7 × 57 мм

Поделись знанием:
(перенаправлено с «7×57 мм»)
Перейти к: навигация, поиск
7 × 57 мм

Два патрона 7×57 мм — слева (рядом с 7,5×55 мм Schmidt Rubin, .308 Winchester и .223 Remington
Тип патрона : Винтовочный
Страна-производитель: Германская империя Германская империя
История службы:
Использовалось: Испания, Аргентина, Мексика, Бразилия, Чили, Сербия, Бурские республики.
Войны и конфликты: Рифская война, Испано-американская война, Англо-бурская война, Первая мировая война, Мексиканская революция
История производства:
Конструктор: «Маузер»
Время создания: 1893
Варианты: 7×57 мм R (с рантом)
Характеристики:
Длина патрона, мм: 78,0
Настоящий калибр пули, мм: 7,24
Масса пули, г: 9.0
Длина гильзы, мм: 57,0
Диаметр шеи гильзы, мм: 8,25
Диаметр плеча гильзы, мм: 10,92
Диаметр основания гильзы, мм: 12,01
Диаметр фланца гильзы, мм: 12,1
Начальная скорость пули, м/с: 900
Энергия пули, Дж: 3240

7×57 мм (варианты названия — 7×57 мм Mauser, в США7×57 мм Spanish Mauser, а в Великобритании.275 Rigby) — винтовочный патрон немецкого происхождения, имевший достаточно широкое военное применение на рубеже XIXXX веков, но в настоящее время используемый только в гражданском оружии.





История

Патрон 7×57 мм был представителем первого поколения винтовочных патронов на бездымном порохе. При его создании была взята гильза патрона 7,92×57 мм. По-видимому, создатель патрона — знаменитая немецкая фирма «Маузер» — разработав за несколько лет до того очень удачный пороховой заряд с дымным порохом для патрона калибра 9,5×60 мм, решила сделать такой же заряд в патроне, снаряжённом бездымным порохом. В результате оптимальным калибром для такого заряда стал калибр 7 мм (фактически 7,2 мм) при весе пули около 9 г[1].

Патрон был разработан в 1892 году, но в самой Германии на вооружение не поступил.

Внимание военных этих стран привлекли хорошие характеристики патрона 7×57 мм — настильность траектории, высокая кучность при стрельбе и сравнительно небольшая отдача. Для 90-х годов XIX века эти показатели были, действительно, выдающимися. Большую роль сыграло здесь то, что конструкторы приняли лёгкую пулю с острым носом вместо господствовавших в то время тяжёлых тупоконечных, имевших довольно малую скорость и крутую траекторию[2].

В 1900 году под этот патрон был разработан окончательный вариант винтовки Mondragón — первой самозарядной винтовки в мире.[3]

Военное применение

Патрон 7×57 мм применялся во время нескольких войн и конфликтов рубежа веков. В руках испанцев он использовался как стандартный винтовочный патрон во время Испано-американской войны 1898 года, а также в ходе боевых действий, которые вела Испания против рифских племён в Марокко в 1920-е годы. Интересно, что в США обратили большое внимание на этот патрон именно после боёв с испанскими войсками на Кубе, когда потери американцев от винтовочного огня были крайне существенными. Точно так же в Великобритании специалисты пришли к выводу об эффективности патронов с бездымным порохом и остроконечными высокоскоростными пулями после того, как буры, вооружённые винтовками под патрон 7×57 мм, во время Англо-бурской войны нанесли большие потери англичанам[4]. При этом патрон 7×57 мм по своим характеристикам (как по кучности, так и по дальности стрельбы) оказался намного лучше, чем стандартный британский .303 British, который в то время снаряжался кордитом, не обеспечивавшим большой дальности стрельбы[5]. Сербская армия применяла патрон в винтовке Маузер-Милованович в ходе Первой мировой войны.[6]

Патрон 7×57 мм проявил себя очень надёжным боеприпасом, не дававшим сбоев даже в экстремальных условиях.

Однако, с модернизацией в 1910-е годы других винтовочных патронов (перевод на пироксилиновый порох, внедрение новых типов пуль) патрон 7×57 мм утратил своё преимущество и был быстро вытеснен ими из военной сферы. Не в последнюю очередь это произошло из-за более лёгкой пули этого боеприпаса по сравнению с пулями патронов калибра 7,62 мм, которые при прочих равных условиях меньше отклонялись ветром и летели обычно дальше.

Применение на охоте

Патрон 7×57 мм до сих пор остаётся популярным охотничьим и спортивным боеприпасом в Западной Европе и США (в России он известен значительно меньше). К его несомненным преимуществам относятся сравнительно малая отдача, хорошая меткость и настильность стрельбы.

Высокая скорость придаёт пуле хорошую поражающую способность. Патрон 7×57 мм годится для охоты практически на всех копытных умеренного пояса Северного полушария. Хотя дульная энергия пули у него не очень велика — не больше 3,2-3,5 кДж, пуля этого патрона, благодаря сочетанию высокой поперечной нагрузки и достаточно большого веса, обладает очень значительной пробивной способностью. Это позволяет, если применять специальные недеформирующиеся пули, бить даже слонов — известно, что некоторые африканские охотники именно так и поступали; один из них добыл с помощью этого патрона свыше 1000 слонов. При такой охоте надо, безусловно, попадать с высочайшей точностью в убойные точки, прежде всего, в мозг, иначе охота может закончиться печально для стрелка[2].

Вообще патрон 7×57 мм является приемлемым боеприпасом только для средней дичи (кабан, лось, олени, в Африке — антилопы), наиболее полно проявляющим свои качества в условиях, когда требуется точная стрельба на 200—300 м. В США он пользуется большим спросом у охотников на белохвостого оленя. Годится этот патрон и для варминтинга. Некоторые авторы очень рекомендуют его для охоты в горах на серну и муфлона[7].

Слабая отдача и высокая кучность в сочетании с небольшой ценой (в России — примерно 50-60 руб. за одну шт.) делают патрон 7×57 мм привлекательным боеприпасом для спортивной стрельбы.

Под этот патрон выпускается широкий ассортимент оружия — карабинов и штуцеров. В Великобритании патрон 7×57 мм обычно именуется .275 Rigby — по названию выпускавшей его фирмы John Rigby & Company и его калибру в тысячных долях дюйма, если замерять по полям нарезов.

На вооружении

В 1893 году патрон был принят на вооружение испанской армией вместе с поступавшими в испанские войска немецкими винтовками под этот патрон. В следующие несколько лет новый боеприпас и оружие под него (винтовки фирмы Маузер образца 1895 и 1897 годов) был принят также несколькими странами Латинской Америки.

См. также

Напишите отзыв о статье "7 × 57 мм"

Примечания

  1. Андрей Угаров. [www.mk.ru/none/article/2002/06/01/172795-kalibrveteran-7h57.html Калибр-ветеран 7х57] (рус.). MK.ru (1 июня 2002). Проверено 7 апреля 2013. [www.webcitation.org/6Fy9fnlG2 Архивировано из первоисточника 18 апреля 2013].
  2. 1 2 Jim Wilson. A Perfectly Delightful Cartridge: 7x57 mm Mauser. — American Rifleman, November 2009. — Омега, 2009. — С. 53–55.
  3. [world.guns.ru/rifle/rfl26-r.htm Описание Mondragon] на сайте world.guns.ru
  4. Richard Venola. [www.rifleshootermag.com/featured_rifles/plezier_071907/ Plezier Mauser] (англ.). Petersen's Rifle Shooter. Проверено 3 июня 2010. [www.webcitation.org/67Ezl7agu Архивировано из первоисточника 27 апреля 2012].
  5. David A.Cushman. [www.dave-cushman.net/shot/303hist.html History of the .303 British Calibre Service Ammunition Round] (англ.). Shooting Pages of David A. Cushman (12 November 2003). Проверено 3 июня 2010. [www.webcitation.org/67Eznctkx Архивировано из первоисточника 27 апреля 2012].
  6. 1 2 [ww1.milua.org/serbmauser99.htm Винтовка Маузер-Милованович обр. 1899 г]
  7. Роберт Элман. Охота. Энциклопедия. — М.: Омега, 2001. — С. 175. — 280 с. — 5000 экз. — ISBN 0-7607-0710-3, 5-93209-310-2.

Отрывок, характеризующий 7 × 57 мм

– Что за прелесть этот дядюшка! – сказала Наташа, когда они выехали на большую дорогу.
– Да, – сказал Николай. – Тебе не холодно?
– Нет, мне отлично, отлично. Мне так хорошо, – с недоумением даже cказала Наташа. Они долго молчали.
Ночь была темная и сырая. Лошади не видны были; только слышно было, как они шлепали по невидной грязи.
Что делалось в этой детской, восприимчивой душе, так жадно ловившей и усвоивавшей все разнообразнейшие впечатления жизни? Как это всё укладывалось в ней? Но она была очень счастлива. Уже подъезжая к дому, она вдруг запела мотив песни: «Как со вечера пороша», мотив, который она ловила всю дорогу и наконец поймала.
– Поймала? – сказал Николай.
– Ты об чем думал теперь, Николенька? – спросила Наташа. – Они любили это спрашивать друг у друга.
– Я? – сказал Николай вспоминая; – вот видишь ли, сначала я думал, что Ругай, красный кобель, похож на дядюшку и что ежели бы он был человек, то он дядюшку всё бы еще держал у себя, ежели не за скачку, так за лады, всё бы держал. Как он ладен, дядюшка! Не правда ли? – Ну а ты?
– Я? Постой, постой. Да, я думала сначала, что вот мы едем и думаем, что мы едем домой, а мы Бог знает куда едем в этой темноте и вдруг приедем и увидим, что мы не в Отрадном, а в волшебном царстве. А потом еще я думала… Нет, ничего больше.
– Знаю, верно про него думала, – сказал Николай улыбаясь, как узнала Наташа по звуку его голоса.
– Нет, – отвечала Наташа, хотя действительно она вместе с тем думала и про князя Андрея, и про то, как бы ему понравился дядюшка. – А еще я всё повторяю, всю дорогу повторяю: как Анисьюшка хорошо выступала, хорошо… – сказала Наташа. И Николай услыхал ее звонкий, беспричинный, счастливый смех.
– А знаешь, – вдруг сказала она, – я знаю, что никогда уже я не буду так счастлива, спокойна, как теперь.
– Вот вздор, глупости, вранье – сказал Николай и подумал: «Что за прелесть эта моя Наташа! Такого другого друга у меня нет и не будет. Зачем ей выходить замуж, всё бы с ней ездили!»
«Экая прелесть этот Николай!» думала Наташа. – А! еще огонь в гостиной, – сказала она, указывая на окна дома, красиво блестевшие в мокрой, бархатной темноте ночи.


Граф Илья Андреич вышел из предводителей, потому что эта должность была сопряжена с слишком большими расходами. Но дела его всё не поправлялись. Часто Наташа и Николай видели тайные, беспокойные переговоры родителей и слышали толки о продаже богатого, родового Ростовского дома и подмосковной. Без предводительства не нужно было иметь такого большого приема, и отрадненская жизнь велась тише, чем в прежние годы; но огромный дом и флигеля всё таки были полны народом, за стол всё так же садилось больше человек. Всё это были свои, обжившиеся в доме люди, почти члены семейства или такие, которые, казалось, необходимо должны были жить в доме графа. Таковы были Диммлер – музыкант с женой, Иогель – танцовальный учитель с семейством, старушка барышня Белова, жившая в доме, и еще многие другие: учителя Пети, бывшая гувернантка барышень и просто люди, которым лучше или выгоднее было жить у графа, чем дома. Не было такого большого приезда как прежде, но ход жизни велся тот же, без которого не могли граф с графиней представить себе жизни. Та же была, еще увеличенная Николаем, охота, те же 50 лошадей и 15 кучеров на конюшне, те же дорогие подарки в именины, и торжественные на весь уезд обеды; те же графские висты и бостоны, за которыми он, распуская всем на вид карты, давал себя каждый день на сотни обыгрывать соседям, смотревшим на право составлять партию графа Ильи Андреича, как на самую выгодную аренду.
Граф, как в огромных тенетах, ходил в своих делах, стараясь не верить тому, что он запутался и с каждым шагом всё более и более запутываясь и чувствуя себя не в силах ни разорвать сети, опутавшие его, ни осторожно, терпеливо приняться распутывать их. Графиня любящим сердцем чувствовала, что дети ее разоряются, что граф не виноват, что он не может быть не таким, каким он есть, что он сам страдает (хотя и скрывает это) от сознания своего и детского разорения, и искала средств помочь делу. С ее женской точки зрения представлялось только одно средство – женитьба Николая на богатой невесте. Она чувствовала, что это была последняя надежда, и что если Николай откажется от партии, которую она нашла ему, надо будет навсегда проститься с возможностью поправить дела. Партия эта была Жюли Карагина, дочь прекрасных, добродетельных матери и отца, с детства известная Ростовым, и теперь богатая невеста по случаю смерти последнего из ее братьев.
Графиня писала прямо к Карагиной в Москву, предлагая ей брак ее дочери с своим сыном и получила от нее благоприятный ответ. Карагина отвечала, что она с своей стороны согласна, что всё будет зависеть от склонности ее дочери. Карагина приглашала Николая приехать в Москву.
Несколько раз, со слезами на глазах, графиня говорила сыну, что теперь, когда обе дочери ее пристроены – ее единственное желание состоит в том, чтобы видеть его женатым. Она говорила, что легла бы в гроб спокойной, ежели бы это было. Потом говорила, что у нее есть прекрасная девушка на примете и выпытывала его мнение о женитьбе.
В других разговорах она хвалила Жюли и советовала Николаю съездить в Москву на праздники повеселиться. Николай догадывался к чему клонились разговоры его матери, и в один из таких разговоров вызвал ее на полную откровенность. Она высказала ему, что вся надежда поправления дел основана теперь на его женитьбе на Карагиной.
– Что ж, если бы я любил девушку без состояния, неужели вы потребовали бы, maman, чтобы я пожертвовал чувством и честью для состояния? – спросил он у матери, не понимая жестокости своего вопроса и желая только выказать свое благородство.
– Нет, ты меня не понял, – сказала мать, не зная, как оправдаться. – Ты меня не понял, Николинька. Я желаю твоего счастья, – прибавила она и почувствовала, что она говорит неправду, что она запуталась. – Она заплакала.
– Маменька, не плачьте, а только скажите мне, что вы этого хотите, и вы знаете, что я всю жизнь свою, всё отдам для того, чтобы вы были спокойны, – сказал Николай. Я всем пожертвую для вас, даже своим чувством.
Но графиня не так хотела поставить вопрос: она не хотела жертвы от своего сына, она сама бы хотела жертвовать ему.
– Нет, ты меня не понял, не будем говорить, – сказала она, утирая слезы.
«Да, может быть, я и люблю бедную девушку, говорил сам себе Николай, что ж, мне пожертвовать чувством и честью для состояния? Удивляюсь, как маменька могла мне сказать это. Оттого что Соня бедна, то я и не могу любить ее, думал он, – не могу отвечать на ее верную, преданную любовь. А уж наверное с ней я буду счастливее, чем с какой нибудь куклой Жюли. Пожертвовать своим чувством я всегда могу для блага своих родных, говорил он сам себе, но приказывать своему чувству я не могу. Ежели я люблю Соню, то чувство мое сильнее и выше всего для меня».
Николай не поехал в Москву, графиня не возобновляла с ним разговора о женитьбе и с грустью, а иногда и озлоблением видела признаки всё большего и большего сближения между своим сыном и бесприданной Соней. Она упрекала себя за то, но не могла не ворчать, не придираться к Соне, часто без причины останавливая ее, называя ее «вы», и «моя милая». Более всего добрая графиня за то и сердилась на Соню, что эта бедная, черноглазая племянница была так кротка, так добра, так преданно благодарна своим благодетелям, и так верно, неизменно, с самоотвержением влюблена в Николая, что нельзя было ни в чем упрекнуть ее.
Николай доживал у родных свой срок отпуска. От жениха князя Андрея получено было 4 е письмо, из Рима, в котором он писал, что он уже давно бы был на пути в Россию, ежели бы неожиданно в теплом климате не открылась его рана, что заставляет его отложить свой отъезд до начала будущего года. Наташа была так же влюблена в своего жениха, так же успокоена этой любовью и так же восприимчива ко всем радостям жизни; но в конце четвертого месяца разлуки с ним, на нее начинали находить минуты грусти, против которой она не могла бороться. Ей жалко было самое себя, жалко было, что она так даром, ни для кого, пропадала всё это время, в продолжение которого она чувствовала себя столь способной любить и быть любимой.
В доме Ростовых было невесело.