7 сезон сериала «Зачарованные»
Поделись знанием:
К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)
Графиня ввела княжну в гостиную. Соня разговаривала с m lle Bourienne. Графиня ласкала мальчика. Старый граф вошел в комнату, приветствуя княжну. Старый граф чрезвычайно переменился с тех пор, как его последний раз видела княжна. Тогда он был бойкий, веселый, самоуверенный старичок, теперь он казался жалким, затерянным человеком. Он, говоря с княжной, беспрестанно оглядывался, как бы спрашивая у всех, то ли он делает, что надобно. После разорения Москвы и его имения, выбитый из привычной колеи, он, видимо, потерял сознание своего значения и чувствовал, что ему уже нет места в жизни.
Несмотря на то волнение, в котором она находилась, несмотря на одно желание поскорее увидать брата и на досаду за то, что в эту минуту, когда ей одного хочется – увидать его, – ее занимают и притворно хвалят ее племянника, княжна замечала все, что делалось вокруг нее, и чувствовала необходимость на время подчиниться этому новому порядку, в который она вступала. Она знала, что все это необходимо, и ей было это трудно, но она не досадовала на них.
– Это моя племянница, – сказал граф, представляя Соню, – вы не знаете ее, княжна?
Княжна повернулась к ней и, стараясь затушить поднявшееся в ее душе враждебное чувство к этой девушке, поцеловала ее. Но ей становилось тяжело оттого, что настроение всех окружающих было так далеко от того, что было в ее душе.
– Где он? – спросила она еще раз, обращаясь ко всем.
– Он внизу, Наташа с ним, – отвечала Соня, краснея. – Пошли узнать. Вы, я думаю, устали, княжна?
У княжны выступили на глаза слезы досады. Она отвернулась и хотела опять спросить у графини, где пройти к нему, как в дверях послышались легкие, стремительные, как будто веселые шаги. Княжна оглянулась и увидела почти вбегающую Наташу, ту Наташу, которая в то давнишнее свидание в Москве так не понравилась ей.
Но не успела княжна взглянуть на лицо этой Наташи, как она поняла, что это был ее искренний товарищ по горю, и потому ее друг. Она бросилась ей навстречу и, обняв ее, заплакала на ее плече.
Как только Наташа, сидевшая у изголовья князя Андрея, узнала о приезде княжны Марьи, она тихо вышла из его комнаты теми быстрыми, как показалось княжне Марье, как будто веселыми шагами и побежала к ней.
На взволнованном лице ее, когда она вбежала в комнату, было только одно выражение – выражение любви, беспредельной любви к нему, к ней, ко всему тому, что было близко любимому человеку, выраженье жалости, страданья за других и страстного желанья отдать себя всю для того, чтобы помочь им. Видно было, что в эту минуту ни одной мысли о себе, о своих отношениях к нему не было в душе Наташи.
Чуткая княжна Марья с первого взгляда на лицо Наташи поняла все это и с горестным наслаждением плакала на ее плече.
– Пойдемте, пойдемте к нему, Мари, – проговорила Наташа, отводя ее в другую комнату.
Княжна Марья подняла лицо, отерла глаза и обратилась к Наташе. Она чувствовала, что от нее она все поймет и узнает.
– Что… – начала она вопрос, но вдруг остановилась. Она почувствовала, что словами нельзя ни спросить, ни ответить. Лицо и глаза Наташи должны были сказать все яснее и глубже.
Наташа смотрела на нее, но, казалось, была в страхе и сомнении – сказать или не сказать все то, что она знала; она как будто почувствовала, что перед этими лучистыми глазами, проникавшими в самую глубь ее сердца, нельзя не сказать всю, всю истину, какою она ее видела. Губа Наташи вдруг дрогнула, уродливые морщины образовались вокруг ее рта, и она, зарыдав, закрыла лицо руками.
Княжна Марья поняла все.
Но она все таки надеялась и спросила словами, в которые она не верила:
– Но как его рана? Вообще в каком он положении?
– Вы, вы… увидите, – только могла сказать Наташа.
Они посидели несколько времени внизу подле его комнаты, с тем чтобы перестать плакать и войти к нему с спокойными лицами.
– Как шла вся болезнь? Давно ли ему стало хуже? Когда это случилось? – спрашивала княжна Марья.
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…
Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?
Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.
Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.
Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.
Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.
Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.
Действительно, скоро после этого он закрыл глаза и заснул. Он спал недолго и вдруг в холодном поту тревожно проснулся.
Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все ото время, – о жизни и смерти. И больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.
«Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего то недоставало в них, что то было односторонне личное, умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул.
Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой он лежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, являются перед князем Андреем. Он говорит с ними, спорит о чем то ненужном. Они сбираются ехать куда то. Князь Андрей смутно припоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие, важнейшие заботы, но продолжает говорить, удивляя их, какие то пустые, остроумные слова. Понемногу, незаметно все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом о затворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку и запереть ее. Оттого, что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Он идет, спешит, ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь, но все таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно неловко подползает к двери, это что то ужасное, с другой стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что то не человеческое – смерть – ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия – запереть уже нельзя – хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и, надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется.
Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер.
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
В этой статье не хватает ссылок на источники информации. Информация должна быть проверяема, иначе она может быть поставлена под сомнение и удалена.
Вы можете отредактировать эту статью, добавив ссылки на авторитетные источники. Эта отметка установлена 17 декабря 2012 года. |
| Зачарованные. 7 сезон | |
|---|---|
 </small>
| |
| Страна |  США
|
| ТВ-канал | The WB |
| Первый показ | 12 сентября, 2004 (The WB network) — 22 мая, 2005 (The WB network) |
| Количество эпизодов | 22 |
| Дата выхода на DVD | 5 июня 2006 года (Великобритания) |
| Хронология сезонов | |
| ← Предыдущий | Следующий → |
| Сезон 6 | Сезон 8 |
Список и описание эпизодов 7 сезона американского мистического телесериала «Зачарованные», стартовавшего на телеканале The WB 12 сентября 2004 года.
Сюжет сезона
Пайпер и Пейдж ухаживают за детьми, в то время, как Фиби сутками пропадает на работе. Лео вообще неделями не посещает жену, он гоняется за демонами, которые хотели обратить Уайатта во Зло. Но случайно убивает одного Старейшину. Фиби берёт отпуск и знакомится со своим заместителем Лесли, но их роман был недолгим. Пейдж становится директором Школы Магии. В это время инспектор Шеридан серьёзно берётся за сестёр. Она пытается узнать, куда делся Крис, о котором нет информации ни в одной базе данных. Но она исчезает, когда появляется федерал Броди. Он спрятал Шеридан в психушку. Броди выходит на сестёр и знает о магии. Деррил начинает общаться с сёстрами. Вскоре Броди входит в доверие к Зачарованным и он узнаёт куда больше, чем знал. Тем временем в Подземном Мире вновь суматоха. Группа демонов освободила заточённого Хозяином демона Занку. Он начинает охоту на Зачарованных. Сёстры не знают, как его победить, ведь даже у Хозяина не хватило силы уничтожить врага.Тем временем Лео посещают Аватары. Они предлагают огромнейшую силу и мир без Зла. Лео втайне от всех соглашается на предложение. Но вскоре об этом узнают сёстры. Аватары предлагают изменить мир к лучшему, но без Зачарованных не обойтись. Однако,Броди категорически настроен против Аватар, так как считает, что они убили его родителей. Сёстры намерены изменить мир. Но изменив его они сами изменились. Все они стали подозрительно добрыми и хорошими. Лео говорит Фиби, чтобы она вспомнила все потери: Прю, Грэмс, мама, Энди и др. Став такими, как прежде, сёстры Холливелл решают разобраться с Аватарами с помощью Занку. Кайл Броди погибает. Изгнав Аватар и перейдя к нормальной жизни Зачарованные думают, как уничтожить Занку. Вскоре он захватывает особняк и пытается впитать Нексус. Но ничего не получается. Тогда он прорывает защиту Школы Магии. Сёстры уязвимы. Они находят способ уничтожить Занку, но для этого нужно погибнуть вместе с ним. Они просят помощи у их покойной сестры Прю. Она наделяет их астральной проекцией и Зачарованные уничтожают Занку и Нексус. Все думают, что сёстры Холливелл погибли. Они меняют облик и планируют жить новой жизнью Деррил видит трёх девушек и парня и понимает, что они живы.
Финальная сцена: Неизвестная сила закрывает дверь особняка Холливеллов. Подразумевается, что дверь закрыла Прю (перед закрытием двери слышен звон, который возникал, когда Прю применяла телекинез).
Персонажи
Главные персонажи
- Пайпер Холливелл — Холли Мари Комбс (22 эпизода)
- Фиби Холливелл — Алисса Милано (22 эпизода)
- Пейдж Мэтьюс — Роуз Макгоуэн (22 эпизода)
- Лео Уайатт — Брайан Краузе (22 эпизода)
- Дэррил Моррис — Дориан Грегори (10 эпизодов)
Второстепенные персонажи
- Кайл Броди — Керр Смит (10 эпизодов)
- Аватар Альфа — Джоэл Светов (8 эпизодов)
- Инспектор Шеридан — Джения Лэно (7 эпизодов)
- Старейшина Сандра — Элизабет Деннехи (7 эпизодов)
- Занку — Одед Фер (7 эпизодов)
- Элис Ротман — Ребекка Бэлдинг (6 эпизодов)
- Лесли Сент-Клэр — Ник Лаше (6 эпизодов)
- Аватар Бета — Патрис Фишер (6 эпизодов)
- Аватар Гамма — Йен Энтони Дэйл (5 эпизодов)
- Старейшина Один — Джон де Ланси (4 эпизода)
- Дрейк де Мон — Билли Зейн (3 эпизода)
- Кира — Каризма Карпентер (3 эпизода)
- Лайган — Макс Перлих (3 эпизода)
- Виктор Беннет — Джеймс Рид (2 эпизода)
- Шейла Моррис — Сандра Проспер (2 эпизода)
- Коул Тёрнер — Джулиан Макмэхон (1 эпизод)
- Крис Перри Холливелл — Дрю Фуллер (1 эпизод)
- Пенни Холливелл (Грэмс) — Дженнифер Родс (1 эпизод)
- Пэтти Холливелл — Финола Хьюз (1 эпизод)
- Уайатт Мэттью Холливелл — Уэсли Рэмси (1 эпизод)
- Софи — Аманда Сиклер (1 эпизод)
- Барбас — Билли Драго (1 эпизод)
Эпизоды
| Название и описание | Дата премьеры | Номер | Зрителей | |
|---|---|---|---|---|
| 1. «Призыв к оружию» (англ. A Call To Arms) Одержимость Лео, измученного переживаниями из-за потери сына Криса и ненавистью к Барбасу, ещё более усиливается благодаря Фиби и Пейдж, пригласивших Лео и Пайпер посетить индусскую свадьбу, на которой они неожиданно получают силы Высших индийских Богов-любовников — Шакти, Богини Созидания, и Шивы, Бога Разрушения. Для спасения Вселенной от разрушения, Фиби и Пейдж должны всячески препятствовать любовным отношениям Пайпер и Лео. Тем временем одержимость Лео настолько затуманила его разум, что Барбас обманным путём вынуждает его убить одного из Старейшин. В свете всех этих событий, Фиби решает взять творческий отпуск и с огромным удивлением узнаёт, что её будет заменять парень, Лесли «Лэс» Сент Клэр (Ник Лаше), появившийся благодаря её собственному заклинанию, испробованному на Пайпер и Лео. Тем временем Пейдж решает бороться за то, чтобы Магическую Школу не закрыли. |
12 сентября 2004 | 7.01 | 5,6 миллионов | |
| 2. «Обнажённый ведьминский проект» (англ. The Bare Witch Project) Пейдж почти проиграла в борьбе за Магическую Школу, когда один из студентов от скуки случайно вызывает Леди Годиву (Кристин Миллер) и Лорда Дизона, демона, питающегося подавляемыми эмоциями людей. Зачарованные с помощью Лео должны помешать Лорду Дизону убить Леди Годиву прежде, чем она сможет вернуться в своё время и закончить свою поездку. В то же время, Фиби чувствует, что Лэс не способен писать колонку советов для женщин. После того, как Пайпер запретили покормить грудью ребёнка в кафе, Фиби проверяет Лэса, отправив в колонку «Спросите Фиби» анонимное письмо, в котором описывает эту ситуацию и просит совета. Позже Фиби, вдохновлённая Леди Годивой, решает проехать голой по переполненной улице в знак поддержки женской независимости и свободы. |
19 сентября 2004 | 7.02 | 4,8 миллионов | |
| 3. «Шабаш дешевле» (англ. Cheaper By The Coven) Невзирая на возражения Пайпер, Фиби и Пейдж вызывают Грэмс (Дженнифер Родс) для посвящения Криса. Чтобы прекратить конкуренцию между братьями, Грэмс произносит заклинание, но оно превращает сестёр в препирающихся подростков. Тем временем Лео консультируется у демонической провидицы (Каризма Карпентер), чтобы выяснить, кто напал на Уайата, и узнает, что он связан с нападавшим. Фиби отправляется на церемонию награждения Лэса, как только перестаёт быть безумно влюблённым подростком. |
26 сентября 2004 | 7.03 | 5,4 миллионов | |
| 4. «Зачарррованные!» (англ. Charrrmed!) Во время поиска исчезнувших ведьм Пейдж сталкивается с Капитаном Джеком Каттингом (Харви Преснелл) — ужасным пиратом XVIII века, который ищет Фонтан Молодости, чтобы изменить наложенное на него проклятие, согласно которому он стареет, но не умирает. Когда пират перекладывает проклятье на Пейдж, Фиби и Пайпер должны пробраться в музей, чтобы украсть золотую чашу, посредством которой появляется Фонтан Молодости. Тем временем, Лэсли подтасовывает результаты конкурса «Выиграй свидание с Фиби» так, что он сам оказался победителем. Лео продолжает бороться с голосом существа, которое заставило его убить Старейшину. Секрет Зачарованных под угрозой из-за приехавшего в Сан-Франциско таинственного федерального агента Броди (приглашенная звезда Керр Смит), который хочет исследовать сестёр. |
3 октября 2004 | 7.04 | 4,8 миллионов | |
| 5. «Клиент всегда мертв» (англ. Styx Feet Under) Когда демон Сирк (приглашённая звезда Зак Уорд) пытается уничтожить свою человеческую половину, убивая своих оставшихся кровных родственников, Пейдж произносит заклинание, которое блокирует все происходящие смерти. Раздраженный тем, что теперь он не может работать, Ангел Смерти (Саймон Темплеман) настаивает, чтобы Зачарованные помогли ему навести порядок в возникшей путанице и «убивает» Пайпер, так как она может помочь ему восстановить Великий Порядок. Пайпер встревожена, так как она увидела, что в списке душ, которые должен забрать Ангел Смерти, следующей стоит Фиби. Тем временем, агент Броди дает понять, что он заинтересован сёстрами Холливелл уже несколько лет. Фиби осознает свои чувства к Лесли. |
10 октября 2004 | 7.05 | 4,81 миллионов | |
| 6. «Однажды под голубой луной...» (англ. Once In A Blue Moon) Из-за подозрений в отношении Лео Старейшины назначают Зачарованным нового Хранителя (ТиДжей Тайн). Однако, когда нового Хранителя почти убило животное, Старейшины обвиняют в нападении Лео. Стараясь доказать невиновность Лео, Фиби, Пайпер и Пейдж обнаруживают, что животные — это фактически Зачарованные, преобразованные синей луной. Тем временем, агент Броди узнает секрет Пейдж и сообщает ей о новой страшной угрозе. Фиби и Лесли говорят о своих чувствах перед тем, как попрощаться навсегда. |
17 октября 2004 | 7.06 | 4,6 миллионов | |
| 7. «Кто-то околдовывает меня» (англ. Someone To Witch Over Me) Агент Броди просит Пейдж помочь ему расследовать таинственную череду несчастных случаев. Выясняется, что демон Сарпедон (Нейл Хопкинс) захватывает опекунов (ангелов-хранителей) невинных, чтобы защитить себя от угрозы Новой Силы. Тем временем, Пайпер и Фиби убеждают Лео отправится на поиск демона, лицо которого всё время мерещится Лео. Во время этих поисков Лео находит помощь в лице своего сына Криса. Поиски Лео прекращаются, когда он обнаруживает Пайпер и Фиби убитыми Сарпедоном. Аватары, как часть Новой Силы, предлагают вернуть их к жизни, если Лео примкнет к ним по доброй воле. «The Donnas» выступят в «P3». |
31 октября 2004 | 7.07 | 3,89 миллионов | |
| 8. «Зачарованный Нуар» (англ. Charmed Noir) Во время расследования убийства в Магической Школе Пейдж и агента Броди засасывает в незаконченный роман, начатый 20 лет назад двумя студентами. Пейдж и Броди внезапно оказываются в фильме-нуар 30-х годов XX века, где их преследуют гангстеры в поисках знаменитого Бирманского Сокола. Не имея возможности вернуться в свой мир, Пейдж и Броди должны помочь Эдди Муллену (Баг Холл), пропавшему молодому соавтору романа, научиться быть героем, чтобы история могла закончится. |
14 ноября 2004 | 7.08 | 3,94 миллионов | |
| 9. «Кое-что о Лео» (англ. There's Something About Leo) Лео рассказывает Пайпер, что он один из Аватаров, игнорируя предупреждения Альфы (Джоэл Светов) и Беты (Патрис Фишер) о том, что Пайпер должна узнать об этом в своё время. Фиби и Пейдж обращаются к Кайлу за помощью, но его реакция на их новости причиняет вред. Пока Зачарованные переживают из-за новости Лео, демоны Малвок (Кэвин Алехандро) и Вассен (Брэд Хоукинс) убивают невинного, которого защищали сёстры. Лео вынужден использовать свою новую силу, чтобы изменить ход истории, спасти себя и уничтожить демонов. Деррил подозревает, что Кайл связан с таинственным исчезновением его напарника. Пейдж и Кайл идут на своё первое свидание. |
21 ноября 2004 | 7.09 | 3,91 миллионов | |
| 10. «Защита ведьмы» (англ. Witchness Protection) Аватары настаивают на том, чтобы Лео защитил Провидицу, потому что она знает то, что поможет им уничтожить демонов. Провидица разделяет с Фиби видение о будущем, в котором нет никаких демонов, давая сестрам понять, что Аватары могут быть хорошими и что Лео может стать одним из них. Тем временем, чтобы остановить Провидицу демоны освобождают Занку — самого мощного демона подземного мира. Агент Броди разделяет с Пейдж свою самую «страшную» тайну, что ещё больше сближает их. Фиби и Деррил начинают подозрительно относится к агенту Броди. |
28 ноября 2004 | 7.10 | 4,17 миллионов | |
| 11. «Обыкновенные ведьмы» (англ. Ordinary Witches) Всё ещё полностью неуверенная в добрых намерениях Аватаров Пайпер соглашается перевести дар Фиби на себя, чтобы самой увидеть утопический мир из видения Фиби. Во время действия заклинания Занку, самый мощный из демонов подземного мира, ощущает уязвимость сестёр и нападает на них, случайно передав их силы невинным свидетелям произошедшего, которые начинает сходить с ума от этих сил. Тем временем агент Броди хочет убить Лео и Аватаров, чем вынуждает Пейдж устроить ему путешествие в детство, чтобы он, наконец, узнал правду об убийстве своих родителей. Старейшины узнают правду о Лео. |
16 января 2005 | 7.11 | 3,52 миллионов | |
| 12. «Экстремальное редактирование мира,часть 1» (англ. Extreme Makeover World Edition,part 1) В то время пока Аватары готовятся к превращению мира в Утопию, они сообщают Зачарованным, что человеческий мир должен быть усыплён, чтобы они могли уничтожить всех оставшихся демонов. Броди сомневается в добрых намерениях Аватаров и призывает Старейшин на помощь, но вместо этого его самого похищает Занку. Броди соглашается помочь Занку остановить изменение мира — они накладывают заклинание паранойи на Фиби, Пайпер и Пейдж. Во время Утопической трансформации Броди использует паранойю Пейдж, чтобы привлечь и убить Аватара. Однако Броди платит высокую цену за свои действия. |
23 января 2005 | 7.12 | 3,56 миллионов | |
| 13. «Чармагеддон,часть 2» (англ. Charmageddon.part 2) Пока Зачарованные наслаждаются новым миром без борьбы со злом, Лео узнает от Аватаров, что для того, чтобы сохранить этот Утопический мир, они должны также управлять судьбами, решая кто должен умереть, а кто будет жить. Желая остановить Аватаров, Лео объединяется с Занку, чтобы вернуть всё обратно. Ему не удается убедить Фиби, Пайпер и Пейдж, что Аватары убивают невинных, поэтому он жертвует собой, заставляя сестёр присоединиться к Занку, чтобы изменить время и возвратить «старый» мир. Пейдж ожидает неожиданный сюрприз. Судьба Лео в руках Старейшин. |
30 января 2005 | 7.13 | неизвестно | |
| 14. «Наслаждаться демоном» (англ. Carpe Demon) Пейдж занята поисками нового профессора для Школы Магии. Она узнает, что один из кандидатов Дрейк (Билли Зейн) — бывший демон, который в стремлении стать человеком заключил сделку с колдуном (Себастьян Роше). Пытаясь убедить сестёр в своих добрых намерениях, Дрейк превращается в Робина Гуда, чтобы помочь им увидеть, что жизнь не так уж и плоха. Однако, Колдун с помощью заклинания заставляет Дрейка действительно поверить в то, что он Робин Гуд. Уверенный, что Фиби — служанка Мэрион, а коррумпированный владелец телефонной кампании — злой принц Джон, Дрейк берёт его в заложники, что вызывает ажиотаж в СМИ. А Пайпер не может наслаждаться праздником Дня Святого Валентина, зная что Лео в руках Старейшин. |
13 февраля 2005 | 7.14 | 3,1 миллионов | |
| 15. «Шоу призраков» (англ. Show Ghouls) Инспектор Моррис опасается своего друга Майка (Чарли Робинсон). Фиби, Пейдж и Дрейк (Били Зейн) выясняют, что Майк работал недалеко от участка, где в 1899 году сгорело кабаре и погибли сотни человек. Дух одного из погибших использует тело Майка, чтобы позвать на помощь от имени всех Потерянных Душ, которые оказались заперты в кабаре и вынуждены переживать события той ужасной ночи вечно. Однако, когда Фиби и Дрейк самостоятельно попадают в прошлое — в ночь пожара, они застревают в 1899 году. Тем временем Пайпер, опасаясь что она будет разлучена с Лео, предлагает ему устроить «семейные каникулы». Пейдж подражает Фиби. |
20 февраля 2005 | 7.15 | 3,23 миллионов | |
| 16. «Семь лет ведьма» (англ. The Seven Year Witch) Пайпер, с нетерпением ждущая новостей о судьбе пропавшего Лео, подвергается нападению демонов и впадает в кому. Попав в космическую пустоту между жизнью и смертью, дух Пайпер с удивлением встречает там Коула, ждущего её. Ещё больше её удивляет то, что Коул говорит ей, что он должен помочь им с Лео остаться вместе, чтобы Фиби опять поверила в любовь. Тем временем Совет Старейшин в качестве испытания лишает Лео его сил, памяти и отправляет в совершенно неизвестное ему место — сердце должно привести его к его Истинной Судьбе: либо к семейному счастью, либо к Великому Добру. Фиби, Пейдж и Деррил ищут Лео. Прежде чем его время истечет, Дрейк совершает последний добрый поступок. |
10 апреля 2005 | 7.16 | 3,97 миллионов | |
| 17. «Предсказать сложно» (англ. Scry Hard) Занку посылает одного из своих демонов напасть на Лео, он надеется выманить сестёр из дома, чтобы можно было начать поиски Нексуса и выпустить Тень, заполучив при этом огромную Силу. Испуганный тем, что на его глазах демоны нападают на родителей, Уайатт уменьшает своих родителей, тем самым загоняя их в ловушку в кукольном домике. Неспособные остановить Занку с его планом выпустить Тень, Фиби, Пайпер и Пейдж наблюдают, как Лео, так как он единственный нейтральный (так как он стал смертным, т.е. не обладает никакой силой), поглощает Тень. Тем временем Фиби оставляют главной в газете, Пейдж чувствует необходимость «расправить крылья» (как Хранитель), а Лео получит предложение, от которого сложно отказаться. «Collective Soul» выступают в клубе «P3». |
17 апреля 2005 | 7.17 | 3,47 миллионов | |
| 18. «Маленькая коробочка ужасов» (англ. Little Box of Horrors) Зачарованные опять должны обогнать время, действуя как можно быстрее, когда мифический Ящик Пандоры попадает в руки амбициозной демоницы Кати (Мишель Хард), которая намерена открыть Ящик и наполнить мир всеми печалями, таящимися в нём. Фиби и Пайпер пытаются найти Надежду (Брук Невин) — опекуна, которая способна вернуть всё зло, выпущенное из Ящика, обратно. Во время поисков Надежды сёстры сталкиваются с Катей. В то же время Пейдж получает своё первое задание в качестве Хранителя, как раз то, чего она так опасалась. Лео становится папой-домоседом и непосредственно наблюдает все проделки Уайатта. |
24 апреля 2005 | 7.18 | 3,92 миллионов | |
| 19. «Причудливая Фиби» (англ. Freaky Phoebe) Жизнь зачарованных бьёт ключом. Пейдж назначают первого подопечного — Митчела, который сначала отказывается с ней работать; на Пайпер в клубе нападают демоны (что опять вызывает подозрительность инспектора Шеридан); Лео успешно управляет школой магии; на Фиби в лифте нападает демон и отрезает локон волос. Оказывается, что волосы Фиби потребовались демонессе-страшиле Имаре, чтобы поменяться с ней телами. Задуманное удаётся, и теперь в теле Фиби — Имара, а в теле Имары — Фиби, которую запирают в клетку в подземном мире. Имара при помощи сестёр уничтожает советника и судью — демонов под прикрытием и своих врагов — чем ещё больше вызывает подозрения Шеридан. Сёстры, вопреки надеждам и ухищрениям Фиби, не догадываются о подмене, более того, они уничтожают её, приняв за демона. Поняв, какую ошибку совершили, они догадываются, что надо произнести обратное заклинание и при помощи Митчела добиваются своего. Душа Фиби возвращается в своё тело, а душа Имары уходит в ад. Пейдж наконец-то находит общий язык со своим подопечным. |
1 мая 2005 | 7.19 | 3,67 миллионов | |
| 20. «Воображаемые друзья» (англ. Imaginary Friends) Пайпер обеспокоена безопасностью и развитием Уайатта. Похоже, теперь Уайатт пойдёт в нормальный детсад. Лео обеспокоен тем, что Уайатт разговаривает сам с собой, но воспитатель успокаивает его, говоря, что многие дети это делают. Неизвестный сёстрам демон по имени Викус одевает шутливый костюм, чтобы не напугать ребёнка, в то время как он будет пытаться настроиться на тёмную сторону Уайатта и переманить его во Зло. Фиби, которая снова собралась учиться, спрашивает у одного из преподавателей совета относительно Уайатта, который говорит ей, что Уайатту необходим воображаемый друг, как это часто бывает с детьми. Сёстры вызывают будущего Уайатта, чтобы понять, что происходит с маленьким Уайаттом. |
8 мая 2005 | 7.20 | 3,32 миллионов | |
| 21. «Смерть им к лицу» (англ. Death Becomes Them) Занку планирует сделать сестёр наиболее уязвимыми, чтобы заполучить Книгу Таинств. Он приступает к активным действиям после того, как на глазах у Фиби убивают её однокурсника. Девушка чувствует свою вину, а Занку воскрешает парня, чтобы ещё больше усугубить её состояние. Также согласно плану Занку, Пейдж чувствует себя опустошенной после того, как находит своего нового подопечного мёртвым и понимает, что бессильна помочь ему. Понимая, что за всеми этими смертями стоит Занку, Фиби, Пайпер и Пейдж отправляются к Алхимику (Джон Кэсир), который помогает Занку, и сталкиваются со всеми теми невинными, которым не смогли помочь за последние семь лет, тем самым предоставляя Занку отличный шанс заполучить Книгу Таинств. |
15 мая 2005 | 7.21 | 3,44 миллионов | |
| 22. «Что-то магическое уходит?» (англ. Something Wicca This Way Goes?) Завладев Книгой Таинств, Занку планирует, наконец, заполучить Нексус и получить всю силу Тени. Что бы отвлечь внимание Занку от Нексуса, Фиби, Пайпер и Пейдж успешно вынуждают его «заняться» ими. Используя заклинание из Книги, Занку крадёт дар предвидения Фиби, благодаря которому он сможет сорвать план нападения сестёр. Сёстры понимают, что единственный способ остановить Занку — пожертвовать собой. Неужели сестры потеряют магию и она уйдет туда, откуда пришла, в Книгу Таинств… |
22 мая 2005 | 7.22 | 3,30 миллионов | |
| |||||||||||||||||||||
Напишите отзыв о статье "7 сезон сериала «Зачарованные»"
Отрывок, характеризующий 7 сезон сериала «Зачарованные»
– Сейчас, княжна, сейчас, мой дружок. Это его сын? – сказала она, обращаясь к Николушке, который входил с Десалем. – Мы все поместимся, дом большой. О, какой прелестный мальчик!Графиня ввела княжну в гостиную. Соня разговаривала с m lle Bourienne. Графиня ласкала мальчика. Старый граф вошел в комнату, приветствуя княжну. Старый граф чрезвычайно переменился с тех пор, как его последний раз видела княжна. Тогда он был бойкий, веселый, самоуверенный старичок, теперь он казался жалким, затерянным человеком. Он, говоря с княжной, беспрестанно оглядывался, как бы спрашивая у всех, то ли он делает, что надобно. После разорения Москвы и его имения, выбитый из привычной колеи, он, видимо, потерял сознание своего значения и чувствовал, что ему уже нет места в жизни.
Несмотря на то волнение, в котором она находилась, несмотря на одно желание поскорее увидать брата и на досаду за то, что в эту минуту, когда ей одного хочется – увидать его, – ее занимают и притворно хвалят ее племянника, княжна замечала все, что делалось вокруг нее, и чувствовала необходимость на время подчиниться этому новому порядку, в который она вступала. Она знала, что все это необходимо, и ей было это трудно, но она не досадовала на них.
– Это моя племянница, – сказал граф, представляя Соню, – вы не знаете ее, княжна?
Княжна повернулась к ней и, стараясь затушить поднявшееся в ее душе враждебное чувство к этой девушке, поцеловала ее. Но ей становилось тяжело оттого, что настроение всех окружающих было так далеко от того, что было в ее душе.
– Где он? – спросила она еще раз, обращаясь ко всем.
– Он внизу, Наташа с ним, – отвечала Соня, краснея. – Пошли узнать. Вы, я думаю, устали, княжна?
У княжны выступили на глаза слезы досады. Она отвернулась и хотела опять спросить у графини, где пройти к нему, как в дверях послышались легкие, стремительные, как будто веселые шаги. Княжна оглянулась и увидела почти вбегающую Наташу, ту Наташу, которая в то давнишнее свидание в Москве так не понравилась ей.
Но не успела княжна взглянуть на лицо этой Наташи, как она поняла, что это был ее искренний товарищ по горю, и потому ее друг. Она бросилась ей навстречу и, обняв ее, заплакала на ее плече.
Как только Наташа, сидевшая у изголовья князя Андрея, узнала о приезде княжны Марьи, она тихо вышла из его комнаты теми быстрыми, как показалось княжне Марье, как будто веселыми шагами и побежала к ней.
На взволнованном лице ее, когда она вбежала в комнату, было только одно выражение – выражение любви, беспредельной любви к нему, к ней, ко всему тому, что было близко любимому человеку, выраженье жалости, страданья за других и страстного желанья отдать себя всю для того, чтобы помочь им. Видно было, что в эту минуту ни одной мысли о себе, о своих отношениях к нему не было в душе Наташи.
Чуткая княжна Марья с первого взгляда на лицо Наташи поняла все это и с горестным наслаждением плакала на ее плече.
– Пойдемте, пойдемте к нему, Мари, – проговорила Наташа, отводя ее в другую комнату.
Княжна Марья подняла лицо, отерла глаза и обратилась к Наташе. Она чувствовала, что от нее она все поймет и узнает.
– Что… – начала она вопрос, но вдруг остановилась. Она почувствовала, что словами нельзя ни спросить, ни ответить. Лицо и глаза Наташи должны были сказать все яснее и глубже.
Наташа смотрела на нее, но, казалось, была в страхе и сомнении – сказать или не сказать все то, что она знала; она как будто почувствовала, что перед этими лучистыми глазами, проникавшими в самую глубь ее сердца, нельзя не сказать всю, всю истину, какою она ее видела. Губа Наташи вдруг дрогнула, уродливые морщины образовались вокруг ее рта, и она, зарыдав, закрыла лицо руками.
Княжна Марья поняла все.
Но она все таки надеялась и спросила словами, в которые она не верила:
– Но как его рана? Вообще в каком он положении?
– Вы, вы… увидите, – только могла сказать Наташа.
Они посидели несколько времени внизу подле его комнаты, с тем чтобы перестать плакать и войти к нему с спокойными лицами.
– Как шла вся болезнь? Давно ли ему стало хуже? Когда это случилось? – спрашивала княжна Марья.
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…
Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?
Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.
Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.
Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.
Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.
Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.
Действительно, скоро после этого он закрыл глаза и заснул. Он спал недолго и вдруг в холодном поту тревожно проснулся.
Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все ото время, – о жизни и смерти. И больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.
«Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего то недоставало в них, что то было односторонне личное, умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул.
Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой он лежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, являются перед князем Андреем. Он говорит с ними, спорит о чем то ненужном. Они сбираются ехать куда то. Князь Андрей смутно припоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие, важнейшие заботы, но продолжает говорить, удивляя их, какие то пустые, остроумные слова. Понемногу, незаметно все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом о затворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку и запереть ее. Оттого, что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Он идет, спешит, ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь, но все таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно неловко подползает к двери, это что то ужасное, с другой стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что то не человеческое – смерть – ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия – запереть уже нельзя – хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и, надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется.
Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер.
