6 октября
Поделись знанием:
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.
В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.
Опять Дохтурова посылают туда в Фоминское и оттуда в Малый Ярославец, в то место, где было последнее сражение с французами, и в то место, с которого, очевидно, уже начинается погибель французов, и опять много гениев и героев описывают нам в этот период кампании, но о Дохтурове ни слова, или очень мало, или сомнительно. Это то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства.
Естественно, что для человека, не понимающего хода машины, при виде ее действия кажется, что важнейшая часть этой машины есть та щепка, которая случайно попала в нее и, мешая ее ходу, треплется в ней. Человек, не знающий устройства машины, не может понять того, что не эта портящая и мешающая делу щепка, а та маленькая передаточная шестерня, которая неслышно вертится, есть одна из существеннейших частей машины.
10 го октября, в тот самый день, как Дохтуров прошел половину дороги до Фоминского и остановился в деревне Аристове, приготавливаясь в точности исполнить отданное приказание, все французское войско, в своем судорожном движении дойдя до позиции Мюрата, как казалось, для того, чтобы дать сражение, вдруг без причины повернуло влево на новую Калужскую дорогу и стало входить в Фоминское, в котором прежде стоял один Брусье. У Дохтурова под командою в это время были, кроме Дорохова, два небольших отряда Фигнера и Сеславина.
Вечером 11 го октября Сеславин приехал в Аристово к начальству с пойманным пленным французским гвардейцем. Пленный говорил, что войска, вошедшие нынче в Фоминское, составляли авангард всей большой армии, что Наполеон был тут же, что армия вся уже пятый день вышла из Москвы. В тот же вечер дворовый человек, пришедший из Боровска, рассказал, как он видел вступление огромного войска в город. Казаки из отряда Дорохова доносили, что они видели французскую гвардию, шедшую по дороге к Боровску. Из всех этих известий стало очевидно, что там, где думали найти одну дивизию, теперь была вся армия французов, шедшая из Москвы по неожиданному направлению – по старой Калужской дороге. Дохтуров ничего не хотел предпринимать, так как ему не ясно было теперь, в чем состоит его обязанность. Ему велено было атаковать Фоминское. Но в Фоминском прежде был один Брусье, теперь была вся французская армия. Ермолов хотел поступить по своему усмотрению, но Дохтуров настаивал на том, что ему нужно иметь приказание от светлейшего. Решено было послать донесение в штаб.
Для этого избран толковый офицер, Болховитинов, который, кроме письменного донесения, должен был на словах рассказать все дело. В двенадцатом часу ночи Болховитинов, получив конверт и словесное приказание, поскакал, сопутствуемый казаком, с запасными лошадьми в главный штаб.
Ночь была темная, теплая, осенняя. Шел дождик уже четвертый день. Два раза переменив лошадей и в полтора часа проскакав тридцать верст по грязной вязкой дороге, Болховитинов во втором часу ночи был в Леташевке. Слезши у избы, на плетневом заборе которой была вывеска: «Главный штаб», и бросив лошадь, он вошел в темные сени.
– Дежурного генерала скорее! Очень важное! – проговорил он кому то, поднимавшемуся и сопевшему в темноте сеней.
– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.
Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.
| ← октябрь → | ||||||
| Пн | Вт | Ср | Чт | Пт | Сб | Вс |
| 1 | ||||||
| 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 |
| 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 |
| 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 |
| 23 | 24 | 25 | 26 | 27 | 28 | 29 |
| 30 | 31 | |||||
| 2023 г. | ||||||
6 октября — 279-й день года (280-й в високосные годы) в григорианском календаре. До конца года остаётся 86 дней.
Содержание
Праздники и памятные даты
См. также: Категория:Праздники 6 октября
Международные
Национальные
-
Белоруссия — День архивиста. -
Египет — День вооружённых сил. -
Казахстан — День бухгалтера и аудитора. -
Куба — День жертв государственного терроризма[1]. -
Россия — День российского страховщика. -
Туркмения — День поминовения[2].
Религиозные
-
Православие[3][4] - — празднование зачатия честного, славного Пророка, Предтечи и Крестителя Господня Иоанна;
- — воспоминание прославления святителя Иннокентия (Вениаминова), митрополита Московского (1977 год);
- — память священномученика Иоанна Панкратовича, пресвитера (1937 год);
- — память преподобных жён Ксанфиппы и Поликсении (109 год);
- — память мученицы Раисы (Ираиды) девы (около 308 года);
- — память мучеников Андрея, Иоанна и чад Иоанновых Петра и Антонина (IX век);
- — празднование Словенской иконы Божьей Матери (1635 год).
Именины
- Католические: Артур, Брунон.
- Православные: Андрей, Антон, Антонина, Иван, Иннокентий, Пётр, Поликсения.
События
См. также: Категория:События 6 октября
До XIX века
- 105 год до н. э. — римляне терпят от германцев крупнейшее поражение под Араузионом.
- 1526 — за ересь сожжён на костре английский религиозный реформатор, переводчик Библии на английский язык Уильям Тиндейл.
- 1683 — первые немецкие поселенцы прибыли в Америку (Пенсильвания), где основали поселение Германтаун.
- 1689 — Папой римским избран Александр VIII.
- 1769 — английский мореплаватель Джеймс Кук высадился в Новой Зеландии.
- 1790 — ювелир из Женевы Якоб Швепп (Johann Jacob Schweppe) представил процесс изготовления искусственной минеральной воды.
XIX век
- 1801 — Наполеон даровал новую конституцию Голландии.
- 1805 — первый русский воздухоплаватель И. Кашинский совершил полёт на аэростате над Москвой.
- 1866 — произведено первое в истории США ограбление поезда — шайка братьев Рено похитила более 10 тысяч долларов.
- 1889
- В Париже открыто кабаре «Мулен Руж».
- Томас Эдисон показывает свой первый фильм.
XX век
- 1908 — Крит объявил о независимости от Турции и о присоединении к Греции.
- 1917 — в «Литературном дайджесте» музыка, «вызывающая у людей желание трястись, прыгать и корчиться» названа «джаз»
- 1918 — Регентский Совет (Rada Regencyjna) провозгласил независимость Польши.
- 1920 — в Кремле встретились английский писатель-фантаст Герберт Уэллс и Владимир Ленин.
- 1922 — пленум ЦК РКП(б) принял постановление о форме объединения советских республик.
- 1927 — в Нью-Йорке прошла премьера первого звукового фильма («Певец джаза»).
- 1938 — скоростной беспосадочный перелёт Москва — Батуми — Одесса — Москва на пассажирском самолете «Сталь-7» конструкции Р. Л. Бартини (прототип «Ер-2») (3800 км за 11 час 4 мин), экипаж Н. П. Шебанова.
- 1943 — войска 3-й ударной армии Калининского фронта освободили город Невель
- 1944 — в Болгарии учреждены народные трибуналы.
- 1948
- В ночь на 6 октября в Ашхабаде произошло землетрясение магнитудой 9.
- Делегация Ньюфаундленда (Англия) начала переговоры о присоединении к Канаде.
- 1955 — на Парижском автосалоне был впервые показан необычный Citroën DS, «Богиня», ставший третьим в конкурсе самых значительных автомобилей двадцатого века.
- 1959
- Во Владивостоке Н. Хрущёв запустил в оборот фразу «Его величество рабочий класс».
- В Хайфе (Израиль) начал работу «Кармелит», первый на Ближнем Востоке метрополитен.
- 1960 — в Нью-Йорке прошла премьера фильма Стэнли Кубрика «Спартак» с Кирком Дугласом в главной роли.
- 1962 — в Лондоне прошла премьера первого фильма о Джеймсе Бонде «Доктор Нет».
- 1973 — начало Октябрьской арабо-израильской войны (война Судного дня).
- 1975 — футболисты киевского «Динамо» стали обладателями Суперкубка Европы.
- 1976 — взрыв DC-8 над Барбадосом, погибли 73 человека.
- 1977 — первый полёт истребителя МиГ-29.
- 1979 — впервые в истории папа римский Иоанн Павел II посетил Белый дом в Вашингтоне.
- 1986
- Канада получила приз ООН за приём политических беженцев.
- Гарри Каспаров в матче с Анатолием Карповым отстоял звание чемпиона мира по шахматам.
- В районе Бермудских островов в результате произошедшего тремя днями ранее взрыва ракеты в шахте затонула советская атомная подводная лодка К-219, погибли четыре человека.
- 1993 — основана Национал-Демократическая партия Казахстана.
- 1995 — покушение на генерала Романова в Грозном.
- 2000 — согласно сообщению британской компании «NetNames», зарегистрировано 30-миллионное доменное имя.
XXI век
- 2004 — спущен на воду вертолётоносец «Мистраль».
- 2009 — бывший (1990—1994) президент Коста-Рики Рафаэль Кальдерон приговорён судом к 5-ти годам заключения за коррупцию[5].
- 2010 — день рождения сервиса по обмену фотографиями Instagram
Родились
См. также: Категория:Родившиеся 6 октября
- 1289 — Вацлав III (ум. 1306), польский король.
- 1459 — Мартин Бехайм (ум. 1507), немецкий географ.
- 1732 — Невил Маскелайн (Nevil Maskelyne; ум. 1811), английский астроном, измеривший расстояние от Земли до Солнца.
- 1745 — Франциск Смуглевич (ум. 1807), польский художник, основоположник литовской школы живописи.
- 1773 — Луи-Филипп I (ум. 1850), король Франции (1830—1848 гг.).
- 1820 — Йенни (Женни) Линд (Jenny Lind — Johanna Maria Lind; ум. 1887), шведская оперная певица (сопрано).
- 1846 — Джордж Вестингауз (ум. 1914), американский изобретатель железнодорожного тормоза.
- 1849 — Бэзил Захарофф (ум. 1936), греко-русский бизнесмен, финансист и торговец оружием.
- 1857 — Людвик Тадеуш Варыньский (ум. 1889), деятель польского и российского революционного движения.
- 1866 — Реджинальд Фессенден (ум. 1932), канадский изобретатель электрокомпаса и эхолота.
- 1876 — Ян Булгак (ум. 1950), белорусский и польский мастер художественной краеведческой фотографии, этнограф, фольклорист.
- 1881 — Иван Кочерга (ум. 1952), украинский драматург («Ярослав Мудрый», «Часовщик и курица»).
- 1882 — Кароль Шимановский (ум. 1937), польский композитор и пианист («Король Рогер», «Разбойники»).
- 1887 — Шарль Эдуар Ле Корбюзье (настоящая фамилия Жаннере-Гри; ум. 1965), французско-швейцарский архитектор, художник и писатель, основоположник модернизма в архитектуре (дом Центросоюза в Москве).
- 1888 — Ли Дачжао (ум. 1927), один из основателей коммунистической партии Китая.
- 1891 — Кальман Калочаи (ум. 1976), выдающийся эсперантолог, переводчик и поэт на языке эсперанто.
- 1893 — Дмитрий Кленовский (настоящая фамилия Крачковский; ум. 1976), поэт-эмигрант.
- 1900 — Вера Анджапаридзе (настоящее имя Верико) (ум. 1987), советская и грузинская киноактриса, народная артистка СССР (1950).
- 1903 — Эрнест Уолтон (ум. 1995), ирландский физик-ядерщик, создатель первого ускорителя для заряженных частиц (ускоритель Кокрофта — Уолтона, 1932), лауреат Нобелевской премии 1951 года.
- 1905 — Фёдор Шаляпин (младший) (ум. 1992), сын знаменитого певца, киноактёр.
- 1907 — Вера Кузнецова (ум. 1994), актриса («Большая семья», «Два капитана», «Раба любви»).
- 1914 — Тур Хейердал (ум. 2002), норвежский путешественник.
- 1914 — Сергей Курилов (ум. 1987), актёр («Белинский», «Большая семья», «Председатель», «Мёртвый сезон»).
- 1923 — Генрих Габай (ум. 2003), кинорежиссёр («Зелёный фургон», «Именем революции»).
- 1927 — Биргит Брюль (ум. 1996), датская певица.
- 1930 — Хафез Асад (ум. 2000), президент Сирии (1971—2000 гг.).
- 1934 — Эдуард Александрович Бредун (ум. 1984), советский киноактёр («Хозяин тайги», «Иван Васильевич меняет профессию», «Дело „Пёстрых“»).
- 1940
- Борис Дмитриевич Андреев, советский космонавт и инженер.
- Юозас Будрайтис, литовский актёр театра и кино, народный артист Литовской ССР («Никто не хотел умирать», «Щит и меч»).
- 1942 — Бритт Экланд (Britt Marie Ekland), шведская киноактриса.
- 1943 — Александр Шилов, художник.
- 1944 — Борис Михайлов, хоккеист, заслуженный мастер спорта, заслуженный тренер России.
- 1947
- Александр Степанович Андрюшков (ум. 2007), русский космонавт-исследователь, военный-лётчик 1-го класса, репортёр.
- Клаус Дибиаси (Klaus Dibiasi), итальянский прыгун в воду, трёхкратный олимпийский чемпион.
- 1951 — Ирина Шевчук, киноактриса («А зори здесь тихие», «Белый Бим, Чёрное ухо», «Кодекс молчания»).
- 1952 — Владимир Гусинский, медиамагнат.
- 1963 — Элизабет Шу, американская киноактриса («Покидая Лас-Вегас»).
- 1969 — Мухаммад V, малайзийский политик, султан Келантана (с 2010 года), Тимбалан Янг ди-Пертуан Агонг Малайзии (с 2011 года).
- 1974 — Дмитрий Губерниев, российский телеведущий, спортивный комментатор, лауреат премии ТЭФИ (2007, 2015).
- 1981 — Удомпорн Полсак, таиландская штангистка, олимпийская чемпионка.
- 1982 — Левон Аронян, армянский шахматист.
Скончались
См. также: Категория:Умершие 6 октября
- 23 — Ван Ман, император Китая с 9 года нашей эры.
- 1517 — Фра Бартоломмео (настоящее имя Баччо (Бартоломмео) Делла Порта), итальянский живописец эпохи Высокого Возрождения, мастер флорентийской школы.
- 1553 — Шехзаде Мустафа (р. 1515) был казнён по приказу собственного отца, султана Сулеймана.
- 1660 — Поль Скаррон (р. 1610), французский поэт («Вергилий наизнанку»).
- 1856 — Густав Адольф Гиппиус (р. 1792), художник-портретист балтийско-немецкого происхождения, литограф и педагог.
- 1873 — Фёдор Александрович Васильев (р. 1850), русский живописец-пейзажист.
- 1879 — Пётр Андреевич Каратыгин (р. 1805), драматург, актёр и педагог, автор водевилей.
- 1889 — Жюль Дюпре (р. 1811), один из известнейших французских пейзажистов, представитель барбизонской школы.
- 1891 — Ирина Семёновна Кони (р. 1815), актриса и прозаик, мать юриста Анатолия Кони.
- 1892 — Альфред Теннисон (р. 1809), английский поэт («Королевские идиллии», «Королева Мария»).
- 1892 — Огюст Беернарт (р. 1829), бельгийский государственный деятель, адвокат, лауреат Нобелевской премии мира 1909 года.
- 1919 — Рикардо Пальма (р. 1833), перуанский писатель.
- 1933 — Захарий Палиашвили (р. 1871), грузинский композитор («Даиси»), народный артист Грузии.
- 1935 — Иван Проханов (р. 1866), поэт, проповедник, создатель первых в России общин евангельских христиан, организатор Всероссийского союза евангельских христиан.
- 1951 — Уилл Кит Келлогг (Will Keith Kellogg) (р. 1860), изобретатель кукурузных хлопьев.
- 1951 — Отто Мейергоф (р. 1884), немецкий биохимик, лауреат Нобелевской премии 1922 года.
- 1952 — Надежда Тэффи (настоящее имя Надежда Александровна Лохвицкая; р. 1872), русская писательница.
- 1953 — Вера Игнатьевна Мухина (р. 1889), скульптор, автор скульптуры «Рабочий и колхозница».
- 1981 — Анвар Садат, египетский президент, убит.
- 1986 — Юрий Николаевич Бабаев (р. 1928), советский физик.
- 1989 — Бетт Дэвис (р. 1908), американская актриса.
- 1989 — Яромир Корчак (Jaromír Korčák) (р. 1895), чешский географ, демограф и статистик.
- 1990 — Джамбул Худайбергенов (р. 1949), казахский актёр («Убить дракона», «Вкус хлеба»).
- 1991 — Игорь Тальков (р. 1956), русский певец, убит на концерте в Санкт-Петербурге.
- 1992 — Денхолм Эллиотт (Denholm Mitchell Elliot; р. 1922), английский актёр.
- 1996 — Георгий Иванович Куницын (р. 1922), писатель, философ, академик РАЕН.
- 1998 — Ролан Быков (р. 1929), советский и российский актёр, режиссёр, сценарист, народный артист СССР.
- 2011 — Игорь Шмаков (р. 1985), российский актёр театра и кино.
Приметы
- Ириада Спорная. Ираидин день. Оберег уголья печного[6].
- На Ираидин день пекли наливушки: картофель толкли, сдабривали яйцом и молоком, наливали на ржаную лепешку, а по краям лепешку чуть заворачивали[7].
См. также
|
6 октября в Викиновостях? |
|---|
Напишите отзыв о статье "6 октября"
Примечания
- ↑ [cuba24.ru/society/918-kuba-otmetila-den-zhertv-gosudarstvennogo.html Куба отметила День жертв государственного терроризма] (рус.). Cuba24 (7 октября 2010). Проверено 22 июня 2014.
- ↑ [www.turkmenistan.gov.tm/?id=2440 Президент Туркменистана принял участие в мероприятиях по случаю Национального дня поминовения]
- ↑ [azbyka.ru/days/2016-10-06 Старый стиль, 23 сентября, Новый стиль 6 октября, четверг] // Православный церковный календарь
- ↑ [calendar.pravmir.ru/2016/10/6 6 октября 2016 года] // Православие и мир, православный календарь, 2016 г.
- ↑ [www.rian.ru/world/20091006/187666337.html Обвиняемый в коррупции экс-президент Коста-Рики осужден на 5 лет]
- ↑ [www.kharchenko.com/date/oct/06.shtml ВРЕМЕНА: 6 октября. Именины: Андрей, Антон, Антонина, Иван, Иннокентий, Петр. Родились: Корбюзье, Хейердал, Будрайтис, Павлов, Шилов, Анджапаридзе]
- ↑ [www.rg.ru/2008/10/02/primety.html Приметы]. Российская газета (2 октября 2008). Проверено 2 сентября 2010.
Отрывок, характеризующий 6 октября
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.
В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.
Опять Дохтурова посылают туда в Фоминское и оттуда в Малый Ярославец, в то место, где было последнее сражение с французами, и в то место, с которого, очевидно, уже начинается погибель французов, и опять много гениев и героев описывают нам в этот период кампании, но о Дохтурове ни слова, или очень мало, или сомнительно. Это то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства.
Естественно, что для человека, не понимающего хода машины, при виде ее действия кажется, что важнейшая часть этой машины есть та щепка, которая случайно попала в нее и, мешая ее ходу, треплется в ней. Человек, не знающий устройства машины, не может понять того, что не эта портящая и мешающая делу щепка, а та маленькая передаточная шестерня, которая неслышно вертится, есть одна из существеннейших частей машины.
10 го октября, в тот самый день, как Дохтуров прошел половину дороги до Фоминского и остановился в деревне Аристове, приготавливаясь в точности исполнить отданное приказание, все французское войско, в своем судорожном движении дойдя до позиции Мюрата, как казалось, для того, чтобы дать сражение, вдруг без причины повернуло влево на новую Калужскую дорогу и стало входить в Фоминское, в котором прежде стоял один Брусье. У Дохтурова под командою в это время были, кроме Дорохова, два небольших отряда Фигнера и Сеславина.
Вечером 11 го октября Сеславин приехал в Аристово к начальству с пойманным пленным французским гвардейцем. Пленный говорил, что войска, вошедшие нынче в Фоминское, составляли авангард всей большой армии, что Наполеон был тут же, что армия вся уже пятый день вышла из Москвы. В тот же вечер дворовый человек, пришедший из Боровска, рассказал, как он видел вступление огромного войска в город. Казаки из отряда Дорохова доносили, что они видели французскую гвардию, шедшую по дороге к Боровску. Из всех этих известий стало очевидно, что там, где думали найти одну дивизию, теперь была вся армия французов, шедшая из Москвы по неожиданному направлению – по старой Калужской дороге. Дохтуров ничего не хотел предпринимать, так как ему не ясно было теперь, в чем состоит его обязанность. Ему велено было атаковать Фоминское. Но в Фоминском прежде был один Брусье, теперь была вся французская армия. Ермолов хотел поступить по своему усмотрению, но Дохтуров настаивал на том, что ему нужно иметь приказание от светлейшего. Решено было послать донесение в штаб.
Для этого избран толковый офицер, Болховитинов, который, кроме письменного донесения, должен был на словах рассказать все дело. В двенадцатом часу ночи Болховитинов, получив конверт и словесное приказание, поскакал, сопутствуемый казаком, с запасными лошадьми в главный штаб.
Ночь была темная, теплая, осенняя. Шел дождик уже четвертый день. Два раза переменив лошадей и в полтора часа проскакав тридцать верст по грязной вязкой дороге, Болховитинов во втором часу ночи был в Леташевке. Слезши у избы, на плетневом заборе которой была вывеска: «Главный штаб», и бросив лошадь, он вошел в темные сени.
– Дежурного генерала скорее! Очень важное! – проговорил он кому то, поднимавшемуся и сопевшему в темноте сеней.
– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.
Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.
