76-мм пушка образца 1900 года

3-дюймовая (76-мм) полевая скорострельная пушка образца 1900 года 3-дюймовая (76-мм) полевая скорострельная пушка образца 1900 года в артиллерийском музее Хямеэнлинна, Финляндия
Общая информация
Страна	Российская империя
Годы выпуска	1900 - 1903
Выпущено, шт.	~ 2300
Массогабаритные характеристики
Калибр, мм	76,2
Длина ствола, клб	31,4
Масса в боевом положении, кг	4430
Масса в походном положении, кг	?
Углы обстрела
Возвышения (макс.), °	11
Снижения (мин.), °	-6
Горизонтальный, °	2,5
Огневые возможности
Макс. дальность стрельбы, км	8,5
Скорострельность, выстр./мин	?

3-дм полевая скорострельная пушка обр. 1900 года — русское лёгкое полевое артиллерийское орудие калибра 76,2 мм. Это орудие являлось первой русской полевой пушкой калибра 76,2 мм (3 дюйма или 30 линий)

История

В конце XIX века Главное артиллерийское управление объявило конкурс на создание трёхдюймовой полевой пушки. Тактико-технические характеристики к новому орудию были составлены под заметным влиянием французских военных теоретиков и отражали стремление к "единству калибра" и "единству снаряда" для орудия полевой артиллерию (согласно этой концепции, орудие должно было решать все задачи маневренного боя при одном типе снаряда).

Для участия в конкурсе, инженерами Л. А. Бишлягером, К. М. Соколовским и К. И. Липницким на Путиловском заводе было разработано и построено опытное орудие.

В 1897-1898 гг. комиссия под руководством генерал-майора Валевачева рассмотрела 11 представленных на конкурс образцов, четыре из которых (Путиловского завода, заводов Круппа, Сен-Шамона, Шнейдера) успешно прошли конкурсные испытания и были направлены на войсковые испытания.

После окончания испытаний в войсках, в 1900 году орудие было принято на вооружение. Также, в 1900 году имело место первое боевое применение этих орудий (батарея которых была применена в ходе подавления боксёрского восстания в Китае).

Орудие интенсивно использовалось в русско-японской войне, в ходе которой были выявлены некоторые недостатки конструкции: при высокой эффективности огня по открыто расположенной живой силе противника, стрельба шрапнелью оказалась недостаточно эффективна против окопавшейся пехоты. Фугасная граната имела слабое разрушающее действие - достаточное для разрушения проволочных заграждений, но недостаточное для разрушения укреплённых целей.

К началу Первой мировой войны в крепостях насчитывалось 813 шт. трёхдюймовых орудий обр. 1900 года. После начала войны, орудия приняли участие в боевых действиях Первой мировой войны.

В конце 1914 года в связи с нехваткой трёхдюймовых орудий обр.1902 года на вооружении пехотных дивизий второй очереди их начали заменять трёхдюймовыми орудиями обр.1900 года (не имевшими щитов) и даже 87-мм орудиями обр. 1895 года.

В ходе Первой мировой войны некоторое количество орудий обр. 1900 года использовали в качестве зенитных, ещё некоторое количество переделали в укороченные "противоштурмовые" орудия.

Описание

Пушка образца 1900 года характеризовалась высокими по тому времени боевыми свойствами. Она являлась одним из лучших полевых орудий в мире. На конкурсных испытаниях, проведенных в России в 1898 и 1900 годах 3-дюймовая пушка Путиловского завода показала более высокие результаты стрельбы, чем образцы полевых орудий подобных систем иностранных заводов Круппа, Сен-Шамона, Шнейдера, и заняла первое место.

Все части орудия изготавливались из стали, чем обеспечивалось достаточная прочность системы. Прицельные приспособления пушки состояли из квадранта, угломера, поворотного и подъёмного механизмов. Пушка выстреливала 6,4-кг снаряд с высокой для тех лет дульной скоростью в 590 м/с.

В ходе эксплуатации в войсках была выявлена необходимость внести усовершенствования в конструкцию лафета орудия. В 1901-1902 гг. специалистами Путиловского завода был разработан усовершенствованный лафет, в апреле 1902 года - изготовлены первые 12 шт. 3-дм скорострельных пушек образца 1902 года, однако производство орудия обр. 1900 года было прекращено только в 1903 году - после того, как орудие обр. 1902 года завершило испытания и было официально принято на вооружение 3 марта 1903 года.

Страны-эксплуатанты

• Российская Империя
• Советская Россия - орудия использовались РККА во время гражданской войны, однако в дальнейшем были сняты с вооружения; к июлю 1923 года на вооружении РККА орудий данного типа уже не имелось
• Монгольская Народная Республика Монгольская Народная Республика - осенью 1923 года 76-мм пушки обр. 1900 г. имелись на вооружении МНРА
• Финляндия Финляндия — использовалось под наименованием 76 K 00

Сохранившиеся экземпляры

• одно орудие является экспонатом финского артиллерийского музея в городе Хямеэнлинна.
• одно орудие установлено в качестве памятника на партизанской стоянке на горе Юки-Тепе в Республика Крым 44°50,812′ N 34°25,931′ E.

Отрывок, характеризующий 76-мм пушка образца 1900 года

– Un conseil d'ami, mon cher. Decampez et au plutot, c'est tout ce que je vous dis. A bon entendeur salut! Прощайте, мой милый. Ах, да, – прокричал он ему из двери, – правда ли, что графиня попалась в лапки des saints peres de la Societe de Jesus? [Дружеский совет. Выбирайтесь скорее, вот что я вам скажу. Блажен, кто умеет слушаться!.. святых отцов Общества Иисусова?]
Пьер ничего не ответил и, нахмуренный и сердитый, каким его никогда не видали, вышел от Растопчина.

Когда он приехал домой, уже смеркалось. Человек восемь разных людей побывало у него в этот вечер. Секретарь комитета, полковник его батальона, управляющий, дворецкий и разные просители. У всех были дела до Пьера, которые он должен был разрешить. Пьер ничего не понимал, не интересовался этими делами и давал на все вопросы только такие ответы, которые бы освободили его от этих людей. Наконец, оставшись один, он распечатал и прочел письмо жены.
«Они – солдаты на батарее, князь Андрей убит… старик… Простота есть покорность богу. Страдать надо… значение всего… сопрягать надо… жена идет замуж… Забыть и понять надо…» И он, подойдя к постели, не раздеваясь повалился на нее и тотчас же заснул.
Когда он проснулся на другой день утром, дворецкий пришел доложить, что от графа Растопчина пришел нарочно посланный полицейский чиновник – узнать, уехал ли или уезжает ли граф Безухов.
Человек десять разных людей, имеющих дело до Пьера, ждали его в гостиной. Пьер поспешно оделся, и, вместо того чтобы идти к тем, которые ожидали его, он пошел на заднее крыльцо и оттуда вышел в ворота.
С тех пор и до конца московского разорения никто из домашних Безуховых, несмотря на все поиски, не видал больше Пьера и не знал, где он находился.


Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.
В последних числах августа Ростовы получили второе письмо от Николая. Он писал из Воронежской губернии, куда он был послан за лошадьми. Письмо это не успокоило графиню. Зная одного сына вне опасности, она еще сильнее стала тревожиться за Петю.
Несмотря на то, что уже с 20 го числа августа почти все знакомые Ростовых повыехали из Москвы, несмотря на то, что все уговаривали графиню уезжать как можно скорее, она ничего не хотела слышать об отъезде до тех пор, пока не вернется ее сокровище, обожаемый Петя. 28 августа приехал Петя. Болезненно страстная нежность, с которою мать встретила его, не понравилась шестнадцатилетнему офицеру. Несмотря на то, что мать скрыла от него свое намеренье не выпускать его теперь из под своего крылышка, Петя понял ее замыслы и, инстинктивно боясь того, чтобы с матерью не разнежничаться, не обабиться (так он думал сам с собой), он холодно обошелся с ней, избегал ее и во время своего пребывания в Москве исключительно держался общества Наташи, к которой он всегда имел особенную, почти влюбленную братскую нежность.
По обычной беспечности графа, 28 августа ничто еще не было готово для отъезда, и ожидаемые из рязанской и московской деревень подводы для подъема из дома всего имущества пришли только 30 го.
С 28 по 31 августа вся Москва была в хлопотах и движении. Каждый день в Дорогомиловскую заставу ввозили и развозили по Москве тысячи раненых в Бородинском сражении, и тысячи подвод, с жителями и имуществом, выезжали в другие заставы. Несмотря на афишки Растопчина, или независимо от них, или вследствие их, самые противоречащие и странные новости передавались по городу. Кто говорил о том, что не велено никому выезжать; кто, напротив, рассказывал, что подняли все иконы из церквей и что всех высылают насильно; кто говорил, что было еще сраженье после Бородинского, в котором разбиты французы; кто говорил, напротив, что все русское войско уничтожено; кто говорил о московском ополчении, которое пойдет с духовенством впереди на Три Горы; кто потихоньку рассказывал, что Августину не ведено выезжать, что пойманы изменники, что мужики бунтуют и грабят тех, кто выезжает, и т. п., и т. п. Но это только говорили, а в сущности, и те, которые ехали, и те, которые оставались (несмотря на то, что еще не было совета в Филях, на котором решено было оставить Москву), – все чувствовали, хотя и не выказывали этого, что Москва непременно сдана будет и что надо как можно скорее убираться самим и спасать свое имущество. Чувствовалось, что все вдруг должно разорваться и измениться, но до 1 го числа ничто еще не изменялось. Как преступник, которого ведут на казнь, знает, что вот вот он должен погибнуть, но все еще приглядывается вокруг себя и поправляет дурно надетую шапку, так и Москва невольно продолжала свою обычную жизнь, хотя знала, что близко то время погибели, когда разорвутся все те условные отношения жизни, которым привыкли покоряться.