70-й Нью-Йоркский пехотный полк

70-й Нью-Йоркский пехотный полк
флаг штата Нью-Йорк
Годы существования	1861—1865 гг.
Страна	США США
Тип	Пехота
Численность	700 чел. (май 1862)
Командиры
Известные командиры	Дэниель Сиклс Уильям Дуайт

70-й Нью-Йоркский пехотный полк (70th New York Volunteer Infantry Regiment так же 1st Excelsior) — представлял собой один из пехотных полков армии Союза во время Гражданской войны в США. Полк стал первым полком "Эксельсиорской бригады" Дэниеля Сиклса.

Формирование

18 мая 1861 года конгрессмен Дэниель Сиклс был уполномочен Военным Департаментом набрать бригаду для федеральной армии. Полк был набран им в лагере Кэмп-Скотт на острове Статен и 20 июня принял на службу в федеральную армию сроком на 3 года. Роты полка были набраны: Рота А, В, D и G в Нью-Йорке, рота С в Мичигане, рота Е - в Питтсбурге (Пенсильвания), рота F - в Порт-Джервис, округ Оранж, рота Н - в Бостоне, часть рота А и рота I - в Патерсоне (Нью-Джерси), и рота К - в Ньюарке (Ньюджерси

Первым командиром полка стал полковник Дэниель Сиклс, подполковником - Уильям Дуайт, майором - Эгберт Фарнум.

Боевой путь

23 июля 1861 года полк покинул штат Нью-Йорк и был переправлен в Вашингтон, где включен в бригаду, которую возглавил Сиклс, сдавший командование полком подполковнику Дуайту. Полк был размещен в укреплениях Вашингтона. 3 сентября Дэниель Сиклс получил звание бригадного генерала, Дуайт - полковника, а Фарнум - подполковника. В октябе полк был включён в бригаду Джозефа Хукера. 1 ноября капитан роты F, Томас Хольт, стал майором, а 11 сентября полк получил своё официальное название: "70-й Нью-Йоркский".

В марте 1862 года бригада Сиклса стала частью 2-й дивизии III корпуса Потомакской армии. В конце апреля полк был направлен к Фредериксбергу, а 6 апреля участвовал в перестрелке у Стаффорд-Кортхаус, где потерял одного человека раненым. 10 апреля полк был переведен на Вирджинский полуостров и участвовал в осаде Йорктауна, в ходе которой потерял одного человека раненым.

5 мая бригада Сиклса участвовала в сражении при Уильямсберге. Полк насчитывал к началу сражения 700 человек; в бою было потеряно 4 капитана и 4 лейтенанта и 101 рядовой убитыми. Были ранены полковник Дуайт, 11 офицеров и 112 рядовых. 97 человек пропало без вести. Полковник Дуайт остался раненый на поле боя, и был захвачен в плен. Сержант Джон Николас Койн получил Медаль Почета за то, что в ходе рукопашной захватил знамя противника.

Интересные факты

В 70-м Нью-Йоркском служил рядовым Джон Томми, этнический китаец, переехавший в США перед самой войной. Он вступил в полк во время его формирования и прослужил до 1863 года, пока не был убит в сражении при Геттисберге. Томми был единственным китайцем в Потомакской армии.

Литература

• New York in the War of the Rebellion, 3rd ed. Frederick Phisterer. Albany: J. B. Lyon Company, 1912.

Ссылки

• [dmna.ny.gov/historic/reghist/civil/infantry/70thInf/70thInfMain.htm 70th New-York infantry]
• [civilwarintheeast.com/us-regiments-batteries/new-york-infantry/70th-new-york/ Хронология истории полка]

Отрывок, характеризующий 70-й Нью-Йоркский пехотный полк

Услыхав этот крик и увидав, к кому он относился, Несвицкий и сосед с правой стороны испуганно и поспешно обратились к Безухову.
– Полноте, полно, что вы? – шептали испуганные голоса. Долохов посмотрел на Пьера светлыми, веселыми, жестокими глазами, с той же улыбкой, как будто он говорил: «А вот это я люблю». – Не дам, – проговорил он отчетливо.
Бледный, с трясущейся губой, Пьер рванул лист. – Вы… вы… негодяй!.. я вас вызываю, – проговорил он, и двинув стул, встал из за стола. В ту самую секунду, как Пьер сделал это и произнес эти слова, он почувствовал, что вопрос о виновности его жены, мучивший его эти последние сутки, был окончательно и несомненно решен утвердительно. Он ненавидел ее и навсегда был разорван с нею. Несмотря на просьбы Денисова, чтобы Ростов не вмешивался в это дело, Ростов согласился быть секундантом Долохова, и после стола переговорил с Несвицким, секундантом Безухова, об условиях дуэли. Пьер уехал домой, а Ростов с Долоховым и Денисовым до позднего вечера просидели в клубе, слушая цыган и песенников.
– Так до завтра, в Сокольниках, – сказал Долохов, прощаясь с Ростовым на крыльце клуба.
– И ты спокоен? – спросил Ростов…
Долохов остановился. – Вот видишь ли, я тебе в двух словах открою всю тайну дуэли. Ежели ты идешь на дуэль и пишешь завещания да нежные письма родителям, ежели ты думаешь о том, что тебя могут убить, ты – дурак и наверно пропал; а ты иди с твердым намерением его убить, как можно поскорее и повернее, тогда всё исправно. Как мне говаривал наш костромской медвежатник: медведя то, говорит, как не бояться? да как увидишь его, и страх прошел, как бы только не ушел! Ну так то и я. A demain, mon cher! [До завтра, мой милый!]
На другой день, в 8 часов утра, Пьер с Несвицким приехали в Сокольницкий лес и нашли там уже Долохова, Денисова и Ростова. Пьер имел вид человека, занятого какими то соображениями, вовсе не касающимися до предстоящего дела. Осунувшееся лицо его было желто. Он видимо не спал ту ночь. Он рассеянно оглядывался вокруг себя и морщился, как будто от яркого солнца. Два соображения исключительно занимали его: виновность его жены, в которой после бессонной ночи уже не оставалось ни малейшего сомнения, и невинность Долохова, не имевшего никакой причины беречь честь чужого для него человека. «Может быть, я бы то же самое сделал бы на его месте, думал Пьер. Даже наверное я бы сделал то же самое; к чему же эта дуэль, это убийство? Или я убью его, или он попадет мне в голову, в локоть, в коленку. Уйти отсюда, бежать, зарыться куда нибудь», приходило ему в голову. Но именно в те минуты, когда ему приходили такие мысли. он с особенно спокойным и рассеянным видом, внушавшим уважение смотревшим на него, спрашивал: «Скоро ли, и готово ли?»
Когда всё было готово, сабли воткнуты в снег, означая барьер, до которого следовало сходиться, и пистолеты заряжены, Несвицкий подошел к Пьеру.
– Я бы не исполнил своей обязанности, граф, – сказал он робким голосом, – и не оправдал бы того доверия и чести, которые вы мне сделали, выбрав меня своим секундантом, ежели бы я в эту важную минуту, очень важную минуту, не сказал вам всю правду. Я полагаю, что дело это не имеет достаточно причин, и что не стоит того, чтобы за него проливать кровь… Вы были неправы, не совсем правы, вы погорячились…
– Ах да, ужасно глупо… – сказал Пьер.
– Так позвольте мне передать ваше сожаление, и я уверен, что наши противники согласятся принять ваше извинение, – сказал Несвицкий (так же как и другие участники дела и как и все в подобных делах, не веря еще, чтобы дело дошло до действительной дуэли). – Вы знаете, граф, гораздо благороднее сознать свою ошибку, чем довести дело до непоправимого. Обиды ни с одной стороны не было. Позвольте мне переговорить…