76-мм зенитная пушка образца 1914/15 годов

76,2-мм зенитная пушка Лендера обр. 1914/15 года Зенитное орудие на платформе. 1919 год
Общая информация
Страна	Российская империя, СССР
Годы выпуска	1915-1934
Выпущено, шт.	?
Массогабаритные характеристики
Калибр, мм	76,2
Длина ствола, клб	30
Масса в боевом положении, кг	1280
Масса в походном положении, кг	1280
Углы обстрела
Возвышения (макс.), °	65
Снижения (мин.), °	-5
Горизонтальный, °	360
Огневые возможности
Макс. дальность стрельбы, км	8,3
Скорострельность, выстр./мин	10-12

76-мм зенитная пушка обр. 1914/15 гг. (3″ зенитная пушка Лендера или Тарновского — Лендера, также 8-К) — первое в России специальное орудие калибра 76,2-мм, предназначенное для ведения огня по воздушным целям.

История создания

Впервые в России стрельба по воздушным целям (привязанные воздушные шары и аэростаты) была осуществлена в конце XIX века, в частности, 13 июля 1890 года (Усть-Ижорский полигон), в 1891 году (Красное Село). В 1908 году (Сестрорецк) и 1909 году (Луга) были проведены успешные стрельбы трёхдюймовыми полевыми орудиями обр. 1900/1902 годов по движущимся воздушным целям (воздушному шару, буксируемому лошадьми). Однако всё же выяснилось, что для успешной борьбы с авиацией противника нужна специальная зенитная пушка.

В 1901 году военный инженер М. Ф. Розенберг разработал проект первого 57-мм зенитного орудия, но идея специального противоаэропланного орудия была отвергнута. Многие авторитетные военные специалисты того времени считали, что особая зенитная артиллерия не нужна. В частности, на лекциях в Академии генерального штаба говорилось: «Нельзя прежде всего согласиться, что для борьбы с воздушными целями необходимы специальные орудия с большим вертикальным обстрелом и большой подвижностью. Даже при том скромном предельном угле возвышения, который принят для 3-дм. пушки обр. 1902 г. (16°), и предельной дальности шрапнели (5 вёрст) цель, движущаяся на высоте 1 версты, будет находиться в сфере поражения 2,5 версты. А разве можно рассчитывать, чтобы не только современные, но и воздушные цели ближайшего будущего двигались свободно с надёжными результатами наблюдения за противником выше 1 версты?». Мобилизационное расписание 1910 года также не предусматривало оснащение армии специальными орудиями для борьбы с воздушными целями.

В 1908 году идея создания зенитной пушки была поддержана преподавателями Офицерской артиллерийской школы и Михайловской артиллерийской академии. Офицеры школы М. В. Добровольский, Е. К. Смысловский, П. Н. Никитин разработали тактико-технические требования, автором идеи был В. В. Тарновский, он же предложил устанавливать орудие на автомобильное шасси.

В 1913 проект был одобрен ГАУ, а в 1914 был передан для непосредственной разработки на Путиловский завод другому конструктору — Ф. Ф. Лендеру (возможно, в военном ведомстве посчитали, что у Тарновского недостаточно специального образования; несмотря на это он принял впоследствии самое деятельное участие в разработке). В коллектив разработчиков также вошли известный артиллерист П. А. Глазков, работники Путиловского завода Ф. М. Гарковский, А. Я. Навядовский, В. И. Бирюков.

Это было первое орудие, оснащённое клиновым затвором с инерционной полуавтоматикой. В 1915 году пушка была модернизирована, угол возвышения ствола был увеличен с 65° до 75°.

В конце 1914 года было изготовлено четыре опытных образца пушки, установленных на грузовых автомобилях, в феврале 1915 они прошли успешные испытания на Петроградском полигоне. Первый заказ составил лишь 12 орудий, всего же до конца 1917 года было изготовлено 76 орудий (хотя минимальная потребность армии в зенитной артиллерии оценивалась Управлением инспектора артиллерии Ставки в 146 батарей с 584 орудиями).

В автомобильных батареях в качестве шасси использовались американские грузовики Уайт и российские Руссо-Балт-Т.

Боевое применение

1915—1917

18 марта 1915 при Офицерской школе была сформирована первая специальная артиллерийская батарея для стрельбы по воздушным целям под командованием штабс-капитана Тарновского. Батарея была вооружена четырьмя орудиями, установленными на специально приспособленных бронированных автомобилях; те же автомобили служили одновременно и зарядными ящиками (в каждом автомобиле помещалось по 64 патрона). Кроме того, в батарее состояло: 4 бронированных автомобиля — зарядных ящика, в каждом из них возилось по 96 патронов, по 20 пуд. (около 330 кг) бензина и масла; 3 легковых автомобиля для офицеров и команды связи (прочие солдаты размещались на орудийных автомобилях — по 6 орудийных номеров и по 2 шофера и на автомобилях-зарядных ящиках — по 3 солдата и по 2 шофера); 4 мотоциклета для разведчиков и 1 автомобиль — кухня-цейхгауз. Бронировка автомобилей состояла из щитовой стали 3-мм толщины, предохраняющей шоферов, прислугу и жизненные части машины от шрапнельного и дальнего ружейного огня.

25 марта батарея была отправлена на Северный фронт. 17 июня 1915 года, отражая налёт девяти немецких самолётов, зенитчики сбили два из них, открыв счёт самолётов противника, уничтоженных российской зенитной артиллерией (по другим данным, противосамолётным подразделением Тарновского 2 июня 1915 года был сбит один немецкий аэроплан в районе г. Пултуска (Польша)). Из 76 пушек поступивших в войска было установлено на автомобили лишь 36 пушек (9 батарей), 20 пушек были назначены на вооружение 10 железнодорожных двухорудийных батарей, которые стали сформировываться уже в 1917 г. Причём 6-я, 7-я и 8-я железнодорожные батареи для стрельбы по воздушному флоту были готовы к отправке на фронт лишь 27 ноября (10 декабря) 1917 г., то есть уже после Октябрьской революции, а приказ Ставки о сформировании 9-й и 10-й таких же батарей состоялся лишь 2 (15) декабря 1917, то есть в то время, когда война на русском фронте фактически закончилась. Наконец, 12 зенитных пушек обр. 1914 г. были даны в октябре 1917 г. на вооружение 1-й, 2-й и 3-й так называемых отдельных ездящих батарей для стрельбы по воздушному флоту; орудия в этих батареях были поставлены на подвижные деревянные платформы. По 4 зенитных 76-мм пушки на позиционных установках имели батарея для обороны Царского Села и батарея Офицерской артиллерийской школы.

После 1917 года

8 марта 1918 года рабочие Путиловского завода использовали находившиеся в пушечной мастерской завода трёхдюймовые зенитные орудия обр. 1914 и 1915 гг., ящичные машины и железнодорожные платформы для формирования железнодорожных зенитных батарей (позднее получивших наименование «стальной дивизион Путиловского завода») и автомобильной зенитной батареи. 1-я и 2-я отдельные противосамолётные батареи дивизиона были направлены на Северный фронт и первыми вступили в бой.

Ещё одна батарея 76-мм зенитных орудий была установлена на грузовые автомобили, передана в ведение управления ПВО Москвы и использовалась для противовоздушной обороны Кремля. Осенью 1918 года управление ПВО Москвы было расформировано, а 3-я отдельная противосамолётная батарея была отправлена на Восточный фронт.

В 1928 году пушка была модернизирована: длина ствола увеличена до 55 калибров при увеличении начальной скорости снаряда до 730 м/с. Высота поражения цели достигла 8000 м. Пушка могла стрелять всеми выстрелами от 76-мм дивизионных пушек. К ней был разработан ряд специальных снарядов, содержащих в качестве поражающих элементов не только шаровые пули, но и стержни различной формы и веса. В части снарядов такие элементы были попарно соединены стальным тросом, что позволяло увеличить степень поражения самолёта.

В 1931 году была попытка установить это орудие на танк ТГ немецкого инженера-конструктора Э. Гроте.

Пушка выпускалась на заводе № 8 до 1934 года. Она устанавливалась на боевых кораблях, автомобилях, специальных повозках и на стационарных зенитных батареях.

Два орудия были установлены на пароход-ледокол «Сибиряков».

Страны-эксплуатанты

• Российская Империя — принято на вооружение в 1914 году, первые орудия поступили в действующую армию в 1915 году, до конца участия в первой мировой войне было выпущено 72 орудия
• СССР СССР — на вооружении с начала создания РККА в 1918 году, использовались и в Великую Отечественную войну
• Вторая Испанская Республика Вторая Испанская Республика — несколько орудий были поставлены СССР для Испанской республики и использовались в ходе войны в Испании

Ссылки

• Барсуков Е. И. [militera.lib.ru/science/barsukov/ Русская артиллерия в мировую войну 1914—1918 гг. Том первый.] М.: Воениздат, 1938.
• А. А. Маниковский. [www.grwar.ru/library/Manikovsky/ Боевое снабжение русской армии в мировую войну]
• [www.ww1.iatp.org.ua/R76Lrnd15.htm Широкорад А. 76-мм зенитная пушка Лендера (обр.1914/1915 г.)] (недоступная ссылка с 12-10-2016 (2746 дней))
• А. Бескурников. [armor.kiev.ua/Tanks/Modern/Shilka/zsu/zsu23_72.htm Внимание, цель в воздухе!] // «Моделист-конструктор». — 1976. — № 5
• [web.archive.org/web/20070929100251/www.rustrana.ru/article.php?nid=8087 76,2-миллиметровая зенитная пушка Ф. Ф. Лендера]
• [www.pobeda.ru/jml/content/view/2004 Создание первой батареи для стрельбы по воздушным целям]
• [www.megakm.ru/weaponry/encyclop.asp?TopicNumber=1658 Полуавтоматические зенитные пушки]
• [www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=353828 «Длинные» и «короткие» Лендеры в Севастопольской обороне]
• [www.neptun-pro.ru/e_17.htm Орудия принимали участие в ВОВ].

Отрывок, характеризующий 76-мм зенитная пушка образца 1914/15 годов

– Умна она? – спросила княжна Марья. Пьер задумался.
– Я думаю нет, – сказал он, – а впрочем да. Она не удостоивает быть умной… Да нет, она обворожительна, и больше ничего. – Княжна Марья опять неодобрительно покачала головой.
– Ах, я так желаю любить ее! Вы ей это скажите, ежели увидите ее прежде меня.
– Я слышал, что они на днях будут, – сказал Пьер.
Княжна Марья сообщила Пьеру свой план о том, как она, только что приедут Ростовы, сблизится с будущей невесткой и постарается приучить к ней старого князя.


Женитьба на богатой невесте в Петербурге не удалась Борису и он с этой же целью приехал в Москву. В Москве Борис находился в нерешительности между двумя самыми богатыми невестами – Жюли и княжной Марьей. Хотя княжна Марья, несмотря на свою некрасивость, и казалась ему привлекательнее Жюли, ему почему то неловко было ухаживать за Болконской. В последнее свое свиданье с ней, в именины старого князя, на все его попытки заговорить с ней о чувствах, она отвечала ему невпопад и очевидно не слушала его.
Жюли, напротив, хотя и особенным, одной ей свойственным способом, но охотно принимала его ухаживанье.
Жюли было 27 лет. После смерти своих братьев, она стала очень богата. Она была теперь совершенно некрасива; но думала, что она не только так же хороша, но еще гораздо больше привлекательна, чем была прежде. В этом заблуждении поддерживало ее то, что во первых она стала очень богатой невестой, а во вторых то, что чем старее она становилась, тем она была безопаснее для мужчин, тем свободнее было мужчинам обращаться с нею и, не принимая на себя никаких обязательств, пользоваться ее ужинами, вечерами и оживленным обществом, собиравшимся у нее. Мужчина, который десять лет назад побоялся бы ездить каждый день в дом, где была 17 ти летняя барышня, чтобы не компрометировать ее и не связать себя, теперь ездил к ней смело каждый день и обращался с ней не как с барышней невестой, а как с знакомой, не имеющей пола.
Дом Карагиных был в эту зиму в Москве самым приятным и гостеприимным домом. Кроме званых вечеров и обедов, каждый день у Карагиных собиралось большое общество, в особенности мужчин, ужинающих в 12 м часу ночи и засиживающихся до 3 го часу. Не было бала, гулянья, театра, который бы пропускала Жюли. Туалеты ее были всегда самые модные. Но, несмотря на это, Жюли казалась разочарована во всем, говорила всякому, что она не верит ни в дружбу, ни в любовь, ни в какие радости жизни, и ожидает успокоения только там . Она усвоила себе тон девушки, понесшей великое разочарованье, девушки, как будто потерявшей любимого человека или жестоко обманутой им. Хотя ничего подобного с ней не случилось, на нее смотрели, как на такую, и сама она даже верила, что она много пострадала в жизни. Эта меланхолия, не мешавшая ей веселиться, не мешала бывавшим у нее молодым людям приятно проводить время. Каждый гость, приезжая к ним, отдавал свой долг меланхолическому настроению хозяйки и потом занимался и светскими разговорами, и танцами, и умственными играми, и турнирами буриме, которые были в моде у Карагиных. Только некоторые молодые люди, в числе которых был и Борис, более углублялись в меланхолическое настроение Жюли, и с этими молодыми людьми она имела более продолжительные и уединенные разговоры о тщете всего мирского, и им открывала свои альбомы, исписанные грустными изображениями, изречениями и стихами.
Жюли была особенно ласкова к Борису: жалела о его раннем разочаровании в жизни, предлагала ему те утешения дружбы, которые она могла предложить, сама так много пострадав в жизни, и открыла ему свой альбом. Борис нарисовал ей в альбом два дерева и написал: Arbres rustiques, vos sombres rameaux secouent sur moi les tenebres et la melancolie. [Сельские деревья, ваши темные сучья стряхивают на меня мрак и меланхолию.]
В другом месте он нарисовал гробницу и написал:
«La mort est secourable et la mort est tranquille
«Ah! contre les douleurs il n'y a pas d'autre asile».
[Смерть спасительна и смерть спокойна;
О! против страданий нет другого убежища.]
Жюли сказала, что это прелестно.
– II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la melancolie, [Есть что то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,] – сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.
– C'est un rayon de lumiere dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le desespoir, qui montre la consolation possible. [Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.] – На это Борис написал ей стихи:
«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.