  • Оацураэ Дзирокити коси (1931) фильм Дайскэ Ито
  • Тангэ Садзэн ёва — Хякуман рё но цубо (1935) фильм Садао Яманака
  • Котияма Сосюн (1936) фильм Садао Яманака
  • Ниндзё камифусэн (1937) фильм Садао Яманака
  • Энокэн но гамбари сэндзюцу (1939) фильм Нобуо Накагава
  • Гэнроку Тюсингура (1941—1942) фильм Кэндзи Мидзогути
  • Мэйто Бидзёмару (1945) фильм Кэндзи Мидзогути
  • Сандзюсангэндо тосия моногатари (1945) фильм Микио Нарусэ
  • Ёкихи (1955) фильм Кэндзи Мидзогути
  • Докуфу Такахаси Одэн (1958) фильм Нобуо Накагава
  • Токайдо Ёцуя кайдан (1959) фильм Нобуо Накагава
  • Кутабарэ гурэнтай (1960) фильм Сэйдзюн Судзуки
  • Акумё (1961) фильм Токузо Танака
  • Хакути но бурайкан (1961) фильм Киндзи Фукасаку
  • Дзатоити моногатари (1962) фильм Кэндзи Мисуми
  • Тантэй дзимусё 23 — Кутабарэ акутодомо (1963) фильм Сэйдзюн Судзуки
  • Дай сацудзин (1964) фильм Эйити Кудо
  • Хана то дото (1964) фильм Сэйдзюн Судзуки
  • Мусюку моно (1964) фильм Кэндзи Мисуми
  • Нихон кёкаку дэн (1964) фильм Масахиро Макино
  • Ооками то бута то нингэн (1964) фильм Киндзи Фукасаку
  • Орэтати но ти га юрусанай (1964) фильм Сэйдзюн Судзуки
  • Дзатоити кэссё таби (1964) фильм Киндзи Фукасаку
  • Мэйдзи кёкаку дэн — Сандаймэ сюмэй (1965) фильм Тай Като
  • Куцукакэ Токидзиро — Юкё иппики (1966) фильм Тай Като
  • Хиботан бакуто — Ханафуда сёбу (1969) фильм Тай Като
  • Нихон борёкудан — Кумитё (1969) фильм Киндзи Фукасаку
  • Хиботан бакуто — Орю сандзё (1970) фильм Тай Като
  • Бакуто гайдзин бутай (1971) фильм Киндзи Фукасаку
  • Уличный бандит' (1972) фильм Киндзи Фукасаку
  • Борьба без правил (1973) фильм Киндзи Фукасаку
  • Кладбище чести (1975) фильм Киндзи Фукасаку
  • Полицейские против бандитов (1975) фильм Киндзи Фукасаку
  • Кладбище якудза (1976) фильм Киндзи Фукасаку
  • Самурай сёгуна (1978) фильм Киндзи Фукасаку

Тайная история итальянского кино

Специальные монографические разделе итальянского кино (1946—1976) Казанова на экране

Почтение Фульвио Лучизано

Пьер Паоло Пазолини (1922 год — по 1975 год)

Международная неделя кинокритики

Дни авторов

Призы

Главные призы

Специальный лев Изабель Юппер.

Венецианская Мостра

  • Цифры:
  • Количество художественных фильмов представленных в конкурсе:
    • В конкурсе: 19 фильмов
    • Вне конкурса: 19 + 3 специальных мероприятия (в том числе короткометражных фильмов)
    • Венецианские горизонты: 17 + 1 вне конкурса и одно специальное мероприятие
    • Короткометражных фильмов: 21 + 1 вне конкурса и 12 событий

Библиография

Напишите отзыв о статье "62-й Венецианский кинофестиваль"

Ссылки

  • [www.labiennale.org/it/cinema/ Официальный сайт Венецианский Мостра]
  • [www.venice-days.com/film.asp Дни Авторов]
  • [www.sncci.it/34/46/672/1901/center.asp Неделя критиков]

Отрывок, характеризующий 62-й Венецианский кинофестиваль



Ростов перед открытием кампании получил письмо от родителей, в котором, кратко извещая его о болезни Наташи и о разрыве с князем Андреем (разрыв этот объясняли ему отказом Наташи), они опять просили его выйти в отставку и приехать домой. Николай, получив это письмо, и не попытался проситься в отпуск или отставку, а написал родителям, что очень жалеет о болезни и разрыве Наташи с ее женихом и что он сделает все возможное для того, чтобы исполнить их желание. Соне он писал отдельно.
«Обожаемый друг души моей, – писал он. – Ничто, кроме чести, не могло бы удержать меня от возвращения в деревню. Но теперь, перед открытием кампании, я бы счел себя бесчестным не только перед всеми товарищами, но и перед самим собою, ежели бы я предпочел свое счастие своему долгу и любви к отечеству. Но это последняя разлука. Верь, что тотчас после войны, ежели я буду жив и все любим тобою, я брошу все и прилечу к тебе, чтобы прижать тебя уже навсегда к моей пламенной груди».
Действительно, только открытие кампании задержало Ростова и помешало ему приехать – как он обещал – и жениться на Соне. Отрадненская осень с охотой и зима со святками и с любовью Сони открыли ему перспективу тихих дворянских радостей и спокойствия, которых он не знал прежде и которые теперь манили его к себе. «Славная жена, дети, добрая стая гончих, лихие десять – двенадцать свор борзых, хозяйство, соседи, служба по выборам! – думал он. Но теперь была кампания, и надо было оставаться в полку. А так как это надо было, то Николай Ростов, по своему характеру, был доволен и той жизнью, которую он вел в полку, и сумел сделать себе эту жизнь приятною.
Приехав из отпуска, радостно встреченный товарищами, Николай был посылал за ремонтом и из Малороссии привел отличных лошадей, которые радовали его и заслужили ему похвалы от начальства. В отсутствие его он был произведен в ротмистры, и когда полк был поставлен на военное положение с увеличенным комплектом, он опять получил свой прежний эскадрон.
Началась кампания, полк был двинут в Польшу, выдавалось двойное жалованье, прибыли новые офицеры, новые люди, лошади; и, главное, распространилось то возбужденно веселое настроение, которое сопутствует началу войны; и Ростов, сознавая свое выгодное положение в полку, весь предался удовольствиям и интересам военной службы, хотя и знал, что рано или поздно придется их покинуть.
Войска отступали от Вильны по разным сложным государственным, политическим и тактическим причинам. Каждый шаг отступления сопровождался сложной игрой интересов, умозаключений и страстей в главном штабе. Для гусар же Павлоградского полка весь этот отступательный поход, в лучшую пору лета, с достаточным продовольствием, был самым простым и веселым делом. Унывать, беспокоиться и интриговать могли в главной квартире, а в глубокой армии и не спрашивали себя, куда, зачем идут. Если жалели, что отступают, то только потому, что надо было выходить из обжитой квартиры, от хорошенькой панны. Ежели и приходило кому нибудь в голову, что дела плохи, то, как следует хорошему военному человеку, тот, кому это приходило в голову, старался быть весел и не думать об общем ходе дел, а думать о своем ближайшем деле. Сначала весело стояли подле Вильны, заводя знакомства с польскими помещиками и ожидая и отбывая смотры государя и других высших командиров. Потом пришел приказ отступить к Свенцянам и истреблять провиант, который нельзя было увезти. Свенцяны памятны были гусарам только потому, что это был пьяный лагерь, как прозвала вся армия стоянку у Свенцян, и потому, что в Свенцянах много было жалоб на войска за то, что они, воспользовавшись приказанием отбирать провиант, в числе провианта забирали и лошадей, и экипажи, и ковры у польских панов. Ростов помнил Свенцяны потому, что он в первый день вступления в это местечко сменил вахмистра и не мог справиться с перепившимися всеми людьми эскадрона, которые без его ведома увезли пять бочек старого пива. От Свенцян отступали дальше и дальше до Дриссы, и опять отступили от Дриссы, уже приближаясь к русским границам.
13 го июля павлоградцам в первый раз пришлось быть в серьезном деле.
12 го июля в ночь, накануне дела, была сильная буря с дождем и грозой. Лето 1812 года вообще было замечательно бурями.
Павлоградские два эскадрона стояли биваками, среди выбитого дотла скотом и лошадьми, уже выколосившегося ржаного поля. Дождь лил ливмя, и Ростов с покровительствуемым им молодым офицером Ильиным сидел под огороженным на скорую руку шалашиком. Офицер их полка, с длинными усами, продолжавшимися от щек, ездивший в штаб и застигнутый дождем, зашел к Ростову.
– Я, граф, из штаба. Слышали подвиг Раевского? – И офицер рассказал подробности Салтановского сражения, слышанные им в штабе.
Ростов, пожимаясь шеей, за которую затекала вода, курил трубку и слушал невнимательно, изредка поглядывая на молодого офицера Ильина, который жался около него. Офицер этот, шестнадцатилетний мальчик, недавно поступивший в полк, был теперь в отношении к Николаю тем, чем был Николай в отношении к Денисову семь лет тому назад. Ильин старался во всем подражать Ростову и, как женщина, был влюблен в него.
Офицер с двойными усами, Здржинский, рассказывал напыщенно о том, как Салтановская плотина была Фермопилами русских, как на этой плотине был совершен генералом Раевским поступок, достойный древности. Здржинский рассказывал поступок Раевского, который вывел на плотину своих двух сыновей под страшный огонь и с ними рядом пошел в атаку. Ростов слушал рассказ и не только ничего не говорил в подтверждение восторга Здржинского, но, напротив, имел вид человека, который стыдился того, что ему рассказывают, хотя и не намерен возражать. Ростов после Аустерлицкой и 1807 года кампаний знал по своему собственному опыту, что, рассказывая военные происшествия, всегда врут, как и сам он врал, рассказывая; во вторых, он имел настолько опытности, что знал, как все происходит на войне совсем не так, как мы можем воображать и рассказывать. И потому ему не нравился рассказ Здржинского, не нравился и сам Здржинский, который, с своими усами от щек, по своей привычке низко нагибался над лицом того, кому он рассказывал, и теснил его в тесном шалаше. Ростов молча смотрел на него. «Во первых, на плотине, которую атаковали, должна была быть, верно, такая путаница и теснота, что ежели Раевский и вывел своих сыновей, то это ни на кого не могло подействовать, кроме как человек на десять, которые были около самого его, – думал Ростов, – остальные и не могли видеть, как и с кем шел Раевский по плотине. Но и те, которые видели это, не могли очень воодушевиться, потому что что им было за дело до нежных родительских чувств Раевского, когда тут дело шло о собственной шкуре? Потом оттого, что возьмут или не возьмут Салтановскую плотину, не зависела судьба отечества, как нам описывают это про Фермопилы. И стало быть, зачем же было приносить такую жертву? И потом, зачем тут, на войне, мешать своих детей? Я бы не только Петю брата не повел бы, даже и Ильина, даже этого чужого мне, но доброго мальчика, постарался бы поставить куда нибудь под защиту», – продолжал думать Ростов, слушая Здржинского. Но он не сказал своих мыслей: он и на это уже имел опыт. Он знал, что этот рассказ содействовал к прославлению нашего оружия, и потому надо было делать вид, что не сомневаешься в нем. Так он и делал.
– Однако мочи нет, – сказал Ильин, замечавший, что Ростову не нравится разговор Здржинского. – И чулки, и рубашка, и под меня подтекло. Пойду искать приюта. Кажется, дождик полегче. – Ильин вышел, и Здржинский уехал.
Через пять минут Ильин, шлепая по грязи, прибежал к шалашу.
– Ура! Ростов, идем скорее. Нашел! Вот тут шагов двести корчма, уж туда забрались наши. Хоть посушимся, и Марья Генриховна там.
Марья Генриховна была жена полкового доктора, молодая, хорошенькая немка, на которой доктор женился в Польше. Доктор, или оттого, что не имел средств, или оттого, что не хотел первое время женитьбы разлучаться с молодой женой, возил ее везде за собой при гусарском полку, и ревность доктора сделалась обычным предметом шуток между гусарскими офицерами.
Ростов накинул плащ, кликнул за собой Лаврушку с вещами и пошел с Ильиным, где раскатываясь по грязи, где прямо шлепая под утихавшим дождем, в темноте вечера, изредка нарушаемой далекими молниями.
– Ростов, ты где?
– Здесь. Какова молния! – переговаривались они.


В покинутой корчме, перед которою стояла кибиточка доктора, уже было человек пять офицеров. Марья Генриховна, полная белокурая немочка в кофточке и ночном чепчике, сидела в переднем углу на широкой лавке. Муж ее, доктор, спал позади ее. Ростов с Ильиным, встреченные веселыми восклицаниями и хохотом, вошли в комнату.
– И! да у вас какое веселье, – смеясь, сказал Ростов.
– А вы что зеваете?
– Хороши! Так и течет с них! Гостиную нашу не замочите.
– Марьи Генриховны платье не запачкать, – отвечали голоса.
Ростов с Ильиным поспешили найти уголок, где бы они, не нарушая скромности Марьи Генриховны, могли бы переменить мокрое платье. Они пошли было за перегородку, чтобы переодеться; но в маленьком чуланчике, наполняя его весь, с одной свечкой на пустом ящике, сидели три офицера, играя в карты, и ни за что не хотели уступить свое место. Марья Генриховна уступила на время свою юбку, чтобы употребить ее вместо занавески, и за этой занавеской Ростов и Ильин с помощью Лаврушки, принесшего вьюки, сняли мокрое и надели сухое платье.
В разломанной печке разложили огонь. Достали доску и, утвердив ее на двух седлах, покрыли попоной, достали самоварчик, погребец и полбутылки рому, и, попросив Марью Генриховну быть хозяйкой, все столпились около нее. Кто предлагал ей чистый носовой платок, чтобы обтирать прелестные ручки, кто под ножки подкладывал ей венгерку, чтобы не было сыро, кто плащом занавешивал окно, чтобы не дуло, кто обмахивал мух с лица ее мужа, чтобы он не проснулся.
– Оставьте его, – говорила Марья Генриховна, робко и счастливо улыбаясь, – он и так спит хорошо после бессонной ночи.
– Нельзя, Марья Генриховна, – отвечал офицер, – надо доктору прислужиться. Все, может быть, и он меня пожалеет, когда ногу или руку резать станет.
Стаканов было только три; вода была такая грязная, что нельзя было решить, когда крепок или некрепок чай, и в самоваре воды было только на шесть стаканов, но тем приятнее было по очереди и старшинству получить свой стакан из пухлых с короткими, не совсем чистыми, ногтями ручек Марьи Генриховны. Все офицеры, казалось, действительно были в этот вечер влюблены в Марью Генриховну. Даже те офицеры, которые играли за перегородкой в карты, скоро бросили игру и перешли к самовару, подчиняясь общему настроению ухаживанья за Марьей Генриховной. Марья Генриховна, видя себя окруженной такой блестящей и учтивой молодежью, сияла счастьем, как ни старалась она скрывать этого и как ни очевидно робела при каждом сонном движении спавшего за ней мужа.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=62-й_Венецианский_кинофестиваль&oldid=80231513»