76-мм горная пушка образца 1938 года

76-мм горная пушка образца 1938 года
Калибр, мм	76,2
Экземпляры	не менее 1068
Расчёт, чел.	6
Скорострельность, выстр/мин	10—15
Скорость возки по шоссе, км/ч	до 18
Высота линии огня, мм	760
Ствол
Длина ствола, мм/клб	1630/21,4
Длина канала ствола, мм/клб	1435/18,9
Масса
Масса в походном положении, кг	1450 (на конной тяге с передком)
Масса в боевом положении, кг	785 (на длинном лафете)
Габариты в походном положении
Длина, мм	4240 (на длинном лафете без прави́ла)
Ширина, мм	1280
Высота, мм	1350
Клиренс, мм	320
Углы обстрела
Угол ВН, град	от −8 до +70°
Угол ГН, град	10°

76-мм горная пушка образца 1938 года (индекс ГАУ — 52-П-356) — советское горное артиллерийское орудие периода Великой Отечественной войны. Орудие было разработано в 1937—1938 годах под руководством Л. И. Горлицкого для вооружения горнострелковых частей Красной армии на основе 76-мм горной пушки C-5 фирмы «Шкода». Пушка была принята на вооружение, запущена в серийное производство и активно участвовала в Великой Отечественной войне.

История

Предпосылки

К началу 1930-х годов стало очевидно, что имевшиеся на вооружении Красной армии 76-мм горные пушки образца 1909 года устарели и не отвечают современным требованиям. Главными недостатками этих орудий, доставшихся РККА в наследство от армии Российской империи, являлись малый угол вертикального наведения (28°) и использование в качестве боеприпасов унитарных патронов с постоянным зарядом и низкой (381 м/с) начальной скоростью. Учитывая специфику ведения боевых действий в горах, возможность ведения огня под большими углами возвышения при использовании различных зарядов является для горного орудия критически важной.

Советская артиллерийская конструкторская школа к началу-середине 1930-х годов ещё находилась на этапе становления и не в полной мере обладала необходимым опытом для проектирования артиллерийских орудий, отвечающих предъявляемым требованиям. В связи с этим советским руководством был взят курс на использование передового зарубежного опыта. В частности, осуществлялось широкое сотрудничество с Германией — в 1930 году был заключён договор с фирмой «Рейнметалл» о лицензионном производстве ряда артиллерийских систем, кроме того, в СССР работали немецкие конструкторы, с участием которых были созданы проекты нескольких орудий. Однако после прихода к власти в Германии нацистов контакты с немцами были свёрнуты. Другим направлением было сотрудничество с Чехословакией, с которой в 1935 году был заключён политический договор о взаимопомощи. Чехословацкая фирма «Шкода» обладала большим опытом создания артиллерийских систем, и её продукция вызвала интерес советского военного руководства.

Пушка C-5

8 января 1936 года было издано постановление Совета Труда и Обороны, предусматривающее проведение испытаний горного орудия фирмы «Шкода» в СССР. Для испытаний, фирмой была представлена новейшая 75-мм горная пушка C-5 (также известная как M.36), перестволенная под традиционный для советской армии калибр 76,2 мм. В СССР пушка именовалась «горная пушка особой доставки» или Г-36. Полигонные испытания орудия проводились в Чехословакии и на Научно-исследовательском артиллерийском полигоне (НИАП), войсковые испытания — в Закавказье. Проанализировав конструкцию орудия и результаты испытаний, руководство Главного артиллерийского управления РККА (ГАУ) охарактеризовало систему как «лучший тип из известных пушек» в своём классе. Начальник вооружения и технического снабжения РККА И. А. Халепский заявил, что принятие на вооружение чехословацкого орудия позволит выиграть не менее 1—1,5 года в сроках начала серийного производства современных горных орудий. В итоге, было принято решение о закупке лицензии на производство орудия.

В ходе переговоров, фирмой «Шкода» было выставлено условие о закупке у неё 400 орудий и 400 тыс. выстрелов к ним за 22 млн долларов, что было сочтено советской стороной неприемлемым. В результате в 1937 году было достигнуто политическое соглашение: фирма «Шкода» передаёт СССР документацию и лицензию на изготовление орудия, а СССР взамен передаёт Чехословакии документацию и лицензию на производство бомбардировщика СБ. Обмен был произведён в том же году.

Советские разработки

Одновременно с испытаниями и доработками чехословацкой пушки велись работы по созданию советских горных орудий. В 1935 году КБ завода № 8 под руководством В. Н. Сидоренко был закончен проект 76-мм батальонной горной гаубицы 35-К, а 9 мая 1936 года был сдан первый опытный образец. Данная артиллерийская система не являлась полным аналогом C-5, поскольку создавалась по отдельной программе батальонных орудий, и отличалась значительно более слабой баллистикой и меньшим весом. Орудие испытывалось с 1936 по 1938 год, принималось решение о его мелкосерийном производстве, но в итоге по ряду причин 35-К на вооружение так и не поступила.

В 1936 году в КБ завода № 92 под руководством В. Г. Грабина было начато проектирование 76-мм горной пушки Ф-31. Данное орудие было максимально унифицировано полковой пушкой Ф-24 , отличаясь возможностью разборки на вьюки. 13 октября 1938 года проект Ф-31 был представлен на рассмотрение ГАУ и после изучения отвергнут, как не имеющий особых преимуществ перед пушкой 7-2, которая в отличие от Ф-31 уже существовала в металле и прошла войсковые испытания.

Доработка C-5

Советским военным руководством было принято решение не принимать C-5 на вооружение в оригинальном виде, а произвести её доработку, как с целью повышения характеристик, так и для адаптации конструкции к возможностям советской промышленности. Работами по доработке орудия занималось конструкторское бюро ленинградского завода № 7 под руководством Л. И. Горлицкого. В 1937 году был создан первый вариант орудия, известный под заводским индексом 7-1. Однако данное орудие оказалось неудачным, вследствие чего работы по совершенствованию пушки были продолжены. По версии В. Г. Грабина, изложенной в его мемуарах, он и его конструкторское бюро участвовали в доработке орудия, фактически заново спроектировав пушку; однако ряд положений данной версии подвергаются критике как противоречащие фактам. Полигонные испытания новой версии орудия, получившей заводской индекс 7-2, были начаты в январе 1938 года, причём одновременно проводились сравнительные испытания C-5. По результатам испытаний была выявлена неудовлетворительная вьючка орудия, в связи с чем испытания были прекращены. Кроме того, были проведены стрельбы с целью подбора зарядов, в ходе которых была отмечена плохая работа полуавтоматики и противооткатных устройств, а также повышенное давление в стволе при стрельбе на полном заряде, что исключало применение стандартных 76-мм осколочно-фугасных снарядов ОФ-350. Было решено продолжить доработку орудия с целью ликвидации выявленных недостатков.

С 20 мая по 20 июня 1938 года пушка прошла повторные полигонные испытания, которые не выдержала вследствие плохой работы полуавтоматики и противооткатных устройств. Несмотря на это, пушка была отправлена на войсковые испытания, проходившие с 22 июня по 3 августа 1938 года. По результатам испытаний в конструкцию орудия в очередной раз были внесены изменения — в частности, вместо полуавтоматики была введена четвертьавтоматика, несколько изменена конструкция противооткатных устройств, укорочена лобовая часть лафета, увеличена толщина люльки. В таком виде пушка удовлетворила военное руководство, и 5 мая 1939 года орудие было принято на вооружение под официальным названием «76-мм горная пушка обр. 1938 г.». В 1941 году заводской индекс орудия был изменён на Е-2.

Горная гаубица 7-6

На базе 7-2 КБ завода № 7 была спроектирована 107-мм горная гаубица, получившая заводской индекс 7-6. В 1939 году гаубица проходила полигонные испытания, по итогам которых была выявлена необходимость доработки орудия. Летом 1940 года проводились испытания гаубицы вьючкой, в ходе которых была выявлена непригодность люльки для вьючки. Кроме того, по итогам испытаний 7-2 в конструкцию 7-6 было решено внести ряд изменений, что отодвинуло срок войсковых испытаний орудия с августа 1940 года на 1941 год. Также не были отработаны боеприпасы для орудия. Гаубица планировалось к валовому производству в 1941 году и даже успело получить официальное наименование «107-мм гаубица обр. 1939 г.», однако в связи с началом войны все работы по ней были прекращены.

Серийное производство

Орудие серийно выпускалось на заводе № 7. В 1939 году было изготовлено 364 орудия, в 1940 году — 497 пушек и в первом полугодии 1941 года — 106 пушек. В 1940 году стоимость одной горной пушки обр. 1938 г. составляла 80 000 рублей (для сравнения, 76-мм полковая пушка обр. 1927 г. стоила 35 000 рублей). Информация о выпуске орудий со второй половины 1941 года не опубликована, год прекращения производства и общее количество выпущенных орудий неизвестны. Однако можно предположить, что производство пушек было прекращено в связи с эвакуацией завода из г. Киев С 1958 года выпускалась новая 76-мм горная пушка ГП (также известная под индексами 2А2 и М-99).

Устройство

Орудие представляло собой горную артиллерийскую систему с однобрусным лафетом, клиновым затвором и металлическими дисковыми колёсами без подрессоривания. Официально система классифицировалась как пушка, однако наличие нескольких зарядов и максимального угла возвышения в 70° позволяет классифицировать орудие и как гаубицу. Конструктивно орудие разделяется на ствол и лафет, последний в свою очередь состоит из люльки с противооткатными устройствами, станка, хода лафета, щитового прикрытия, механизмов наведения, уравновешивающего механизма, прицельных приспособлений.

Отличия от прототипа

Конструкция орудия основана на конструкции чехословацкой пушки C-5 (M.36). В то же время, советское орудие не являлось копией чехословацкого и имело значительное количество отличий от прототипа. Некоторые характеристики обеих орудий приведены в таблице.

Сравнительные характеристики 76-мм горных пушек C-5 и обр. 1938 г.
Характеристика	C-5	обр. 1938 г.
Длина ствола, клб	19	21,4
Угол ВН	−9…+50°	−8…+70°
Угол ГН	6,5°	10°
Длина отката, нормальная/предельная, мм	560/870	640/710
Высота линии огня, мм	805	760
Клиренс, мм	250	320
Ширина шины, мм	65	155
Тип затвора	полуавтоматический	четвертьавтоматический

Ствол

Ствол разборный, состоит из трубы, казённика и муфты. Казённик и муфта соединяются нарезными секторами. Нарезная часть ствола имеет 32 нареза постоянной крутизны, крутизна нарезов 25 калибров, глубина нарезов 0,75 мм, ширина нареза — 5,38 мм, ширина поля — 2,1 мм. Длина патронника — 312,9 мм, объём каморы — 1,035 дм³. Длина ствола — 21,4 калибра (1,63 м). Вес ствола с затвором — 245 кг.

Затвор вертикальный клиновой с 1/4 автоматики — открывание затвора производится вручную, а закрытие — автоматически. Выстрел производится путём оттягивания спускового шнура.

Лафет

Противооткатные устройства смонтированы в люльке под стволом. Тормоз отката гидравлический, накатник пружинный. Пружины накатника расположены в два ряда вокруг цилиндра тормоза отката. При откате цилиндр тормоза отката откатывается вместе со стволом. Тормоз отката заполняется 2 л веретённого масла.

Станок орудия имел оригинальную конструкцию, состоящую из трёх частей — лобовой, средней и хоботовой, шарнирно соединённых друг с другом. При стрельбе на углах возвышения до +65° используется лафет, состоящий из всех трёх частей («длинный лафет»), а при необходимости стрельбы на углах возвышения от +65 до +70° средняя часть лафета снимается и хоботовая часть крепится непосредственно к лобовой, образуя так называемый «короткий лафет». На длинном лафете стрельба возможна при углах возвышения от −8 до +65°, на коротком лафете — от +25 до +70°. Хоботовая часть лафета заканчивается сошником. Для защиты расчёта от пуль, осколков и взрывной волны имеется щитовое прикрытие толщиной 3,5 мм.

Уравновешивающий механизм пружинный, состоит из двух колонок, расположенных внутри лобовой части лафета. Подъёмный механизм секторного типа, крепится к люльке. Поворотный механизм обеспечивает перемещение лобовой части лафета по боевой оси. Колёса дисковые, металлические с резиновыми шинами. Подрессоривание отсутствует. Прицельные приспособления состоят из прицела и панорамы, обеспечивают стрельбу как прямой наводкой, так и с закрытой огневой позиции.

Транспортировка орудия

Пушка могла перемещаться конной тягой, механической тягой, а также в разобранном виде на конных вьюках. При перемещении конной тягой использовался передок весом около 665 кг (в загруженном состоянии), в котором перевозилось 33 патрона. Также имелся зарядный ящик, в котором перевозилось от 69 до 72 патронов. Для перемещения орудия с передком требовалась шестёрка лошадей, ещё одна шестёрка везла зарядный ящик. При использовании механической тяги пушка могла буксироваться как с передком, так и без него с максимальной скоростью 18 км/ч.

При необходимости, орудие могло перемещаться на конных вьюках, для чего разбиралось на 9 частей — труба ствола, казённик, муфта с уравновешивающим механизмом, люлька с прицелом, щитовое прикрытие с боевой осью, лобовая часть станка, средняя часть станка, хоботовая часть станка и колёса. Также на вьюки мог разбираться передок, зарядный ящик на вьюки не разбирался. Вьюки использовались вместе с верховно-вьючными сёдлами обр. 1909 г. системы Грум-Гржимайло и Сергеева со специальными приспособлениями. Общий вес вьюков вместе с сёдлами и приспособлениями для крепления составлял от 95,7 до 147,2 кг. Одна пушка с передком и боекомплектом размещалась на 23 лошадях, 4-орудийная батарея вьючилась на 92 лошади (для сравнения, батарея 76-мм горных пушек обр. 1909 г. вьючилась на 76 лошадей). Переход на вьюки производился при необходимости движения:

1. по узким тропам, не допускающим перехода орудия на колёсах;
2. по горным дорогам со скалистым, уступчатым полотном;
3. по крутым длинным подъёмам и спускам;
4. по плохим и каменистым участкам дорог;
5. по пескам, в лесах, при переходе через узкие, слабые мосты и вброд.

Допускалась транспортировка орудия в частично разобранном состоянии, когда снимался только ствол, а также, при необходимости, люлька.

Перевод орудия из походного положения в боевое

При переводе орудия из походного положения в боевое было необходимо:

1. освободить станок и качающуюся часть орудия от крепления по-походному;
2. снять походный тормоз, откинуть хоботовую часть станка и закрепить её со средней частью;
3. при необходимости ведения огня под углом более 65° — перейти на короткий лафет;
4. снять чехлы с дульной и казённой части, боевой оси и прицела;
5. откинуть нижние откидные щитки, при необходимости открыть дверцу щитового прикрытия;
6. снять со средней части станка прави́ло и закрепить его на хоботовой части;
7. вставить панораму в корзинку прицела и закрепить её;
8. перевести показатель отката в крайнее переднее положение;
9. выровнять землю под колёсами орудия с целью придания боевой оси горизонтального положения;
10. сделать в земле углубление под сошник и казённую часть ствола.

Организационно-штатная структура

В горнострелковых дивизиях горные орудия выполняли функции как полковых, так и дивизионных орудий. В каждом горнострелковом полку в течение всей войны имелась четырёхорудийная батарея 76-мм горных пушек. На дивизионном уровне имелся горноартиллерийский полк, состоявший в 1939—1940 годах из трёх дивизионов 76-мм горных пушек и одного дивизиона 122-мм гаубиц; в каждом дивизионе три батареи по три орудия (всего 27 горных пушек). В 1941 году в горноартиллерийском полку стало два дивизиона с двумя батареями 76-мм горных пушек по четыре орудия в каждой и одной батарей из шести 107-мм миномётов (всего 16 горных пушек). С 1944 года организационно-штатная структура горноартиллерийского полка снова изменилась, теперь он состоял из трёх дивизионов, в каждом две миномётные (по шесть 107-мм миномётов) и одна артиллерийская (четыре 76-мм горных пушки) батарея (всего 12 горных пушек). В горнострелковых бригадах в 1944—1945 годах имелся горноартиллерийский дивизион с двенадцатью 76-мм горными пушками.

В горнокавалерийских дивизиях имелся один горноартиллерийский дивизион — восемь 76-мм горных пушек и шесть 107-мм миномётов.

Также горными орудиями могли комплектоваться обычные стрелковые дивизии, в которых они выполняли функции полковых орудий (по четыре орудия на полк).

Служба и боевое применение

Орудие предназначалось для действий в горах и на сильнопересечённой, труднопроходимой местности. Допускалось использование пушки в качестве полкового орудия. В боевых условиях, пушка могла решать следующие задачи:

1. уничтожение живой силы и пехотных огневых средств противника;
2. подавление и уничтожение артиллерии противника;
3. борьба с мотомеханизированными средствами противника;
4. разрушение лёгких полевых укрытий;
5. разрушение проволочных заграждений.

Согласно воспоминаниям Л. И. Горлицкого, опытные образцы орудия прошли испытания в ходе гражданской войны в Испании. В ходе испытаний были выявлены отказы при стрельбе, что было сочтено вредительством, повлёкшим арест главного конструктора. Однако быстро выяснилось, что вредительством занимался один из рабочих, мстивший таким образом за репрессированных родственников, и обвинения с Горлицкого были сняты.

76-мм горные пушки обр. 1938 г. активно использовались в период Великой Отечественной войны, причём не только в боях, проходивших в горной местности (в частности, орудие, экспонируемое в московском Центральном музее Вооружённых Сил, участвовало в битве за Москву). На 22 июня 1941 года в Красной армии имелось 1068 пушек этого типа, в том числе 264 — в западных военных округах. Имеющиеся источники приводят расход боеприпасов для пушек обр. 1938 г. только в 1943 году — 175,5 тыс. шт. (для сравнения, 76-мм горные пушки обр. 1909 г. расстреляли в этом же году 100,83 тыс. снарядов). Для других военных лет известны только общие цифры расхода боеприпасов для всех 76-мм горных пушек (как обр. 1938 г., так и обр. 1909 г.) — так, в 1942 году было израсходовано 654 тыс. снарядов, в 1944 году — 166,4 тыс., за 1945 год известен расход только снарядов пушек обр. 1909 г. — 125,5 тыс. шт.

Трофейные горные пушки обр. 1938 г. использовались Вермахтом под индексом 7,62 cm Geb.K.307(r). К марту 1944 года в войсках имелась 21 такая пушка, в том числе на восточном фронте — 5 орудий и на западном — 16. Вероятно, некоторое количество таких орудий имелось и в финской армии (во всяком случае, в экспозиции финского артиллерийского музея в городе Хямеэнлинна экспонируется 76-мм горная пушка обр. 1938 г. под индексом 76 VK 38).

Боеприпасы и баллистика

76-мм пушка образца 1938 года использовала собственные, не взаимозаменяемые с другими орудиями выстрелы. Выстрелы комплектовались в унитарных патронах, причём некоторые гильзы имели съёмное дно, что позволяло вынимать лишние пучки пороха и стрелять уменьшенными зарядами. Гильза латунная, весом 1,4 кг.

Переменный заряд Ж-356 использовался для стрельбы осколочно-фугасными, зажигательными и дымовыми снарядами, комплектовался в гильзах со съёмным дном. Состоял из составного пакета, прикреплённого ко дну гильзы лаком, и двух вынимающихся пучков — верхнего и среднего. Составной пакет включал в себя воспламенитель из дымного ружейного пороха, пучок из пороха марки 4/1 весом 120 г и пучок из пороха марки 7/7 весом 80 г. Средний пучок комплектовался порохом марки 7/7 весом 135 г, верхний пучок — тем же порохом весом 285 г. При стрельбе полным зарядом пучки из гильзы не вынимались, при этом начальная скорость осколочно-фугасного снаряда составляла 500 м/с, при стрельбе первым зарядом вынимался верхний пучок, начальная скорость составляла 330 м/с, а при стрельбе третьим зарядом вынимались верхний и средний пучок, начальная скорость составляла 260 м/с. Для данных типов снарядов использовался также постоянный заряд Ж-356В, состоявший из 642 г пороха марки 7/7, насыпанного в гильзу. Для стрельбы бронебойными снарядами и шрапнелью использовался постоянный заряд Ж-356Б из 650 г пороха марки 7/7. Кумулятивным снарядом стреляли с использованием специального заряда Ж-356БПМ весом 125 г из пороха марки WM 017/32 или 017/16.

Орудие использовало штатные 76-мм снаряды дивизионных орудий, однако их ассортимент по сравнению с боекомплектами полковых и дивизионных пушек был меньше — выстрелы горных пушек не комплектовались подкалиберными снарядами, старыми фугасными гранатами, картечью, а также некоторыми разновидностями шрапнелей и зажигательных снарядов. Была запрещена также стрельба кумулятивными снарядами БП-353А и снарядами, имеющими взрыватели КТМ-1 и КТМ-2, изготовленные до 1938 года.

Наиболее часто использовался стальной осколочно-фугасный снаряд ОФ-350 и его вариант с корпусом из сталистого чугуна ОФ-350А. В годы войны использовались также осколочные снаряды О-350А. Снаряд ОФ-350 при установке взрывателя на осколочное действие при разрыве создавал 600—800 убойных осколков (весом свыше 1 г), создающих площадь сплошного поражения размером 8×5 м (поражается 90 % целей) и действительного поражения — размером 30×15 м (поражается 50 % целей). При установке взрывателя на замедленное действие создавалась воронка глубиной 30—50 см и диаметром 70—100 см.

Шрапнели имелись двух разновидностей, отличавшихся главным образом типом использованной дистанционной трубки. Шрапнель Ш-354 содержали 260 круглых пуль диаметром 12,7 мм и весом 10,7 г каждая. Размер зоны действительного поражения шрапнелью составлял по фронту 20 м, а в глубину, в зависимости от дистанции и высоты разрыва, от 260 до 300 м. Зажигательные снаряды были представлены одним типом — З-350 с термитными сегментами, уложенными в три ряда по три сегмента. При разрыве снаряда сегменты воспламенялись и разлетались в радиусе 8 м, развивая при горении температуру до 2500 °C. Осколочно-химические снаряды ОХ-350 снаряжались тротилом и отравляющими веществами типа Р-12 или Р-15. В таблицы стрельбы осколочно-химические снаряды не включались; чтобы иметь возможность их использования, форма и масса данных снарядов были идентичны осколочно-фугасным гранатам ОФ-350.

Бронебойные снаряды имелись трёх разновидностей, в 1941—1942 годах применялись снаряды БР-350А, позднее БР-350Б и БР-350СП. В связи с относительно невысокой начальной скоростью бронебойные снаряды были эффективны лишь при стрельбе по лёгким и средним танкам, причём последние поражались преимущественно при стрельбе в борт или корму. Кумулятивные снаряды БП-350М, имевшие пробиваемость до 100 мм на всех дистанциях, появились в боекомплекте с 1944 года.

Номенклатура боеприпасов
Тип	Индекс ГАУ	Вес снаряда со взрывателем, кг	Вес ВВ, г	Начальная скорость, м/с	Дальность табличная, м
Калиберные бронебойные снаряды
Тупоголовый с баллистическим наконечником трассирующий с взрывателем МД-5	УБР-356А	6,3	155	510	3000
Тупоголовый с локализаторами и баллистическим наконечником трассирующий с взрывателем МД-5 (в войсках с 1943 года)	УБР-356Б	6,5	119	505	3000
Тупоголовый с баллистическим наконечником сплошной трассирующий (в войсках с 1943 года)	УБР-356СП	6,5	нет	505	3000
Кумулятивные снаряды
Сталистого чугуна вращающийся с взрывателями БМ или К-6 (в войсках с конца 1944 года)	УБП-356М	3,94	490	280	1000
Осколочно-фугасные и осколочные снаряды
Осколочно-фугасная стальная дальнобойная граната с взрывателем КТМ-1	УОФ-356	6,2	710	500	10 720
Сталистого чугуна осколочная дальнобойная граната с взрывателем КТМ-1	УОФ-356А	6,21	540	500	10 720
Сталистого чугуна осколочная дальнобойная граната с взрывателем КТМ-1	УО-356А	6,21	540	500	10 720
Шрапнель
Шрапнель пулевая с трубкой 22 сек.	УШ-356	6,5	85 (вес вышибного заряда), 260 пуль	502	5600
Шрапнель пулевая с трубкой Т-6	УШ-356Т	6,66	85 (вес вышибного заряда), 260 пуль	497	8400
Дымовые снаряды
Дымовой стальной с взрывателем КТМ-2	УД-356	6,45	80 тротил + 505 жёлтый фосфор	494	10 720
Дымовой сталистого чугуна с взрывателем КТМ-1	УД-356А	6,45	66 тротил + 380 жёлтый фосфор	494	10 720
Зажигательные снаряды
Зажигательный дальнобойный стальной с трубкой Т-6	УЗ-356	6,24	240 (вышибной заряд)	499	8400
Осколочно-химические снаряды
Осколочно-химический снаряд с взрывателем КТМ-1	УОХ-356	6,25	?	?	?

Таблица бронепробиваемости для 76-мм горной пушки обр. 1938 г.
Тупоголовый калиберный бронебойный снаряд БР-350А
Дальность, м	При угле встречи 60°, мм
50	44
250	42
500	39
1000	34
1500	30
2000	27
2500	24
3000	23
Приведённые данные относятся к советской методике измерения пробивной способности (формула Жакоб де-Марра для цементированной брони с коэффициентом K = 2400). Следует помнить, что показатели бронепробиваемости могут заметно различаться при использовании различных партий снарядов и различной по технологии изготовления брони.

Оценка проекта

Конструктивно 76-мм горная пушка образца 1938 года сочетала в себе как прогрессивные для своего времени, так и консервативные элементы. К первым относятся хорошая баллистика, клиновой затвор, значительный угол возвышения и возможность стрельбы на разных зарядах, реализованная в виде гильзы со съёмным дном. Ко вторым — использование однобрусного лафета без подрессоривания, что сильно ограничивало угол горизонтального наведения и максимальную скорость возки орудия. В то же время, для горного орудия данные недостатки не столь критичны — в условиях боёв в горной местности потребность в значительном изменении направления ведения огня возникает не столь часто, а относительно небольшая масса орудия позволяла достаточно быстро менять угол горизонтального наведения силами расчёта; условия же горных дорог зачастую не способствуют быстрой возке орудий.

Сравнительные характеристики советских горных орудий приведены в таблице. Также, поскольку горные орудия могли использоваться в качестве полковых, приведены характеристики советских орудий и этого типа.

Тактико-технические характеристики советских горных и полковых орудий
Характеристика	76-мм горная пушка обр. 1938 г.	76-мм горная пушка обр. 1909 г.	76-мм полковая пушка обр. 1927 г.	76-мм полковая пушка обр. 1943 г.
Калибр, мм/длина ствола, клб	76,2/21,4	76,2/16,5	76,2/16,5	76,2/19,4
Масса в боевом положении, кг	785	627	740—920	600
Угол ВН, град.	70	28	24,5	25
Угол ГН, град.	10	4,5	4,5	60
Начальная скорость осколочно-фугасного снаряда, м/с	500	381	387	262
Максимальная дальность стрельбы, м	10 720	7500	7200	4200
Количество зарядов для осколочно-фугасного снаряда	3	1	1	1

Из приведённых данных видно, что горная пушка образца 1938 года значительно превосходит как горную пушку образца 1909 года, так и полковые орудия в максимальном угле вертикального наведения, начальной скорости и максимальной дальности стрельбы. «Платой» за данные высокие характеристики является возросшая более чем на 150 кг по сравнению с пушкой образца 1909 года масса орудия. Угол горизонтального наведения больше, чем у пушек образца 1909 и 1927 годов, но сильно уступает пушке образца 1943 года, имеющей лафет с раздвижными станинами.

За рубежом после окончания Первой мировой войны совершенствование горных орудий калибра 75-мм продолжилось во всех странах, обладающих собственными развитыми конструкторскими школами в области артиллерийского вооружения; исключение составляла Великобритания, продолжавшая использовать орудия периода Первой мировой войны.

Характеристика	обр. 1938 г.	le.GebIG.18	Geb.G.36	Obice da 75/18	M1 (на лафете M8)	Bofors M.1934	Mle.28	Skoda M.39	Тип 94
Страна
Калибр, мм/длина ствола, клб	76,2/21,4	75/11,8	75/19,3	75/18	75/18,4	75/24	75/18,6	75/21	75/20,8
Масса в боевом положении, кг	785	440	715	1050	653	928	659	820	544
Максимальный угол ВН, град.	70	75	70	45	45	56	40	70	45
Максимальный угол ГН, град.	10	35	40	50	6	7,5	10	7	40
Масса осколочно-фугасного снаряда, кг	6,2	6,0	5,7	6,4	6,6	6,6	6,5	6,3	6,0
Начальная скорость снаряда, м/с	500	216	475	425	381	455	450	480	355
Максимальная дальность стрельбы	10 720	3500	9250	9564	8790	9300	9600	10 200	8000

В Германии долгое время использовались 75-мм горные пушки обр. 15 системы Шкода и обр. 14 системы Круппа. Данные орудия имели слабую баллистику, малые углы ВН и ГН и к концу 1930-х годов устарели. В качестве временной меры, с 1937 года выпускался горный вариант лёгкого пехотного орудия le.I.G.18 под индексом le.GebIG.18, отличавшийся от оригинала наличием лафета с раздвижными станинами и возможностью разборки на 9 частей. Орудие было очень лёгким, могло транспортироваться не только на конских, но и на людских вьюках, имело хорошие углы ВН и ГН, однако его баллистика была очень слабой — максимальная дальность стрельбы уступала таковой пушке образца 1938 года в три раза. Орудия le.GebIG.18 были выпущены ограниченной серией и выполняли функции батальонных орудий. С 1940 года в войска стало поступать новое орудие Geb.G.36. Эта артиллерийская система при несколько более слабой по сравнению с советской пушкой баллистике (меньшая на 1,5 км дальность стрельбы более лёгким снарядом) была на 70 кг легче и имела значительно больший угол ГН за счёт использования лафета с раздвижными станинами; кроме того, немецкое орудие имело демаскирующий орудийную позицию при стрельбе дульный тормоз и не имело защищающего расчёт щита. Также в Германии фирмой «Бёлер» велось проектирование нового орудия Geb.G.43, с той же баллистикой, как и у Geb.G.36, но более лёгкого; однако до конца войны данное орудие так и не удалось запустить в серийное производство.

В Италии к середине 1930-х годов была разработана горная гаубица Obice da 75/18. Данное орудие, имея лафет с раздвижными станинами, при несколько более слабой баллистике превосходило пушку образца 1938 года в угле ГН, но существенно уступало в угле ВН и было почти на 300 кг тяжелее, приближаясь по массе к классическим дивизионным орудиям, функции которых она фактически и выполняла. Американская армия в 1927 году приняла на вооружение горную гаубицу M1 (в послевоенные годы получившую индекс M116). По сравнению с советским орудием, американское было на 120 кг легче, но не имело щита, уступало по углам ВН и ГН, а также имело более слабую баллистику. С 1941 года выпускался вариант M1 на новом лафете M3A3 с раздвижными станинами, однако в таком варианте орудие не могло разбираться на вьюки и официально классифицировалось как полевая гаубица.

В Швеции фирмой «Бофорс» в середине 1930-х годов было создано горное орудие 75 mm Model 1934. Данное орудие, как и советское, размещалось на однобрусном лафете, уступая пушке образца 1938 года по всем показателям. Во Франции с конца 1920-х годов использовалась горная пушка Mle.28, на 120 кг более лёгкая чем советская и имевшая одинаковый с ней угол ГН, но уступавшая по другим показателям — в значительной степени по углу ВН, в меньшей степени по баллистике. В Чехословакии работы по созданию горных пушек после C-5 были продолжены, в итоге уже под контролем нацистов фирмой «Шкода» была доведена до серийного производства пушка M.39, экспортировавшаяся в Румынию и Иран. Данное орудие было близко по своим характеристика к пушке образца 1938 года, немного уступая ей в массе орудия, угле ГН и максимальной дальности стрельбы. В Японии с 1935 года состояла на вооружении горная пушка «Тип 94», на 240 кг более лёгкая по сравнению с советским орудием и имевшая больший угол ГН за счёт лафета с раздвижными станинами. Однако японское орудие существенно уступало советскому в угле ВН и баллистике.

Сохранившиеся экземпляры

Ввиду специфичности и относительной малоизвестности, орудие сохранилось в небольшом количестве экземпляров. Его можно увидеть в Центральном музее Вооружённых Сил и Центральном музее Великой Отечественной войны в Москве, в Музее отечественной военной истории в деревне Падиково Московской области, в Центральном музее Вооружённых Сил Украины в Киеве, а также в финском артиллерийском музее в городе Хямеэнлинна. 107-мм гаубицу 7-6 № 4 можно увидеть в музее Вооруженных Сил Республики Казахстан в Астане.

Литература

• Главное артиллерийское управление Красной Армии. 76-мм горная пушка обр. 1938 г. Памятка командиру взвода и командиру орудия. — М.: Военное издательство Наркомата обороны СССР, 1942.
• Главное артиллерийское управление Красной Армии. Полные таблицы стрельбы 76-мм горной пушки обр. 1938 г. — М.: Военное издательство Наркомата обороны СССР, 1942.
• Иванов А. Артиллерия СССР во Второй мировой войне. — СПб.: Нева, 2003. — 64 с. — ISBN 5-7654-2731-6.
• Широкорад А. Б. Бог войны Третьего рейха. — М.: АСТ, 2003. — 576 с. — ISBN 5-17-015302-3.
• Широкорад А. Б. Гений советской артиллерии: Триумф и трагедия В. Грабина. — М.: АСТ, 2002. — 432 с. — ISBN 5-17-013066-X.
• Широкорад А. Б. Энциклопедия отечественной артиллерии. — Мн.: Харвест, 2000. — 1156 с. — ISBN 985-433-703-0.
• Шунков В. Н. Оружие Красной армии. — Мн.: Харвест, 1999. — 544 с. — ISBN 985-433-469-4.

Ссылки

[www.dishmodels.ru/wshow.htm?p=852 Детальные фотографии 76-мм горной пушки обр. 1938 г. на сайте Dishmodels.ru].

Отрывок, характеризующий 76-мм горная пушка образца 1938 года

Fabvier, не входя в палатку, остановился, разговорясь с знакомыми генералами, у входа в нее.
Император Наполеон еще не выходил из своей спальни и оканчивал свой туалет. Он, пофыркивая и покряхтывая, поворачивался то толстой спиной, то обросшей жирной грудью под щетку, которою камердинер растирал его тело. Другой камердинер, придерживая пальцем склянку, брызгал одеколоном на выхоленное тело императора с таким выражением, которое говорило, что он один мог знать, сколько и куда надо брызнуть одеколону. Короткие волосы Наполеона были мокры и спутаны на лоб. Но лицо его, хоть опухшее и желтое, выражало физическое удовольствие: «Allez ferme, allez toujours…» [Ну еще, крепче…] – приговаривал он, пожимаясь и покряхтывая, растиравшему камердинеру. Адъютант, вошедший в спальню с тем, чтобы доложить императору о том, сколько было во вчерашнем деле взято пленных, передав то, что нужно было, стоял у двери, ожидая позволения уйти. Наполеон, сморщась, взглянул исподлобья на адъютанта.
– Point de prisonniers, – повторил он слова адъютанта. – Il se font demolir. Tant pis pour l'armee russe, – сказал он. – Allez toujours, allez ferme, [Нет пленных. Они заставляют истреблять себя. Тем хуже для русской армии. Ну еще, ну крепче…] – проговорил он, горбатясь и подставляя свои жирные плечи.
– C'est bien! Faites entrer monsieur de Beausset, ainsi que Fabvier, [Хорошо! Пускай войдет де Боссе, и Фабвье тоже.] – сказал он адъютанту, кивнув головой.
– Oui, Sire, [Слушаю, государь.] – и адъютант исчез в дверь палатки. Два камердинера быстро одели его величество, и он, в гвардейском синем мундире, твердыми, быстрыми шагами вышел в приемную.
Боссе в это время торопился руками, устанавливая привезенный им подарок от императрицы на двух стульях, прямо перед входом императора. Но император так неожиданно скоро оделся и вышел, что он не успел вполне приготовить сюрприза.
Наполеон тотчас заметил то, что они делали, и догадался, что они были еще не готовы. Он не захотел лишить их удовольствия сделать ему сюрприз. Он притворился, что не видит господина Боссе, и подозвал к себе Фабвье. Наполеон слушал, строго нахмурившись и молча, то, что говорил Фабвье ему о храбрости и преданности его войск, дравшихся при Саламанке на другом конце Европы и имевших только одну мысль – быть достойными своего императора, и один страх – не угодить ему. Результат сражения был печальный. Наполеон делал иронические замечания во время рассказа Fabvier, как будто он не предполагал, чтобы дело могло идти иначе в его отсутствие.
– Я должен поправить это в Москве, – сказал Наполеон. – A tantot, [До свиданья.] – прибавил он и подозвал де Боссе, который в это время уже успел приготовить сюрприз, уставив что то на стульях, и накрыл что то покрывалом.
Де Боссе низко поклонился тем придворным французским поклоном, которым умели кланяться только старые слуги Бурбонов, и подошел, подавая конверт.
Наполеон весело обратился к нему и подрал его за ухо.
– Вы поспешили, очень рад. Ну, что говорит Париж? – сказал он, вдруг изменяя свое прежде строгое выражение на самое ласковое.
– Sire, tout Paris regrette votre absence, [Государь, весь Париж сожалеет о вашем отсутствии.] – как и должно, ответил де Боссе. Но хотя Наполеон знал, что Боссе должен сказать это или тому подобное, хотя он в свои ясные минуты знал, что это было неправда, ему приятно было это слышать от де Боссе. Он опять удостоил его прикосновения за ухо.
– Je suis fache, de vous avoir fait faire tant de chemin, [Очень сожалею, что заставил вас проехаться так далеко.] – сказал он.
– Sire! Je ne m'attendais pas a moins qu'a vous trouver aux portes de Moscou, [Я ожидал не менее того, как найти вас, государь, у ворот Москвы.] – сказал Боссе.
Наполеон улыбнулся и, рассеянно подняв голову, оглянулся направо. Адъютант плывущим шагом подошел с золотой табакеркой и подставил ее. Наполеон взял ее.
– Да, хорошо случилось для вас, – сказал он, приставляя раскрытую табакерку к носу, – вы любите путешествовать, через три дня вы увидите Москву. Вы, верно, не ждали увидать азиатскую столицу. Вы сделаете приятное путешествие.
Боссе поклонился с благодарностью за эту внимательность к его (неизвестной ему до сей поры) склонности путешествовать.
– А! это что? – сказал Наполеон, заметив, что все придворные смотрели на что то, покрытое покрывалом. Боссе с придворной ловкостью, не показывая спины, сделал вполуоборот два шага назад и в одно и то же время сдернул покрывало и проговорил:
– Подарок вашему величеству от императрицы.
Это был яркими красками написанный Жераром портрет мальчика, рожденного от Наполеона и дочери австрийского императора, которого почему то все называли королем Рима.
Весьма красивый курчавый мальчик, со взглядом, похожим на взгляд Христа в Сикстинской мадонне, изображен был играющим в бильбоке. Шар представлял земной шар, а палочка в другой руке изображала скипетр.
Хотя и не совсем ясно было, что именно хотел выразить живописец, представив так называемого короля Рима протыкающим земной шар палочкой, но аллегория эта, так же как и всем видевшим картину в Париже, так и Наполеону, очевидно, показалась ясною и весьма понравилась.
– Roi de Rome, [Римский король.] – сказал он, грациозным жестом руки указывая на портрет. – Admirable! [Чудесно!] – С свойственной итальянцам способностью изменять произвольно выражение лица, он подошел к портрету и сделал вид задумчивой нежности. Он чувствовал, что то, что он скажет и сделает теперь, – есть история. И ему казалось, что лучшее, что он может сделать теперь, – это то, чтобы он с своим величием, вследствие которого сын его в бильбоке играл земным шаром, чтобы он выказал, в противоположность этого величия, самую простую отеческую нежность. Глаза его отуманились, он подвинулся, оглянулся на стул (стул подскочил под него) и сел на него против портрета. Один жест его – и все на цыпочках вышли, предоставляя самому себе и его чувству великого человека.
Посидев несколько времени и дотронувшись, сам не зная для чего, рукой до шероховатости блика портрета, он встал и опять позвал Боссе и дежурного. Он приказал вынести портрет перед палатку, с тем, чтобы не лишить старую гвардию, стоявшую около его палатки, счастья видеть римского короля, сына и наследника их обожаемого государя.
Как он и ожидал, в то время как он завтракал с господином Боссе, удостоившимся этой чести, перед палаткой слышались восторженные клики сбежавшихся к портрету офицеров и солдат старой гвардии.
– Vive l'Empereur! Vive le Roi de Rome! Vive l'Empereur! [Да здравствует император! Да здравствует римский король!] – слышались восторженные голоса.
После завтрака Наполеон, в присутствии Боссе, продиктовал свой приказ по армии.
– Courte et energique! [Короткий и энергический!] – проговорил Наполеон, когда он прочел сам сразу без поправок написанную прокламацию. В приказе было:
«Воины! Вот сражение, которого вы столько желали. Победа зависит от вас. Она необходима для нас; она доставит нам все нужное: удобные квартиры и скорое возвращение в отечество. Действуйте так, как вы действовали при Аустерлице, Фридланде, Витебске и Смоленске. Пусть позднейшее потомство с гордостью вспомнит о ваших подвигах в сей день. Да скажут о каждом из вас: он был в великой битве под Москвою!»
– De la Moskowa! [Под Москвою!] – повторил Наполеон, и, пригласив к своей прогулке господина Боссе, любившего путешествовать, он вышел из палатки к оседланным лошадям.
– Votre Majeste a trop de bonte, [Вы слишком добры, ваше величество,] – сказал Боссе на приглашение сопутствовать императору: ему хотелось спать и он не умел и боялся ездить верхом.
Но Наполеон кивнул головой путешественнику, и Боссе должен был ехать. Когда Наполеон вышел из палатки, крики гвардейцев пред портретом его сына еще более усилились. Наполеон нахмурился.
– Снимите его, – сказал он, грациозно величественным жестом указывая на портрет. – Ему еще рано видеть поле сражения.
Боссе, закрыв глаза и склонив голову, глубоко вздохнул, этим жестом показывая, как он умел ценить и понимать слова императора.


Весь этот день 25 августа, как говорят его историки, Наполеон провел на коне, осматривая местность, обсуживая планы, представляемые ему его маршалами, и отдавая лично приказания своим генералам.
Первоначальная линия расположения русских войск по Ко лоче была переломлена, и часть этой линии, именно левый фланг русских, вследствие взятия Шевардинского редута 24 го числа, была отнесена назад. Эта часть линии была не укреплена, не защищена более рекою, и перед нею одною было более открытое и ровное место. Очевидно было для всякого военного и невоенного, что эту часть линии и должно было атаковать французам. Казалось, что для этого не нужно было много соображений, не нужно было такой заботливости и хлопотливости императора и его маршалов и вовсе не нужно той особенной высшей способности, называемой гениальностью, которую так любят приписывать Наполеону; но историки, впоследствии описывавшие это событие, и люди, тогда окружавшие Наполеона, и он сам думали иначе.
Наполеон ездил по полю, глубокомысленно вглядывался в местность, сам с собой одобрительно или недоверчиво качал головой и, не сообщая окружавшим его генералам того глубокомысленного хода, который руководил его решеньями, передавал им только окончательные выводы в форме приказаний. Выслушав предложение Даву, называемого герцогом Экмюльским, о том, чтобы обойти левый фланг русских, Наполеон сказал, что этого не нужно делать, не объясняя, почему это было не нужно. На предложение же генерала Компана (который должен был атаковать флеши), провести свою дивизию лесом, Наполеон изъявил свое согласие, несмотря на то, что так называемый герцог Эльхингенский, то есть Ней, позволил себе заметить, что движение по лесу опасно и может расстроить дивизию.
Осмотрев местность против Шевардинского редута, Наполеон подумал несколько времени молча и указал на места, на которых должны были быть устроены к завтрему две батареи для действия против русских укреплений, и места, где рядом с ними должна была выстроиться полевая артиллерия.
Отдав эти и другие приказания, он вернулся в свою ставку, и под его диктовку была написана диспозиция сражения.
Диспозиция эта, про которую с восторгом говорят французские историки и с глубоким уважением другие историки, была следующая:
«С рассветом две новые батареи, устроенные в ночи, на равнине, занимаемой принцем Экмюльским, откроют огонь по двум противостоящим батареям неприятельским.
В это же время начальник артиллерии 1 го корпуса, генерал Пернетти, с 30 ю орудиями дивизии Компана и всеми гаубицами дивизии Дессе и Фриана, двинется вперед, откроет огонь и засыплет гранатами неприятельскую батарею, против которой будут действовать!
24 орудия гвардейской артиллерии,
30 орудий дивизии Компана
и 8 орудий дивизии Фриана и Дессе,
Всего – 62 орудия.
Начальник артиллерии 3 го корпуса, генерал Фуше, поставит все гаубицы 3 го и 8 го корпусов, всего 16, по флангам батареи, которая назначена обстреливать левое укрепление, что составит против него вообще 40 орудий.
Генерал Сорбье должен быть готов по первому приказанию вынестись со всеми гаубицами гвардейской артиллерии против одного либо другого укрепления.
В продолжение канонады князь Понятовский направится на деревню, в лес и обойдет неприятельскую позицию.
Генерал Компан двинется чрез лес, чтобы овладеть первым укреплением.
По вступлении таким образом в бой будут даны приказания соответственно действиям неприятеля.
Канонада на левом фланге начнется, как только будет услышана канонада правого крыла. Стрелки дивизии Морана и дивизии вице короля откроют сильный огонь, увидя начало атаки правого крыла.
Вице король овладеет деревней [Бородиным] и перейдет по своим трем мостам, следуя на одной высоте с дивизиями Морана и Жерара, которые, под его предводительством, направятся к редуту и войдут в линию с прочими войсками армии.
Все это должно быть исполнено в порядке (le tout se fera avec ordre et methode), сохраняя по возможности войска в резерве.
В императорском лагере, близ Можайска, 6 го сентября, 1812 года».
Диспозиция эта, весьма неясно и спутанно написанная, – ежели позволить себе без религиозного ужаса к гениальности Наполеона относиться к распоряжениям его, – заключала в себе четыре пункта – четыре распоряжения. Ни одно из этих распоряжений не могло быть и не было исполнено.
В диспозиции сказано, первое: чтобы устроенные на выбранном Наполеоном месте батареи с имеющими выравняться с ними орудиями Пернетти и Фуше, всего сто два орудия, открыли огонь и засыпали русские флеши и редут снарядами. Это не могло быть сделано, так как с назначенных Наполеоном мест снаряды не долетали до русских работ, и эти сто два орудия стреляли по пустому до тех пор, пока ближайший начальник, противно приказанию Наполеона, не выдвинул их вперед.
Второе распоряжение состояло в том, чтобы Понятовский, направясь на деревню в лес, обошел левое крыло русских. Это не могло быть и не было сделано потому, что Понятовский, направясь на деревню в лес, встретил там загораживающего ему дорогу Тучкова и не мог обойти и не обошел русской позиции.
Третье распоряжение: Генерал Компан двинется в лес, чтоб овладеть первым укреплением. Дивизия Компана не овладела первым укреплением, а была отбита, потому что, выходя из леса, она должна была строиться под картечным огнем, чего не знал Наполеон.
Четвертое: Вице король овладеет деревнею (Бородиным) и перейдет по своим трем мостам, следуя на одной высоте с дивизиями Марана и Фриана (о которых не сказано: куда и когда они будут двигаться), которые под его предводительством направятся к редуту и войдут в линию с прочими войсками.
Сколько можно понять – если не из бестолкового периода этого, то из тех попыток, которые деланы были вице королем исполнить данные ему приказания, – он должен был двинуться через Бородино слева на редут, дивизии же Морана и Фриана должны были двинуться одновременно с фронта.
Все это, так же как и другие пункты диспозиции, не было и не могло быть исполнено. Пройдя Бородино, вице король был отбит на Колоче и не мог пройти дальше; дивизии же Морана и Фриана не взяли редута, а были отбиты, и редут уже в конце сражения был захвачен кавалерией (вероятно, непредвиденное дело для Наполеона и неслыханное). Итак, ни одно из распоряжений диспозиции не было и не могло быть исполнено. Но в диспозиции сказано, что по вступлении таким образом в бой будут даны приказания, соответственные действиям неприятеля, и потому могло бы казаться, что во время сражения будут сделаны Наполеоном все нужные распоряжения; но этого не было и не могло быть потому, что во все время сражения Наполеон находился так далеко от него, что (как это и оказалось впоследствии) ход сражения ему не мог быть известен и ни одно распоряжение его во время сражения не могло быть исполнено.


Многие историки говорят, что Бородинское сражение не выиграно французами потому, что у Наполеона был насморк, что ежели бы у него не было насморка, то распоряжения его до и во время сражения были бы еще гениальнее, и Россия бы погибла, et la face du monde eut ete changee. [и облик мира изменился бы.] Для историков, признающих то, что Россия образовалась по воле одного человека – Петра Великого, и Франция из республики сложилась в империю, и французские войска пошли в Россию по воле одного человека – Наполеона, такое рассуждение, что Россия осталась могущественна потому, что у Наполеона был большой насморк 26 го числа, такое рассуждение для таких историков неизбежно последовательно.
Ежели от воли Наполеона зависело дать или не дать Бородинское сражение и от его воли зависело сделать такое или другое распоряжение, то очевидно, что насморк, имевший влияние на проявление его воли, мог быть причиной спасения России и что поэтому тот камердинер, который забыл подать Наполеону 24 го числа непромокаемые сапоги, был спасителем России. На этом пути мысли вывод этот несомненен, – так же несомненен, как тот вывод, который, шутя (сам не зная над чем), делал Вольтер, говоря, что Варфоломеевская ночь произошла от расстройства желудка Карла IX. Но для людей, не допускающих того, чтобы Россия образовалась по воле одного человека – Петра I, и чтобы Французская империя сложилась и война с Россией началась по воле одного человека – Наполеона, рассуждение это не только представляется неверным, неразумным, но и противным всему существу человеческому. На вопрос о том, что составляет причину исторических событий, представляется другой ответ, заключающийся в том, что ход мировых событий предопределен свыше, зависит от совпадения всех произволов людей, участвующих в этих событиях, и что влияние Наполеонов на ход этих событий есть только внешнее и фиктивное.
Как ни странно кажется с первого взгляда предположение, что Варфоломеевская ночь, приказанье на которую отдано Карлом IX, произошла не по его воле, а что ему только казалось, что он велел это сделать, и что Бородинское побоище восьмидесяти тысяч человек произошло не по воле Наполеона (несмотря на то, что он отдавал приказания о начале и ходе сражения), а что ему казалось только, что он это велел, – как ни странно кажется это предположение, но человеческое достоинство, говорящее мне, что всякий из нас ежели не больше, то никак не меньше человек, чем великий Наполеон, велит допустить это решение вопроса, и исторические исследования обильно подтверждают это предположение.
В Бородинском сражении Наполеон ни в кого не стрелял и никого не убил. Все это делали солдаты. Стало быть, не он убивал людей.
Солдаты французской армии шли убивать русских солдат в Бородинском сражении не вследствие приказания Наполеона, но по собственному желанию. Вся армия: французы, итальянцы, немцы, поляки – голодные, оборванные и измученные походом, – в виду армии, загораживавшей от них Москву, чувствовали, что le vin est tire et qu'il faut le boire. [вино откупорено и надо выпить его.] Ежели бы Наполеон запретил им теперь драться с русскими, они бы его убили и пошли бы драться с русскими, потому что это было им необходимо.
Когда они слушали приказ Наполеона, представлявшего им за их увечья и смерть в утешение слова потомства о том, что и они были в битве под Москвою, они кричали «Vive l'Empereur!» точно так же, как они кричали «Vive l'Empereur!» при виде изображения мальчика, протыкающего земной шар палочкой от бильбоке; точно так же, как бы они кричали «Vive l'Empereur!» при всякой бессмыслице, которую бы им сказали. Им ничего больше не оставалось делать, как кричать «Vive l'Empereur!» и идти драться, чтобы найти пищу и отдых победителей в Москве. Стало быть, не вследствие приказания Наполеона они убивали себе подобных.
И не Наполеон распоряжался ходом сраженья, потому что из диспозиции его ничего не было исполнено и во время сражения он не знал про то, что происходило впереди его. Стало быть, и то, каким образом эти люди убивали друг друга, происходило не по воле Наполеона, а шло независимо от него, по воле сотен тысяч людей, участвовавших в общем деле. Наполеону казалось только, что все дело происходило по воле его. И потому вопрос о том, был ли или не был у Наполеона насморк, не имеет для истории большего интереса, чем вопрос о насморке последнего фурштатского солдата.
Тем более 26 го августа насморк Наполеона не имел значения, что показания писателей о том, будто вследствие насморка Наполеона его диспозиция и распоряжения во время сражения были не так хороши, как прежние, – совершенно несправедливы.
Выписанная здесь диспозиция нисколько не была хуже, а даже лучше всех прежних диспозиций, по которым выигрывались сражения. Мнимые распоряжения во время сражения были тоже не хуже прежних, а точно такие же, как и всегда. Но диспозиция и распоряжения эти кажутся только хуже прежних потому, что Бородинское сражение было первое, которого не выиграл Наполеон. Все самые прекрасные и глубокомысленные диспозиции и распоряжения кажутся очень дурными, и каждый ученый военный с значительным видом критикует их, когда сражение по ним не выиграно, и самью плохие диспозиции и распоряжения кажутся очень хорошими, и серьезные люди в целых томах доказывают достоинства плохих распоряжений, когда по ним выиграно сражение.
Диспозиция, составленная Вейротером в Аустерлицком сражении, была образец совершенства в сочинениях этого рода, но ее все таки осудили, осудили за ее совершенство, за слишком большую подробность.
Наполеон в Бородинском сражении исполнял свое дело представителя власти так же хорошо, и еще лучше, чем в других сражениях. Он не сделал ничего вредного для хода сражения; он склонялся на мнения более благоразумные; он не путал, не противоречил сам себе, не испугался и не убежал с поля сражения, а с своим большим тактом и опытом войны спокойно и достойно исполнял свою роль кажущегося начальствованья.


Вернувшись после второй озабоченной поездки по линии, Наполеон сказал:
– Шахматы поставлены, игра начнется завтра.
Велев подать себе пуншу и призвав Боссе, он начал с ним разговор о Париже, о некоторых изменениях, которые он намерен был сделать в maison de l'imperatrice [в придворном штате императрицы], удивляя префекта своею памятливостью ко всем мелким подробностям придворных отношений.
Он интересовался пустяками, шутил о любви к путешествиям Боссе и небрежно болтал так, как это делает знаменитый, уверенный и знающий свое дело оператор, в то время как он засучивает рукава и надевает фартук, а больного привязывают к койке: «Дело все в моих руках и в голове, ясно и определенно. Когда надо будет приступить к делу, я сделаю его, как никто другой, а теперь могу шутить, и чем больше я шучу и спокоен, тем больше вы должны быть уверены, спокойны и удивлены моему гению».
Окончив свой второй стакан пунша, Наполеон пошел отдохнуть пред серьезным делом, которое, как ему казалось, предстояло ему назавтра.
Он так интересовался этим предстоящим ему делом, что не мог спать и, несмотря на усилившийся от вечерней сырости насморк, в три часа ночи, громко сморкаясь, вышел в большое отделение палатки. Он спросил о том, не ушли ли русские? Ему отвечали, что неприятельские огни всё на тех же местах. Он одобрительно кивнул головой.
Дежурный адъютант вошел в палатку.
– Eh bien, Rapp, croyez vous, que nous ferons do bonnes affaires aujourd'hui? [Ну, Рапп, как вы думаете: хороши ли будут нынче наши дела?] – обратился он к нему.
– Sans aucun doute, Sire, [Без всякого сомнения, государь,] – отвечал Рапп.
Наполеон посмотрел на него.
– Vous rappelez vous, Sire, ce que vous m'avez fait l'honneur de dire a Smolensk, – сказал Рапп, – le vin est tire, il faut le boire. [Вы помните ли, сударь, те слова, которые вы изволили сказать мне в Смоленске, вино откупорено, надо его пить.]
Наполеон нахмурился и долго молча сидел, опустив голову на руку.
– Cette pauvre armee, – сказал он вдруг, – elle a bien diminue depuis Smolensk. La fortune est une franche courtisane, Rapp; je le disais toujours, et je commence a l'eprouver. Mais la garde, Rapp, la garde est intacte? [Бедная армия! она очень уменьшилась от Смоленска. Фортуна настоящая распутница, Рапп. Я всегда это говорил и начинаю испытывать. Но гвардия, Рапп, гвардия цела?] – вопросительно сказал он.
– Oui, Sire, [Да, государь.] – отвечал Рапп.
Наполеон взял пастильку, положил ее в рот и посмотрел на часы. Спать ему не хотелось, до утра было еще далеко; а чтобы убить время, распоряжений никаких нельзя уже было делать, потому что все были сделаны и приводились теперь в исполнение.
– A t on distribue les biscuits et le riz aux regiments de la garde? [Роздали ли сухари и рис гвардейцам?] – строго спросил Наполеон.
– Oui, Sire. [Да, государь.]
– Mais le riz? [Но рис?]
Рапп отвечал, что он передал приказанья государя о рисе, но Наполеон недовольно покачал головой, как будто он не верил, чтобы приказание его было исполнено. Слуга вошел с пуншем. Наполеон велел подать другой стакан Раппу и молча отпивал глотки из своего.
– У меня нет ни вкуса, ни обоняния, – сказал он, принюхиваясь к стакану. – Этот насморк надоел мне. Они толкуют про медицину. Какая медицина, когда они не могут вылечить насморка? Корвизар дал мне эти пастильки, но они ничего не помогают. Что они могут лечить? Лечить нельзя. Notre corps est une machine a vivre. Il est organise pour cela, c'est sa nature; laissez y la vie a son aise, qu'elle s'y defende elle meme: elle fera plus que si vous la paralysiez en l'encombrant de remedes. Notre corps est comme une montre parfaite qui doit aller un certain temps; l'horloger n'a pas la faculte de l'ouvrir, il ne peut la manier qu'a tatons et les yeux bandes. Notre corps est une machine a vivre, voila tout. [Наше тело есть машина для жизни. Оно для этого устроено. Оставьте в нем жизнь в покое, пускай она сама защищается, она больше сделает одна, чем когда вы ей будете мешать лекарствами. Наше тело подобно часам, которые должны идти известное время; часовщик не может открыть их и только ощупью и с завязанными глазами может управлять ими. Наше тело есть машина для жизни. Вот и все.] – И как будто вступив на путь определений, definitions, которые любил Наполеон, он неожиданно сделал новое определение. – Вы знаете ли, Рапп, что такое военное искусство? – спросил он. – Искусство быть сильнее неприятеля в известный момент. Voila tout. [Вот и все.]
Рапп ничего не ответил.
– Demainnous allons avoir affaire a Koutouzoff! [Завтра мы будем иметь дело с Кутузовым!] – сказал Наполеон. – Посмотрим! Помните, в Браунау он командовал армией и ни разу в три недели не сел на лошадь, чтобы осмотреть укрепления. Посмотрим!
Он поглядел на часы. Было еще только четыре часа. Спать не хотелось, пунш был допит, и делать все таки было нечего. Он встал, прошелся взад и вперед, надел теплый сюртук и шляпу и вышел из палатки. Ночь была темная и сырая; чуть слышная сырость падала сверху. Костры не ярко горели вблизи, во французской гвардии, и далеко сквозь дым блестели по русской линии. Везде было тихо, и ясно слышались шорох и топот начавшегося уже движения французских войск для занятия позиции.
Наполеон прошелся перед палаткой, посмотрел на огни, прислушался к топоту и, проходя мимо высокого гвардейца в мохнатой шапке, стоявшего часовым у его палатки и, как черный столб, вытянувшегося при появлении императора, остановился против него.
– С которого года в службе? – спросил он с той привычной аффектацией грубой и ласковой воинственности, с которой он всегда обращался с солдатами. Солдат отвечал ему.
– Ah! un des vieux! [А! из стариков!] Получили рис в полк?
– Получили, ваше величество.
Наполеон кивнул головой и отошел от него.

В половине шестого Наполеон верхом ехал к деревне Шевардину.
Начинало светать, небо расчистило, только одна туча лежала на востоке. Покинутые костры догорали в слабом свете утра.
Вправо раздался густой одинокий пушечный выстрел, пронесся и замер среди общей тишины. Прошло несколько минут. Раздался второй, третий выстрел, заколебался воздух; четвертый, пятый раздались близко и торжественно где то справа.
Еще не отзвучали первые выстрелы, как раздались еще другие, еще и еще, сливаясь и перебивая один другой.
Наполеон подъехал со свитой к Шевардинскому редуту и слез с лошади. Игра началась.


Вернувшись от князя Андрея в Горки, Пьер, приказав берейтору приготовить лошадей и рано утром разбудить его, тотчас же заснул за перегородкой, в уголке, который Борис уступил ему.
Когда Пьер совсем очнулся на другое утро, в избе уже никого не было. Стекла дребезжали в маленьких окнах. Берейтор стоял, расталкивая его.
– Ваше сиятельство, ваше сиятельство, ваше сиятельство… – упорно, не глядя на Пьера и, видимо, потеряв надежду разбудить его, раскачивая его за плечо, приговаривал берейтор.
– Что? Началось? Пора? – заговорил Пьер, проснувшись.
– Изволите слышать пальбу, – сказал берейтор, отставной солдат, – уже все господа повышли, сами светлейшие давно проехали.
Пьер поспешно оделся и выбежал на крыльцо. На дворе было ясно, свежо, росисто и весело. Солнце, только что вырвавшись из за тучи, заслонявшей его, брызнуло до половины переломленными тучей лучами через крыши противоположной улицы, на покрытую росой пыль дороги, на стены домов, на окна забора и на лошадей Пьера, стоявших у избы. Гул пушек яснее слышался на дворе. По улице прорысил адъютант с казаком.
– Пора, граф, пора! – прокричал адъютант.
Приказав вести за собой лошадь, Пьер пошел по улице к кургану, с которого он вчера смотрел на поле сражения. На кургане этом была толпа военных, и слышался французский говор штабных, и виднелась седая голова Кутузова с его белой с красным околышем фуражкой и седым затылком, утонувшим в плечи. Кутузов смотрел в трубу вперед по большой дороге.
Войдя по ступенькам входа на курган, Пьер взглянул впереди себя и замер от восхищенья перед красотою зрелища. Это была та же панорама, которою он любовался вчера с этого кургана; но теперь вся эта местность была покрыта войсками и дымами выстрелов, и косые лучи яркого солнца, поднимавшегося сзади, левее Пьера, кидали на нее в чистом утреннем воздухе пронизывающий с золотым и розовым оттенком свет и темные, длинные тени. Дальние леса, заканчивающие панораму, точно высеченные из какого то драгоценного желто зеленого камня, виднелись своей изогнутой чертой вершин на горизонте, и между ними за Валуевым прорезывалась большая Смоленская дорога, вся покрытая войсками. Ближе блестели золотые поля и перелески. Везде – спереди, справа и слева – виднелись войска. Все это было оживленно, величественно и неожиданно; но то, что более всего поразило Пьера, – это был вид самого поля сражения, Бородина и лощины над Колочею по обеим сторонам ее.
Над Колочею, в Бородине и по обеим сторонам его, особенно влево, там, где в болотистых берегах Во йна впадает в Колочу, стоял тот туман, который тает, расплывается и просвечивает при выходе яркого солнца и волшебно окрашивает и очерчивает все виднеющееся сквозь него. К этому туману присоединялся дым выстрелов, и по этому туману и дыму везде блестели молнии утреннего света – то по воде, то по росе, то по штыкам войск, толпившихся по берегам и в Бородине. Сквозь туман этот виднелась белая церковь, кое где крыши изб Бородина, кое где сплошные массы солдат, кое где зеленые ящики, пушки. И все это двигалось или казалось движущимся, потому что туман и дым тянулись по всему этому пространству. Как в этой местности низов около Бородина, покрытых туманом, так и вне его, выше и особенно левее по всей линии, по лесам, по полям, в низах, на вершинах возвышений, зарождались беспрестанно сами собой, из ничего, пушечные, то одинокие, то гуртовые, то редкие, то частые клубы дымов, которые, распухая, разрастаясь, клубясь, сливаясь, виднелись по всему этому пространству.
Эти дымы выстрелов и, странно сказать, звуки их производили главную красоту зрелища.
Пуфф! – вдруг виднелся круглый, плотный, играющий лиловым, серым и молочно белым цветами дым, и бумм! – раздавался через секунду звук этого дыма.
«Пуф пуф» – поднимались два дыма, толкаясь и сливаясь; и «бум бум» – подтверждали звуки то, что видел глаз.
Пьер оглядывался на первый дым, который он оставил округлым плотным мячиком, и уже на месте его были шары дыма, тянущегося в сторону, и пуф… (с остановкой) пуф пуф – зарождались еще три, еще четыре, и на каждый, с теми же расстановками, бум… бум бум бум – отвечали красивые, твердые, верные звуки. Казалось то, что дымы эти бежали, то, что они стояли, и мимо них бежали леса, поля и блестящие штыки. С левой стороны, по полям и кустам, беспрестанно зарождались эти большие дымы с своими торжественными отголосками, и ближе еще, по низам и лесам, вспыхивали маленькие, не успевавшие округляться дымки ружей и точно так же давали свои маленькие отголоски. Трах та та тах – трещали ружья хотя и часто, но неправильно и бедно в сравнении с орудийными выстрелами.
Пьеру захотелось быть там, где были эти дымы, эти блестящие штыки и пушки, это движение, эти звуки. Он оглянулся на Кутузова и на его свиту, чтобы сверить свое впечатление с другими. Все точно так же, как и он, и, как ему казалось, с тем же чувством смотрели вперед, на поле сражения. На всех лицах светилась теперь та скрытая теплота (chaleur latente) чувства, которое Пьер замечал вчера и которое он понял совершенно после своего разговора с князем Андреем.
– Поезжай, голубчик, поезжай, Христос с тобой, – говорил Кутузов, не спуская глаз с поля сражения, генералу, стоявшему подле него.
Выслушав приказание, генерал этот прошел мимо Пьера, к сходу с кургана.
– К переправе! – холодно и строго сказал генерал в ответ на вопрос одного из штабных, куда он едет. «И я, и я», – подумал Пьер и пошел по направлению за генералом.
Генерал садился на лошадь, которую подал ему казак. Пьер подошел к своему берейтору, державшему лошадей. Спросив, которая посмирнее, Пьер взлез на лошадь, схватился за гриву, прижал каблуки вывернутых ног к животу лошади и, чувствуя, что очки его спадают и что он не в силах отвести рук от гривы и поводьев, поскакал за генералом, возбуждая улыбки штабных, с кургана смотревших на него.


Генерал, за которым скакал Пьер, спустившись под гору, круто повернул влево, и Пьер, потеряв его из вида, вскакал в ряды пехотных солдат, шедших впереди его. Он пытался выехать из них то вправо, то влево; но везде были солдаты, с одинаково озабоченными лицами, занятыми каким то невидным, но, очевидно, важным делом. Все с одинаково недовольно вопросительным взглядом смотрели на этого толстого человека в белой шляпе, неизвестно для чего топчущего их своею лошадью.
– Чего ездит посерёд батальона! – крикнул на него один. Другой толконул прикладом его лошадь, и Пьер, прижавшись к луке и едва удерживая шарахнувшуюся лошадь, выскакал вперед солдат, где было просторнее.
Впереди его был мост, а у моста, стреляя, стояли другие солдаты. Пьер подъехал к ним. Сам того не зная, Пьер заехал к мосту через Колочу, который был между Горками и Бородиным и который в первом действии сражения (заняв Бородино) атаковали французы. Пьер видел, что впереди его был мост и что с обеих сторон моста и на лугу, в тех рядах лежащего сена, которые он заметил вчера, в дыму что то делали солдаты; но, несмотря на неумолкающую стрельбу, происходившую в этом месте, он никак не думал, что тут то и было поле сражения. Он не слыхал звуков пуль, визжавших со всех сторон, и снарядов, перелетавших через него, не видал неприятеля, бывшего на той стороне реки, и долго не видал убитых и раненых, хотя многие падали недалеко от него. С улыбкой, не сходившей с его лица, он оглядывался вокруг себя.
– Что ездит этот перед линией? – опять крикнул на него кто то.
– Влево, вправо возьми, – кричали ему. Пьер взял вправо и неожиданно съехался с знакомым ему адъютантом генерала Раевского. Адъютант этот сердито взглянул на Пьера, очевидно, сбираясь тоже крикнуть на него, но, узнав его, кивнул ему головой.
– Вы как тут? – проговорил он и поскакал дальше.
Пьер, чувствуя себя не на своем месте и без дела, боясь опять помешать кому нибудь, поскакал за адъютантом.
– Это здесь, что же? Можно мне с вами? – спрашивал он.
– Сейчас, сейчас, – отвечал адъютант и, подскакав к толстому полковнику, стоявшему на лугу, что то передал ему и тогда уже обратился к Пьеру.
– Вы зачем сюда попали, граф? – сказал он ему с улыбкой. – Все любопытствуете?
– Да, да, – сказал Пьер. Но адъютант, повернув лошадь, ехал дальше.
– Здесь то слава богу, – сказал адъютант, – но на левом фланге у Багратиона ужасная жарня идет.
– Неужели? – спросил Пьер. – Это где же?
– Да вот поедемте со мной на курган, от нас видно. А у нас на батарее еще сносно, – сказал адъютант. – Что ж, едете?
– Да, я с вами, – сказал Пьер, глядя вокруг себя и отыскивая глазами своего берейтора. Тут только в первый раз Пьер увидал раненых, бредущих пешком и несомых на носилках. На том самом лужке с пахучими рядами сена, по которому он проезжал вчера, поперек рядов, неловко подвернув голову, неподвижно лежал один солдат с свалившимся кивером. – А этого отчего не подняли? – начал было Пьер; но, увидав строгое лицо адъютанта, оглянувшегося в ту же сторону, он замолчал.
Пьер не нашел своего берейтора и вместе с адъютантом низом поехал по лощине к кургану Раевского. Лошадь Пьера отставала от адъютанта и равномерно встряхивала его.
– Вы, видно, не привыкли верхом ездить, граф? – спросил адъютант.
– Нет, ничего, но что то она прыгает очень, – с недоуменьем сказал Пьер.
– Ээ!.. да она ранена, – сказал адъютант, – правая передняя, выше колена. Пуля, должно быть. Поздравляю, граф, – сказал он, – le bapteme de feu [крещение огнем].
Проехав в дыму по шестому корпусу, позади артиллерии, которая, выдвинутая вперед, стреляла, оглушая своими выстрелами, они приехали к небольшому лесу. В лесу было прохладно, тихо и пахло осенью. Пьер и адъютант слезли с лошадей и пешком вошли на гору.
– Здесь генерал? – спросил адъютант, подходя к кургану.
– Сейчас были, поехали сюда, – указывая вправо, отвечали ему.
Адъютант оглянулся на Пьера, как бы не зная, что ему теперь с ним делать.
– Не беспокойтесь, – сказал Пьер. – Я пойду на курган, можно?
– Да пойдите, оттуда все видно и не так опасно. А я заеду за вами.
Пьер пошел на батарею, и адъютант поехал дальше. Больше они не видались, и уже гораздо после Пьер узнал, что этому адъютанту в этот день оторвало руку.
Курган, на который вошел Пьер, был то знаменитое (потом известное у русских под именем курганной батареи, или батареи Раевского, а у французов под именем la grande redoute, la fatale redoute, la redoute du centre [большого редута, рокового редута, центрального редута] место, вокруг которого положены десятки тысяч людей и которое французы считали важнейшим пунктом позиции.
Редут этот состоял из кургана, на котором с трех сторон были выкопаны канавы. В окопанном канавами место стояли десять стрелявших пушек, высунутых в отверстие валов.
В линию с курганом стояли с обеих сторон пушки, тоже беспрестанно стрелявшие. Немного позади пушек стояли пехотные войска. Входя на этот курган, Пьер никак не думал, что это окопанное небольшими канавами место, на котором стояло и стреляло несколько пушек, было самое важное место в сражении.
Пьеру, напротив, казалось, что это место (именно потому, что он находился на нем) было одно из самых незначительных мест сражения.
Войдя на курган, Пьер сел в конце канавы, окружающей батарею, и с бессознательно радостной улыбкой смотрел на то, что делалось вокруг него. Изредка Пьер все с той же улыбкой вставал и, стараясь не помешать солдатам, заряжавшим и накатывавшим орудия, беспрестанно пробегавшим мимо него с сумками и зарядами, прохаживался по батарее. Пушки с этой батареи беспрестанно одна за другой стреляли, оглушая своими звуками и застилая всю окрестность пороховым дымом.
В противность той жуткости, которая чувствовалась между пехотными солдатами прикрытия, здесь, на батарее, где небольшое количество людей, занятых делом, бело ограничено, отделено от других канавой, – здесь чувствовалось одинаковое и общее всем, как бы семейное оживление.
Появление невоенной фигуры Пьера в белой шляпе сначала неприятно поразило этих людей. Солдаты, проходя мимо его, удивленно и даже испуганно косились на его фигуру. Старший артиллерийский офицер, высокий, с длинными ногами, рябой человек, как будто для того, чтобы посмотреть на действие крайнего орудия, подошел к Пьеру и любопытно посмотрел на него.
Молоденький круглолицый офицерик, еще совершенный ребенок, очевидно, только что выпущенный из корпуса, распоряжаясь весьма старательно порученными ему двумя пушками, строго обратился к Пьеру.
– Господин, позвольте вас попросить с дороги, – сказал он ему, – здесь нельзя.
Солдаты неодобрительно покачивали головами, глядя на Пьера. Но когда все убедились, что этот человек в белой шляпе не только не делал ничего дурного, но или смирно сидел на откосе вала, или с робкой улыбкой, учтиво сторонясь перед солдатами, прохаживался по батарее под выстрелами так же спокойно, как по бульвару, тогда понемногу чувство недоброжелательного недоуменья к нему стало переходить в ласковое и шутливое участие, подобное тому, которое солдаты имеют к своим животным: собакам, петухам, козлам и вообще животным, живущим при воинских командах. Солдаты эти сейчас же мысленно приняли Пьера в свою семью, присвоили себе и дали ему прозвище. «Наш барин» прозвали его и про него ласково смеялись между собой.
Одно ядро взрыло землю в двух шагах от Пьера. Он, обчищая взбрызнутую ядром землю с платья, с улыбкой оглянулся вокруг себя.
– И как это вы не боитесь, барин, право! – обратился к Пьеру краснорожий широкий солдат, оскаливая крепкие белые зубы.
– А ты разве боишься? – спросил Пьер.
– А то как же? – отвечал солдат. – Ведь она не помилует. Она шмякнет, так кишки вон. Нельзя не бояться, – сказал он, смеясь.
Несколько солдат с веселыми и ласковыми лицами остановились подле Пьера. Они как будто не ожидали того, чтобы он говорил, как все, и это открытие обрадовало их.
– Наше дело солдатское. А вот барин, так удивительно. Вот так барин!
– По местам! – крикнул молоденький офицер на собравшихся вокруг Пьера солдат. Молоденький офицер этот, видимо, исполнял свою должность в первый или во второй раз и потому с особенной отчетливостью и форменностью обращался и с солдатами и с начальником.
Перекатная пальба пушек и ружей усиливалась по всему полю, в особенности влево, там, где были флеши Багратиона, но из за дыма выстрелов с того места, где был Пьер, нельзя было почти ничего видеть. Притом, наблюдения за тем, как бы семейным (отделенным от всех других) кружком людей, находившихся на батарее, поглощали все внимание Пьера. Первое его бессознательно радостное возбуждение, произведенное видом и звуками поля сражения, заменилось теперь, в особенности после вида этого одиноко лежащего солдата на лугу, другим чувством. Сидя теперь на откосе канавы, он наблюдал окружавшие его лица.
К десяти часам уже человек двадцать унесли с батареи; два орудия были разбиты, чаще и чаще на батарею попадали снаряды и залетали, жужжа и свистя, дальние пули. Но люди, бывшие на батарее, как будто не замечали этого; со всех сторон слышался веселый говор и шутки.
– Чиненка! – кричал солдат на приближающуюся, летевшую со свистом гранату. – Не сюда! К пехотным! – с хохотом прибавлял другой, заметив, что граната перелетела и попала в ряды прикрытия.
– Что, знакомая? – смеялся другой солдат на присевшего мужика под пролетевшим ядром.
Несколько солдат собрались у вала, разглядывая то, что делалось впереди.
– И цепь сняли, видишь, назад прошли, – говорили они, указывая через вал.
– Свое дело гляди, – крикнул на них старый унтер офицер. – Назад прошли, значит, назади дело есть. – И унтер офицер, взяв за плечо одного из солдат, толкнул его коленкой. Послышался хохот.
– К пятому орудию накатывай! – кричали с одной стороны.
– Разом, дружнее, по бурлацки, – слышались веселые крики переменявших пушку.
– Ай, нашему барину чуть шляпку не сбила, – показывая зубы, смеялся на Пьера краснорожий шутник. – Эх, нескладная, – укоризненно прибавил он на ядро, попавшее в колесо и ногу человека.
– Ну вы, лисицы! – смеялся другой на изгибающихся ополченцев, входивших на батарею за раненым.
– Аль не вкусна каша? Ах, вороны, заколянились! – кричали на ополченцев, замявшихся перед солдатом с оторванной ногой.
– Тое кое, малый, – передразнивали мужиков. – Страсть не любят.
Пьер замечал, как после каждого попавшего ядра, после каждой потери все более и более разгоралось общее оживление.
Как из придвигающейся грозовой тучи, чаще и чаще, светлее и светлее вспыхивали на лицах всех этих людей (как бы в отпор совершающегося) молнии скрытого, разгорающегося огня.
Пьер не смотрел вперед на поле сражения и не интересовался знать о том, что там делалось: он весь был поглощен в созерцание этого, все более и более разгорающегося огня, который точно так же (он чувствовал) разгорался и в его душе.
В десять часов пехотные солдаты, бывшие впереди батареи в кустах и по речке Каменке, отступили. С батареи видно было, как они пробегали назад мимо нее, неся на ружьях раненых. Какой то генерал со свитой вошел на курган и, поговорив с полковником, сердито посмотрев на Пьера, сошел опять вниз, приказав прикрытию пехоты, стоявшему позади батареи, лечь, чтобы менее подвергаться выстрелам. Вслед за этим в рядах пехоты, правее батареи, послышался барабан, командные крики, и с батареи видно было, как ряды пехоты двинулись вперед.
Пьер смотрел через вал. Одно лицо особенно бросилось ему в глаза. Это был офицер, который с бледным молодым лицом шел задом, неся опущенную шпагу, и беспокойно оглядывался.
Ряды пехотных солдат скрылись в дыму, послышался их протяжный крик и частая стрельба ружей. Через несколько минут толпы раненых и носилок прошли оттуда. На батарею еще чаще стали попадать снаряды. Несколько человек лежали неубранные. Около пушек хлопотливее и оживленнее двигались солдаты. Никто уже не обращал внимания на Пьера. Раза два на него сердито крикнули за то, что он был на дороге. Старший офицер, с нахмуренным лицом, большими, быстрыми шагами переходил от одного орудия к другому. Молоденький офицерик, еще больше разрумянившись, еще старательнее командовал солдатами. Солдаты подавали заряды, поворачивались, заряжали и делали свое дело с напряженным щегольством. Они на ходу подпрыгивали, как на пружинах.