660 год до н. э.
Поделись знанием:
– Lise! – только сказал князь Андрей; но в этом слове были и просьба, и угроза, и, главное, уверение в том, что она сама раскается в своих словах; но она торопливо продолжала:
– Ты обращаешься со мной, как с больною или с ребенком. Я всё вижу. Разве ты такой был полгода назад?
– Lise, я прошу вас перестать, – сказал князь Андрей еще выразительнее.
Пьер, всё более и более приходивший в волнение во время этого разговора, встал и подошел к княгине. Он, казалось, не мог переносить вида слез и сам готов был заплакать.
– Успокойтесь, княгиня. Вам это так кажется, потому что я вас уверяю, я сам испытал… отчего… потому что… Нет, извините, чужой тут лишний… Нет, успокойтесь… Прощайте…
Князь Андрей остановил его за руку.
– Нет, постой, Пьер. Княгиня так добра, что не захочет лишить меня удовольствия провести с тобою вечер.
– Нет, он только о себе думает, – проговорила княгиня, не удерживая сердитых слез.
– Lise, – сказал сухо князь Андрей, поднимая тон на ту степень, которая показывает, что терпение истощено.
Вдруг сердитое беличье выражение красивого личика княгини заменилось привлекательным и возбуждающим сострадание выражением страха; она исподлобья взглянула своими прекрасными глазками на мужа, и на лице ее показалось то робкое и признающееся выражение, какое бывает у собаки, быстро, но слабо помахивающей опущенным хвостом.
– Mon Dieu, mon Dieu! [Боже мой, Боже мой!] – проговорила княгиня и, подобрав одною рукой складку платья, подошла к мужу и поцеловала его в лоб.
– Bonsoir, Lise, [Доброй ночи, Лиза,] – сказал князь Андрей, вставая и учтиво, как у посторонней, целуя руку.
Друзья молчали. Ни тот, ни другой не начинал говорить. Пьер поглядывал на князя Андрея, князь Андрей потирал себе лоб своею маленькою рукой.
– Пойдем ужинать, – сказал он со вздохом, вставая и направляясь к двери.
Они вошли в изящно, заново, богато отделанную столовую. Всё, от салфеток до серебра, фаянса и хрусталя, носило на себе тот особенный отпечаток новизны, который бывает в хозяйстве молодых супругов. В середине ужина князь Андрей облокотился и, как человек, давно имеющий что нибудь на сердце и вдруг решающийся высказаться, с выражением нервного раздражения, в каком Пьер никогда еще не видал своего приятеля, начал говорить:
– Никогда, никогда не женись, мой друг; вот тебе мой совет: не женись до тех пор, пока ты не скажешь себе, что ты сделал всё, что мог, и до тех пор, пока ты не перестанешь любить ту женщину, какую ты выбрал, пока ты не увидишь ее ясно; а то ты ошибешься жестоко и непоправимо. Женись стариком, никуда негодным… А то пропадет всё, что в тебе есть хорошего и высокого. Всё истратится по мелочам. Да, да, да! Не смотри на меня с таким удивлением. Ежели ты ждешь от себя чего нибудь впереди, то на каждом шагу ты будешь чувствовать, что для тебя всё кончено, всё закрыто, кроме гостиной, где ты будешь стоять на одной доске с придворным лакеем и идиотом… Да что!…
Он энергически махнул рукой.
Пьер снял очки, отчего лицо его изменилось, еще более выказывая доброту, и удивленно глядел на друга.
– Моя жена, – продолжал князь Андрей, – прекрасная женщина. Это одна из тех редких женщин, с которою можно быть покойным за свою честь; но, Боже мой, чего бы я не дал теперь, чтобы не быть женатым! Это я тебе одному и первому говорю, потому что я люблю тебя.
Князь Андрей, говоря это, был еще менее похож, чем прежде, на того Болконского, который развалившись сидел в креслах Анны Павловны и сквозь зубы, щурясь, говорил французские фразы. Его сухое лицо всё дрожало нервическим оживлением каждого мускула; глаза, в которых прежде казался потушенным огонь жизни, теперь блестели лучистым, ярким блеском. Видно было, что чем безжизненнее казался он в обыкновенное время, тем энергичнее был он в эти минуты почти болезненного раздражения.
– Ты не понимаешь, отчего я это говорю, – продолжал он. – Ведь это целая история жизни. Ты говоришь, Бонапарте и его карьера, – сказал он, хотя Пьер и не говорил про Бонапарте. – Ты говоришь Бонапарте; но Бонапарте, когда он работал, шаг за шагом шел к цели, он был свободен, у него ничего не было, кроме его цели, – и он достиг ее. Но свяжи себя с женщиной – и как скованный колодник, теряешь всякую свободу. И всё, что есть в тебе надежд и сил, всё только тяготит и раскаянием мучает тебя. Гостиные, сплетни, балы, тщеславие, ничтожество – вот заколдованный круг, из которого я не могу выйти. Я теперь отправляюсь на войну, на величайшую войну, какая только бывала, а я ничего не знаю и никуда не гожусь. Je suis tres aimable et tres caustique, [Я очень мил и очень едок,] – продолжал князь Андрей, – и у Анны Павловны меня слушают. И это глупое общество, без которого не может жить моя жена, и эти женщины… Ежели бы ты только мог знать, что это такое toutes les femmes distinguees [все эти женщины хорошего общества] и вообще женщины! Отец мой прав. Эгоизм, тщеславие, тупоумие, ничтожество во всем – вот женщины, когда показываются все так, как они есть. Посмотришь на них в свете, кажется, что что то есть, а ничего, ничего, ничего! Да, не женись, душа моя, не женись, – кончил князь Андрей.
| Годы |
|---|
| 664 до н. э. · 663 до н. э. · 662 до н. э. · 661 до н. э. — 660 до н. э. — 659 до н. э. · 658 до н. э. · 657 до н. э. · 656 до н. э. |
| Десятилетия |
| 680-е до н. э. · 670-е до н. э. — 660-е до н. э. — 650-е до н. э. · 640-е до н. э. |
| Века |
| VIII век до н. э. — VII век до н. э. — VI век до н. э. |
События
- Произошло морское сражение между Коринфом и Коркирой.
- Восстание Тира против Ассирии. Осада города Ашшурбанапалом. Царь Тира Баал сдаётся и платит дань. Подавление мятежа в Киликии.
Китай
- 2-й год по эре правления луского князя Минь-гуна [1].
- Умер князь Цинь Чэн-гун (жил во дворце в Юн, похоронен в Ян [2]). У него было 7 сыновей, но ему наследовал младший брат Жэнь-хао (Му-гун, эра правления 659-621) [3].
- В 1 луне цисцы переселили жителей Ян [4].
- В 5 луне, в день и-ю принесли радостную жертву лускому Чжуан-гуну (согласно «Цзо чжуань», это сделано слишком рано) [5].
- В 8 луне, в день синь-чоу князь Лу Минь-гун убит Бу-и по приказу Цин-фу, который хотел занять трон [6]. Цзи-ю вернулся из Чэнь и с помощью чэньцев отправился с княжичем Шэнем (братом убитого) в Чжу, откуда обратился к лусцам. В 9 луне [7] Цин-фу бежал в Цзюй [8].
- В 9 луне Ай-цзян бежала из Лу в Чжу [9]. Цзи-ю дарами добился выдачи Цин-фу из Цзюй и приказал убить его, Цин-фу молил о пощаде, но вынужден был покончить с собой [10].
- Цзы-ю въехал в столицу Лу и возвёл на престол Цзы-шэня (Си-гун, эра правления 659-627) [11]. Циский сановник Гао Си (Гао-цзы), прибывший зимой в Лу [12], участвовал в церемонии поставления (эпизод 78 «Го юй») [13].
- Зимой цзиньский княжич Шэнь-шэн по приказу гуна возглавил войска против племён дуншань и разбил их в Цзисане. Ли Кэ, увещевая гуна, заявил, что это не положено наследнику (эпизод 88 «Го юй») [14].
- В 12 луне племена ди напали на Вэй [15]. Воины не хотели воевать, гун роскошествовал и забавлялся с журавлями. Чи-ди (красные ди) в битве около озера Дун (по «Цзо чжуань» - озера Ин) убили вэйского князя И-гуна [16]. В княжестве народ и чиновники взбунтовались против потомков Хуэй-гуна, перебили их и поставили Шэня - племянника Цянь-моу, сына его младшего брата Чжао-бо Ваня (Дай-гун, эра правления 660), но он вскоре умер [17]. Согласно «Цзо чжуань», после разгрома дисцами в Вэй осталось в живых 730 человек, а вместе с жителями Гун и Тэн – 5 тыс.[18], жители Вэй бежали в Цао [19].
- Хуань-гун выслал на защиту Вэй 300 колесниц и 3000 воинов во главе с сыном У-куем [20].
- Ему наследовал младший брат Дай-гуна Хуэй (Вэнь-гун, эра правления 659-635), который ранее жил в Ци, а теперь был возвращён циским князем [21].
- В 12 луне Чжэн потеряло свои войска (по «Цзо чжуань», чжэнский князь послал сановника Гао-кэ, которого не любил, с войском в Хэ-шан, войско долго не отзывали обратно, и солдаты разбежались, тогда Гао-кэ бежал в Чэнь) [22].
| ||||||
Япония
- Создание государства
Легендарные датировки
- 11 февраля — Император Дзимму основывает государство Япония. Его потомки возглавляют его и по сей день.
Источники
- ↑ Конфуциева летопись «Чуньцю» («Вёсны и осени»). Перевод и примечания Н. И. Монастырева. М., 1999. С.27
- ↑ Сыма Цянь. Исторические записки. В 9 т. Т. II. М., 2001. С.111
- ↑ Сыма Цянь. Исторические записки. В 9 т. Т. II. М., 2001. С.22; Т. III. М., 1984. С.120
- ↑ Чуньцю, известие 1
- ↑ Чуньцю, известие 2 и примечания на с.132
- ↑ Чуньцю, известие 3 (о насильственной смерти не упомянуто)
- ↑ Чуньцю, известие 5
- ↑ Сыма Цянь. Исторические записки. В 9 т. Т. V. М., 1987. С.74
- ↑ Чуньцю, известие 4
- ↑ Сыма Цянь. Исторические записки. В 9 т. Т. V. М., 1987. С.74-75
- ↑ Сыма Цянь. Исторические записки. В 9 т. Т. III. М., 1984. С.118, 120: написание Ли-гун Шэнь Т. V. М., 1987. С.74
- ↑ Чуньцю, известие 6
- ↑ Комм. в Го юй (Речи царств). М., 1987. С.362
- ↑ Сыма Цянь. Исторические записки. В 9 т. Т. III. М., 1984. С.118, 120; Т. V. М., 1987. С.144; Го юй (Речи царств). М., 1987. С.135-136
- ↑ Чуньцю, известие 7
- ↑ Бамбуковые анналы. М., 2005. С.120 и комментарий М. Ю. Ульянова на с.164-165
- ↑ Сыма Цянь. Исторические записки. В 9 т. Т. III. М., 1984. С.119, 121; Т. V. М., 1987. С.115
- ↑ Комментарий Р. В. Вяткина в кн. Сыма Цянь. Исторические записки. В 9 т. Т. V. М., 1987. С.260; Примечания В. С. Таскина в кн. Го юй (Речи царств). М., 1987. С.363
- ↑ Го юй (Речи царств). М., 1987. С.121
- ↑ Примечания В. С. Таскина в кн. Го юй (Речи царств). М., 1987. С.363 («Цзо чжуань»)
- ↑ Сыма Цянь. Исторические записки. В 9 т. Т. III. М., 1984. С.121; Т. V. М., 1987. С.115, 132 (под 659 годом)
- ↑ Чуньцю, известие 8 и примечания на с.132; Бамбуковые анналы. М., 2005. С.120
Напишите отзыв о статье "660 год до н. э."
Отрывок, характеризующий 660 год до н. э.
– Что мне за дело, что тут мсье Пьер, – вдруг сказала маленькая княгиня, и хорошенькое лицо ее вдруг распустилось в слезливую гримасу. – Я тебе давно хотела сказать, Andre: за что ты ко мне так переменился? Что я тебе сделала? Ты едешь в армию, ты меня не жалеешь. За что?– Lise! – только сказал князь Андрей; но в этом слове были и просьба, и угроза, и, главное, уверение в том, что она сама раскается в своих словах; но она торопливо продолжала:
– Ты обращаешься со мной, как с больною или с ребенком. Я всё вижу. Разве ты такой был полгода назад?
– Lise, я прошу вас перестать, – сказал князь Андрей еще выразительнее.
Пьер, всё более и более приходивший в волнение во время этого разговора, встал и подошел к княгине. Он, казалось, не мог переносить вида слез и сам готов был заплакать.
– Успокойтесь, княгиня. Вам это так кажется, потому что я вас уверяю, я сам испытал… отчего… потому что… Нет, извините, чужой тут лишний… Нет, успокойтесь… Прощайте…
Князь Андрей остановил его за руку.
– Нет, постой, Пьер. Княгиня так добра, что не захочет лишить меня удовольствия провести с тобою вечер.
– Нет, он только о себе думает, – проговорила княгиня, не удерживая сердитых слез.
– Lise, – сказал сухо князь Андрей, поднимая тон на ту степень, которая показывает, что терпение истощено.
Вдруг сердитое беличье выражение красивого личика княгини заменилось привлекательным и возбуждающим сострадание выражением страха; она исподлобья взглянула своими прекрасными глазками на мужа, и на лице ее показалось то робкое и признающееся выражение, какое бывает у собаки, быстро, но слабо помахивающей опущенным хвостом.
– Mon Dieu, mon Dieu! [Боже мой, Боже мой!] – проговорила княгиня и, подобрав одною рукой складку платья, подошла к мужу и поцеловала его в лоб.
– Bonsoir, Lise, [Доброй ночи, Лиза,] – сказал князь Андрей, вставая и учтиво, как у посторонней, целуя руку.
Друзья молчали. Ни тот, ни другой не начинал говорить. Пьер поглядывал на князя Андрея, князь Андрей потирал себе лоб своею маленькою рукой.
– Пойдем ужинать, – сказал он со вздохом, вставая и направляясь к двери.
Они вошли в изящно, заново, богато отделанную столовую. Всё, от салфеток до серебра, фаянса и хрусталя, носило на себе тот особенный отпечаток новизны, который бывает в хозяйстве молодых супругов. В середине ужина князь Андрей облокотился и, как человек, давно имеющий что нибудь на сердце и вдруг решающийся высказаться, с выражением нервного раздражения, в каком Пьер никогда еще не видал своего приятеля, начал говорить:
– Никогда, никогда не женись, мой друг; вот тебе мой совет: не женись до тех пор, пока ты не скажешь себе, что ты сделал всё, что мог, и до тех пор, пока ты не перестанешь любить ту женщину, какую ты выбрал, пока ты не увидишь ее ясно; а то ты ошибешься жестоко и непоправимо. Женись стариком, никуда негодным… А то пропадет всё, что в тебе есть хорошего и высокого. Всё истратится по мелочам. Да, да, да! Не смотри на меня с таким удивлением. Ежели ты ждешь от себя чего нибудь впереди, то на каждом шагу ты будешь чувствовать, что для тебя всё кончено, всё закрыто, кроме гостиной, где ты будешь стоять на одной доске с придворным лакеем и идиотом… Да что!…
Он энергически махнул рукой.
Пьер снял очки, отчего лицо его изменилось, еще более выказывая доброту, и удивленно глядел на друга.
– Моя жена, – продолжал князь Андрей, – прекрасная женщина. Это одна из тех редких женщин, с которою можно быть покойным за свою честь; но, Боже мой, чего бы я не дал теперь, чтобы не быть женатым! Это я тебе одному и первому говорю, потому что я люблю тебя.
Князь Андрей, говоря это, был еще менее похож, чем прежде, на того Болконского, который развалившись сидел в креслах Анны Павловны и сквозь зубы, щурясь, говорил французские фразы. Его сухое лицо всё дрожало нервическим оживлением каждого мускула; глаза, в которых прежде казался потушенным огонь жизни, теперь блестели лучистым, ярким блеском. Видно было, что чем безжизненнее казался он в обыкновенное время, тем энергичнее был он в эти минуты почти болезненного раздражения.
– Ты не понимаешь, отчего я это говорю, – продолжал он. – Ведь это целая история жизни. Ты говоришь, Бонапарте и его карьера, – сказал он, хотя Пьер и не говорил про Бонапарте. – Ты говоришь Бонапарте; но Бонапарте, когда он работал, шаг за шагом шел к цели, он был свободен, у него ничего не было, кроме его цели, – и он достиг ее. Но свяжи себя с женщиной – и как скованный колодник, теряешь всякую свободу. И всё, что есть в тебе надежд и сил, всё только тяготит и раскаянием мучает тебя. Гостиные, сплетни, балы, тщеславие, ничтожество – вот заколдованный круг, из которого я не могу выйти. Я теперь отправляюсь на войну, на величайшую войну, какая только бывала, а я ничего не знаю и никуда не гожусь. Je suis tres aimable et tres caustique, [Я очень мил и очень едок,] – продолжал князь Андрей, – и у Анны Павловны меня слушают. И это глупое общество, без которого не может жить моя жена, и эти женщины… Ежели бы ты только мог знать, что это такое toutes les femmes distinguees [все эти женщины хорошего общества] и вообще женщины! Отец мой прав. Эгоизм, тщеславие, тупоумие, ничтожество во всем – вот женщины, когда показываются все так, как они есть. Посмотришь на них в свете, кажется, что что то есть, а ничего, ничего, ничего! Да, не женись, душа моя, не женись, – кончил князь Андрей.
