76-мм дивизионная пушка образца 1939 года (УСВ)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
76-мм дивизионная пушка образца 1939 года (УСВ)
Калибр, мм 76,2
Экземпляры 9812
Расчёт, чел. 5
Скорострельность, выстр/мин до 25
Скорость возки по шоссе, км/ч до 35
Высота линии огня, мм 1035
Ствол
Длина ствола, мм/клб 3200/42,1
Длина канала ствола, мм/клб 2985/39,3
Масса
Масса в походном положении, кг 2030
Масса в боевом положении, кг 1485
Габариты в походном положении
Длина, мм 5950
Ширина, мм 1935
Высота, мм 1700
Клиренс, мм 330
Углы обстрела
Угол ВН, град от −5 до +45°
Угол ГН, град 56,5°

76-мм пушка образца 1939 года (УСВ, Ф-22-УСВ, индекс ГАУ — 52-П-254Ф) — советская дивизионная пушка периода Второй мировой войны.





Описание конструкции

Орудие имело современную на момент создания конструкцию с раздвижными станинами, подрессориванием и металлическими колёсами с резиновыми шинами, заимствованными от грузового автомобиля ЗИС-5. Оно оснащалось полуавтоматическим вертикальным клиновым затвором, гидравлическим тормозом отката, гидропневматическим накатником; длина отката переменная. Люлька корытообразная, типа «Бофорс». Прицел и механизм вертикального наведения располагались с разных сторон ствола. Камора была рассчитана на стандартную гильзу обр. 1900 года, соответственно, орудие могло стрелять всеми боеприпасами для 76-мм дивизионных и полковых орудий.

История создания

В 1937 с идеями универсализма, как и со многими другими непродуманными экспериментами и кампаниями, было покончено; их апологеты лишились должностей, а в ряде случаев — и жизней. Военное руководство страны осознало, что армия перед надвигающейся мировой войной не имеет удовлетворительного дивизионного орудия, поскольку 76-мм дивизионная пушка образца 1902/30 годов явно устарела, а новая 76-мм дивизионная пушка образца 1936 года (Ф-22) имела ряд крупных недостатков. Самым простым решением в данной ситуации являлось создание нового, современного орудия с баллистикой пушки обр. 1902/30 гг., что позволяло использовать огромные запасы боеприпасов к этому орудию.

В марте 1937 выдаются новые тактико-технические требования (ТТТ) на дивизионное орудие: угол возвышения должен был составлять 45°, вес орудия в боевом положении — не более 1500 кг. К работе над новым орудием приступили три артиллерийских КБ — Кировского завода под руководством И. А. Маханова, завода № 92 под руководством В. Г. Грабина, и ОКБ-43 (КБ АУ) под руководством М. Н. Кондакова. В своих мемуарах «Оружие Победы» Грабин утверждает, что узнал о заказе на новую пушку лишь в апреле 1938 года, что представляется сомнительным, учитывая его связи в артуправлении. Грабин срочно приступил к проектированию нового орудия, которому он по каким-то соображениям присвоил индекс Ф-22-УСВ, имея в виду, что новое орудие — лишь капитальная модернизация Ф-22 (эту же версию он приводит и в мемуарах). На самом же деле конструктивно это было совершенно новое орудие.

В апреле — мае 1938 года на полигонные испытания вышла пушка Л-12 Кировского завода. Испытания она не выдержала и была отправлена на доработку. В августе того же года Л-12 прошла повторные полигонные испытания, по результатам которых была направлена на войсковые испытания. Пушка НДП ОКБ-43 вышла на полигонные испытания в апреле 1939 года, но не выдержала их. Заводские испытания УСВ были начаты в августе 1938 года, закончены в марте следующего. В марте — апреле 1939 года орудие прошло полигонные испытания.

С 5 июня по 3 июля 1939 года прошли войсковые испытания двух четырёхорудийных батарей пушек Л-12 и УСВ (интересно, что УСВ, поданные на войсковые испытания, имели угол возвышения 75°, хотя ТТТ прямо указывали угол возвышения 45°; вероятно, идеи универсализма не были ещё изжиты окончательно). Обе пушки войсковые испытания выдержали, для серийного производства была рекомендована УСВ как требующая меньших конструктивных доработок, в частности, у неё реже отмечались отказы полуавтоматики.

Производство

Серийное производство УСВ началось в 1939 году на заводе № 92. В том году было выпущено 140 орудий, в 1940 году — 1010. В начале 1941 года УСВ была снята с производства. Это решение объяснялось двумя причинами: во-первых, был полностью выполнен мобилизационный план по дивизионным пушкам (мобилизационный резерв на 1 июня 1941 года составлял 5730 пушек, в наличии же было 8513 пушек); во-вторых, планировался переход на дивизионные пушки более крупного калибра (107-мм дивизионная пушка образца 1940 года (М-60) уже была запущена в серийное производство).

Однако этот резерв не был достаточным. Вскоре после начала войны глава Главного артиллерийского управления (ГАУ) маршал Г. И. Кулик рапортовал, что на складах ГАУ дивизионных пушек нет, и для формирования новых частей их можно получить только с заводов вооруженияК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4639 дней].

С началом войны, согласно мобилизационному плану, производство УСВ было вновь развёрнуто на заводах № 92 и «Баррикады». В 1941 году было выпущено 2616 пушек, в 1942 году — 6046 этих орудий. Производство УСВ было прекращено в конце 1942 году по причине принятия на вооружение новой дивизионной пушки ЗИС-3, имеющей ряд преимуществ перед УСВ. Стоит отметить, что вытеснение УСВ из производства происходило постепенно, в частности, завод № 92 продолжал выпуск УСВ и в 1942 году (выпущено 706 орудий), хотя в конце лета 1941 года на этом заводе уже выпускалась ЗИС-3.

Организационно-штатная структура

В стрелковой дивизии штата 1939 года имелся лёгкий артиллерийский полк в составе дивизиона 76-мм пушек (три батареи по четыре орудия) и двух смешанных дивизионов (две батареи 122-мм гаубиц и одна батарея 76-мм пушек). Итого в дивизии имелось двадцать 76-мм дивизионных пушек. В июле 1940 года дивизион 76-мм пушек исключается, в дивизии остаётся только восемь пушек. В марте 1942 года добавляется третий дивизион из батареи 76-мм пушек и батареи 122-мм гаубиц, пушек становится двенадцать.

В гвардейских стрелковых дивизиях с декабря 1942 артполк имел три дивизиона по две батареи 76-мм пушек (двадцать четыре орудия). В декабре 1944 года вводится новый штат гвардейских стрелковых дивизий, вводящий артиллерийскую бригаду из трёх артиллерийских полков, в том числе лёгкий артиллерийский (20 орудий). В июне 1945 года на этот штат перевели все стрелковые дивизии.

В стрелковых бригадах с 1939 года также имелось восемь дивизионных орудий, в мотострелковых и механизированных бригадах — двенадцать орудий.


В моторизованной дивизии в 1939—1941 года также имелось восемь дивизионных пушек.


В кавалерийских дивизиях в 1939—1941 имелось также 8 дивизионных пушек, с августа 1941 до лета 1942 года кавалерийские дивизии артиллерии не имели. Летом 1942 в кавдивизиях снова появляется восемь 76-мм дивизионных пушек.

В кавалерийских корпусах со второй половины 1942 года имелся артиллерийский дивизион (двенадцать орудий). В танковых и артиллерийских корпусах 76-мм пушки появились в конце 1944 года (лёгкий артиллерийский полк из 24 орудий).


Также УСВ входили в состав артиллерии резерва Главного Командования (РГК): артиллерийских бригад противотанковой обороны (24 орудия), с 1942 года — 16 орудий (истребительно-противотанковые бригады), лёгких артиллерийских бригад (60—72 орудия), артиллерийских дивизий прорыва (лёгкая бригада из 72 орудий, с 1944 года — из 48 орудий).

Боевое применение

Вероятно, УСВ участвовала в советско-финской (Зимней) войне. Финский артиллерийский музей г. Хямеэнлинна имеет это орудие в своей экспозиции, однако неясно, было ли оно захвачено в Зимней войне или было передано финнам немцами из своих запасов трофейного вооружения.

На 1 июня 1941 года в РККА имелось 1170 таких пушек. Орудие использовалось как дивизионное и противотанковое. В 1941—1942 годах эти пушки понесли значительные потери, оставшиеся продолжали использоваться до конца войны.

УСВ за рубежом

В 1941—1942 годах немцы захватили значительное количество пушек УСВ и приняли их на вооружение как 7,62 cm F.K.297(r). К марту 1944 года немцы всё ещё располагали 359 такими пушками, из них 24 были на Востоке, 295 на Западе, и 40 в Дании.

Небольшое количество этих орудий было переделано немцами в противотанковые по образцу 76-мм Pak 36, причём модернизации подвергались только пушки довоенного выпуска, поскольку пушки военных лет (как, кстати, и ЗИС-3) имели ослабленную конструкцию казённика. Модернизированная пушка получила название 7,62 cm FK39. На орудие был установлен дульный тормоз, была расточена камора под боеприпас 7,62 cm Pak 36, приводы наводки перенесены на одну сторону с прицелом. Вес пушки составлял, по разным данным, 1500—1610 кг. Точное количество переделанных таким образом орудий неизвестно, поскольку в немецкой статистике они часто объединялись с Pak 36. По некоторым источникам, их было выпущено до 300 шт. Баллистические характеристики пушки также не известны, по результатам испытаний трофейного орудия в мае 1943, выпущенный из него бронебойный снаряд пробил 75-мм лобовой лист брони танка КВ под углом 60 градусов на дальности 600 м.

Модификации

  • УСВ — довоенный серийный вариант.
  • ЗИС-22-УСВ — мобилизационный вариант. Казённик унифицирован с танковой пушкой Ф-34, изменены конструкция ствола и подрессоривание (оно стало пружинным), введён ряд литых деталей с целью повышения технологичности и новый прицел ЗИС-13. В серийное производство этот вариант был запущен 15 июля 1941 года.
  • УСВ-БР — вариант, производившийся сталинградским заводом «Баррикады». Отличается иной конструкцией ствола и подрессоривания.

Оценка проекта

По сравнению с Ф-22 новое орудие УСВ было безусловно более сбалансированным. Однако, созданное в спешке, оно всё ещё несло в себе следы универсализма. Спроектированная под угол возвышения 75° (хотя и уменьшенный затем до 45°), пушка УСВ имела слишком большие габариты, особенно по высоте. Её масса также была достаточно большой, что негативно сказывалось на мобильности орудия. Размещение прицела и механизмов наведения по разные стороны ствола затрудняло использование орудия как противотанкового. Недостатки орудия привели к замене его более удачной и технологичной пушкой ЗИС-3.

Характеристики и свойства боеприпасов

УСВ могла использовать все боеприпасы российской дивизионной и полковой артиллерии начиная с 1900 года. Кумулятивными снарядами комплектовались главным образом выстрелы полковой артиллерии (до конца 1944 года их применение в дивизионных орудиях было запрещено по причине несовершенства взрывателя и риска разрыва снаряда в стволе). Пробиваемость кумулятивного снаряда — около 70 мм (по другим данным — 100 мм при угле 90° и 60 мм при угле 60°). До 1942 по причине дефицита бронебойных снарядов рекомендовалось при стрельбе по танкам использовать шрапнель, поставленную «на удар». Бронепробиваемость при этом составляла около 30 мм.

Номенклатура боеприпасов
Тип Индекс ГАУ Вес снаряда, кг Вес ВВ, г Начальная скорость, м/с Дальность табличная, м
Калиберные бронебойные снаряды
Тупоголовый с баллистическим наконечником трассирующий 53-БР-350А 6,3 155 662 4000
Тупоголовый с баллистическим наконечником с локализаторами трассирующий 53-БР-350Б 6,5 119 655 4000
Тупоголовый с баллистическим наконечником сплошной трассирующий (БР-350Б сплошной) 53-БР-350СП 6,5 нет 655 4000
Подкалиберные бронебойные снаряды
«Катушечного» типа (принят на вооружение в апреле 1943) 53-БР-354П 3,02 нет 950 500
Кумулятивные снаряды
Сталистого чугуна вращающийся (в войсках с мая 1943 — для полковых орудий, с конца 1944 — для дивизионных) 53-БП-350А 5,28 623 355 500
Осколочно-фугасные снаряды
Стальная дальнобойная граната 53-ОФ-350 6,2 710 680 13 290
Сталистого чугуна осколочная дальнобойная граната 53-О-350А 6,21 540 680 10 000
Осколочно-фугасный 53-ОФ-350В 6,2  ?  ?  ?
Осколочно-фугасный мелкосерийный 53-ОФ-363 7,1  ?  ?  ?
Фугасная стальная старая русская граната 53-Ф-354 6,41 785 640 9170
Фугасная стальная старая русская граната 53-Ф-354М 6,1 815  ?  ?
Фугасная стальная старая французская граната 53-Ф-354Ф 6,41 785 640 9170
Шрапнель
Шрапнель с трубкой 22 сек. или Д 53-Ш-354 6,5 85 (260 пуль) 624 6000
Шрапнель с трубкой Т-6 53-Ш-354Т 6,66 85 (250 пуль) 618 8600
Шрапнель Гартца с накидками 53-Ш-354Г 66,58 85  ?  ?
Стержневая шрапнель 53-Ш-361 6,61 нет 666 8400
Картечь
Картечь 53-Ш-350  ? 549 пуль  ? 200
Дымовые снаряды
Дымовой дальнобойный стальной 53-Д-350 6,45 80 тротил + 505 жёлтый фосфор  ?  ?
Дымовой сталистого чугуна 53-Д-350А 6,45 66 тротил + 380 жёлтый фосфор  ?  ?
Зажигательные снаряды
Зажигательный дальнобойный стальной 53-З-350 6,24 240 679 9400
Зажигательный 53-З-354 (черт. 3890) 6,5 (6,66) 240 624 6200
Зажигательный Погребнякова — Стефановича 53-З-354 4,65 240 680 5600
Осколочно-химические снаряды
Осколочно-химический снаряд 53-ОХ-350 6,25  ? 680 13 000
Таблица бронепробиваемости для 76-мм дивизионной пушки обр. 1939 г. (УСВ)
Тупоголовый калиберный бронебойный снаряд 53-БР-350А
Дальность, м При угле встречи 60°, мм При угле встречи 90°, мм
100 65 80
300 60 75
500 55 70
1000 50 60
1500 45 50
Подкалиберный снаряд 53-БР-354П
Дальность, м При угле встречи 60°, мм При угле встречи 90°, мм
100 95 120
300 85 105
500 75 90
Приведённые данные относятся к советской методике измерения пробивной способности. Следует помнить, что показатели бронепробиваемости могут заметно различаться при использовании различных партий снарядов и различной по технологии изготовления брони.

Напишите отзыв о статье "76-мм дивизионная пушка образца 1939 года (УСВ)"

Литература

  • А. Б. Широкорад. Энциклопедия отечественной артиллерии. — Мн.: Харвест, 2000. — 1156 с.: илл. с. — ISBN 985-433-703-0.
  • А. Б. Широкорад. Гений советской артиллерии: триумф и трагедия В. Грабина. — М.: АСТ, 2002. — 432 с.: 24 л. ил. с. — ISBN 5-17-013066-X.
  • А. Б. Широкорад. Бог войны Третьего рейха. — М.: АСТ, 2002. — 576 с.: 32 л. ил. с. — ISBN 5-17-015302-3.
  • А. Иванов. Артиллерия СССР во Второй мировой войне. — СПб.: Нева, 2003. — 64 с. — ISBN 5-7654-2731-6.
  • Шунков В. Н. Оружие Красной армии. — Мн.: Харвест, 1999. — 544 с. с. — ISBN 985-433-469-4.
  • Артиллерия / под общ. ред. маршала артиллерии Чистякова М. Н.. — М.: Воениздат МО СССР, 1953.
  • Ефимов М. Г. Курс артиллерийских снарядов. — М.-Л.: Оборонгиз НКО СССР, 1939.
  • Козловский Д. Е. Материальная часть артиллерии. — М.: Оборонгиз НКО СССР, 1939.
  • Сборник исследований и материалов Артиллерийского исторического музея. Выпуск IV / под ред. полк. Ермошина И. П.. — Л.: АИМ, 1959.
  • Николаев А. Б. Батальонная артиллерия. — М.: Оборонгиз НКО СССР, 1937.
  • Руководство службы 76-мм пушки обр. 1942 г.


Отрывок, характеризующий 76-мм дивизионная пушка образца 1939 года (УСВ)

Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.


M me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.
После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.
– Соня, постой, да мы всё так уложим, – сказала Наташа.
– Нельзя, барышня, уж пробовали, – сказал буфетчнк.
– Нет, постой, пожалуйста. – И Наташа начала доставать из ящика завернутые в бумаги блюда и тарелки.
– Блюда надо сюда, в ковры, – сказала она.
– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.


Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
Она приняла свой покорно плачевный вид и сказала мужу:
– Послушай, граф, ты довел до того, что за дом ничего не дают, а теперь и все наше – детское состояние погубить хочешь. Ведь ты сам говоришь, что в доме на сто тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри: вон напротив, у Лопухиных, еще третьего дня все дочиста вывезли. Вот как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.
Граф замахал руками и, ничего не сказав, вышел из комнаты.
– Папа! об чем вы это? – сказала ему Наташа, вслед за ним вошедшая в комнату матери.
– Ни о чем! Тебе что за дело! – сердито проговорил граф.
– Нет, я слышала, – сказала Наташа. – Отчего ж маменька не хочет?
– Тебе что за дело? – крикнул граф. Наташа отошла к окну и задумалась.
– Папенька, Берг к нам приехал, – сказала она, глядя в окно.


Берг, зять Ростовых, был уже полковник с Владимиром и Анной на шее и занимал все то же покойное и приятное место помощника начальника штаба, помощника первого отделения начальника штаба второго корпуса.
Он 1 сентября приехал из армии в Москву.
Ему в Москве нечего было делать; но он заметил, что все из армии просились в Москву и что то там делали. Он счел тоже нужным отпроситься для домашних и семейных дел.
Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно посмотрел во двор на подводы и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.
Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в гостиную и обнял графа, поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о здоровье мамаши.
– Какое теперь здоровье? Ну, рассказывай же, – сказал граф, – что войска? Отступают или будет еще сраженье?
– Один предвечный бог, папаша, – сказал Берг, – может решить судьбы отечества. Армия горит духом геройства, и теперь вожди, так сказать, собрались на совещание. Что будет, неизвестно. Но я вам скажу вообще, папаша, такого геройского духа, истинно древнего мужества российских войск, которое они – оно, – поправился он, – показали или выказали в этой битве 26 числа, нет никаких слов достойных, чтоб их описать… Я вам скажу, папаша (он ударил себя в грудь так же, как ударял себя один рассказывавший при нем генерал, хотя несколько поздно, потому что ударить себя в грудь надо было при слове «российское войско»), – я вам скажу откровенно, что мы, начальники, не только не должны были подгонять солдат или что нибудь такое, но мы насилу могли удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, – сказал он скороговоркой. – Генерал Барклай до Толли жертвовал жизнью своей везде впереди войска, я вам скажу. Наш же корпус был поставлен на скате горы. Можете себе представить! – И тут Берг рассказал все, что он запомнил, из разных слышанных за это время рассказов. Наташа, не спуская взгляда, который смущал Берга, как будто отыскивая на его лице решения какого то вопроса, смотрела на него.
– Такое геройство вообще, каковое выказали российские воины, нельзя представить и достойно восхвалить! – сказал Берг, оглядываясь на Наташу и как бы желая ее задобрить, улыбаясь ей в ответ на ее упорный взгляд… – «Россия не в Москве, она в сердцах се сынов!» Так, папаша? – сказал Берг.
В это время из диванной, с усталым и недовольным видом, вышла графиня. Берг поспешно вскочил, поцеловал ручку графини, осведомился о ее здоровье и, выражая свое сочувствие покачиваньем головы, остановился подле нее.
– Да, мамаша, я вам истинно скажу, тяжелые и грустные времена для всякого русского. Но зачем же так беспокоиться? Вы еще успеете уехать…
– Я не понимаю, что делают люди, – сказала графиня, обращаясь к мужу, – мне сейчас сказали, что еще ничего не готово. Ведь надо же кому нибудь распорядиться. Вот и пожалеешь о Митеньке. Это конца не будет?
Граф хотел что то сказать, но, видимо, воздержался. Он встал с своего стула и пошел к двери.
Берг в это время, как бы для того, чтобы высморкаться, достал платок и, глядя на узелок, задумался, грустно и значительно покачивая головой.
– А у меня к вам, папаша, большая просьба, – сказал он.
– Гм?.. – сказал граф, останавливаясь.
– Еду я сейчас мимо Юсупова дома, – смеясь, сказал Берг. – Управляющий мне знакомый, выбежал и просит, не купите ли что нибудь. Я зашел, знаете, из любопытства, и там одна шифоньерочка и туалет. Вы знаете, как Верушка этого желала и как мы спорили об этом. (Берг невольно перешел в тон радости о своей благоустроенности, когда он начал говорить про шифоньерку и туалет.) И такая прелесть! выдвигается и с аглицким секретом, знаете? А Верочке давно хотелось. Так мне хочется ей сюрприз сделать. Я видел у вас так много этих мужиков на дворе. Дайте мне одного, пожалуйста, я ему хорошенько заплачу и…
Граф сморщился и заперхал.
– У графини просите, а я не распоряжаюсь.
– Ежели затруднительно, пожалуйста, не надо, – сказал Берг. – Мне для Верушки только очень бы хотелось.
– Ах, убирайтесь вы все к черту, к черту, к черту и к черту!.. – закричал старый граф. – Голова кругом идет. – И он вышел из комнаты.
Графиня заплакала.
– Да, да, маменька, очень тяжелые времена! – сказал Берг.
Наташа вышла вместе с отцом и, как будто с трудом соображая что то, сначала пошла за ним, а потом побежала вниз.
На крыльце стоял Петя, занимавшийся вооружением людей, которые ехали из Москвы. На дворе все так же стояли заложенные подводы. Две из них были развязаны, и на одну из них влезал офицер, поддерживаемый денщиком.
– Ты знаешь за что? – спросил Петя Наташу (Наташа поняла, что Петя разумел: за что поссорились отец с матерью). Она не отвечала.
– За то, что папенька хотел отдать все подводы под ранепых, – сказал Петя. – Мне Васильич сказал. По моему…
– По моему, – вдруг закричала почти Наташа, обращая свое озлобленное лицо к Пете, – по моему, это такая гадость, такая мерзость, такая… я не знаю! Разве мы немцы какие нибудь?.. – Горло ее задрожало от судорожных рыданий, и она, боясь ослабеть и выпустить даром заряд своей злобы, повернулась и стремительно бросилась по лестнице. Берг сидел подле графини и родственно почтительно утешал ее. Граф с трубкой в руках ходил по комнате, когда Наташа, с изуродованным злобой лицом, как буря ворвалась в комнату и быстрыми шагами подошла к матери.
– Это гадость! Это мерзость! – закричала она. – Это не может быть, чтобы вы приказали.
Берг и графиня недоумевающе и испуганно смотрели на нее. Граф остановился у окна, прислушиваясь.