7-я пехотная дивизия (Третий рейх)
Поделись знанием:
– А Николаша где? Над Лядовским верхом что ль? – всё шопотом спрашивал граф.
– Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.
Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
– Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.
Николай Ростов между тем стоял на своем месте, ожидая зверя. По приближению и отдалению гона, по звукам голосов известных ему собак, по приближению, отдалению и возвышению голосов доезжачих, он чувствовал то, что совершалось в острове. Он знал, что в острове были прибылые (молодые) и матерые (старые) волки; он знал, что гончие разбились на две стаи, что где нибудь травили, и что что нибудь случилось неблагополучное. Он всякую секунду на свою сторону ждал зверя. Он делал тысячи различных предположений о том, как и с какой стороны побежит зверь и как он будет травить его. Надежда сменялась отчаянием. Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него; он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он Богу, – сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах „дядюшки“, который вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло». Тысячу раз в эти полчаса упорным, напряженным и беспокойным взглядом окидывал Ростов опушку лесов с двумя редкими дубами над осиновым подседом, и овраг с измытым краем, и шапку дядюшки, чуть видневшегося из за куста направо.
«Нет, не будет этого счастья, думал Ростов, а что бы стоило! Не будет! Мне всегда, и в картах, и на войне, во всем несчастье». Аустерлиц и Долохов ярко, но быстро сменяясь, мелькали в его воображении. «Только один раз бы в жизни затравить матерого волка, больше я не желаю!» думал он, напрягая слух и зрение, оглядываясь налево и опять направо и прислушиваясь к малейшим оттенкам звуков гона. Он взглянул опять направо и увидал, что по пустынному полю навстречу к нему бежало что то. «Нет, это не может быть!» подумал Ростов, тяжело вздыхая, как вздыхает человек при совершении того, что было долго ожидаемо им. Совершилось величайшее счастье – и так просто, без шума, без блеска, без ознаменования. Ростов не верил своим глазам и сомнение это продолжалось более секунды. Волк бежал вперед и перепрыгнул тяжело рытвину, которая была на его дороге. Это был старый зверь, с седою спиной и с наеденным красноватым брюхом. Он бежал не торопливо, очевидно убежденный, что никто не видит его. Ростов не дыша оглянулся на собак. Они лежали, стояли, не видя волка и ничего не понимая. Старый Карай, завернув голову и оскалив желтые зубы, сердито отыскивая блоху, щелкал ими на задних ляжках.
– Улюлюлю! – шопотом, оттопыривая губы, проговорил Ростов. Собаки, дрогнув железками, вскочили, насторожив уши. Карай почесал свою ляжку и встал, насторожив уши и слегка мотнул хвостом, на котором висели войлоки шерсти.
– Пускать – не пускать? – говорил сам себе Николай в то время как волк подвигался к нему, отделяясь от леса. Вдруг вся физиономия волка изменилась; он вздрогнул, увидав еще вероятно никогда не виданные им человеческие глаза, устремленные на него, и слегка поворотив к охотнику голову, остановился – назад или вперед? Э! всё равно, вперед!… видно, – как будто сказал он сам себе, и пустился вперед, уже не оглядываясь, мягким, редким, вольным, но решительным скоком.
– Улюлю!… – не своим голосом закричал Николай, и сама собою стремглав понеслась его добрая лошадь под гору, перескакивая через водомоины в поперечь волку; и еще быстрее, обогнав ее, понеслись собаки. Николай не слыхал своего крика, не чувствовал того, что он скачет, не видал ни собак, ни места, по которому он скачет; он видел только волка, который, усилив свой бег, скакал, не переменяя направления, по лощине. Первая показалась вблизи зверя чернопегая, широкозадая Милка и стала приближаться к зверю. Ближе, ближе… вот она приспела к нему. Но волк чуть покосился на нее, и вместо того, чтобы наддать, как она это всегда делала, Милка вдруг, подняв хвост, стала упираться на передние ноги.
– Улюлюлюлю! – кричал Николай.
Красный Любим выскочил из за Милки, стремительно бросился на волка и схватил его за гачи (ляжки задних ног), но в ту ж секунду испуганно перескочил на другую сторону. Волк присел, щелкнул зубами и опять поднялся и поскакал вперед, провожаемый на аршин расстояния всеми собаками, не приближавшимися к нему.
– Уйдет! Нет, это невозможно! – думал Николай, продолжая кричать охрипнувшим голосом.
– Карай! Улюлю!… – кричал он, отыскивая глазами старого кобеля, единственную свою надежду. Карай из всех своих старых сил, вытянувшись сколько мог, глядя на волка, тяжело скакал в сторону от зверя, наперерез ему. Но по быстроте скока волка и медленности скока собаки было видно, что расчет Карая был ошибочен. Николай уже не далеко впереди себя видел тот лес, до которого добежав, волк уйдет наверное. Впереди показались собаки и охотник, скакавший почти на встречу. Еще была надежда. Незнакомый Николаю, муругий молодой, длинный кобель чужой своры стремительно подлетел спереди к волку и почти опрокинул его. Волк быстро, как нельзя было ожидать от него, приподнялся и бросился к муругому кобелю, щелкнул зубами – и окровавленный, с распоротым боком кобель, пронзительно завизжав, ткнулся головой в землю.
– Караюшка! Отец!.. – плакал Николай…
Старый кобель, с своими мотавшимися на ляжках клоками, благодаря происшедшей остановке, перерезывая дорогу волку, был уже в пяти шагах от него. Как будто почувствовав опасность, волк покосился на Карая, еще дальше спрятав полено (хвост) между ног и наддал скоку. Но тут – Николай видел только, что что то сделалось с Караем – он мгновенно очутился на волке и с ним вместе повалился кубарем в водомоину, которая была перед ними.
Та минута, когда Николай увидал в водомоине копошащихся с волком собак, из под которых виднелась седая шерсть волка, его вытянувшаяся задняя нога, и с прижатыми ушами испуганная и задыхающаяся голова (Карай держал его за горло), минута, когда увидал это Николай, была счастливейшею минутою его жизни. Он взялся уже за луку седла, чтобы слезть и колоть волка, как вдруг из этой массы собак высунулась вверх голова зверя, потом передние ноги стали на край водомоины. Волк ляскнул зубами (Карай уже не держал его за горло), выпрыгнул задними ногами из водомоины и, поджав хвост, опять отделившись от собак, двинулся вперед. Карай с ощетинившейся шерстью, вероятно ушибленный или раненый, с трудом вылезал из водомоины.
– Боже мой! За что?… – с отчаянием закричал Николай.
Охотник дядюшки с другой стороны скакал на перерез волку, и собаки его опять остановили зверя. Опять его окружили.
Николай, его стремянной, дядюшка и его охотник вертелись над зверем, улюлюкая, крича, всякую минуту собираясь слезть, когда волк садился на зад и всякий раз пускаясь вперед, когда волк встряхивался и подвигался к засеке, которая должна была спасти его. Еще в начале этой травли, Данила, услыхав улюлюканье, выскочил на опушку леса. Он видел, как Карай взял волка и остановил лошадь, полагая, что дело было кончено. Но когда охотники не слезли, волк встряхнулся и опять пошел на утек. Данила выпустил своего бурого не к волку, а прямой линией к засеке так же, как Карай, – на перерез зверю. Благодаря этому направлению, он подскакивал к волку в то время, как во второй раз его остановили дядюшкины собаки.
Данила скакал молча, держа вынутый кинжал в левой руке и как цепом молоча своим арапником по подтянутым бокам бурого.
Николай не видал и не слыхал Данилы до тех пор, пока мимо самого его не пропыхтел тяжело дыша бурый, и он услыхал звук паденья тела и увидал, что Данила уже лежит в середине собак на заду волка, стараясь поймать его за уши. Очевидно было и для собак, и для охотников, и для волка, что теперь всё кончено. Зверь, испуганно прижав уши, старался подняться, но собаки облепили его. Данила, привстав, сделал падающий шаг и всей тяжестью, как будто ложась отдыхать, повалился на волка, хватая его за уши. Николай хотел колоть, но Данила прошептал: «Не надо, соструним», – и переменив положение, наступил ногою на шею волку. В пасть волку заложили палку, завязали, как бы взнуздав его сворой, связали ноги, и Данила раза два с одного бока на другой перевалил волка.
С счастливыми, измученными лицами, живого, матерого волка взвалили на шарахающую и фыркающую лошадь и, сопутствуемые визжавшими на него собаками, повезли к тому месту, где должны были все собраться. Молодых двух взяли гончие и трех борзые. Охотники съезжались с своими добычами и рассказами, и все подходили смотреть матёрого волка, который свесив свою лобастую голову с закушенною палкой во рту, большими, стеклянными глазами смотрел на всю эту толпу собак и людей, окружавших его. Когда его трогали, он, вздрагивая завязанными ногами, дико и вместе с тем просто смотрел на всех. Граф Илья Андреич тоже подъехал и потрогал волка.
– О, материщий какой, – сказал он. – Матёрый, а? – спросил он у Данилы, стоявшего подле него.
– Матёрый, ваше сиятельство, – отвечал Данила, поспешно снимая шапку.
Граф вспомнил своего прозеванного волка и свое столкновение с Данилой.
– Однако, брат, ты сердит, – сказал граф. – Данила ничего не сказал и только застенчиво улыбнулся детски кроткой и приятной улыбкой.
Старый граф поехал домой; Наташа с Петей обещались сейчас же приехать. Охота пошла дальше, так как было еще рано. В середине дня гончих пустили в поросший молодым частым лесом овраг. Николай, стоя на жнивье, видел всех своих охотников.
| 7-я пехотная дивизия 7. Infanterie-Division | |
 эмблема 7-й пехотной дивизии | |
| Годы существования | |
|---|---|
| Страна | |
| Тип | |
| Численность |
15 000 человек |
| Дислокация | |
| Прозвище |
баварская дивизия |
| Покровитель | |
| Участие в | |
| Знаки отличия |
|
| Командиры | |
| Известные командиры | |
7-я пехотная дивизия являлась боевым соединением вермахта. Она была сформирована в 1934 году как стандартная пехотная дивизия и принадлежала к первой волне мобилизации. Принимала участие в оккупации Австрии, польской и французской кампаниях, а также войне против СССР. В 1941—1945 годах действовала на центральном участке Восточного фронта вплоть до капитуляции в мае 1945 года.
Содержание
Формирование
Дивизия была сформирована в октябре 1934 года в Мюнхене на основе 19-го Баварского пехотного полка 7-й пехотной дивизии рейхсвера. Первоначально в целях дезинформации штаб дивизии носил название «военное управление Мюнхена», затем «начальник артиллерии VII» (нем. Artillerieführer VII). Когда в октябре 1935 г. официально было объявлено о создании вермахта, дивизия стала именоваться 7-й пехотной и была подчинена командованию 7-го корпусного округа. В состав дивизии вошли 19-й, 61-й и 72-й пехотные полки. В 1938 году 61-й полк стал одним из немногих в вермахте, получившим почётного шефа в лице генерала Франца фон Эппа, бывшего командующего 7-й дивизией рейхсвера, а с 1933 года имперского наместника Баварии.
16 октября 1941 года дивизии был придан 638-й усиленный пехотный полк, состоявший из французских добровольцев.
В конце 1944 года 19-й полк унаследовал традиции уничтоженного в ходе советского наступления в Белоруссии 199-го пехотного полка 57-й дивизии, который, в свою очередь, нёс традиции 16-го Баварского резервного полка (иначе, по фамилии командира, «полк Листа») времён Первой мировой войны, в котором в качестве ефрейтора служил А. Гитлер. В ознаменование этого полк получил почётное название «полк Листа» (нем. Infanterie-Regiment List).
Боевой путь
7-я пехотная дивизия приняла участие в оккупации Австрии в 1938 году, действуя в составе своего 7-го армейского корпуса 8-й армии[1]. Во время подготовки к боевым действиям против Чехословакии во время Судетского кризиса 1938 г. дивизия в составе того же корпуса вошла в состав 12-й армии, развёрнутой в южной части Баварии[2].
Накануне вторжения в Польшу в 1939 году дивизия была мобилизована в первой волне (август 1939 года) и в составе 17-го армейского корпуса 14-й армии группы армий «Юг» участвовала в разгроме польских армий «Краков» и «Карпаты», закончив кампанию в районе Львова. После разгрома Польши дивизия была выведена в резерв, располагаясь на Нижнем Рейне.
В ходе французской кампании дивизия действовала в составе 11-го армейского корпуса, подчинённого командованию 6-й армии из группы армий «B». Пройдя через всю Бельгию, дивизия приняла участие в захвате Лилля и боях с английскими войсками на дюнкеркском плацдарме. Затем дивизия была выведена в резерв и не приняла участия в битве за Францию.
В ходе вторжения в Советский Союз дивизия действовала в составе разных корпусов, в том числе «родного» 7-го корпуса в рядах 4-й армии группы армий «Центр» на московском направлении, отличившись при взятии Могилёва.
В ходе битвы за Москву дивизия, действуя в полосе Наро-Фоминск — Кубинка, понесла тяжёлые потери.
В 1942 году дивизия располагалась на относительно спокойном участке в районе Гжатска.
В июле 1943 года 7-я дивизия в рядах 46-го танкового корпуса участвовала в Курской битве.
Летом 1944 года дивизия являлась частью 20-го армейского корпуса 2-й армии, располагавшейся южнее направления главного удара советских войск в ходе операции «Багратион», и поэтому избежала уничтожения.
В январе 1945 года советским наступлением в ходе Висло-Одерской операции дивизия была отброшена к балтийскому побережью в районе Хельского полуострова, где удерживалась до капитуляции Германии в мае 1945 года.
Организация
1939 г.
- 19-й пехотный полк
- 61-й пехотный полк
- 62-й пехотный полк
- 7-й артиллерийский полк
- 1-й дивизион 43-го артиллерийского полка
- 7-й батальон АИР (до декабря 1939 г.)
- 7-й противотанковый батальон
- 7-й разведывательный батальон
- 7-й батальон связи
- 7-й саперный батальон
- 7-й запасной батальон
1942 г.
- 19-й гренадерский полк
- 61-й гренадерский полк
- 62-й гренадерский полк
- 7-й артиллерийский полк
- 7-й батальон самокатчиков
- 7-й противотанковый батальон
- 7-й батальон связи
- 7-й саперный батальон
1943-45 гг.
- 19-й гренадерский полк
- 61-й гренадерский полк
- 62-й гренадерский полк
- 7-й артиллерийский полк
- 7-й фузилерный батальон
- 7-й противотанковый батальон
- 7-й батальон связи
- 7-й саперный батальон
- 7-й запасной батальон
Командиры дивизии
- генерал-лейтенант Франц Гальдер (1 октября 1934 — 12 ноября 1936)
- генерал-лейтенант Отто Хартман (12 ноября 1936 — 31 июля 1939)
- генерал-майор Ойген Отт (1 августа 1939 — 30 сентября 1939)
- генерал-лейтенант Эккард фрайхерр фон Габленц (30 сентября 1939 — 13 декабря 1941)
- генерал-майор Ханс Йордан (13 декабря 1941 — 1 ноября 1942)
- генерал-лейтенант Фриц-Георг фон Раппард (1 ноября 1942 — 2 октября 1943)
- полковник Карл Андре (2 октября 1943 — 30 ноября 1943)
- генерал-майор Густав Гир (30 ноября 1943 — 8 декабря 1943)
- генерал-лейтенант Фриц-Георг фон Раппард (8 декабря 1943 — август 1944)
- генерал-майор Алоиз Вебер (август 1944 — май 1945)
Награды
Количество кавалеров Рыцарского креста в 7-й дивизии составило 47 человек, ещё пятеро военнослужащих было отмечено Дубовыми листьями к Рыцарскому кресту[3]. Таким образом, среди сухопутных войск вермахта дивизия являлась одной из самых заслуженных, входя в десятку лидеров по данному показателю.
Рыцарский Крест Железного креста (47)
- Эккард фрайхерр фон Габленц, 15.08.1940 – генерал-лейтенант, командир 7-й пехотной дивизии
- Йоханнес Медер, 04.09.1940 – майор, командир 3-го батальона 19-го пехотного полка
- Людвиг Штрайль, 30.06.1941 – оберстлейтенант, командир 61-го пехотного полка
- Вильгельм Шпехт, 27.07.1941 – обер-лейтенант, командир 7-й роты 62-го пехотного полка
- Якоб Гольдбруннер, 17.09.1941 – фельдфебель, командир взвода 5-й роты 19-го пехотного полка
- Христиан Россфельд, 05.10.1941 – обер-фельдфебель, командир взвода 10-й роты 62-го пехотного полка
- Георг Риттер, 15.11.1941 – майор, командир 2-го батальона 62-го пехотного полка
- Алоиз Вебер, 26.11.1941 – майор, командир 1-го батальона 19-го пехотного полка
- Ганс Вобургер, 14.12.1941 – обер-лейтенант, командир 7-й роты 19-го пехотного полка
- Якоб Пельцер, 15.01.1942 – ефрейтор 1-й роты 61-го пехотного полка
- Иоганн Шмидт, 18.01.1942 – капитан, командир 2-го батальона 62-го пехотного полка
- Йозеф Кес, 18.07.1943 – обер-фельдфебель, командир взвода 2-й роты 19-го гренадерского полка
- Хайнц Ёль, 25.07.1943 – лейтенант, командир 1-й роты 62-го гренадерского полка
- Альфред Конрад, 08.08.1943 – обер-вахмистр, командир взвода 1-й роты 7-го разведывательного батальона
- Иоганн Айсгрубер, 31.08.1943 – фельдфебель, командир саперного взвода штабной роты 62-го гренадерского полка
- Харальд Гесснер, 13.09.1943 – лейтенант, командир 10-й роты 61-го гренадерского полка
- Бенедикт Фюргут, 23.09.1943 – вахмистр, батарейный офицер и передовой наблюдатель 3-й батареи 7-го артиллерийского полка
- Отто Хафнер, 23.09.1943 – капитан резерва, командир 4-й роты 61-го гренадерского полка
- Антон Байер, 05.10.1943 – обер-фельдфебель, командир взвода 14-й (противотанковой) роты 19-го гренадерского полка
- Герман Аммер, 12.10.1943 – обер-лейтенант резерва, командир 2-го батальона 62-го гренадерского полка
- Алоиз Эдинг, 12.10.1943 – обер-лейтенант резерва, командир 1-й роты 19-го гренадерского полка
- Вилли Шаффнер, 26.10.1943 – обер-ефрейтор 9-й роты 61-го гренадерского полка
- Хуго Лауберо, 22.11.1943 – оберстлейтенант, командир 61-го гренадерского полка
- Курт Нёбель, 30.11.1943 – обер-ефрейтор, командир отделения 1-й (конной) роты 7-го разведывательного батальона
- Алоиз Айзеле, 15.12.1943 – капитан, командир 3-го батальона 61-го гренадерского полка
- Эдуард Бруннер, 27.02.1944 – капитан, командир 1-го батальона 62-го гренадерского полка
- Макс Райнвальд, 29.02.1944 – оберстлейтенант резерва, командир 19-го гренадерского полка
- Рупрехт Краль, 15.05.1944 – унтер-офицер, командир орудия 14-й (противотанковой) роты 19-го гренадерского полка
- Теодор Хотци, 09.06.1944 – вахмистр, командир взвода 3-й роты 7-го фузилерного батальона
- Иоганн Штрауб, 12.08.1944 – лейтенант, командир взвода 7-го противотанкового батальона
- Эмиль Просс, 30.09.1944 – капитан, командир 2-го батальона 62-го гренадерского полка
- Эрнст Фальк, 30.09.1944 – обер-ефрейтор, связной 10-й роты 61-го гренадерского полка
- Йозеф Пфаттишер, 04.10.1944 – унтер-офицер, командир отделения 8-й роты 61-го гренадерского полка
- Людвиг Ланг, 06.10.1944 – обер-лейтенант, командир 2-й батареи 7-го артиллерийского полка
- Георг Гайгер, 20.10.1944 – обер-ефрейтор, командир отделения 10-й роты 19-го гренадерского полка
- Фриц-Георг фон Раппард, 20.10.1944 – генерал-лейтенант, командир 7-й пехотной дивизии
- Франц Дегль, 23.10.1944 – унтер-офицер, командир отделения 8-й роты 62-го гренадерского полка
- Карл-Генрих Люльфинг, 28.10.1944 – капитан резерва, командир 7-го фузилерного батальона
- Руперт Форстнер, 03.11.1944 – фельдфебель, командир взвода 2-й роты 19-го гренадерского полка
- Ксавер Байльхак, 05.11.1944 – лейтенант резерва, командир 9-й роты 19-го гренадерского полка
- Карл Хамбергер, 08.11.1944 – фельдфебель, заместитель командира 2-й роты 62-го гренадерского полка
- Михаэль Лехерманн, 18.11.1944 – фельдфебель, командир взвода 1007-го дивизиона штурмовых орудий[4]
- Генрих Туммер, 18.11.1944 – обер-ефрейтор, старший стрелок 13-й роты 19-го гренадерского полка
- Ойген Куглер, 05.04.1945 – капитан резерва, командир 1-го батальона 19-го гренадерского полка
- Конрад Шарф, 05.04.1945 – капитан, командир 1-го батальона 61-го гренадерского полка
- Хартмут фон Хёсслин, 17.04.1945 – капитан, командир 2-го дивизиона 7-го артиллерийского полка
- Фриц Якет, 09.05.1945 – лейтенант, адъютант 1-го батальона 62-го гренадерского полка (награждение не подтверждено)
Рыцарский Крест Железного креста с Дубовыми листьями (5)
- Алоиз Вебер (№ 579), 10.09.1944 – полковник, командир 61-го гренадерского полка
- Эдуард Бруннер (№ 638), 28.10.1944 – капитан, командир 1-го батальона 62-го гренадерского полка
- Алоиз Айзеле (№ 695), 12.01.1945 – майор, командир 3-го батальона 61-го гренадерского полка
- Макс Райнвальд (№ 702), 18.01.1945 – полковник резерва, командир 19-го гренадерского полка
- Фриц-Георг фон Раппард (№ 751), 24.02.1945 – генерал-лейтенант, командир 7-й пехотной дивизии
См. также
Напишите отзыв о статье "7-я пехотная дивизия (Третий рейх)"
Примечания
- ↑ [www.axishistory.com/index.php?id=6390 Order of Battle 12 Mar 1938 - The Occupation of Austria] (англ.). axishistory.com. [www.webcitation.org/66Ays520L Архивировано из первоисточника 15 марта 2012].
- ↑ [www.axishistory.com/index.php?id=6463 Order of Battle 1 Oct 1938 - The Invasion of Czechoslovakia] (англ.). axishistory.com. [www.webcitation.org/66AysjJBw Архивировано из первоисточника 15 марта 2012].
- ↑ [www.axishistory.com/index.php?id=8450 Кавалеры Рыцарского креста 7-й пехотной дивизии] (англ.). axishistory.com. [www.webcitation.org/66AytJoeK Архивировано из первоисточника 15 марта 2012].
- ↑ 2-я рота 7-го противотанкового батальона
Литература
- Samuel W. Mitcham. [books.google.com/books?id=P_Q980chke0C&printsec=frontcover&hl=ru&source=gbs_similarbooks_r&cad=2#v=onepage&q&f=true German Order of Battle: 1st—290th Infantry Divisions in World War II]. — Paderborn: Stackpole Books, 2007. — Vol. 1. — 400 p. — (Stackpole military history series). — ISBN 0-811-73416-1.
- Georg Tessin. Band 3: Die Landstreitkräfte. Nr. 6-14 // Verbände und Truppen der Deutschen Wehrmacht und Waffen SS im Zweiten Weltkrieg 1939-1945. — 2. — Osnabrück: Biblio Verlag, 1974. — Bd. 3. — 330 S. — ISBN 3-764-80942-6.
- Wilhelm Hertlein. Chronik der 7. Infanterie-Division. — München: Bruckmann, 1984. — 359 p. — ISBN 3-765-41956-7. (нем.)
Ссылки
- [www.feldgrau.com/InfDiv.php?ID=7 7.Infanterie-Division] (англ.). feldgrau.com. [www.webcitation.org/66AytvgrA Архивировано из первоисточника 15 марта 2012].
- [www.lexikon-der-wehrmacht.de/Gliederungen/Infanteriedivisionen/7ID.htm 7.Infanterie-Division] (нем.). lexikon-der-wehrmacht.de. [www.webcitation.org/66AyuRjwc Архивировано из первоисточника 15 марта 2012].
- [www.axishistory.com/index.php?id=1367 7.Infanterie-Division] (англ.). axishistory.com. [www.webcitation.org/66Ayuym86 Архивировано из первоисточника 15 марта 2012].
- [www.balsi.de/Weltkrieg/Einheiten/Infanteriedivisionen/7-ID.htm 7.Infanterie-Division] (нем.). balsi.de. [www.webcitation.org/66AyvcVG1 Архивировано из первоисточника 15 марта 2012].
- [www.7-infanterie-division.de/7idneu.swf 7.Infanterie-Division] (нем.). 7-infanterie-division.de. [www.webcitation.org/66AywQ1SB Архивировано из первоисточника 15 марта 2012].
Отрывок, характеризующий 7-я пехотная дивизия (Третий рейх)
– Как не дивиться? Смело, ловко.– А Николаша где? Над Лядовским верхом что ль? – всё шопотом спрашивал граф.
– Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.
Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
– Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.
Николай Ростов между тем стоял на своем месте, ожидая зверя. По приближению и отдалению гона, по звукам голосов известных ему собак, по приближению, отдалению и возвышению голосов доезжачих, он чувствовал то, что совершалось в острове. Он знал, что в острове были прибылые (молодые) и матерые (старые) волки; он знал, что гончие разбились на две стаи, что где нибудь травили, и что что нибудь случилось неблагополучное. Он всякую секунду на свою сторону ждал зверя. Он делал тысячи различных предположений о том, как и с какой стороны побежит зверь и как он будет травить его. Надежда сменялась отчаянием. Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него; он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он Богу, – сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах „дядюшки“, который вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло». Тысячу раз в эти полчаса упорным, напряженным и беспокойным взглядом окидывал Ростов опушку лесов с двумя редкими дубами над осиновым подседом, и овраг с измытым краем, и шапку дядюшки, чуть видневшегося из за куста направо.
«Нет, не будет этого счастья, думал Ростов, а что бы стоило! Не будет! Мне всегда, и в картах, и на войне, во всем несчастье». Аустерлиц и Долохов ярко, но быстро сменяясь, мелькали в его воображении. «Только один раз бы в жизни затравить матерого волка, больше я не желаю!» думал он, напрягая слух и зрение, оглядываясь налево и опять направо и прислушиваясь к малейшим оттенкам звуков гона. Он взглянул опять направо и увидал, что по пустынному полю навстречу к нему бежало что то. «Нет, это не может быть!» подумал Ростов, тяжело вздыхая, как вздыхает человек при совершении того, что было долго ожидаемо им. Совершилось величайшее счастье – и так просто, без шума, без блеска, без ознаменования. Ростов не верил своим глазам и сомнение это продолжалось более секунды. Волк бежал вперед и перепрыгнул тяжело рытвину, которая была на его дороге. Это был старый зверь, с седою спиной и с наеденным красноватым брюхом. Он бежал не торопливо, очевидно убежденный, что никто не видит его. Ростов не дыша оглянулся на собак. Они лежали, стояли, не видя волка и ничего не понимая. Старый Карай, завернув голову и оскалив желтые зубы, сердито отыскивая блоху, щелкал ими на задних ляжках.
– Улюлюлю! – шопотом, оттопыривая губы, проговорил Ростов. Собаки, дрогнув железками, вскочили, насторожив уши. Карай почесал свою ляжку и встал, насторожив уши и слегка мотнул хвостом, на котором висели войлоки шерсти.
– Пускать – не пускать? – говорил сам себе Николай в то время как волк подвигался к нему, отделяясь от леса. Вдруг вся физиономия волка изменилась; он вздрогнул, увидав еще вероятно никогда не виданные им человеческие глаза, устремленные на него, и слегка поворотив к охотнику голову, остановился – назад или вперед? Э! всё равно, вперед!… видно, – как будто сказал он сам себе, и пустился вперед, уже не оглядываясь, мягким, редким, вольным, но решительным скоком.
– Улюлю!… – не своим голосом закричал Николай, и сама собою стремглав понеслась его добрая лошадь под гору, перескакивая через водомоины в поперечь волку; и еще быстрее, обогнав ее, понеслись собаки. Николай не слыхал своего крика, не чувствовал того, что он скачет, не видал ни собак, ни места, по которому он скачет; он видел только волка, который, усилив свой бег, скакал, не переменяя направления, по лощине. Первая показалась вблизи зверя чернопегая, широкозадая Милка и стала приближаться к зверю. Ближе, ближе… вот она приспела к нему. Но волк чуть покосился на нее, и вместо того, чтобы наддать, как она это всегда делала, Милка вдруг, подняв хвост, стала упираться на передние ноги.
– Улюлюлюлю! – кричал Николай.
Красный Любим выскочил из за Милки, стремительно бросился на волка и схватил его за гачи (ляжки задних ног), но в ту ж секунду испуганно перескочил на другую сторону. Волк присел, щелкнул зубами и опять поднялся и поскакал вперед, провожаемый на аршин расстояния всеми собаками, не приближавшимися к нему.
– Уйдет! Нет, это невозможно! – думал Николай, продолжая кричать охрипнувшим голосом.
– Карай! Улюлю!… – кричал он, отыскивая глазами старого кобеля, единственную свою надежду. Карай из всех своих старых сил, вытянувшись сколько мог, глядя на волка, тяжело скакал в сторону от зверя, наперерез ему. Но по быстроте скока волка и медленности скока собаки было видно, что расчет Карая был ошибочен. Николай уже не далеко впереди себя видел тот лес, до которого добежав, волк уйдет наверное. Впереди показались собаки и охотник, скакавший почти на встречу. Еще была надежда. Незнакомый Николаю, муругий молодой, длинный кобель чужой своры стремительно подлетел спереди к волку и почти опрокинул его. Волк быстро, как нельзя было ожидать от него, приподнялся и бросился к муругому кобелю, щелкнул зубами – и окровавленный, с распоротым боком кобель, пронзительно завизжав, ткнулся головой в землю.
– Караюшка! Отец!.. – плакал Николай…
Старый кобель, с своими мотавшимися на ляжках клоками, благодаря происшедшей остановке, перерезывая дорогу волку, был уже в пяти шагах от него. Как будто почувствовав опасность, волк покосился на Карая, еще дальше спрятав полено (хвост) между ног и наддал скоку. Но тут – Николай видел только, что что то сделалось с Караем – он мгновенно очутился на волке и с ним вместе повалился кубарем в водомоину, которая была перед ними.
Та минута, когда Николай увидал в водомоине копошащихся с волком собак, из под которых виднелась седая шерсть волка, его вытянувшаяся задняя нога, и с прижатыми ушами испуганная и задыхающаяся голова (Карай держал его за горло), минута, когда увидал это Николай, была счастливейшею минутою его жизни. Он взялся уже за луку седла, чтобы слезть и колоть волка, как вдруг из этой массы собак высунулась вверх голова зверя, потом передние ноги стали на край водомоины. Волк ляскнул зубами (Карай уже не держал его за горло), выпрыгнул задними ногами из водомоины и, поджав хвост, опять отделившись от собак, двинулся вперед. Карай с ощетинившейся шерстью, вероятно ушибленный или раненый, с трудом вылезал из водомоины.
– Боже мой! За что?… – с отчаянием закричал Николай.
Охотник дядюшки с другой стороны скакал на перерез волку, и собаки его опять остановили зверя. Опять его окружили.
Николай, его стремянной, дядюшка и его охотник вертелись над зверем, улюлюкая, крича, всякую минуту собираясь слезть, когда волк садился на зад и всякий раз пускаясь вперед, когда волк встряхивался и подвигался к засеке, которая должна была спасти его. Еще в начале этой травли, Данила, услыхав улюлюканье, выскочил на опушку леса. Он видел, как Карай взял волка и остановил лошадь, полагая, что дело было кончено. Но когда охотники не слезли, волк встряхнулся и опять пошел на утек. Данила выпустил своего бурого не к волку, а прямой линией к засеке так же, как Карай, – на перерез зверю. Благодаря этому направлению, он подскакивал к волку в то время, как во второй раз его остановили дядюшкины собаки.
Данила скакал молча, держа вынутый кинжал в левой руке и как цепом молоча своим арапником по подтянутым бокам бурого.
Николай не видал и не слыхал Данилы до тех пор, пока мимо самого его не пропыхтел тяжело дыша бурый, и он услыхал звук паденья тела и увидал, что Данила уже лежит в середине собак на заду волка, стараясь поймать его за уши. Очевидно было и для собак, и для охотников, и для волка, что теперь всё кончено. Зверь, испуганно прижав уши, старался подняться, но собаки облепили его. Данила, привстав, сделал падающий шаг и всей тяжестью, как будто ложась отдыхать, повалился на волка, хватая его за уши. Николай хотел колоть, но Данила прошептал: «Не надо, соструним», – и переменив положение, наступил ногою на шею волку. В пасть волку заложили палку, завязали, как бы взнуздав его сворой, связали ноги, и Данила раза два с одного бока на другой перевалил волка.
С счастливыми, измученными лицами, живого, матерого волка взвалили на шарахающую и фыркающую лошадь и, сопутствуемые визжавшими на него собаками, повезли к тому месту, где должны были все собраться. Молодых двух взяли гончие и трех борзые. Охотники съезжались с своими добычами и рассказами, и все подходили смотреть матёрого волка, который свесив свою лобастую голову с закушенною палкой во рту, большими, стеклянными глазами смотрел на всю эту толпу собак и людей, окружавших его. Когда его трогали, он, вздрагивая завязанными ногами, дико и вместе с тем просто смотрел на всех. Граф Илья Андреич тоже подъехал и потрогал волка.
– О, материщий какой, – сказал он. – Матёрый, а? – спросил он у Данилы, стоявшего подле него.
– Матёрый, ваше сиятельство, – отвечал Данила, поспешно снимая шапку.
Граф вспомнил своего прозеванного волка и свое столкновение с Данилой.
– Однако, брат, ты сердит, – сказал граф. – Данила ничего не сказал и только застенчиво улыбнулся детски кроткой и приятной улыбкой.
Старый граф поехал домой; Наташа с Петей обещались сейчас же приехать. Охота пошла дальше, так как было еще рано. В середине дня гончих пустили в поросший молодым частым лесом овраг. Николай, стоя на жнивье, видел всех своих охотников.
