75-й зал галереи Денон Лувра

75-й зал галереи Денон Лувра (фр. Daru) посвящён французской живописи периода классицизма. Здесь выставлены полотна большого формата. В зале хранится сорок полотен, в числе которых: четырнадцать произведений Давида, семь произведений Энгра, по три картины Жироде-Тризона, Герена и Прюдона, по две картины Жерара и Гро, и по одной работе Брока, Друэ, Лефевра, Пейрона, Реньо и Виже-Лебрен.

Зал расположен на первом этаже крыла Денон, названного в честь первого директора Луврского музея — барона Доминика Виван-Денона. Зал был создан в 1863 году и отделан художником Александром Домиником Денуэлем (фр. Alexandre Dominique Denuelle) в красных и жёлтых тонах, считающихся французскими имперскими цветами.

Во французских источниках указано, что 75-й зал посвящён неоклассицизму, так как во Франции под неоклассицизмом понимают стиль второй половины XVIII века, стиль Людовика XVI, который в России традиционно называют классицизмом (период 1762—1840). Неоклассицизмом же в России называют ретроспективный стиль начала XX века.

Картины, выставленные в зале

Русское название	Оригинальное название	Художник	Время создания	Размеры (см)	Изображение
Школа Апеллеса	L'École d’Apelle	Жан Брок	1800	375×480
Андромаха, оплакивающая Гектора	La Douleur et les regrets d’Andromaque sur le corps d’Hector son mari	Жак-Луи Давид	1783	275×203
Портрет маркизы д’Орвилье	La Marquise d’Orvilliers, née Jeanne-Robertine Rilliet	Жак-Луи Давид	1790	131×98
Клятва Горациев	Le Serment des Horaces	Жак-Луи Давид	1784	330×425
Леонид в Фермопилах	Léonidas aux Thermopyles	Жак-Луи Давид	1814	395×531
Парис и Елена	Les Amours de Pâris et d’Hélène	Жак-Луи Давид	1788	146×181
Ликторы приносят Бруту тела его сыновей	Les Licteurs rapportent à Brutus les corps de ses fils	Жак-Луи Давид	1789	323×422
Сабинянки, останавливающие битву между римлянами и сабинянами	Les Sabines	Жак-Луи Давид	1799	385×522
Портрет мадам Серизиа	Madame Pierre Sériziat, née Émilie Pécoul, et un de ses fils, Émile, né en 1793	Жак-Луи Давид	1795	131×96
Портрет мадам Рекамье (картина Давида, 1800)	Madame Récamier, née Julie (dite Juliette) Bernard	Жак-Луи Давид	1795	174×244
Портрет Пия VII	Pie VII	Жак-Луи Давид	1805	86×71
Портрет Пьера Серизиа	Pierre Sériziat	Жак-Луи Давид	1795	129×95
Портрет Жюльетты де Вильнёв	Portrait de Juliette de Villeneuve	Жак-Луи Давид	1824	197×123
Автопортрет	Portrait de l’artiste	Жак-Луи Давид	1794	81×64
Посвящение императора Наполеона I и коронование императрицы Жозефины в соборе Парижской Богоматери 2 декабря 1804 года	Sacre de l’empereur Napoléon Ier et couronnement de l’impératrice Joséphine dans la cathédrale Notre-Dame de Paris, le 2 décembre 1804	Жак-Луи Давид	1806—07	621×979
Марий в Минтурне	Marius prisonnier à Minturnes	Жан-Жермен Друэ	1786	271×365
Дафнис и Хлоя	Daphnis et Chloé	Франсуа Паскаль Симон Жерар	1824—25	204×228	[cartelen.louvre.fr/pub/fr/image/25271_p0001242.001.jpg]
Портрет Жана-Батиста Изабе с дочерью Александриной	Jean-Baptiste Isabey et sa fille Alexandrine	Франсуа Паскаль Симон Жерар	1795	195×130
Погребение Аталлы	Atala au tombeau, dit aussi Funérailles d’Atala	Анн-Луи Жироде-Триозон	1808	207×267
Эндимион	Endymion. Effet de lune, dit aussi Le Sommeil d’Endymion	Анн-Луи Жироде-Триозон	1791	198×261
Пигмалион и Галатея	Pygmalion et Galatée	Анн-Луи Жироде-Триозон	1819	253×202
Портрет Кристины Бойе	Christine Boyer	Антуан-Жан Гро	1800	214×134
Граф Альсид де ля Ривальер, ученик Гро	Le comte Alcide de La Rivallière, élève de Gros	Антуан-Жан Гро	1819	148×115	[cartelen.louvre.fr/cartelen/visite?srv=car_not_frame&idNotice=27020]
Эгисф и Клитемнестра готовятся убить Агамемнона спящим	Clytemnestre hésitant avant de frapper Agamemnon endormi	Пьер Нарсис Герен	1817	342×325
Аврора и Кефал	L’Aurore et Céphale	Пьер Нарсис Герен	1810	254×186
Возвращение Марка Секста	Le Retour de Marcus Sextus	Пьер Нарсис Герен	1799	217×243
Апофеоз Гомера	Homère déifié, dit aussi L’Apothéose d’Homère	Жан Огюст Доминик Энгр	1827	386×512
Портрет мадам Ривьер	Madame Rivière, née Marie Françoise Jacquette Bibiane Blot de Beauregard	Жан Огюст Доминик Энгр	1806	117×82
Портрет мадемуазель Ривьер	Mademoiselle Caroline Rivière	Жан Огюст Доминик Энгр	1805	100×70
Филибер Ривьер	Philibert Rivière	Жан Огюст Доминик Энгр	1804—05	116×89
Портрет Фердинанда-Филиппа де Бурбона-Орлеана, герцога Орлеанского	Portrait de Ferdinand-Philippe-Louis-Charles-Henri de Bourbon-Orléans, duc d’Orléans	Жан Огюст Доминик Энгр	1842	158×222
Ромул, победивший Акрона	Romulus, vainqueur d’Acron, porte les dépouilles opimes au temple de Jupiter	Жан Огюст Доминик Энгр	1812	276×530
Большая одалиска	La grande odalisque	Жан Огюст Доминик Энгр	1814
Карл Верне	Carle Vernet	Робер Лефевр	1804	129×97
Смерть Алкесты (Героизм супружеской любви)	La Mort d’Alceste ou L’Héroïsme de l’amour conjugal	Жан-Франсуа-Пьер Пейрон	1785	327×325	[cartelen.louvre.fr/pub/fr/image/23468_p0005924.001.jpg]
Правосудие и Возмездие, преследующие Преступление	La Justice et la Vengeance divine poursuivant le Crime	Пьер Поль Прюдон	1808	244×294
Похищение Психеи	L’Enlèvement de Psyché	Пьер Поль Прюдон	1808	195×157
Портрет императрицы Жозефины	L’Impératrice Joséphin	Пьер Поль Прюдон	1805	244×179
Воспитание Ахилла кентавром Хироном	L'Éducation d’Achille par le centaure Chiron	Жан Батист Реньо	1782	261×215
Автопортрет художницы с дочерью	Madame Vigée-Le Brun et sa fille, Jeanne-Lucie-Louise, dite Julie	Мари Элизабет Луиза Виже-Лебрен	1789	130×94

Литература

• Путеводитель по Лувру. — Париж: Réunion des Musées Nationaux, 2007. — С. 212—213. — 480 с. — ISBN 2-7118-5134-6.

Ссылки

• [cartelen.louvre.fr/ База данных Лувра.] (фр.) // cartelen.louvre.fr

Отрывок, характеризующий 75-й зал галереи Денон Лувра

– Ежели непременно хочешь, – сказал он.
И, подойдя к кровати, из под чистых подушек достал кошелек и велел принести вина.
– Да, и тебе отдать деньги и письмо, – прибавил он.
Ростов взял письмо и, бросив на диван деньги, облокотился обеими руками на стол и стал читать. Он прочел несколько строк и злобно взглянул на Берга. Встретив его взгляд, Ростов закрыл лицо письмом.
– Однако денег вам порядочно прислали, – сказал Берг, глядя на тяжелый, вдавившийся в диван кошелек. – Вот мы так и жалованьем, граф, пробиваемся. Я вам скажу про себя…
– Вот что, Берг милый мой, – сказал Ростов, – когда вы получите из дома письмо и встретитесь с своим человеком, у которого вам захочется расспросить про всё, и я буду тут, я сейчас уйду, чтоб не мешать вам. Послушайте, уйдите, пожалуйста, куда нибудь, куда нибудь… к чорту! – крикнул он и тотчас же, схватив его за плечо и ласково глядя в его лицо, видимо, стараясь смягчить грубость своих слов, прибавил: – вы знаете, не сердитесь; милый, голубчик, я от души говорю, как нашему старому знакомому.
– Ах, помилуйте, граф, я очень понимаю, – сказал Берг, вставая и говоря в себя горловым голосом.
– Вы к хозяевам пойдите: они вас звали, – прибавил Борис.
Берг надел чистейший, без пятнушка и соринки, сюртучок, взбил перед зеркалом височки кверху, как носил Александр Павлович, и, убедившись по взгляду Ростова, что его сюртучок был замечен, с приятной улыбкой вышел из комнаты.
– Ах, какая я скотина, однако! – проговорил Ростов, читая письмо.
– А что?
– Ах, какая я свинья, однако, что я ни разу не писал и так напугал их. Ах, какая я свинья, – повторил он, вдруг покраснев. – Что же, пошли за вином Гаврилу! Ну, ладно, хватим! – сказал он…
В письмах родных было вложено еще рекомендательное письмо к князю Багратиону, которое, по совету Анны Михайловны, через знакомых достала старая графиня и посылала сыну, прося его снести по назначению и им воспользоваться.
– Вот глупости! Очень мне нужно, – сказал Ростов, бросая письмо под стол.
– Зачем ты это бросил? – спросил Борис.
– Письмо какое то рекомендательное, чорта ли мне в письме!
– Как чорта ли в письме? – поднимая и читая надпись, сказал Борис. – Письмо это очень нужное для тебя.
– Мне ничего не нужно, и я в адъютанты ни к кому не пойду.
– Отчего же? – спросил Борис.
– Лакейская должность!
– Ты всё такой же мечтатель, я вижу, – покачивая головой, сказал Борис.
– А ты всё такой же дипломат. Ну, да не в том дело… Ну, ты что? – спросил Ростов.
– Да вот, как видишь. До сих пор всё хорошо; но признаюсь, желал бы я очень попасть в адъютанты, а не оставаться во фронте.
– Зачем?
– Затем, что, уже раз пойдя по карьере военной службы, надо стараться делать, коль возможно, блестящую карьеру.
– Да, вот как! – сказал Ростов, видимо думая о другом.
Он пристально и вопросительно смотрел в глаза своему другу, видимо тщетно отыскивая разрешение какого то вопроса.
Старик Гаврило принес вино.
– Не послать ли теперь за Альфонс Карлычем? – сказал Борис. – Он выпьет с тобою, а я не могу.
– Пошли, пошли! Ну, что эта немчура? – сказал Ростов с презрительной улыбкой.
– Он очень, очень хороший, честный и приятный человек, – сказал Борис.
Ростов пристально еще раз посмотрел в глаза Борису и вздохнул. Берг вернулся, и за бутылкой вина разговор между тремя офицерами оживился. Гвардейцы рассказывали Ростову о своем походе, о том, как их чествовали в России, Польше и за границей. Рассказывали о словах и поступках их командира, великого князя, анекдоты о его доброте и вспыльчивости. Берг, как и обыкновенно, молчал, когда дело касалось не лично его, но по случаю анекдотов о вспыльчивости великого князя с наслаждением рассказал, как в Галиции ему удалось говорить с великим князем, когда он объезжал полки и гневался за неправильность движения. С приятной улыбкой на лице он рассказал, как великий князь, очень разгневанный, подъехав к нему, закричал: «Арнауты!» (Арнауты – была любимая поговорка цесаревича, когда он был в гневе) и потребовал ротного командира.
– Поверите ли, граф, я ничего не испугался, потому что я знал, что я прав. Я, знаете, граф, не хвалясь, могу сказать, что я приказы по полку наизусть знаю и устав тоже знаю, как Отче наш на небесех . Поэтому, граф, у меня по роте упущений не бывает. Вот моя совесть и спокойна. Я явился. (Берг привстал и представил в лицах, как он с рукой к козырьку явился. Действительно, трудно было изобразить в лице более почтительности и самодовольства.) Уж он меня пушил, как это говорится, пушил, пушил; пушил не на живот, а на смерть, как говорится; и «Арнауты», и черти, и в Сибирь, – говорил Берг, проницательно улыбаясь. – Я знаю, что я прав, и потому молчу: не так ли, граф? «Что, ты немой, что ли?» он закричал. Я всё молчу. Что ж вы думаете, граф? На другой день и в приказе не было: вот что значит не потеряться. Так то, граф, – говорил Берг, закуривая трубку и пуская колечки.
– Да, это славно, – улыбаясь, сказал Ростов.
Но Борис, заметив, что Ростов сбирался посмеяться над Бергом, искусно отклонил разговор. Он попросил Ростова рассказать о том, как и где он получил рану. Ростову это было приятно, и он начал рассказывать, во время рассказа всё более и более одушевляясь. Он рассказал им свое Шенграбенское дело совершенно так, как обыкновенно рассказывают про сражения участвовавшие в них, то есть так, как им хотелось бы, чтобы оно было, так, как они слыхали от других рассказчиков, так, как красивее было рассказывать, но совершенно не так, как оно было. Ростов был правдивый молодой человек, он ни за что умышленно не сказал бы неправды. Он начал рассказывать с намерением рассказать всё, как оно точно было, но незаметно, невольно и неизбежно для себя перешел в неправду. Ежели бы он рассказал правду этим слушателям, которые, как и он сам, слышали уже множество раз рассказы об атаках и составили себе определенное понятие о том, что такое была атака, и ожидали точно такого же рассказа, – или бы они не поверили ему, или, что еще хуже, подумали бы, что Ростов был сам виноват в том, что с ним не случилось того, что случается обыкновенно с рассказчиками кавалерийских атак. Не мог он им рассказать так просто, что поехали все рысью, он упал с лошади, свихнул руку и изо всех сил побежал в лес от француза. Кроме того, для того чтобы рассказать всё, как было, надо было сделать усилие над собой, чтобы рассказать только то, что было. Рассказать правду очень трудно; и молодые люди редко на это способны. Они ждали рассказа о том, как горел он весь в огне, сам себя не помня, как буря, налетал на каре; как врубался в него, рубил направо и налево; как сабля отведала мяса, и как он падал в изнеможении, и тому подобное. И он рассказал им всё это.
В середине его рассказа, в то время как он говорил: «ты не можешь представить, какое странное чувство бешенства испытываешь во время атаки», в комнату вошел князь Андрей Болконский, которого ждал Борис. Князь Андрей, любивший покровительственные отношения к молодым людям, польщенный тем, что к нему обращались за протекцией, и хорошо расположенный к Борису, который умел ему понравиться накануне, желал исполнить желание молодого человека. Присланный с бумагами от Кутузова к цесаревичу, он зашел к молодому человеку, надеясь застать его одного. Войдя в комнату и увидав рассказывающего военные похождения армейского гусара (сорт людей, которых терпеть не мог князь Андрей), он ласково улыбнулся Борису, поморщился, прищурился на Ростова и, слегка поклонившись, устало и лениво сел на диван. Ему неприятно было, что он попал в дурное общество. Ростов вспыхнул, поняв это. Но это было ему всё равно: это был чужой человек. Но, взглянув на Бориса, он увидал, что и ему как будто стыдно за армейского гусара. Несмотря на неприятный насмешливый тон князя Андрея, несмотря на общее презрение, которое с своей армейской боевой точки зрения имел Ростов ко всем этим штабным адъютантикам, к которым, очевидно, причислялся и вошедший, Ростов почувствовал себя сконфуженным, покраснел и замолчал. Борис спросил, какие новости в штабе, и что, без нескромности, слышно о наших предположениях?